Жду новый пост

Серия «Некро-Тур»

- Про Зорьку забыли! Митя просил!

Народ начал вскакивать с мест, толкаться, теснить соседей, стараясь придвинуться ближе.

- Тише, дурни! – проревел Батюшка, появляясь из-за ширмы и размахивая руками, - Всем сесть!

Удивительно, но селяне тут же пришипились и, послушно заняв свои места, умолкли. Повисла чудовищная, невыносимая тишина, нарушаемая только звуками разбивающихся о дощатый пол тяжелых капель. Макс без труда нашел источник. Капало - серое, жирное -  из-под подола и растекалось лужицей вокруг босых, сморщенных стоп с поджатыми внутрь пальцами. Смрадные испарения поднимались вверх, достигая Максовых ноздрей. Под ложечкой у него засосало, а наступившее было облегчение начало стремительно испаряться. Как-то все слишком… для актрисы…

- Мила, как ты себя чувствуешь? – спросил Батюшка.

Голова женщины закачалась, как у собачки с приборной панели, и с трудом развернулась к вопрошающему. Макс невольно скривился, видя, как сбоку на ее подгнившей шее разошлась кожа. Растянутые, как у рыбы, губы разлепились, оставив при этом на верхней губе изрядный кусок нижней, и с трудом выплюнули слабое, хриплое:

- Болит. Где Зина?

- Это ничего. Ничего, что болит. Боль не вечна. А с дочкой после свидишься.

- Уложите в сухое. Быстрее. Больно.

- Скоро, - потирая руки, ответил Батюшка и, подхватив ее за второй локоть, помог сесть. Она тут же захрипела, послышался влажный хруст, на губах женщины надулись и лопнули черные пузыри, окатив мелкими брызгами стоящую перед ней пустую тарелку и кружку. Макс зажал рот, стараясь сдержать рвоту.

- Может воды? – батюшка склонился к ней, напоминая услужливого официанта с почтительно прижатой к груди рукой. Женщина отрицательно покачала головой и кое-как установила ее ровно.

- Ну… Как водится, первый вопрос от ближайшего родственника. Зину пришлось… Словом, тёть Рима, что ты хочешь узнать у дочери?

Сидящая напротив отца Зины женщина с неприятными, пронырливыми замашками поспешно приподнялась и выкрикнула:

«Куда ты, дрянь, мои грабли запрятала? Весь двор перерыла! Сколько говорила, ложь всё на свои места, так нет, обязательно бросит, где попало, потом ходи за ей подбирай… Я уже и на делянку сто раз…».

- Спасибо, тёть Рима, - перекричал ее Батюшка, и женщина, недовольно умолкнув, села на место, - Суть вопроса ясна?

Людмила несколько секунд молчала. Максим видел – или думал, что видит – как ее веки трепещут, пытаясь моргнуть. Безрезультатно. После она с визгливым свистом втянула в себя воздух и ответила:

- В овчарне. В левом углу. Упали. Под соломой.

- Дура! – отозвалась ее мама, - Ни в жисть бы туда не полезла! И какого…

- Следующий! – нетерпеливо перебил ее Батюшка и перевел взгляд на отца Зины, - теперь Гоша.

Тот, глядя на нетронутую еду в своей тарелке, угрюмо поинтересовался:

- В прошлом году, пока я на пашне был, к тебе… Егор ходил? Зинка - его?

- Ходил. Его.

Через мгновенье послышались торопливые шаги, и где-то вне поля зрения хлопнула дверь. Не поднимая глаз, Гоша молча встал и пошел догонять беглеца.

- Да она, моить, брешет? – послышался несмелый старческий голос.

- Придонные не брешут! – с возмущением отозвался батюшка, - Кто следующий?

- Про Зорьку можно? Митяй просил… Пока не забыли…

- Да сдохла давно евошняя Зорька! Есть поважнее вопросы! Отвечай, какой козёл баню мою сжёг?!

- Больно…, - Людмила снова с трудом набрала в грудь воздух и выдохнула, - Зорька заблудилась, вымя разорвалось. Околела. В березовой роще лежит. Баню Ефим поджег, ты ему третий год долг не отдаешь. Отомстил…

- Ух, паскуда! – взвыл мужичок, отчаянно крутя головой в поисках обидчика.

Снова хлопнула дверь.

- Дык, а что с погодой-то на будущий май? И рот мне не затыкайте! От ентова все мы зависим!

Людмила беспомощно сморщилась, словно хотела заплакать, но слез в ее организме, видать, уже не осталось.

- Уложите. Пожалуйста. В сухое. И Зину ко мне…

- Потерпи, сердешная, - похлопал ее по плечу батюшка и рассеянно вытер повлажневшую руку о рубаху, - До рассвета всего-ничего осталось. Глаголь, покамест время не вышло.

Людмила высунула толстый, серый, как комок сухой земли, язык и попыталась облизнуть губы.

- После… второй седмицы погода установится.

Вопросы сыпались один за другим. Урожаи? Надои? Когда появятся первые рыжики? Кто у кого родится – мальчик или девочка? Чем лечить понос, если бада́н не уродился?

- Про нас не забудьте! – послышался тревожный, звонкий выкрик из девичьего угла. Батюшка пошарил глазами по залу и нашел вопрошающих.

- Да, у нас тут молодежь, а мы про понос… Милочка… Расскажи-ка молодым? Кому подфартит?

Людмила надолго замолчала, потом произнесла:

- Пелагея уже на сносях. Тамара с Захаркой скоро сговорятся, Акулина с пришлым сойдётся.

Зал загудел, из девчачьего угла послышались визги и смех. Только Пелагея не смеялась, а, прижимая руки к груди, заверяла, что врёт Милка, всего-то раз и попробовала… Но ее в общем гвалте никто не слушал.

- Про дитё мое говори! – перекричал их истеричный женский голос, - Третий раз за год скидываю! Будет ли еще?

- Будет, - спокойно отозвалась Мила, - Еще три раза скинешь, а через два года на погост.

- С чего бы это? Лесиной ли че ли зашибёть? – недоверчиво хмыкнула вопрошающая.

- Карцинома левого яичника.

- Че?

- Ладно, кто следующий?! – пытался взять инициативу Батюшка, - Рассвет уже близко.

- Зину ко мне… пожалуйста…

То ли сгнившие мышцы отказались держать Людмилину голову, то ли она что-то почувствовала, но внезапно голова ее запрокинулась и уставилась в потолок. Максу показалось, что ее мертвые, неподвижные глаза остановились прямо на нем. Он отодвинулся в тень, прижимая к себе камеру. Та едва слышно пискнула, возвещая, что заряд батареи близится к нулю. Анка, зажимая рукой рот, бесшумно отползла в темный угол.

- Небо посветлело, батюшка… - послышалось снизу, и Макс снова осторожно приник лицом к щелястому настилу.

Лысый печально вздохнул, хлопнул в ладоши и поднялся.

- Ну, вот и все… Еще надо дать ей с дочерью свидеться.

Народ недовольно заворчал, но Людмилу уже подхватили под руки и аккуратно повели в «закулисье». Селяне, сшибая со стола посуду и еду, ломанулись следом, пытаясь докричаться до жуткого оракула, но путь им преградили батюшкины «братки». Народ потолкался и нехотя потянулся к выходу. Тут и там слышались приглушенные обрывки разговоров:

- Отличная Седмица. Милка много повидала, а ведь и двух месяцев не прошло, как…

- Егор-то… Впрочем, я давно подозревала…

- Раиса впустую искупалась…

- Главное – картофку сохранить, но ежели в мае…

- Я про курей своих не успела спросить. Пёрья лезуть, а что за хвороба не разберу…

- Дык радовалась бы, щипать меньше придется!

- Зинку, моить, себе заберем? Он от нее теперь…

- Вырастить девку надо – она наше будущее…

- А Палашка, сучка, поди с братом кувыркается. Эх, не уследили!

- Где их уследишь? Природа зовет. Тут не только с братом, с самим…

Голоса отдалились, затихли. Повисла тишина, нарушаемая лишь неразборчивым бормотанием со стороны «закулисья» и сдавленными детскими всхлипами. Зину привели. Макс нервно кашлянул и нашел в полумраке оглушенную Анку.

- Я быстро… Завершающие кадры… Представляешь, как это… эта… ну, в общем, как это свидание будет…

Анка не реагировала, по-прежнему зажимая руками рот, словно сдерживая рвущийся наружу крик. Сегодня впервые ее давняя любовь Смерть увидела её саму и… признала.

- Сиди тихо, - шепнул Макс и, так и не дождавшись ответа, поднялся и на цыпочках, изо всех сил стараясь не скрипеть, пробрался вперед – на закулисную сторону. Доски настила здесь были подогнаны тщательнее. Глазу хватит подсмотреть, но не камере. Он нашел круглую дырку от сучка и приник к ней.

…

Людмилу уже уложили в новый гроб на толстую подушку из белой, сухой травы, прикрыли ей же сверху. Зина сидела рядом с матерью прямо в гробу и, всхлипывая, плела ей косы.

Мертвая женщина успокоилась, губы чуть подрагивали в улыбке, а изо рта её едва слышно несся какой-то заунывный, на одной ноте наговор:

«… пойду к синему морю. На синем море бел-горюч камень Алатырь, на белом камне Алатыре Богиня Джива сидит, в белых ручках держит белого лебедя и ощипывает его белое крыло… »

«Сказку что ли  читает?», - озадаченно подумал парень.

Появился Батюшка со своими «братками», и девочка сразу захныкала, вытянулась рядом с матерью, вцепилась в ее волосы.

- Ну, все, Зинаида, пора прощаться, - он поскреб в затылке, глядя на заливающуюся слезами девчонку, и позволил, - Ладно, но только до Сухого. Тебе еще бабку пестовать, Гоша теперь вам не помощник.

Братки подняли гроб с мирно лежащими женщиной и девочкой, вынесли его на еще темный двор и погрузили в телегу. Распашные створки ворот захлопнулись. «Сельсовет» опустел.

…

- Поехали? – спросил он Анку, вернувшись. Та подняла на него глаза, и Максу на мгновенье показалось, что она не вполне понимает, что он имеет в виду. Но через пару секунд она отрешенно кивнула и поднялась. Он видел, что она оглушена. Он и сам был оглушен. Ничего подобного никогда в жизни не видел и не ожидал, что увидит. Сам он или кто-либо другой. Но помимо вполне понятных чувств – суеверной жути и неверия – его переполняло что-то торжественное, праздничное… почти мелодраматическое…

«…Я пойду по калинову мосту через реку-Смородину, стану супротив мати Морены, поклонюсь ей в ноженьки, лягу в темные воды…» - вспомнились ему тягучие напевные слова. Последние в этой пост-мортем жизни... А может, она до сих пор читает свой пробирающий до костей заговор, покачиваясь под мягким покрывалом из белой травы, пытаясь ввалившимися глазами поймать восходящий над горами диск августовского солнца. И прижимает к груди голову притихшей дочки. Их волосы, спутавшиеся воедино…

- Ну, чего ты? – он помог Анке подняться. Её сотрясала крупная дрожь, глаза лезли из орбит.

- Ты видел, как она на меня посмотрела? - Девушка прижалась горячим лбом к его груди.

Макс кивнул, потом понял, что она его кивок не видит, и ласково ответил:

- Видел. Испугалась? – трудно было разобрать, на кого из них посмотрела мертвая, но если Анка считает, что на нее – пусть так…

Девушка несколько секунд молчала, потом отстранилась и двинулась к чердачной дверце:

- Надо убираться отсюда. Немедленно!

…

Выбравшись на крышу батюшкиной избы, они зажмурились. Солнце еще не выглянуло из-за гор, но небо уже посветлело. Всего пару дней они прожили во тьме, а отвыкли от света так, словно год провели в темном подвале. День обещал быть ярким и жарким. На деревьях и траве сверкала роса, вовсю орали петухи, кричала скотина, где-то вязко журчал последний подсыхающий ручеек. Разве что пустолаек не слыхать. Макс только сейчас задумался, почему в деревне нет ни собак, ни кошек – неотъемлемой части сельской живности… Может, как и птицы, попрятались от странной непогоды?

Анка настаивала на том, чтобы плюнуть на все и немедленно идти за машиной, но Макс решительно потянул ее к домику стариков. Торжественное, праздничное уже улетучилось из его души, оставив после себя лишь жуть, смятение и тревогу. Мысли постоянно возвращались к машине. Что если…? Надо быть готовыми к тому, что они останутся без транспорта. А значит, им предстоит длительный пеший переход, и нужны еда и вода.

Как что-то давно приснившееся, вспомнился Леонид. Где-то он сейчас?...

-Если попадется по дороге, заберем, - отрезала Анка, видимо, припоминая вчерашнюю стычку, - Если же нет…

Макс не стал спорить. Что-то ему подсказывало, что Леонид им не попадется.

В считанные минуты они добрались до стариковского жилища. Баба Груша, распустив по плечам седи́ны и зевая, бродила по горнице и по очереди опускала горящие кончики лучин в миску с водой. Готовилась завалиться спать.

- Что за переполох? – спросила она, когда Анка бегом забралась на чердак и тут же с грохотом обрушилась обратно, прихватив рюкзаки.

- Где набрать воды, бабушка? – спросил Макс. Та кивнула на кадку в углу, и Анка тут же погрузила в нее бутылки. Макс принялся ей помогать, - Пожрать нам чего-нибудь завернешь, бабуль? В дорогу…

Баба Груша озадаченно пожала плечами, но все же полезла в подпол. Вскоре на столе оказались большой кусок вареного сала, несколько ломтей хлеба, россыпь свежих огурцов и зелень.

- Куда снарядились-то? – поинтересовалась она, наблюдая, как Макс торопливо запихивает съестное в рюкзак.

- Уходим, бабушка. Нам домой пора.

- Ну, точно Степан в молодости, - Груша всплеснула руками и с нежностью поглядела на Макса.

- А где, кстати, он? – Макс кивнул на пустой топчан в углу, но Анка тут же его одернула и вытолкала в сени.

- Какого хрена ты болтать начал?! – зашипела она, затравленно озираясь, когда они оказались на дворе.

- В смысле?

- Зачем сказал, что уходим? Неужели нельзя было придумать что-то про поход, пикник или какую другую ерунду?

- Я просто… не подумал… Милейшие ведь старики…

- Да? – она сердито хихикнула, - Уверена, что твой Степан с остальными уже караулит нас у хлева. С вилами в руках.

- Но… зачем им это…, - Макс поскрёб верхними зубами колючую ложбинку под нижней губой и оглядел пустые улицы и дворы. Ни души. Либо все, утомленные «праздничными гуляниями», отправились на боковую, либо… Под сердцем противно заныло.  

Из оружия у него был разве что карманный набор туриста. Нож, штопор, ложка и вилка в одной связке. Таким разве что грибочки срезать… Все же он достал его из рюкзака и под хмурым, напряженным взглядом Анки сунул в карман.

- Сдурел? – она невольно перешла на шепот, - Если мы заметим их… ну, или что-то подозрительное, немедленно разворачиваемся и уходим пешими. Понял? Или ты собираешься отбиваться от толпы этой зубочисткой?

Макс нехотя кивнул, но нож оставил в кармане, хотя капелька уверенности, которую он нес, без следа тонула в океане страха и беззащитности. Анка внимательно вгляделась в его лицо и удовлетворенно кивнула.

- Я не могу с уверенностью сказать, зачем им это надо, но…, - Анка внимательно сканировала округу на предмет любопытных и недобрых глаз, - Но, если бы они выпускали отсюда, то мы бы узнали об этом месте еще лет двадцать назад из передачи Каневского.

- Не глупи, - Макс поправил лямки рюкзака и с опаской двинулся вверх по улице, к хлеву, - Тот парень точно не отсюда свое письмо отправил.  

- А что тот парень видел? – Анка, пружиня шаг, чтобы не топать по бревенчатому настилу, шла чуть позади, - Несколько пустых могил! Смысла было его… удерживать?

- Да уж… Мы повидали гораздо больше… Ходячие мертвяки! Может… нам все приснилось?

- Ничего мы не повидали! Мертвецы не ходят и не говорят. Мертвецы лежат в своих гробах и гниют. Это все, на что они способны, - угрюмо ответила она, и Макс от неожиданности затормозил, удивленно уставившись на подругу.

Она, не отвечая на его взгляд, прошла мимо.

- Аня, постой, - Макс догнал ее и осторожно взял за локоть, - Ты же сама видела…

- Видимо, дело в воде, - она раздраженно стряхнула его руку, - Скорее всего, вода здесь отравлена круглый год, Поэтому они постоянно под кайфом, вот им и мерещится, что нет вокруг ничего, кроме этого села. А в период этих седмиц концентрация токсичных веществ становится критической… Воду они не пьют, но ведь лето, жара, испарения. Надышатся за неделю, а потом откапывают трупы и смотрят «мультики».

- Мы с тобой тоже видели…

- Массовый психоз, коллективные глюки, - резко ответила Анка, и изо рта ее брызнули капельки слюны. Она отерла рукавом губы, затравленно огляделась, а потом резко села на корточки и, скинув рюкзак, принялась выливать из бутылок воду.  

- Что ты творишь?! – зашипел он, пытаясь выхватить у нее остатки воды, - Без воды мы…

- В машине осталась еще. Если не хватит, отъедем, как можно дальше от этой дыры и наберем. А если нет машины, значит. пойдем без воды. За двое суток не пересохнем!

Макс понял, что девушка в стадии отрицания. В поиске простых, рациональных объяснений, которые ему лично показались, наоборот, фантастическими. Он скорее поверил бы в Дэвида Копперфильда. Но зачем устраивать такое трудное в исполнении и, без сомнения, дорогостоящее представление для горсточки дремучих деревенщин? А когда деревенщины ушли, представление продолжилось для одной единственной девочки…

«…На синем море бел-горюч камень Алатырь, на белом камне Алатыре Богиня Джива сидит…» - вспомнилось ему напевное и жуткое из гроба вместо более уместного «Стоп! Снято!»

Улица слегка повернула вправо, и на пригорке показался край хлева. Макс одернул Анку за рюкзак и оттащил за угол ближайшей избы. Они присели под окном, прислушиваясь, пытаясь уловить приглушенные голоса, какие-то сигналы, разговоры. Но вокруг стояло тихое летнее утро. Даже скотина, кричащая спозаранку, умолкла, то ли получив необходимую ей порцию заботы, то ли временно смирившись с её отсутствием.

В кронах деревьев гулял ленивый августовский ветерок. Вот и все звуки.

Они опасливо выглянули из-за угла, готовые увидеть местных здоровяков с вилами, но путь был… совершенно свободен.

- Может, успели отогнать машину? Или замок навесили? – пробормотала Анка, не желающая верить, что их просто… отпустят.

Ни засады, ни амбарного замка… Макс снял с петель служащую засовом грубо обработанную доску и распахнул ворота. Анка шумно задышала, всхлипнула и кинулась к мирно стоящей в полумраке машине, потом притормозила и с подозрением велела: «Открой капот. Может, они аккумулятор сняли или свечи выкрутили…».

Макс послушно выполнил ее поручение. Все было на местах. Тогда девушка забралась в машину и счастливо затихла, откинувшись на спинку. Макс проверил багажник – и канистры с бензином, и остатки бутилированной воды на месте. Он с удовольствием приложился к одной, машинально пытаясь припомнить, пили ли они местную воду? Пили, конечно…

- Ты уснул там что ли? – послышался нетерпеливый шепот. Он достал еще одну бутылочку, аккуратно захлопнул багажник и уселся за руль.

- Я не смогу тут развернуться, - сказал он, протягивая ей воду, - Тебе придется выйти и направлять меня, чтобы я не слетел с пандуса.

Анка нехотя вышла. Пока Макс прогревал двигатель, она оглядела хлев. Вчера в темноте она толком не разглядела животных, да и не шибко они ее интересовали. Сейчас же пробивающееся в щелястую крышу солнце высветило четвероногих обитателей. Она поежилась. Большинство животных было вполне нормальным, хоть и выглядело вялым и болезненным, но попадались и явные уродства. Совершенно лысая овца, коза с деформированным черепом, пара телят с безобразными наростами вместо рогов, напоминающими ореховую скорлупу. У одного при этом был только один глаз. На месте второго кудрявилась грязно-белая шкура. Разве что черное пятнышко по центру словно подсказывало, что при иных обстоятельствах тут был бы глаз.

Она тихонько стукнула костяшками пальцев по стеклу, привлекая внимание Макса, и указала на животных. Тот на несколько секунд замер, потом включил заднюю.

Через несколько секунд они были внизу. Ворота Анка не закрыла, но Макс не хотел задерживаться - побоялся, что машина встанет. Почва хоть и подсохла, но все еще была топкой, вязкой, как замазка. Животные в загонах, не должны разбежаться… А если разбегутся, то и хрен с ними…

- Видел? – спросила Анка, когда он тронул машину и на малой скорости, чтобы не шуметь, двинулся в обход деревни, - Это вода! Может, тут захоронены радиоактивные отходы?

- Но люди вполне здоровы…, - ответил он, отчаянно выкручивая руль, когда машина начинала буксовать.

- Ну… может, человеческие уроды не выживают, в отличие от животных… Ты ведь не будешь спорить, что деревня вырождается…

- Не буду.

Некоторое время спустя ехать стало намного легче. Они начали взбираться на спасительный холм. Анка без конца оглядывалась, пытаясь засечь запоздалую погоню, но деревня стояла на удивление тихая и мирная в лучах желтенького утреннего солнца. Длительный пологий подъем встречал их оставленными их же автомобилем колеями. Придавленная мокрая трава уже начала отряхиваться, приподниматься. Вскоре совсем сровняется, словно и не было тут никакого авто…

Макс вдруг резко затормозил и, скрипнув ручником, достал с заднего сидения камеру. Анка непонимающе уставилась на него.

- Мы – идиоты! – воскликнул он, - Ведь я постоянно снимал! Если это все лишь радиоактивный морок, то…

Он включил перемотку, и пока изображение беспорядочно мельтешило на маленьком экранчике, тяжело сглотнул… Что если запись действительно покажет лишь гору гнилого мяса…

Включил на воспроизведение и облегченно выдохнул. Мертвая женщина с качающейся головой вещала в зал свои дурацкие предсказания.

Анка отвернулась, к горлу подступал комок, по спине, несмотря на усиливающуюся жару, сбегали холодные ручейки пота. Она чувствовала себя бесконечно напуганной, дезориентированной, больной, грязной и уставшей. Наверное, что-то подобное ощущал и труп во главе стола… Который потом посмотрел прямо на нее – глаза в глаза, словно отметил… Нет, не думать об этом. Это верный путь в психушку!

- Что? – рассеянно спросила она, словно издалека уловив сбивчивый Максов бубнёж. Он явно взбодрился, убедившись, что теория с «мультиками» оказалась ошибочной.

- Я говорю, представляешь, какие возможности! А эти идиоты растрачивают их на своих «курей» и «картофку». Аж зло берет! Но, с другой, стороны, тем лучше для нас.

Анка глядела на него безо всякого выражения, и он начал кипятиться еще больше, едва не подпрыгивая на сидении, раздраженный ее молчанием.

- Нет, это путешествие мы оставим пока в тайне, - почти кричал он, - У нас есть хорошие сбережения, да и кое-какие старые материалы можно из загашника достать, смонтировать, если вдруг прижмет! Нет, ты прикинь! Тотализаторы! Скачки! Сраные Олимпийские игры! Курсы акций! Грядущие войны, эпидемии… Ты представляешь? Нам не пришлось бы больше никогда работать! Можно немедленно завести ребенка! Мы имели бы все, что…

Анка отвернулась обратно к окну, глядя на медленно приближающуюся вершину холма. Вот и рощица, где они встретили Лёню с Ксенией… Река теперь была по правую руку и текла, как ей и полагалось, вниз по склону – в деревню. Тихая, светлая, не такая, как два дня назад.

Все, что Макс с пеной у рта ей доказывал, приняв ее молчание за отрицание – она прекрасно понимала, но ей это было сейчас совершенно не интересно. Все, чего она хотела – это в благостном молчании просто убраться отсюда, уснуть в пути, а проснувшись, увидеть за окном придорожную забегаловку с мангалом, проезжающие мимо машины, людей, горящие на трассе фонари…

- Что молчишь? – спросил Макс, - Все еще будешь меня убеждать, что мы мультиков насмотрелись?

Она пожала плечами, и нехотя, без стремления к спору, ответила:

- А ты не задумался, почему при таких фантастических возможностях, эти люди не стали олигархами, а продолжают жить в жалкой деревушке на курьих ножках?

- Конечно, задумывался. Это…

Макс резко замолчал и сбросил скорость. Они уставились вперед на «свадебный дуб»,  под которым, разминая затекшие ноги, поднимался дед Степан.

Некро-Тур (часть 7)

Толпа возбужденно загалдела и придвинулась еще ближе, вытеснив Макса с камерой к телеге. В нос ему тут же ударил чудовищный, тошнотворный смрад. Казалось, он недвижным, почти осязаемым облаком висит над телегой. Он не выдержал, скинул с плеча камеру и, прижимая ее к груди, принялся мучительно, до головокружения, отрыгивать содержимое желудка. Перед зажмуренными глазами разлетались синие всполохи, ноги подкашивались. Он много повидал покойников, и свежих, и не слишком, но никогда прежде не чувствовал такой чудовищной вони! Помимо обычных запахов тления и гнили здесь присутствовало что-то химическое, жирное, словно труп долго мариновали в серной кислоте.

Рядом послышались укоризненные шиканья. Такие, наверное, он мог бы услышать в театре, рыгнув во время молчаливой сцены, когда музыка стихает, а Ромео понимает, что Джульетта мертва…

Все так же, согнувшись в три погибели, он поспешно отступил назад, за пределы вонючего облака, и принялся жадно хватать ртом воздух.

- Иди сюда, малышка, поздоровайся с мамой, - услышал он и невольно вскинул взмокшее, бледное лицо.

Лысый поманил пальцем кого-то из толпы, и вскоре несколько пар рук подняли над головами и поставили в кузов телеги небольшую девчонку, лет восьми. Она боязливо заглянула в гроб и тут же горестно разревелась, протягивая к нему руки. Лысик придержал ее, что-то шепча на ухо,  а потом отдал обратно в толпу.

Телега тронулась, отчаянно скрипя колесами. Лошадь пыталась брыкаться, но все же шагала вперед, глубоко зарываясь ногами в топкую землю. Селяне двинулись следом, возбужденно гомоня, радостно улыбаясь и похлопывая друг друга по плечам,. Какой-то плюгавый, кривоногий мужичонка, замыкавший шествие, не удержался, сорвал с головы шапку и, бросив ее под ноги, в избытке чувств потоптался на ней, а потом припустил догонять своих.

Макс перекинул ремешок камеры через плечо и зашагал следом, но вдруг опомнился и остановился, оглядываясь. Сердце пропустило пару ударов, а потом он увидел ее. Анка пряталась за толстой елью, чуть поодаль, и очень напоминала кладбищенское привидение. Встретившись с ним взглядом, она затрясла головой.

- Не пойду. Не хочу это видеть, - в голосе ее отчетливо звенели панические ноты, - Поехали домой… пожалуйста…

- Да что с тобой творится?! – воскликнул он, - Что ты, как малолетка? Я же сказал, соберем материал и уедем!

Она молчала.

- Слушай, - Максим глянул в сторону удаляющихся факелов, поскреб затылок, - Ты иди к старикам. Степан должен быть дома. Я, как закончу, заберу тебя, и пойдем за машиной…

Он сглотнул. Откуда-то наползла тоскливая неуверенность… С чего он взял, что машина еще на месте? Степан сказал, вчера надо было… Или это она его заразила своей паникой?

- Я без тебя никуда не пойду! - Стиснув зубы, Анка вышла из-за дерева. Казалось, она идет босиком по битому стеклу, а глаза заняли добрую половину лица.

…

Толпу они нагнали быстро и пристроились в хвосте. Макс решил поберечь заряд батареи и снимать только самое важное. Вскоре вместо чавкающей глины под ногами застучали деревянные настилы и мостки. Они углубились в деревеньку. Несмотря на то, что телега тащилась далеко впереди, Макс время от времени чувствовал долетающие от неё миазмы. Желудок тут же мучительно подводило, на спине выступал ледяной пот, кишки начинали болезненно бурлить. Он только однажды испытал нечто подобное – когда по студенчеству отравился копченой курой из супермаркета, и три дня провел на унитазе. Он покосился на Анку, но её вонь, казалось, совершенно не волновала.

«Чего же она боится?», - задался он мысленным вопросом, - «Уж, конечно, не мертвяков…»

А следом снова вспомнилась машина, запертая в коровнике… Или уже не в коровнике… В голову поплыли туманные намеки Степана. Что все-таки он имел в виду, когда говорил, что шанс уйти был только вчера? Он нашел Анкину холодную руку и ободряюще пожал. Она слабо улыбнулась в ответ.

Через несколько минут процессия остановилась у большого, явно нежилого барака с крошечной пристроенной сбоку избушкой.

Максу пришло в голову, что это какой-то старый клуб или Сельсовет. Гробы внесли через широкие ворота с левого торца, а ручеек «празднующих», толкаясь и напирая, потек в центральную дверь. Ребята сунулись, было за ними, но, едва переступив порог, были остановлены парой плечистых мужланов.

- Приливным нельзя, - сказал один из них, тесня Макса обратно на улицу.

- Может, на будущий год, - бесстрастно произнес второй, выйдя вместе с ними на улицу.

Макс почувствовал себя малолеткой, пытающимся пробиться на сеанс «для взрослых», но в то же время испытал некоторое облегчение. Наличие запретов подразумевает хоть какие-то правила, законы. Он не стал сопротивляться, отойдя вместе с Анкой в сторонку, но внимательно разглядывал помещение поверх плеча «вышибалы».

Ожидалось увидеть что-то из старых советских фильмов про деревню. Дощатую сцену под портретами Ленина и Сталина, стол, покрытый бархатной скатертью, за которым будет восседать Правление, и зал, заполненный рядами лавок – местами для присмиревших деревенщин.

Вместо этого в просторном и освещенном множеством горящих лучин помещении он увидел широкий и длинный, накрытый как для свадебного пиршества стол, вокруг которого рассаживалась гомонящая толпа. То и дело под радостные возгласы поднимались глиняные кружки, передавались с одного края на другой порезанные пироги, блюда с жареной курятиной, над головами проплыл чугунный котел, распространяющий липкий дух вареной баранины. Быстро пробежавшись взглядом по головам, Максим насчитал порядка ста человек.

Заглавное место пустовало. Кто его займет? Что-то подсказывало, что не молодожены. И даже не Лысик. При мысли о том, что во главу празднично накрытого стола усадят разлагающийся, текущий труп, у него снова подвело желудок, а ноги задрожали. Даже пресловутые Мадагаскарцы такого себе не позволяют….

Он неуверенно установил на плечо камеру. При должной сноровке можно снимать и с улицы. Разве что слышно ни черта не будет. Он покосился на «вышибалу», лениво оглядывающего почти иссякший людской ручеек, и приготовился к тому, что тот потребует её убрать. Всегда требуют, ибо «неприлично», «кощунственно» и «нужно иметь уважение»… Но нравственные вопросы, как правило, легко решались при помощи зеленых купюр. Купюры любого цвета этим дикарям, конечно, были ни к чему, но он мог в качестве альтернативы предложить, например, канистру бензина или пару штанов из своего багажа…

Впрочем, на камеру никто не обратил внимания, и Макс пришел к выводу, что местные просто… не знают, что это такое. И более того – им на это совершенно наплевать!

Подтягивались опаздывающие, шумно здоровались с присутствующими, втискивались на свободные места, разогревались…

- Представление…, - послышался рядом Анкин глуховатый голос.

- Что? – переспросил Макс, склоняясь к ней.

- Я говорю, готовятся к представлению… к шоу… Боже, какая дикость…

- Это ты сейчас говоришь? Или я подцепил по ошибке какую-то другую курочку? –  Макс через силу ухмыльнулся, чтобы ее подбодрить. Его радовало, что Анка заговорила. После «купания» она была сама не своя и очень его тревожила.

- Я знаю, знаю... Это звучит лицемерно, ведь вся наша жизнь сводится к танцам на костях… Но… Мы это делаем, чтобы дать зрителям так необходимую им порцию адреналина, жути, отвращения. Чтобы они зажмуривались, рыдали, взвизгивали от страха, тайком примеряли смерть на себя и… благодарили, что все еще живы… Здесь все иначе...

Макс заметил в зале несколько разновозрастных детей, включая и ту девчонку с кладбища, которая теперь сидела в почетной близости к председательскому месту, нетерпеливо ерзала и без конца дергала рядом сидящего мужчину за оторвавшуюся тесемку на рубашке. Отца?

Он молча кивнул, понимая, о чем девушка говорит … Действительно, словно пришли с детьми в кино на «Шрека» или «Мстителей». А вместо попкорна и колы – вареная баранина и самогон.

Когда все заняли свои места, «вышибала» еще несколько минут вглядывался во тьму деревенских переулков и, убедившись, что никто не спешит запрыгнуть в последний вагон, вошел внутрь и закрыл у Макса перед носом дверь.

Почему-то такой финал он не предусмотрел и растерянно оглянулся на Анку. Она сдержанно усмехнулась в ответ.

- Слушай, теперь я точно не могу просто уйти, - произнес он, раздраженный ее усмешкой.

Окон у строения не было, а ворота, через которые занесли гробы, были уже заперты. Но с другого края он приметил деревянную лестницу на крышу избушки, с которой, в свою очередь, можно было забраться в чердачное окно самого «Сельсовета». Что-то подсказывало ему, что именно с чердака будет возможность если не снять происходящее, то подсмотреть или хотя бы подслушать.

Через несколько минут, стараясь не шуметь, они оказались на просторном и совершенно пустом чердаке. Дощатый настил, как и ожидалось, был выполнен кое-как. Тут и там зияли широкие щели и даже открытые проемы.

Галдеж снизу надежно укрыл их скрипящее перемещение, и вскоре они заняли вполне удобную позицию, с которой могли обозревать бо́льшую часть праздничного стола и – главное – председательское место. Подсветку Макс, конечно, включить не мог, и качество записи должно было получиться ниже среднего, но это лучше, чем совсем ничего!

- Все закончится тем, что в самый разгар веселья мы обрушимся вниз, - едва слышно прошептала ему на ухо Анка, - Давай уйдем, пока еще можем…

Макс молча показал ей кулак и сосредоточился на происходящем. Заряд батареи близился к нулю, но он надеялся, что его все-таки хватит. Потом можно будет зарядить от аккумулятора в машине. Машина… Он прикрыл глаза, прогоняя тревожные мысли. О машине он будет беспокоиться потом…

Шум внизу внезапно стих, и Макс аккуратно пристроил объектив камеры между досками.

…

В зал вышел Лысик. Единственной растительностью на его голове были необычайно густые, даже косматые брови. Они так же были единственным, что на нём двигалось, становясь то «домиком», то сходясь к носу, то взлетая чуть ни на самую макушку, собирая глубокие морщины на лбу. Остальная мимика отсутствовала полностью, и даже когда он заговорил, Макс не смог уловить движения его губ, словно тот был искусным чревовещателем.

- Раисе нехорошо! – гаркнул он.

По залу пронесся ропот разочарования.

- Но…, - Лысый выдержал паузу, подняв вверх указательный палец, - Одна из её рук действует, и она может ей пользоваться!

Тут же облегченные выкрики:

- Что ж ты тогда нагнетаешь?..

- Рука есть – больше и не надо!

- Да хоть ногой пусть глаголет, мы не гордые!

Следом раздался дружный хохот, который Лысик перекричал уже с некоторым трудом:

- Я упомянул ее недомогание лишь потому, что хотел бы попросить вашего позволения вынести ее прямо в домовине. Боюсь, если будем ее тягать, она... кхм… словом, можем не донести.

- Плевать!

- Не тяни уже, выноси! И так столько времени потеряли!

Лысый оглядел зал, словно желая увериться, что согласны все до единого, потом пропал из поля зрения, а через несколько секунд к столу подтащили сочащийся влагой гроб. Тут же поплыли густые миазмы. Народ притих, внимательно наблюдая, как пара здоровенных детин пристраивает гроб в полувертикальном положении, опирая его на лавку. Макс машинально глянул на притаившуюся рядом Анку, и тут же заметил на ее лице знакомое экзальтированное выражение. Зрачки расширены, брови приподняты, губы приоткрыты в мягкой, мечтательной улыбке, а на щеках теплится румянец. Выражение, которое он мечтал хоть раз увидеть направленным на него, а не на груду мертвой плоти. Выражение… страстной влюбленности. В тысячный раз в его мозгу пронеслась мысль: «Её срочно надо показать хорошему психиатру…».

…

Страхи и тревоги, наконец, отступили. Анка вся подалась вперед, распластавшись на занозистых досках. Внизу – из черного нутра деревянного ящика – ее приветствовала давняя подружка Смерть. Успевшее высохнуть тело за последнюю неделю напиталось водой, разбухло, как вымоченная в молоке черствая булка, и едва умещалось в гробу. Лиловое, отекшее, в черных разводах, оно скалилось на присутствующих оголенными редкими зубами, таращилось губчатой массой, выпирающей из глазниц. Похожее на гнилое желе тело студенисто содрогалось, изо рта то и дело выплескивалась черная жижа, голова норовила упасть на грудь, но ее с двух сторон бережно поддерживали стоящие за гробом детины.

- Эка ее потаскало, - краем уха уловила завороженная Анка чье-то недовольное бормотание.

- Брось, Триша, - ответил другой голос, - Все ж полгода в земле…

- Аксинья почти год пролежала, а сохранилась не в пример лучче… Срамота!

Анка услышала, как Триша на последнем слове с укоризной сплюнул, словно труп был сам виноват в столь плачевном своем состоянии.

- Подайте Раисе доску и известь! – послышался повелительный голос Лысого.

Спустя минуту какая-то бабусечка в платочке принесла простую, ученическую грифельную доску и заточенный обломок известняка. Лысый пристроил доску на столе, покопошился в гробу и очень бережно, стараясь не повредить, вытащил из него тщательно забинтованную задубевшими тряпками руку. Установил на доску и вложил в черные, скрюченные пальцы мелок.

На несколько минут повисла глубокая тишина. Все чего-то ждали, затаив дыхание и, казалось, даже не моргая. Заразившись всеобщим настроением, ждала и Анка.

- Ну же… Раечка, постарайся, - залебезил Лысый, осторожно подпихивая ее под локоть, когда пауза начала затягиваться, - У тебя же только что получалось…

Труп по-прежнему таращился в пустоту перед собой. Анке на мгновение показалось, что в ее губчатых глазницах промелькнуло выражение беспомощной растерянности.

- Я помогу тебе, - подобострастно произнес Лысый и накрыл ее кисть своей, сжав мелок, - Ну, кто первый? Еремей, давай ты, по праву единоутробного брата.

- Да, шо там с её спрашивать? – отмахнулся щуплый старикан, откладывая на край тарелки тщательно обсосанную куриную кость, - Плохо ты её, Батюшка, замариновал! С таким же успехом можно поставить к доске эту жареную курицу...

Послышались одобрительные смешки и шевеление, которые внезапно прервал невероятно противный звук – скрежет мела по грифельной доске. Все навострили уши, следя за тем, как накрытая батюшкиной пятерней рука медленно скоблит по черному графиту.

- Что? Что там, Батюшка?

- Эм-м… тут ничего не понятно…

Поднялся ропот, и Батюшка нехотя произнес с извиняющимися нотками в голосе.

- Раиса глаголет: «Тришка, ты сгниёшь быстрее чем я»

И закончил в некотором смещении: «…сука»

Тришка тут же возмущенно засопел, привстал, словно намереваясь гордо удалиться, потом передумал и сел обратно, вытирая руки о штанины.

- Рая, что с посевной на будущий год? – послышался чей-то выкрик из зала, явно старающийся разрядить обстановку, - Картофку в мае можно сажать будет али еще подморозит?

Батюшка склонился к трупу, почти касаясь ее черной, влажной щеки своей, что-то зашептал в дырку сгнившего уха, и твердый наконечник мелка с трудом принялся скоблить доску.

- Что она глаголет? Ну? – послышались нетерпеливые возгласы.

- Э-э…, - Батюшка выглядел смущенным и растерянным, - Пишет, что сажать можно, но… еще подморозит.

…

Макс снял пару крупных и пару общих планов и выключил почти севшую камеру. Достаточно. Обернулся к Анке и одними губами шепнул: «Двигаем». Та не отозвалась, целиком поглощенная дурацким представлением. Если бы кто-то сказал, что его девушка способна повестись на такую пошлятину, он первым бы расхохотался обидчику в лицо. Неужели повелась на игрища сельского скомороха?

- Слышишь, пошли отсюда… ты же хотела…

- Подожди, - возбужденно отозвалась та, прижимаясь широко открытым, зачарованным глазом к занозистым доскам, - Их было двое!

Максим закатил глаза и хотел уже попробовать донести до любимой, что от перемены слагаемых, сумма не изменится, как ее, словно услышав, поддержали снизу - из зала:

«Ведите Милу! Она посвежее будет!».

…

В «антракте», пока уносили гроб и подтирали оставленную им лужу, Макс блуждал взглядом по сидящим за праздничным столом. То и дело попадались уже знакомые лица – Егора и других мужиков, помогающих ему утром с машиной; бабы Груши, уже порядком захмелевшей; девиц, включая ту, что проявляла к нему болезненный интерес. В своих многослойных, помоечных нарядах сверху она еще больше напоминала пышную бабу-грелку на чайник. Не нашел он только Фросю и мысленно ухмыльнулся этому факту. Видать, этой ночью она решила пропустить праздник, чтобы утешить новоиспеченного вдовца…

Тем временем, вернувшийся к столу Батюшка прокашлялся, призывая к тишине.

- Что ж…, - начал он, - Не получилось у Раисы поделиться своим Знанием, а у нас не получилось воздать ей должное… Но кто из вас, здесь присутствующих, может быть уверен, что у него получится лучше?!

Он гневливо сдвинул брови и оглядел сидящих. Селяне смотрели в ответ безо всякого интереса, а кто-то и с откровенным небрежением. Если батюшка пытался воззвать к всеобщей совести, это у него не получилось.

- Если бы мы дали Рае больше времени, она…

- Нет у нас, Батюшка, времени, - выкрикнула женщина средних лет с дальнего конца стола, - Скоро рассвет, а мы еще ничего не узнали!

- Не уверен, что Людмила ответит на ваши вопросы. Все ж таки чуть больше месяца, как ее уложили на дно. Она и отойти толком не успела…

Зал нетерпеливо загудел, и Батюшка с досадой отмахнулся, дав знак за облезшую, штору, отделявшую «обеденный зал» от техпомещений, которые Макс про себя назвал «закулисьем».

- Что ж… встречайте Людмилу. Она чувствует себя на удивление хорошо и способна не только ходить, но и говорить!

Макс нахмурился. Это еще что за фокусы? Со скептической ухмылкой он принялся снова включать и настраивать камеру, как вдруг зал огласился детским плачем и истошными криками: «Мама! Мамочка!!».

Та самая девчушка с кладбища кричала и вырывалась из рук удерживающего ее отца, тянула руки к рваному занавесу. Полный самых мрачных предчувствий, Макс позабыл про камеру и посмотрел туда же.

…

Людмила, действительно, шла сама, но Максим, не желая верить очевидному, все равно заполошно оглядывал пространство над ее головой. Леска? Но куда крепится?! Будь он внизу, среди остальных, то непременно решил бы, что сумасшедший кукловод расположился на чердаке!

Но даже если допустить, что батюшка тот еще Копперфильд, то как объяснить выражение невыносимых тоски и страдания на лице вышедшего из закулисья мертвеца?!

Внезапно он почувствовал почти болезненное облегчение. Объяснить страдания очень просто. Женщина жива. Актриса? Грим? Спецэффекты? Крис Коламбус и его свита, давящиеся от хохота за дряхлой занавеской…?

Некро-Тур (часть 6)

Он поискал в объектив Анку и, обнаружив ее в глубокой задумчивости над третьей, ныне пустой, могилой, досадливо фыркнул. Не тот кадр. Девушка, боязливо сгорбившись, стояла на самом краю и глядела в бурлящую подземными водами яму. Макс оттащил ее от края.

- Давай работать! - сказал он, - Возьми же себя в руки, наконец!

Анка отошла от раскопанной могилы и натянула поглубже на глаза козырек бейсболки. Она словно стыдилась…

Макс снова приник глазом к объективу и невольно улыбнулся. Все, как всегда. Пусть она сейчас и выглядит потерянно и невзрачно, но камера любит ее. В густых, словно студийных, клуба́х, среди покосившихся, мрачных крестов стояла прекрасная фея. Туман обволакивал ее длинные, с узкими коленями ноги. Тонкое, породистое лицо загадочно пряталось в тени козырька, являя взору смотрящего то уголок идеально очерченного рта, то кончик чуть вздернутого носа, то сладкую впадинку, где скула соединяется с ухом…

Макс расслабился и с удовольствием наблюдал за Анкиным преображением. Голос ее звучал, как всегда – спокойно, немного отрешенно, словно она вела репортаж из супермаркета, а не стояла по колено в смрадной жиже среди размытого кладбища.

«…Все указывает на то, что наш информатор был прав. Что-то странное происходит на этой земле и… с этой землей», - говорила она, - «Вы не поверите, но вчера никакого потопа не было и в помине, а за ночь… Остается только фантазировать, что сейчас происходит с телами в этих могилах. Впрочем, если все пойдет так, как мы ожидаем, то уже этой ночью увидим акт дремучего вандализма – самовольную эксгумацию трупов, совершенно не характерную для России-матушки…».

Они отсняли много общих и крупных планов. Оба уцелевших «коллективных» креста и все могилы. В одну, затопленную уже до краев, Макс по неосторожности чуть не обрушился вместе с поехавшим грунтом. В сторонке они обнаружили целую свалку крестов. Разбухшие от влаги, трухлявые, испещренные небрежными и почти не читаемыми именами.

«Зачем они тут? Почему их не сожгли? Не выбросили?», - задавала Анка вопросы и сама же себе отвечала, - «Они еще пригодятся… Пройдет год или два и, вполне возможно, они снова будут стоять над чьим-то временным покоем…»

Девушка сбилась, дала знак Максу, и он остановил съемку.

- Смотри, там, кажется, еще погост…

Макс оглянулся. Чуть выше по склону среди загустевшего леса виднелись еще кресты.

Они поднялись по едва приметной тропке и, действительно, оказались на втором кладбище. Это тоже был жалкий, сельский погост с деревянными крестами, но как же он отличался от того – нижнего! Деревья здесь были здоровыми и пышными, чистенькие могилки засажены цветами, а тропинки вычищены. Кресты по большей части были простецкими, убогими, но среди них попадались и настоящие произведения искусства – в деревянных кружевах и узорах. Не было лишь фотографий.

Максим снова включил камеру и прогулялся среди могил. С перекрестий на него в глубоком упокоении смотрели имена -  «Маруся», «Дети», «Сергий мол.» и рядышком - «Сергий ст.». Он озадаченно хмыкнул, заметив знакомую «Любачку». На ее могиле помимо живых цветов лежали деревянные куколки. Та самая или уже другая? Он оглянулся на Анку.

- А я то все думала, куда они их девают после того, как… Не выбрасывают же вместе с крестами…

- Думаешь, они все прежде побывали на нижнем кладбище?

Анка пожала плечами, потом приметила неподалеку лавочку и уселась на нее, с наслаждением стянув сапоги.

- Ты бы не торопилась разуваться, - произнес Макс и уселся рядом.

- Земля здесь совсем сухая, - отозвалась она, снимая носки и зарываясь стопами в хвойную подстилку, - Давай дождемся ночи здесь, не пойдем больше в деревню.

- Слушай, мне тоже не нравится это местечко. Но мы ведь на работе. Сейчас как раз такое время, чтобы расспросить местных, узнать про их странные традиции. А ночью останется только отснять раскопки и… ну, то, что последует за ними…

- Вот у них прекрасный сухой участок соснового леса, куда не достает этот их Прилив? И есть отвратная, сочащаяся отравленными водами, низина. Так почему некоторые похоронены там, а некоторые здесь?

- Может… это вроде примитивного наказания нечестивцам? Дескать, нагрешил, будь любезен разлагаться в смрадной жиже в отличие от праведного соплеменника, который будет гнить более благопристойно в сухой почве. От того и кресты внизу сделаны шаляй-валяй, без должного уважения… А на Седмицу их в честь праздника «амнистируют» и переселяют к остальным… Меня больше интересует, почему они не перетащат свою деревню повыше на холмы, вместо того, чтобы городить эти насесты и мостки. Или вовсе не уйдут отсюда. Послушай, даже птиц не слыхать…

Они надолго замолчали, вслушиваясь в лес. Ни стрекотания белок, которых на любом кладбище – пруд пруди, ни пения птиц, ни шуршания мелких грызунов в кустах… Только срывающиеся с ветвей тяжелые мутные капли.

- Да… много вопросов, - задумчиво протянула Анка, разглядывая свои ступни среди палой хвои.

- Вот поэтому нам и стоит пойти в деревню и расспросить народ. Дед Степан, конечно, бирюк, но его старуха, кажется, не прочь поболтать…

Анка нехотя кивнула и принялась надевать сапоги, а Макс вдруг увидел, что на противоположной стороне кладбища появились люди. Он тронул Анку за плечо, и они уставились на тяжело покачивающийся над головами идущих простой сосновый гроб. Среди деревьев плыла массивная фигура Фроси с небольшим крестом на плече, вызывая карикатурную ассоциацию с Христом, а в хвосте скорбной процессии, едва переставляя ноги, плелся совершенно оглушенный Леонид.

Макс подскочил было, но тут же неуверенно сел обратно.

- О, черт…, - пробормотал он, - Значит, все-таки…

Тягостный, моральный долг – пойти туда, поддержать, предложить какую-то помощь – звал за собой, но мешало чувство вины. Если Леониду и требовалась какая-то помощь и поддержка, то явно не сейчас, а когда еще можно было попробовать помочь. А они совсем позабыли про спутников, занимаясь сначала машиной, потом пикником, потом съемками…

- Надо… помочь копать могилу…, - неуверенно пробормотал он, смутно надеясь, что Анка произнесет какие-то правильные, весомые слова, чтобы отговорить его, но она только кивнула и поднялась. Может, нет на свете таких слов? Макс пригляделся к девушке. Лицо ее порозовело, в глазах зажегся знакомый жадный огонек. Внезапно его передернуло от жгучего отвращения. Она, без сомнения, нашла бы тысячу подходящих аргументов, чтобы тихонько скрыться, если бы гроб был… закрыт, но гроб был открыт, а эта девушка никогда не упустит случай полюбоваться на труп. Настоящая одержимость!

Макс нехотя поплелся следом за ней, пристраивая на плечо камеру. Может, получится несколько удачных ракурсов? Так сказать, совместить неприятное с полезным.

…

Народу было совсем немного, но они окружили гроб и Леонида таким тесным кругом, что Максим, неуклюжий из-за камеры, некоторое время не мог к ним пробиться и снимал обезображенный труп Ксении и коленопреклонённого вдовца вслепую через головы.

Лицо женщины было совершенно неузнаваемым – отекшим, лиловым, с вывороченными запекшимися губами. За приоткрытыми веками виднелись красноватые белки, шею разбарабанило до таких размеров, что, казалось, бедняжка умерла, подавившись бейсбольным мячом. Зато все, что располагалось ниже , словно провалилось внутрь. И даже накинутая на тело серенькая простынка не могла ни скрыть этого, ни замаскировать. За спиной то и дело вздрагивающего Леонида стояла Фрося, ласково положив ему на загривок пухлую руку. Мужики – те самые, что помогали Максиму с машиной – теперь так же споро и весело копали могилу. Разве что без залихватского напева «Пчёлки», и он мысленно поблагодарил их за это.

Когда могила была готова, селяне, как по команде, расступились, и у гроба остались лишь Леонид и завороженная Анка. Внутренне похолодев, Макс выключил камеру и подошел к новоиспеченному вдовцу.

- Лёня, друг… мне очень жаль, - как мог проникновенно произнес он. Леонид вышел из мутной прострации, повернулся на голос и уставился на Макса, словно не узнавая его.

- Мы тебя полдня искали..., - заикаясь и сгорая от стыда, продолжил тот, - Даже решили, что вы с… ну, в общем, что вы решили уйти без нас, как ты и собирался вчера… А потом кто-то сказал, что… Мы сразу прибежали…

- Ты снимал? – спросил Леонид глухо.

- Что?..

- Ты снимал мою жену?

- Ну…, - Макс запоздало спрятал камеру за спину.

- Дай сюда, - он удивительно проворно вскочил на ноги и протянул руку. Максим отшатнулся. Что они будут делать, если…? Додумать он не успел. Перед глазами вспыхнули звезды, и он рухнул на землю, молясь, чтобы и челюсть, и камера остались целы.

- Чертовы извращенцы! – орал Леонид, и Макс не сразу сообразил, что речь идет о нем и Анке, - Я же говорил, надо ехать в больницу! Трупы снимать приехали?! Снял, гнида, труп?!

Последовала серия пинков по ребрам, но слабых, вялых. Вероятно, все имеющиеся силы Леонид вложил в первый удар.

- Оставь его, - послышался рядом дрожащий Анкин голос, - Вас никто не заставлял ехать с нами. Вам вообще повезло, что вы нас встретили в этой глуши.

- Может, мне еще и спасибо сказать?!

- Может, и так. Твоя жена была обречена, но здесь ее хотя бы похоронят, а что бы ты делал с ней один на один в лесу?

Леонид по-лошадиному всхрапнул и тяжело двинулся на нее. Его тут же перехватили чьи-то руки, но он вывернулся и кинулся на девушку. Макс, все еще лежа, ухватил его за и́кру, и тот упал, но тут же вновь подскочил и, прихрамывая побежал за петляющей меж могил Анкой. Следом за ним торопились мужики, потом Максим, ощупывая на ходу камеру, и замыкали шествие старухи.

Жуткая и нелепая погоня закончилась на нижнем погосте, когда Анка, поскользнувшись на текучей глине, съехала на животе прямо в стоячую смрадную воду, заполнившую пустую могилу.

На несколько мгновений все застыли на месте, переглядываясь. Макс первым скинул оцепенение, помог ей выбраться и оттащил выше на склон. Она икала, всхлипывала и мелко тряслась, цепляясь за него.

- Ты не…? – он сглотнул, - Ты не хлебнула воды?

Она яростно затрясла головой. Макс оглянулся и прошелся взглядом по лицам. Старухи укоризненно качали головами, мужики глядели разочарованно, а в глазах Леонида горело жгучее злорадство.

- Не забудь и свою бабу заснять, когда ляжет в гроб, - ядовито произнес он, - Столько лайков соберешь…

- Она не пила! – крикнул он, - Слышите? Все в порядке!

Зрители зашевелились и потянулись назад, вспомнив, что у них осталось незавершенное дело. Последним, часто оглядываясь, плелся Леонид. Бодрящий приступ злорадства миновал, и он снова ссутулился и по-стариковски шаркал ногами. Максим, глядя на его спину, вдруг осознал, насколько тот изменился со вчерашнего дня. Когда они встретились, это был крепкий и подтянутый мужчина средних лет, а теперь... Даже местные старухи выглядели на его фоне резвыми и свежими. Сознание захлестнуло чувство вины. Ведь, действительно, если бы не он, Макс, они бы вернулись в Усть-Илыч. Да, Ксения, скорее всего, все равно бы умерла в дороге, но она умерла бы по пути в больницу… А расплачиваться за его ошибку, вероятно, придется Анке…

Борясь с муторным чувством брезгливости, словно обнимал больную проказой, он отвел с ее лица мокрые, пахнущие рыбой волосы и прижал к себе покрепче, стараясь согреть своим теплом.

- Ты как?

- Но-нормально, - ответила она, стуча зубами.

- Ты точно не…

- Я же сказала, что нет! – выкрикнула она, - Я задержала дыхание и плотно стиснула губы . Если бы хоть капля попала, я бы почувствовала…

- Ладно… Пойдем скорее к горячей печке. Я боюсь, что ты простудишься.

Он помог ей подняться, стянул с нее промокшую курточку и вместо нее надел свою худи. Дрожь ее немного улеглась, и они поспешили в деревню.

- Искупалася? – спросила баба Груша, когда они забрались по лесенке к избе. Она сметала березовым веником с настила двора палые листья, и в голосе ее не слышалось ни тревоги, ни беспокойства.

«Да, что же это за люди!», - в отчаянье подумал Макс и ответил:

- Она сильно промокла… Можно у печки погреться?

- Грейтесь, ежели змерзли, - спокойно отозвалась она, - И поешьте. Мы там оставили.

Печь была жарко натоплена, и Максим, накинув на дверную петельку крючок, тут же принялся стягивать с Анки промокшую одежду, попутно внимательно осматривая ее тело на предмет ссадин, порезов, заусенцев или мозолей – всего, что могло бы сигнализировать об опасности.

- Я в порядке, в порядке, - бормотала она, трясясь рядом с раскаленной печкой в одних трусиках и лифчике,  - Просто замерзла и испугалась…

Максим сбегал на чердак, вернулся с сухими вещами и спальником и, закутав девушку, уложил ее поближе к печке. Несколько минут она глядела застывшим взглядом в сумеречное окошко, то и дело крупно вздрагивая, потом уснула. Макс тихонько поднялся и, зачерпнув ковшом из кадки воды, вышел с ним во двор. Тщательно полил себе руки, сполоснул лицо.

Что-то неуловимо изменилось вокруг. Под ногами на вытертом дереве мелькали слабые блики. Солнце?! Он задрал лицо к небу и с облегчением увидел, что тучи поднялись выше и истончились, а далеко на западе заполыхали багровым заревом. Улица внизу по-прежнему текла и журчала, словно после ливня, но уже спокойнее, тише…

- Вот и еще одна Седмица на исходе, - послышался позади голос. Степан сидел на своей любимой завалинке с вонючей самокруткой в зубах, - Как она? Нахлебалась?

Максим пожал плечами и, усевшись рядом, достал из кармана мятую, отсыревшую пачку. Где-то в рюкзаке была еще одна, но за ней надо было снова тащиться на чердак, а он так безумно устал…

- Говорит, что нет, - ответил он угрюмо, - Но даже если не хлебнула… могло и с лица натечь, с волос… Не знаю…

- Сейчас вода уже не та, что вчера… Я несколько лет назад тоже хлебнул на последнем закате. Пару дней с горшка не вставал – вот и вся хворь.

Макс слабо улыбнулся. От сердца немного отлегло. Некоторое время они молча курили, глядя на подсвеченные снизу кроваво-алым тучи.

- Дед… что тут у вас происходит? Что за чертов потоп?

- Я себе этот вопрос уже 45 лет задаю, а что толку?

Макс ошарашенно уставился на Степана, а тот безучастно усмехнулся и выпустил идеально ровное колечко вонючего дыма.

- Пошли с товарищами в поход, - произнес он, - палатка, шашлычки… Хотели от работы, жен, детей отдохнуть пару недель… в 85-ом это было… Я мастером на заводе работал. Хорошее было время…

Степан проморгался, вытер тыльной стороной ладоней глаза и с сочувствием посмотрел на Максима.

-  Я первые годы всем «приливным» одно и то же говорил: ищите выход, не может не быть выхода. Так не бывает… Но на моем веку лишь нескольким удалось удрать. И то, я думаю, совершенно случайно… И ни один не привел помощь… Видать, ни один из удравших так и не понял ни как ему повезло, ни что здесь кому-то нужна помощь… А помощь нужна всем нам. И вам...

Повисло молчание. Столбик пепла Максовой сигареты рос и загибался внутрь, грозясь вот-вот обрушиться на влажное дерево.

- Дед… ты о чем? – спросил он, наконец, осторожно.

- Мы завтра об этом поговорим, сыночек, - ответил тот и бросил самокрутку в древнюю банку с головой индейца, - Сейчас смысла нет.

- Завтра мы уже уедем, - с нажимом произнес Макс, - посмотрим, что вы тут вытворяете и адью, мон дью… Поэтому…

- Это вам так кажется, - дед, кряхтя и щелкая суставами, поднялся, - Если у вас и был шанс уйти, то только сразу, вчера.

- Дед…, - начал было Максим, но умолк, не зная, что сказать. Степан явно спятил. Что значит – был шанс уйти? Их что, будут удерживать? Поэтому заперли машину?

Появилась разрумянившаяся, возбужденная баба Груша. От нее пахло пирогами с ревенем и чем-то спиртным. Макс с некоторым смущением оглядел ее наряд. Под явно домотканым, грубым, мышиного цвета платьем в пол мелькала растянутая, вышитая люрексом синтетическая водолазка ядовито-фуксинового цвета. Шея при этом была в несколько рядов окольцована дешевыми стеклянными бусами.

- Кажется, у Фроси сладится! – сообщила она Степану, - И, дай бог, кому-то из девчонок подфартит. А вот мужики нонче пролетают. Никто не хочет связываться… Слишком тоща, говорят, да еще и запачкалась…

Макса передернуло от ее слов, но он постарался успокоить себя тем, что не стала бы она говорить об Анке в его присутствии. Значит, имеет в виду кого-то другого…

Груша кинула на него благодушный, озорной взгляд, и он тут же отвернулся, якобы любуясь угасшими небесами.

Дед сказал, надо было успевать вчера…

Мучимый неясной тревогой, он оглядел деревеньку, которая уже начала зажигаться огоньками. Из труб валил дым, ноздри будоражил дух свежей выпечки и жареной курятины. По уже почти высохшей главной дороге прошла группа девушек. Он приметил одну, которую видел вчера днем и которая явно с ним заигрывала. Круглолицая, крутобедрая, пышная вдвойне из-за многослойных одежд. Принцип «Надену все лучшее сразу» явно был актуален в этом сезоне, а вот качество одежды в расчет не бралось. Все растянутое, деформированное, явно с чужого плеча.

Она махнула ему и с притворной стыдливостью накинула на голову широкий полосатый шарф – поблекший, весь в затяжках. Макс таким и машину не стал бы мыть, но девушка им явно гордилась. Он вяло вскинул в ответ руку, с удивлением чувствуя, что заливается краской, как подросток. До чего же глупо…

Он встретился глазами с бабой Грушей. Та подмигнула ему:

- Праздник начинается. Не хочешь составить бабушке компанию?

- Компанию?

- Возьмем пироги, пройдемся по соседям, выпьем, спляшем…

- А что же Степан?...

- Степан не любит Праздник.

Максим помолчал, потом ответил, стараясь добавить в голос вежливого сожаления, которого вовсе не испытывал:

- Я бы с радостью, но… Ане не здоровится. Мне лучше с ней остаться … Да и ехать нам рано…

- Куда ехать то?

- Как куда? Домой.

- Вот шальной! Прям, как мой Стешка когда-то. Нету же там ничего!

Максим молчал, не зная, что сказать. Потом выдавил:

- Как же «нету»? Там города большие, страны и океаны…

- Эх, взбалтывает вам приливом головёнки, вот и мерещится всякое, - весело отмахнулась старуха, - Не пойдешь ли че ли?

Юноша покачал головой.

- Ну, как знаешь, - она снова подмигнула ему и обратилась уже к Степану, - Мы на Людмилу сегодня большие надежды возлагаем! Есть, что спросить?

Степан сплюнул и отошел.

- Ну и дурак, - благодушно отозвалась баба Груша и заковыляла прочь, бормоча себе под нос: «Про кур надо не забыть … Шутка ли, так перо лезет!»

Максим вернулся в дом и, подсвечивая себе зажигалкой, вгляделся в Анкино лицо. Девушка крепко спала. Он коснулся ее лба и немного успокоился – теплый. Та что-то недовольно проворчала в ответ и накрылась с головой. Из спальника теперь торчала только спутанная, влажная прядь. За окном почти стемнело. Внутренние часы подсказывали, что время перевалило за десять, а значит, до Главного Действа оставалось около двух часов. Решив дать девушке немного отдохнуть, он уселся рядом, прислонившись спиной к остывающей печке, и принялся ждать.

Деревня гудела вовсю! То и дело до него доносились вызывающие зубную боль звуки какого-то струнного инструмента и хор, горланящий бесконечную «Пчёлку». Где-то надрывно орал баран. По улицам бродили люди. Он слышал звонкий девичий смех и поздравления.

«Словно Новый Год или Пасха…», - подумалось ему, но праздничное чувство так и не коснулось души, ведь странные деревенщины не Новый Год собрались встречать, а откапывать своих мертвецов… Поскорее бы все это осталось позади… Он прикрыл глаза и, стараясь расслабиться, представил их с Анкой просторную квартиру, тусклое питерское солнышко, лижущее окна, голоса друзей, пришедших «заценить» их новый шедевр, и, конечно, себя, в красках расписывающего приключение.

- Вот так дыра! – будут восклицать друзья, глядя запись, - Наверное, страшно было?

- Ерунда. Мы с Анкой и не такое видали, - ответит он, пренебрежительно отмахнувшись… И никто никогда не узнает, как колотилось его сердце в этот последний час перед…

Он вскинул голову, почувствовав, что что-то изменилось вокруг. Прислушался. На деревню опустилась торжественная тишина. Решив, что проспал, он затормошил Анку и выскочил во двор.

- Дед…, - начал было он и умолк. Завалинка была пуста. Он снова метнулся в дом и, схватив камеру, посветил на сонно моргающую Анку.

- Который час? – спросила она, отчаянно зевая.

- Поздно… Но надеюсь, не слишком. Быстренько обувайся и пошли, иначе проебём все хлебные карточки.

- Фи, как некультурно, - вяло отозвалась она и потянулась за сапогами.

Некро-Тур (часть 5)

- А машина…? – Макс оглянулся на внедорожник и ненароком снова встретился взглядами с девицами. Те раскраснелись, захихикали. Он никогда не смущался девушек, но эти… Было в них что-то… словно впервые в жизни мужика увидели.

- Не тронет никто твою лохматину, а завтрева подумаем, куда ее засунуть, чтоб не потопла. Такая большая пригодится. На пашню приспособить можно будет. А то Жучка наша последние ноги вытягивает…

Макс с Анкой переглянулись. «Все страньше и страньше», - вспомнилась ему малахольная Алиса. Он перевел взгляд на Леонида, но тот полностью ушел в себя, переживая за жену и чувствуя себя без неё явно некомфортно, одиноко и неприкаянно.

Дед Степан, едва слышно насвистывая себе под нос, неторопливо накрывал на стол. Макс без удивления понял, что тот повторяет за дальним хором навязчивый, разбитной мотивчик «Пчёлки». Завидев нерешительно переминающихся на пороге гостей он трубно сплюнул в угол и, ворча себе под нос, кинул на стол еще три алюминиевые ложки. Во главу стола поставил огромный чугунок с жареной на сале картошкой, деревянную миску с огурцами и крупно наломал черный хлеб.

- Ух ты…, - Анка слабо улыбнулась, оглядывая убранство комнаты, - Словно в позапрошлый век попали… У вас тут даже электричества нет?

- Нету лектричества. Ничего нет, - без особого сожаления ответила баба Груша, разливая по глиняным кружкам ягодный морс, - Все сами. На что ручонки сподобились, то и имеем.

- Так уж сами? Или и чугун с алюминием тоже сами делаете? – Макс повертел в руках бледную, столовскую ложку, которую, казалось, можно было согнуть одним взглядом, как в известном фильме.

- Это Степаново приданое, - отмахнулась баба Груша, - Чугунку сноса нет, а вот ложки с вилками – дрянь. Захарыч из дерева лучше вырезает.

Бабка благодушно кивнула на угощение, и гости взялись за ложки.

- А вилки? – рассеянно спросила Анка, - Вы упоминали…  

- Последняя в прошлом годе сломалась. Да и у той зубов оставалось меньше, чем у меня.

Анка кивнула и, с опаской прожевывая хрустящие шкварки, бродила глазами по горнице. Действительно, словно позапрошлый век. Беленая русская печь с широким горнилом, деревянные сундуки и скамейки, в углу кадка, видимо, с какими-то соленьями, развешанный над единственным окошком чеснок и нанизанные на толстые нитки сушеные грибы. А вот углы… совсем голые…  

Макс сунул в рот первую ложку и сморщился, не сразу сообразив, почему так невкусно. Потом понял и пошарил глазами по столу в поисках солонки, но не нашел, а спросить – постеснялся. Покосился на Анку, но видно было, что ее гораздо больше беспокоит обилие в еде жиров, нежели отсутствие соли.

Леонид съел совсем немного и вышел во двор курить. Сидящие за столом видели в окно его темный силуэт, глядящий в сторону Фросиного дома. Анка вскоре тоже отложила ложку – кусок не лез в горло, не смотря на то, что последняя трапеза была ранним утром.

- Мы, наверное, спать…, - произнесла она и покосилась на приставную деревянную лестницу в углу, ведущую на чердак, - У нас есть спальники…

- Это хорошо, - ответила Груша, - Спальники лишними не будут.  Степан, дай им ведро и налей в кувшин воды.

Дед Степан угрюмо вышел из избы, а баба Груша окинула ребят задумчивым взглядом и многозначительно произнесла:

- Я бы на вашем месте посидела завтра тихонько в доме… Но вы ведь, молодые, не усидите… Словом, зарубите на носу: воду только в домах пить можно – загодя заготовленную. И это… у вас какие-нибудь мокроступы есть?

- Что?

- Ну, эти… калоши? Земля топкая нынче. Не стоит ноги мочить, а у нас лишних нет. Мне и то от Алёны по наследству достались. Мужики вам потом смастерят, конечно, но…

- Вы резиновые сапоги имеете в виду? – спросил Макс, улыбнувшись, - У нас есть, не переживайте… А что все-таки с водой?

- Так Приливная Седмица же, - ответила бабка таким тоном, словно это все объясняло, - воды споднизу прут. Отлив уже начался, но завтра будет самая мокрень.

Дед Степан привел с улицы Леонида, неодобрительно цокая ему в затылок.

- Приглядите-ка за ним, - проворчал он, сунув Максу слабо пахнущее нечистотами ведро, - Чтоб к бабам в окна не заглядывал. На Седмицу за это и затоптать могут. Бесстыдник!

Макс с изумлением поглядел на Леонида, потом сообразил, что тот всего лишь пытался заглянуть в окно к Фросе, чтобы проверить, как там жена… Сам же Леонид молчал, и вид у него был совершенно потерянный.

- А ведро зачем? Туалет…

- Чтоб не лазали по ночи, коль приспичит. Мы с Ографеной чутко спим. С утра вынесете.  

Путники поднялись на чердак, почти под потолок заваленный сеном. В крошечное незастекленное окошко тянуло холодом и сыростью, но это едва ощущалось - от сеновала, как от батареи, поднималось сладкое, душистое тепло.

Анка тут же устало плюхнулась в него, глубоко втянула ноздрями воздух. Перед глазами на мгновенье промелькнула радостно хохочущая Мироська. Давно она не вспоминала ее вот такой… живой.

Макс развернул принесенные из машины спальники, соображая, как лучше их распределить. В принципе, сам он может спать и на сеновале, если поглубже в него закопаться...

- Она мне дверь не открыла, - послышался дрожащий голос, - Я всего-то хотел перед сном Ксюху проверить. Глянул в окно, а эта сидит и жрет… наверное, с тех самых пор и не вставала из-за стола…

- Ты уж извини, приятель, но пышная дама с самого начала возомнила, что ты на нее глаз положил, - Макс фыркнул и похлопал Леонида по поникшему плечу, - Завтра с утра вместе пойдем, чтобы не ставить под вопрос ее девичью репутацию.

- Не знаю, как вы, ребята, а я завтра с рассветом забираю Ксюху и иду назад. Эта деревня наводит на меня ужас.

- Ну, уж нет, - Макс всучил ему спальник, - Вместе пришли, вместе и уйдем. И Ксюха твоя как раз оды́бает. Та тетка ведь сказала, что она скоро поправится.

- Она не так сказала… Она сказала, что «это скоро пройдет»… Можно понимать по-разному, вплоть до…

Леонид испуганно умолк, а Макс отвел глаза. Ему самому не нравилась история с Ксенией. Ему все здесь не нравилось, если на чистоту. Странные люди, странная деревня, странная погода… эта «приливная седмица» с подземными водами, которые нельзя не только пить, но и мочить ноги… А если наложить на всю эту крипоту разрытые могилы, получалось…

…Получался совершенно невероятный материал!

- Не накручивай себя, - ободряюще произнес он, - В любом случае, речь идет не о днях и неделях. Лишь сутки, а потом мы поднимем пыль столбом и укатим в закат.

- Вы обратили внимание…, - подала голос Анка, - Что несмотря на все их старообрядчество, деревянные кадки и русские печи… В доме отсутствуют иконы. Даже самопальные. А ведь это всегда было главным атрибутом сельской жизни в России. Закопченные образа в углах, оплывающие свечи, лампадки, старенький псалтырь подле…

- Думаешь, они тут бесам поклоняются? – с интересом спросил Макс, мысленно оценивая, какой это может произвести фурор.

- Нет, не думаю…, - задумчиво ответила Анка, - Мне, наоборот, кажется, что эти понятия не имеют ни о Боге, ни о Дьяволе. Варятся тут в своем жалком котелке, справляют делишки… и срать на весь мир. И на нас в том числе.

- Вот-вот! – неожиданно возбужденно отозвался Леонид, - Уверен, что она сразу, как только мы вышли, вытряхнула Ксюху на задний двор к свиньям и уселась жрать свою стряпню! А эти их чудны́е намеки… Что машину вашу можно приспособить на пашне, и что мужики смастерят потом сапоги… Они словно уверены, что мы приехали, чтобы остаться!

Он озвучил то, что каждый до сих пор боязливо переваривал про себя. Максу в довесок вспомнилось приветственное Степаново напутствие – разворачиваться и немедленно валить – но он решил не нагнетать еще больше атмосферу.

Помолчали и в молчаливой же задумчивости начали готовиться ко сну. Леонид, даже не думая вступать в битву великодуший, угрюмо закрутился в предложенный спальник и затих. Макс с Анкой – оба худые и длинные – угнездились во втором спальнике вместе.

- Ты твердо решил остаться? – спросила Анка.

- А ты… нет?

- Ты меня знаешь. Я за любой кипиш, и меня сложно напугать… Но эта деревушка повергает меня в ужас… И это началось задолго до того, как мы сюда приехали… Помнишь? Предчувствие…

- Твое предчувствие слишком разнится с моим. Я предчувствую только отличный, востребованный материал и жирный навар! Представляешь, сколько мы денег поднимем! Главное, чтобы селяне не подвели и откопали завтра своих покойников.

- Может… это, действительно, был единичный случай…

- Нет! – твердо ответил Макс, - Вспомни те кресты… они явно, кхм… были многоразовые. Они выкапывают своих мертвецов, потом хоронят на их месте других и даже не парятся о том, чтобы поставить новые кресты… Как-то не по-христиански…

- Что только подтверждает мою теорию. Они и думать забыли про религию и традиции. А кресты втыкают чисто по привычке, не задумываясь о их смысле… Как домашние кошки загребают вокруг лотка, не слишком понимая, зачем это нужно. Словом, атавизм…

- Неприличными словами не выражаться! – гневно прошипел Макс, тыкаясь носом в ее шею. Оба сдавленно захихикали, завозились в тесном нутре спальника, пытаясь пристроиться поудобнее и не разбудить при этом, ненароком, уснувшего Леонида.

…

Леонид собирался уйти с рассветом, но рассвет не наступил. Короткая летняя ночь сменилась промозглыми предрассветными сумерками и так и застряла. Тучи – черные, тяжелые - опустились еще ниже, чем накануне, и все вокруг было серо, сыро и непроглядно.

Когда путешественники проснулись, время уже близилось к обеду. Заряд оставался только у Анкиного смартфона, но был почти на нуле. Максим с трудом растолкал Леонида, и тот, осознав, что проспал, сдавленно матерился, натягивая кроссовки.

- У тебя какой размер? Дать мои резинки? – спросил Макс.

- Не гони, - отозвался тот и потянул на себя дверцу чердачного люка, - Ты со мной?

- Ну, конечно…

Втроем они спустились на первый этаж. Старики уже давно встали. Их силуэты мельтешили на дворе в грузном, сумрачном тумане. Дед Степан ловил разбежавшихся кур и подавал их бабе Груше, которая, в свою очередь, засовывала их дряхлый курятник. Из такого же кое-как построенного крольчатника в прорези кормушки тянули воздух серыми носами кролики.

- Прям ковчег какой-то…, - нервно произнес Макс, - А дождя так и нет…

Дверь хлопнула, послышались торопливые, чавкающие шаги. Макс поспешил догонять Леонида и, скатившись с лесенки, оказался по колено в воде. Вода была какая-то противная - не просто грязная, а студенистая, серая и пахла гниющей селедкой. Он порадовался, что надел сам и заставил Анку надеть болотники, которые служили им верой и правдой во многих походах. Но, выбежав на улицу, он тут же позабыл и про Анку, и про сапоги.

Его машина по-прежнему стояла напротив Фросиной избы, но почти по самые пороги погрузилась в жирную, кочковатую землю, словно простая сельская грунтовка внезапно превратилась в зыбучие пески. Ее неумолимо тащило юзом вниз по улице, а возле возилось несколько крупных бородатых мужиков. Двое с натужным фырканьем тянули машину вверх по улице за толстые кожаные тросы, а остальные суетились позади, подтаскивая под задние колеса бревна, доски и всякий подручный хлам. Увидели его и остановились, изучая пришельца и переглядываясь.

- Это моя машина, – выдохнул Макс, оглядывая масштаб бедствия, - Черт!..

- Вода нонче быстро прибывает, - осторожно ответил один из мужиков, - Но ничего, сейчас ее огородами оттартаем наверх. Давай, брат, помогай!

Макс поколебался, потом присоединился к общей работе. Через несколько секунд мужики затянули уже опостылевшую «Пчёлку»:

А у моей у Любы – да русая коса,

а у моей у Любы – да, русая коса-КОСА!

Песня была невероятно глупая, но такая прилипчивая, что Макс тоже начал мычать себе под нос и умолк, только заметив мрачный Анкин взгляд.

Потом его усадили за руль и совместными усилиями выпихнули на настил, а следом на торопливо сооруженный пандус к ближайшему двору. Анка уселась рядом, пристроила в ногах свой рюкзак и сразу включила печку, отогревая озябшие руки.

- Может, ну их к чертям, а? Поехали обратно…, - изо всех сил стараясь держать бесстрастный тон, попросила она.

- Да что ты, как маленькая?! – раздраженно отозвался Максим, - Поедем, когда дело сделаем. Ну, и… когда ясно станет, что там с Ксенией. Кстати…

Он остановился на чьем-то высоком, вымощенном почерневшими досками дворе. Вгляделся в едва виднеющийся в тумане Фросин дом. Леонида рядом не было. Макс нехотя покинул теплое и такое родное нутро автомобиля и вернулся на дорогу.

- Вы не видели, - обратился он к селянам, растаскивающим доски, - Мужик тот к Фросе зашел?

- Не, мы его к Батюшке отправили, - был ответ.

- К какому еще батюшке?

- К нашему, – бородач стянул с рук огромные, явно самодельные кожаные краги, внимательно оглядел кисти рук, потом также внимательно поглядел на Максима, - А в чем дело?

- У него жена больна, ночевала в этом доме…

- Так Батюшка над ней еще с вечера хлопочет, - ответил мужичок и почесал кудлатый подбородок, - меня Егором зовут, а это – Петр и Илька. Братовья. Вместе родились. Всю жизнь спорят, кто из них старший, потому что мать не помнит, кто первый их нее вылез.

- Максим, - рассеянно отозвался Макс, заметив, что ни один не протянул ему руки. Может, про рукопожатие они тоже тут давно забыли?..

- Сейчас я тебя провожу. Поставишь в надежном месте. Мы там скотинок наших держим. Потеснятся.

- А потом к батюшке этому проводишь?

- Не, к нему сегодня нельзя – готовится!

- К чему?

- Так Приливная ж Седмица на исходе! – дернул плечами Егор, - Праздник!

Его окрикнули товарищи, и он, высоко задирая ноги, протопал к ним по жирной грязи.

Макс неуверенно посмотрел на Фросин дом. Пойти постучать? Заглянуть в окно? Что, если Лёня не пошел ни к какому батюшке, а спокойно сидит у той в доме, поит чаем жену… Ерунда… Зачем этому Егору врать…

Он вернулся в машину. Анка стучала зубами.

- Не хочу быть здесь, - шептала она, - Пожалуйста, увези меня…

- Я не смогу, - Изо всех сил скрывая раздражение, Макс притянул ее к себе, - Мы же увязнем через три метра… Если хочешь, возвращайся к старикам. Я поставлю машину, все разведаю, а потом приду за тобой. Самый «праздник», видать, к ночи начнется. Быстро отснимем материал, а как вода спадет, сразу уедем.

- А если она не спадет?

- Значит, пешком пойдем. Но она уйдет. Это всего лишь какой-то природный феномен. Мы ведь приехали – почти сухо было. Значит, скоро снова станет сухо.

Анка увидела выступившую из тумана фигуру и сразу сделала непроницаемое лицо. Егор забрался на заднее сидение, весело покрякивая, махнул вперед рукой. Внедорожник медленно двинулся по деревянным настилам дворов. В каждом был сооружен специальный загон для мелкой живности на высоких подпорках, а крупный скот, видать, на период непогоды ставили в другом месте.

- И часто вас так топит? – спросил Макс.

- Кажный год, братишка, - с гордостью ответил Егор, словно затопление деревни было лучшим, что с ней происходило, - Неделю вода прибывает, а потом разом уходит. И снова год ждать.

Макс торжествующе глянул на Анку..

- Хлопотно, наверное, - осторожно произнес он, - скот прятать…да и огороды топит…

- Огороды мы снимаем до Седмицы, - отмахнулся он, - А хлеб и картофка у нас на западном склоне растут. Вода туда не дотягивается.

- А что с водой-то у вас? Почему пить нельзя?

- Почему нельзя? Пей, кто тебе запретит…, - пожал плечами Егор и, потеряв интерес к разговору, только протягивал время от времени между Максом и Анкой здоровенный – с Анкину голову – кулак с вытянутым пальцем, указывая направление.

Кое-как маневрируя среди хлипких дворовых построек, Макс каждую секунду ожидал услышать гневный окрик хозяев. Но никто не отреагировал на раскорячившийся посреди двора огромный внедорожник, не вышел на крыльцо, не возмутился вторжением. Словно… всем было наплевать на такие пустяки.

С трудом он вывел машину на мощеную кругляком, забирающую вверх улицу, напомнившую ему «Сибириаду» Кончаловского. Но, конечно, размах был не тот, ибо не далее, как в двухстах метрах, так и не успев, как следует, разогнаться, «магистраль» обрывалась у подножия огромного, безобразного сруба на сваях.

«Хлев», - догадался Макс, - «Видать по этому проспекту они в потоп перегоняют скот…»

Изнутри доносилось приглушенное мычание и блеянье. Егор выпрыгнул из машины, споро взобрался по высокому, массивному пандусу и распахнул ворота. Через минуту машина оказалась в просторном нутре коровника. В сумраке буренки, каждая в своем стойле, высовывали головы и с грустным любопытством смотрели на вновь прибывших, овцы сбивались в кучи у дальних стен, несколько свиноматок тянули пятнистыми носами воздух – неужто еда прибыла?

- Ну, точно. Ковчег! - восхищенно выдохнул Макс.

- Че? – спросил Егор.

- Ковчег, говорю. Каждой твари по паре и все такое.

- Не, не по паре. Спариваться на Седмицу нельзя. Здесь одни девочки, мальчики в другом загоне.

- Почему нельзя? – встревоженно спросила Анка, вспомнив их с Максом ночную возню в тесном спальнике.

Егор замешкался с ответом, потом пожал плечами.

- А хрен его знает. Нельзя и все. Я к своей так и за две Седмицы до праздника не притрагиваюсь. На всякий случай. А она и не просит. Мало ли…

…

Машина была надежно пристроена. Егор, навесив на сарай тяжелый засов, ушел по своим делам, и Макс с Анкой остались вдвоем. Оба невольно задышали свободнее, легче. Каждый до последнего боялся, что и их, как свиней, запрут в хлеве, а после, может, насадят на вертела и подадут кровожадным селянам в качестве праздничного угощения.

- Что делать будем? – спросил Макс, - Пойдем искать Лёню или кладбище?

- Пошли на кладбище, пока свет есть, - угрюмо ответила Анка, - Лёня сто процентов от Ксении не оторвется. Отснимем материал, потом уж его найдем.

- Знать бы еще, где искать…

- Пфф, тут деревня  - переплюнуть можно. Найдем.

Взявшись за руки, они осторожно сошли с пандуса и с отвращением погрузились в стоячую, зловонную воду. Но вода – полбеды. Не видно было ни зги. Они инстинктивно двигались восточнее, ища более высокие места, и вскоре выбрались на склон одного из холмов. Даже запах тухлой селедки сюда почти не доставал. Деревушка внизу едва угадывалась, укрытая серым саваном тумана. Оглядевшись, ребята поняли, где искать кладбище – в самой низкой части долины, там, где чахлая рощица топорщилась поникшими серыми ветвями.

- Пятнадцать минут ходу, - прикинул Макс, но не двинулся с места. Все внутри просилось остаться здесь, наверху, где и воздух чище, и небо светлее, и туман не такой густой…

Анка, уловив его настроение, с готовностью скинула свой рюкзак и начала доставать контейнеры и термос.

- Ух ты…, - Макс обрадованно снял ветровку и постелил на траву вместо пледа, - А я про свой и не вспомнил…

- Конечно, так себе пикничок, но все лучше, чем то жирное варево, которым нас вчера кормили… Неизвестно еще, чем и главное когда мы сегодня будем питаться, поэтому…

- Жирное – полбеды. А вот то, что у них не принято пищу солить – верх идиотизма.

Они уселись и не спеша закусили, разглядывая мрачную деревушку.

- Ты, кстати, неправа была, что церкви тут у них нет…, - произнес Макс, - Ксению-то к батюшке унесли…

Анка помолчала, задумчиво грызя стебель сельдерея.

- Лучше бы я не ошиблась…

- Почему?

- Если больного уносят к батюшке… то явно не для лечения.

- Думаешь, ее песенка спета?

- Она ведь собственный желудок срыгивала…

- Ты так спокойно об этом говоришь? – Макс недовольно завозился в поисках сигарет.

Анка в ответ скривилась в презрительной ухмылке.

- А что я, по-твоему, должна делать? Рвать на себе волосы?

- Но все-таки человек…

Макс осекся. Он не знал, каких эмоций ждет от Анки, если и сам почти ничего не чувствует. Многолетняя возня с покойниками лишила их чего-то очень важного. Может, суеверного трепета перед таинствами смерти или… простого человеческого сострадания?

- Надо все-таки найти Лёню, - произнес он, - Мы теперь одна команда, и ему нужна наша поддержка…

- Обратно в деревню я не пойду, - неприязненно отозвалась Анка и принялась собирать объедки в пакет, - Найдем кладбище, осмотрим, отснимем, если действительно, будет, что снимать. Потом найдем Леонида и свалим отсюда. С Ксенией или без.

- Постой… Ты кажется, забыла, что самое интересное должно произойти после… Мы здесь ради этого, а не ради съемок кладбища… Самый цимес – поднятие трупов из могил. Забыла?

Анка насуплено молчала.

- Да что с тобой?!

- Не знаю…, - девушка вздохнула и поднялась, натягивая на плечи рюкзак, - Но если ты веришь в хваленую женскую интуицию, то давай сделаем так, как я сказала. А еще лучше, плюнем на все прямо сейчас. И на машину в том числе. Уйдем, пока…

- Плевать будешь на свою машину, когда купишь, - с примирительной усмешкой отозвался Макс и зашагал наискосок через холм, - Больше никаких остановок. От них ты становишься нервной и слишком впечатлительной.

Она закусила губу и посмотрела в ту сторону, где угадывались очертания холма, с которого они спустились в долину. Она не могла внятно объяснить свои опасения, но, по законам жанра, их не должны выпустить из этой проклятой деревушки. Для них тут, без сомнения, приготовлена особая роль. Коронная! И ей совершенно не хотелось эту роль играть. Да, она была влюблена в смерть, но… это была любовь на расстоянии, как к голливудскому актеру. К кому-то, на кого смотришь только со стороны и никогда (никогда!) не встретишься в реале.

Дурные предчувствия вступали в диссонанс с тем, что никто не пытался их скрутить, запереть, задержать… или даже просто выставить соглядатая. Диссонанс – да, но он никоим образом не влиял на предчувствия. Разве что, вопреки всякой логике, еще больше их усиливал.

Максова спина уже почти скрылась в тумане, и Анка торопливо двинулась следом, продолжая размышлять.

С другой стороны, они ведь лишили их транспорта… Кто знает? Может, они специально подтопили машину... Но нет, не вязалось. Не стали бы дремучие приуральские людоеды крутить такие финты. Скорее, нагрянули бы ночью и подперли лесиной люк на чердак.  А может, они пока не суетятся, потому что не видят следов тревоги и паники на лицах пришельцев? И не увидят! Она твердо решила не попадаться больше местным на глаза.

Некро-Тур (часть 4)

Анка потеряла интерес к учебе и устроилась на подработку в морг. С виду это было то самое, но только с виду. Патологоанатомы отгоняли смерть, как шелудивую собачонку - громкими голосами, блестящим металлом, запахами спирта и формалина. Потрошили, перерабатывали, как на мясокомбинате – органы отдельно, мясо-кости отдельно, промывка, заморозка, упаковка, макияж и… на выход к скорбящей родне. Лучшими были те ночи, когда труп привозили поздно, и уставшие техники решали оставить его до утра. Тогда она на свой страх и риск выкатывала тело из холодной мертвецкой в коридор, садилась рядом и наблюдала за ним, чутко прислушиваясь к бродящим внутри газам, к резким подёргиваниям, оповещающим начало (а иногда и конец) первой фазы окоченения. Иногда трупы вздыхали, время от времени моргали, порой из глубины доносились звуки, похожие на стоны или хрип, которые она ловила с жадным вниманием. Вот она – Смерть, с деловитым, неспешным торжеством выполняющая свою работу!

А потом на одной из вечеринок она познакомилась с Максом…

…

- Глянь-ка.

Анка заморгала, прогоняя воспоминания. Впереди и слева их встречало празднично украшенное дерево. Девушка тут же нарекла его «свадебным дубом». Широкие нижние ветви были увешаны пестрыми, но в большинстве уже изрядно поблекшими лоскутами. Наверное, следуя традиции, местные молодожены приходят к дубу, чтобы скрепить свой союз…

Внезапно что-то отвлекло ее от дуба, и она резко толкнула Макса в бок, от чего внедорожник опасно вильнул.

- Ты дура?! – вскрикнул тот, отчаянно выкручивая руль и останавливаясь под дубом.

- Сам дурак, – спокойно отозвалась она и указала пальцем в сторону речушки, мелькающей среди кривых, ущербных деревьев, - разворачивайся.

Макс вышел из машины и, потеряв дар речи, уставился на бурлящие воды. Анка вышла следом.

- Ты просто уснул и свернул не туда.

- Я не спал ни секунды. Не имею такой привычки – клевать носом за рулем!

Было не ясно, по-прежнему ли по левую руку Суя или… уже другая река. Она стала более полноводной, пенистой и еще более грязной. Но самое главное – река текла в обратном направлении.

- Аня, сама подумай… если бы я уснул и отпустил руль, мы бы уже через сотню метров или съехали в воду, или врезались в какое-нибудь дерево. Это та же речка…

- Тогда почему изначально мы двигались по течению, а теперь против..?

- Может быть… Просто… Ладно, - Макс поскреб затылок, - Давай запишем это.

- Запишем что?

- Ну, как река сменила направление… На фоне этого отвратного неба, умирающего леса и увешенного тряпками дерева получится очень… атмосферно…

- Дешево получится, а не атмосферно, - вздохнула Анка, осматривая округу, - К тому же, это тебе не Иордан, чтобы воды повернули вспять…

Она прошла еще немного вперед и улыбнулась, поманив Макса. Приблизившись, он увидел, что они стоят на вершине одного из четырех, слившихся воедино, пологих холма, образующих что-то вроде естественного углубления в ландшафте – тот самый распадок. Холмы густо заросли узкими лесополосами, перемежающимися каменистыми участками на Севере, возделанными полями на Западе, и речушками и ручейками на Востоке и Юге. Все это едва уловимыми спиралями закручивалось книзу, а в самом низу и прямо по центру своеобразного кратера располагалась искомая деревушка, своей убогой серостью напоминающая застывший, прокисший осадок на дне немытой миски.

Впрочем, Анкина улыбка быстро увяла, когда она посмотрела на Сую – единственную здесь полноводную реку, которая, словно артерия питала деревню, спускаясь с холма и теряясь в густом лесу слева от деревни. То есть не спускалась, а… поднималась по холму, убегая прочь от деревни.

- Ну, теперь, что скажешь? – спросил Макс, наблюдая за ее изумлением, - Сбился с дороги, говоришь?

Внутри у нее что-то болезненно сжалось, защемило. Будь она одна, она немедленно села бы за руль и сдала назад. Нечего тут делать… Реки не должны течь вверх по холмам…

- Давай… снимать, - Она взяла себя в руки и попыталась найти источник света, чтобы занять правильное положение. Но вокруг было статично, тихо, темно и беспросветно. Черные, тяжкие тучи так низко висели над холмами, что, казалось, если подняться на цыпочки, до них можно дотянуться рукой.

Макс пристроил на плечо камеру и навел ее на подругу, в который раз поражаясь, до чего же камера любит ее. В простой – бескамерной - жизни Анка была всего лишь симпатичной девчонкой, каких миллионы. Если смыть с нее и так небогатую косметику, и вовсе получится серая мышка. Но стоит навести на нее объектив, как перед зрителем появляется этакая анимешная красотка с огромными глазищами, маленьким ротиком, острым подбородком, пышной гривой платиновых волос и аппетитными формами.

- Мы сделали остановку перед самым спуском, - произнесла она, глядя на мигающий огонек, - чтобы запечатлеть необычное явление природы. Может, эксперты из наших подписчиков с легкостью объяснят эту аномалию, но мы…

Она умолкла.

- В чем дело? – раздраженно спросил Макс, опуская камеру. Она кивнула куда-то ему за плечо.

Позади среди деревьев сначала замелькало что-то пестрое, а потом показались двое. Мужчина отчаянно размахивал одной рукой, а другой поддерживал едва переставляющую ноги женщину.

- Слава Богу!! – кричал он, - Вызовите скорую! У нас телефоны сели.

Максим сунул камеру Анке и поспешил им навстречу

- Воды! Пожалуйста! И скорую!

Анка с тупым изумлением глядела на свой смартфон. Нет сети. Она сунулась в машину, положила камеру на заднее сидение и, прежде чем захлопнуть дверь, успела отметить, что и радио – исправно работавшее до сих пор – умолкло. Или его выключил Макс, пока она дремала?

- Аня, достань воду, - голос Макса вывел ее из ступора, и она начала двигаться. В багажнике были три упаковки по шесть полулитровых бутылок, и она, мгновение поколебавшись, вытащила сразу две.

Тем временем, мужчины дотащили женщину и усадили на землю, привалив спиной к заднему колесу. Макс выдернул из Анкиных рук бутылку и полил той на лицо. Очнувшись, она вцепилась, как ребенок, в бутылочку и принялась жадно пить.

- Каждый год сюда приезжаем за грибами, - истерично рассказывал мужчина, - Знаем местные леса вдоль и поперек! Черте что! Словно леший водит! Три дня плутаем, как дурачки. А из припасов с собой и взяли – термос с чаем и несколько бутербродов! Остальное в машине. Чай, как могли, берегли, но… Уже два дня без воды!...

Он схватился за голову в залысинах, судорожно выдохнул и, заметив, что жена напилась, забрал у нее остатки воды и, захлебываясь, допил.

- Меня Леонидом зовут, а это моя жена – Ксения, - произнес он уже спокойнее.

- Максим и Анна, - отозвался Макс.

Анка разглядывала новых знакомцев. Оба были уже далеко не первой молодости, явно готовясь разменять шестой десяток. Но моложавые, подтянутые, явно не стремящиеся проводить долгожданный отпуск на диване или на лежаке под пальмой. Подавай им лес и горы, и грибы, и палатку с костром… Лет через двадцать пять и они с Максом могут стать такими же… Она склонилась к Ксении. Ее состояние ей не нравилось. Вода освежила женщину, но совсем ненадолго. Глаза ввалились, губы, наоборот, распухли, а горло отекло и покрылось мраморной сыпью.

- Вы чем питались? – спросила она, - Грибами? У нее, похоже, отёк Квинке.

Леонид отвлекся от совместного с Максом тыканья в мертвые смартфоны.

- Она врач-недоучка, - пояснил Макс, - Так что вам повезло. Наверное…

- Да какие к чертям грибы! Как поняли, что дело швах, так и выбросили корзинки! Все равно не взяли ни спичек, ни котелка с собой. Все в машине осталось! На дикую малину набрели – поели… черемуха еще попалась, но еще совсем зеленая…, - он моргнул и спросил с тревогой, - Какой, вы говорите, отёк? Это опасно?

- Опасно…, - Анка порылась в бардачке, где хранилась обязательная в путешествиях аптечка, – Это антигистамин. Дайте ей.

Леонид с сомнением присел рядом с женой и сунул ей в приоткрытый рот таблетку, дал запить.

- На воду я грешу, - с явной неохотой пробормотал он, - Из ручьев мы пить не решались, но сегодня утром наткнулись на славную, каменистую речушку, и Ксюха не удержалась… Водица с виду чистенькая была, но запах… Будто выше зверь какой погибший лежит, за корягу зацепившись, и течением его гниль разносит… Ей почти сразу плохо стало.  Что делать-то? Связи нет…

- Возвращаться, что ж еще! – ответила Анка и тут же почувствовала громадное облегчение. Прочь отсюда! Макс раздраженно зыркнул на нее, но промолчал.

- Ксюх, ты как? – с фальшивой веселостью спросил Леонид, видя, что жена вдруг завозилась, пытаясь то ли подняться, то ли просто сменить положение.

Вместо ответа она встала на четвереньки и с болезненным стоном проблевалась. Мужчины невольно отшатнулись, а Анка глядела на густую, маслянистую лужу, расплывшуюся на пыльной траве меж трясущихся рук женщины. Почти черная, остро пахнущая распадающейся раковой опухолью – кровью, гнилью. Не требовалось тратить перекись водорода, чтобы поставить скверный диагноз – у Ксении сильнейшее желудочное кровотечение. Да здравствует Ее Величество Смерть!

- Обратный путь до Усть-Илыча займет почти сутки…, - задумчиво произнес Макс, - Но там, внизу деревушка. А значит, какой-никакой фельдшер

- Первый раз слышу про деревушку, - нервно ответил Леонид,  подошел к краю холма и с подозрением оглядел жалкие, сбившиеся в кучу избы, - Да и чем поможет деревенский фельдшер? Тем более, что связи тут нет!

- Он, как минимум, вызовет подмогу. Рация или что-то такое у него точно есть…

Анка напряженно следила за разговором. Ситуация уже начинала ее пугать. Женщина при смерти. А если это что-то заразное?

Совместными усилиями они влили в Ксению еще воды и уложили ее на заднее сидение. Отек и не думал спадать, приобретая синюшный оттенок. Распухшие губы почернели от крови. Леонид сел рядом, придерживая на коленях ее голову.

Когда Макс взялся за ключ, Анка на долю секунды уверилась, что машина не заведется. Все вроде как к этому шло – по закону жанра. Но двигатель загудел сильно и ровно, и она немного расслабилась.

Правда, тронулся их Ниссан с внезапной пробуксовкой. Макс опустил стекло и посмотрел назад. Позади остались невесть откуда взявшиеся глубокие, наполненные водой колеи.

- Река из берегов выходит, - пробормотал он растерянно, - Вроде не сезон, и дождей не было…

- Я говорю, какая-то чертовщина! – с готовностью подхватил Леонид. Голос его дрожал, - Мы уже пятнадцать лет каждый август сюда приезжаем за грибами, и никогда ничего подобного не было. Лес сказочный, добрый, щедрый! Набираем за два дня полный багажник! Ночевка у костра… звезды! Может… случилось что-то? Какая-то экологическая катастрофа, а мы и не знаем?

- Вы говорите, в августе приезжаете… Но сегодня 30 июля…, - произнесла Анка, поймав его взгляд в зеркале заднего вида.

- Да, на этот раз пораньше выбрались, - он пожал плечами и с неясным подозрением поглядел на нее, - А в чем разница?

- Не знаю пока, - она вопросительно покосилась на Макса, - Но мы не случайно приехали сюда именно сегодня…

Макс молчал, и она поняла это как разрешение к «разглашению».

- Мы блоггеры. Освещаем похоронные ритуалы. Сюда приехали по наводке одного из подписчиков, который… Словом, тут в ночь на 1 августа происходит что-то странное. Местные откапывают своих мертвецов, что, в общем-то, нехарактерно для Российской культуры… Вот мы и прибыли, чтобы лично все увидеть и заснять… если, конечно, будет, что снимать…

- Вы серьезно? – Леонид напряженно скривился.

- Вполне.

- Остановите!

- Вы можете не верить, но…

- Я говорю, остановите немедленно! - закричал тот, распахивая на ходу дверь.

Макс затормозил и оглянулся на пассажира. Тот был напуган и бледен, капельки пота стекали по красной шее за воротник футболки. Глаза полнились ужасом и отчаяньем.

- Почему вы сразу не рассказали?! Нет, вы не подумайте, что я испугался. Вернее… Словом, мне плевать на забавы глубинных жителей, но неужели вы действительно думаете, что эти люди способны чем-то помочь моей жене?! Мы возвращаемся обратно! Я понесу ее...

- Отставить истерику, - внушительно произнес Макс, - У твоей жены обширное внутреннее кровотечение. Единственный шанс для нее – это возможность как можно быстрее вызвать помощь и наличие хотя бы сельского ветеринара.

Леонид поколебался, захлопнул обратно дверцу и обреченно заплакал, глядя на запрокинутое лицо жены, а Макс тронул машину, снова почувствовав странную пробуксовку. Словно вся почва внезапно стала топкой, наполнившись невесть откуда взявшейся влагой…

…

Еще издали бросилось в глаза, что центр деревушки стоит словно на деревянном постаменте, сложенном из кругляка. Отдаленные же домишки, отбившиеся от стаи сообщались с центром и между собой мостками и настилами. Впрочем, памятуя о странном поведении подземных вод, он не слишком удивился такому решению. Что, если деревню ежегодно затопляет по самые бубенцы? Быть может, и странное поведение Суи объясняется этим? Подземные течения толкают ее вверх или что-то вроде этого…?

Он перевел взгляд на Анку. Впервые в жизни он видел на ее лице страх, пусть и тщательно скрываемый. И это странным образом успокаивало его. Значит, все же не чуждо ей простое, зыбкое, понятное…человеческое! Он через пятнадцать минут после знакомства с ней понял, что с девушкой не все в порядке. Она была почти социопатична и совершенно бесстрастна в любых вопросах и отношениях, кроме смерти. То была почти алчная одержимость, которая заставляла ее глаза сиять, а губы складываться в мечтательную, нежную улыбку. За три года отношений и год совместного проживания он ни разу не видел, чтобы она хоть раз посмотрела на него так, как смотрела на гниющий где-нибудь в болоте труп.

До Анки у него было много девушек, и с каждой, даже самой замкнутой и скрытной, вскоре наступал момент, когда она выплескивала из себя все – и приятное, и не очень. И, как правило, все – малоинтересное, мелкое, ненужное. Долго он ждал, что и Анка откроется ему, а когда не дождался, принялся донимать ее расспросами. Но она так и не открыла ему душу. Анка была, как говорят немцы, ding in sich. Вещь в себе. Это пугало, раздражало, но и интриговало, манило. Он нуждался в ней больше, чем она в нем. И это было тоже в новинку.

…

До знакомства с ней он с парой приятелей без особого успеха пытался раскрутить свой псевдо-паранормальный канал со старыми кладбищами, заброшками, аномальными зонами, не гнушаясь в особо бесперспективных случаях заниматься инсценировками. И только когда в его жизни появилась Анка, канал стремительно попёр в гору.

Ему всегда думалось, что зрителей интересует мистический аспект жизни после смерти, но оказалось, что куда больше их увлекает чисто физиологический. Старая, обвалившаяся могила с виднеющимся в темной глубине остатками гробовых досок собирала куда больше просмотров, нежели «наижутчайший из жутких» дом с привидениями. Дальше – больше… Появились деньги, и они поехали собирать смрад и гниль по всему миру. Но эти неотъемлемые составляющие смерти не имели бы такого успеха сами по себе. Анка своей невероятной кино- и фотогеничностью добавляла определенного шарма мерзостному содержимому. Секс и смерть, Эрос и Танатос… Подписчики алчно прилипали к экрану, с одной стороны, испытывая ужас и муть от созерцания червивых останков бывших людей, а с другой – сжимая в потных кулачках свои гениталии при виде этих длинных, белых ног, стоящих торчком под тонкой маечкой сосков, красивых, влажно поблескивающих губ и скрытых в тени шляпы огромных глаз с поволокой… И все это разом, одновременно, в бешеном, тошнотворном экстазе…

…

На въезде в деревушку, Ксения снова начала возиться, стонать и издавать утробные звуки. Но уже тише, слабее. Макс остановил машину и спрыгнул на топкий, хлюпающий грунт, провалившись в раскисшую глину почти по щиколотки. Впервые ему пришло в голову, что если деревню начнет конкретно топить, то они могут остаться без машины. Лучше было бы оставить Ниссан на холме и спуститься в распадок пешком… Вот только как в этом случае быть с их менее подвижными спутниками?...

Анка с Леонидом, тем временем, уже наполовину вытащили Ксению из машины и придерживали ее голову на весу, пока она устало исторгала из себя кровь с примесью каких-то слизистых волокон. Они не были похожи на ягоды, о которых упоминал ее муж, скорее напоминали что-то… мясное. Макс с содроганием отвернулся, догадавшись, что это, вероятно, куски ее собственного желудка, и оглядел укрытую тучами и тенями деревню. На улице не было ни души. Если бы не мирные дымки печных труб, он вообразил бы, что деревня заброшена. И дымки вовсе не показались ему странными в этот июльский день. Здесь, в низине, было прохладно. Почти холодно. За тяжелыми дождевыми тучами положение солнца даже не угадывалось.

Он сделал несколько неуверенных, чавкающих шагов, огляделся.

- Помогите! – заорал он, заметив женщину в одном из окон, - Нам срочно нужен врач!

Женщина зевнула, почесала шею и отошла вглубь комнаты. Макс постоял на месте, но когда из дома так никто и не вышел, он двинулся дальше, то и дело выкрикивая: «Эй! Люди! Нам нужна помощь!»

Ответом была тишина, нарушаемая лишь несущимся откуда-то издали глуховатым залихватским напевом:

Пчелочка златая, да что же ты жужжишь?

Пчелочка златая, да что же ты жужжи-жужжишь?!»

«Концерт что ли?», - растерянно подумал он и хотел уже возвращаться к машине, когда почувствовал рядом какое-то движение. На одной из высоких завалинок совершенно неподвижно сидел смуглый, худощавый дед и курил. Лишь по плывущим серым, дымным кольцам он его и заметил, ибо его старая душегрейка по-хамелеоньи сливалась с потемневшими от времени бревнами стены.

- Здравствуйте! – крикнул ему Макс, - Мы туристы! Как нам врача найти?!

- Единственный совет, - тихо и безразлично отозвался тот, - немедленно грузитесь обратно и возвращайтесь по своим следам. Отлив в разгаре. Глядишь, проскочите.

Макс на несколько секунд потерял дар речи, таращась на старика. Тот же безмятежно мусолил свернутую из какого-то лопуха самокрутку. Словно и не говорил ничего. Может, и правда не говорил? А, может, местный сумасшедший? Сладковатый, вонючий дух махорки долетел до Максовых ноздрей. Он чихнул, а потом снова заорал, крутанувшись вокруг своей оси:

- Эээй! Кто-нибудь! Нужен врач!

Дверь скрипнула, и на крыльцо, кутаясь в длинную вязаную шаль, вышла пухлая, благообразная старушонка.

- Чего разорался? – беззлобно спросила она, и Макс облегченно выдохнул. Хоть кто-то… нормальный.

- Нам просто нужна помощь! Женщине очень плохо, вот я и спросил, а ваш дед…

- Он глухой, как тетерев, - махнула она, походя, на старика, - И немой.

- Язык отрежу! – строго отозвался дед.

- Уж и помечтать нельзя! – захихикала бабка, - Уж сколько годов жду, чтоб замолчал. Помнится, на пятую седмицу выпил, дурак, и давай всем подряд рассказывать, как он…

- Послушайте, - Макс облизнул губы, пытаясь справиться с эмоциями, - В машине тяжелобольная женщина. Возможно, какое-то отравление. Пожалуйста, скажите, как врача найти! Или хотя бы рацию, чтобы помощь вызвать…

Бабка не спеша бочком спустилась с лесенки на топкий грунт, доковыляла до машины, и, заглянув в приоткрытую заднюю дверь, всплеснула руками.

- Оти-моти! Водички попила ли че ли? – в голосе ее слышалось веселое удивление.

- Попила, - угрюмо отозвался с заднего сидения Леонид.

- Ну, ничего-ничего, - старушка мелко покивала, - Пойдемте уж, провожу вас.

- К доктору? – с подозрением спросил Леонид.

- Дохторей у нас сроду не было, Фрося твою бабочку глянет.

И она двинулась вперед по дороге, высоко задирая на каждом шаге колени.

- Может, сядете в машину? – окликнул ее Макс, - Быстрее получится.

- Не, - отмахнулась бабка, - Тут маненя добежать.

Макс с сомнением сел за руль, поглядел на деда. Тот по-прежнему недвижно сидел на завалинке, безразлично глядя вдаль и пуская вонючие кольца. Странно все… Глянул в боковое зеркало, в котором отражалась верхушка холма, с которого они только что спустились. Вдруг отчаянно захотелось наплевать на все изыскания, послушать деда, развернуться и выбраться наверх, к солнцу и лету.

Он потихоньку тронул машину, догоняя старуху. Та уже стояла на крыльце одного из домиков и разговаривала с до неприличия жирной бабой в рубище, сшитом из разномастных лоскутов. Кусочек цветастого ситца, кривоватый отрез розовой шерсти, тут же несколько вставок старой пиджачной ткани в елочку…

- Заносите сюда, - трубно скомандовала она, когда Ниссан поравнялся с домом.

Мужчины вытащили Ксению и со своей ношей зашли вслед за теткой в дом. Там их встретили узкие, заваленные хламом, сени, а за ними одна большая комната с русской печью.

- Вы врач? – уже безо всякой надежды спросил Леонид, укладывая жену на кособокий топчан в углу, на который властным жестом указала хозяйка.

- Бывает, и врачую, - туманно ответила та, разглядывая «пациентку», - Воду пила?

- Пила. Не из ручья - из речки, - объяснял Леонид, - Мы заплутали, вода кончилась. Прошло уже…

Он вздернул к лицу дрожащую руку, глядя на часы, подсчитывая…

- Уже около двенадцати часов…

Повисло молчание. Мужчины ждали, что Фрося что-то сделает. Может, посчитает Ксенин пульс или пощупает живот, но та просто стояла посреди комнаты, рассеянно накручивая на палец грубую, толстую нитку, вылезшую из распустившегося на бедре шва. Казалось, она искренне недоумевает, почему мужчины еще здесь. Макса кольнуло недоброе подозрение, что Фрося уже сделала для Ксении все, что было в ее силах – предоставила топчан…

«Надо было послушать его и возвращаться. Но кто же знал, что тут такое…», - виновато думал он, мысленно подсчитывая, сколько бы они уже успели проехать за это время…

Это… пройдет? – несмело нарушил молчание Леонид.

- Пройдет,,, - сдержанно отозвалась Фрося и зевнула, - Скоро уж.

- Вы уверены?

- Абсолютно…

Плечи Леонида затряслись, он прикрыл глаза рукой и шумно задышал.

- Я так испугался! – пробормотал он, - Кровью полоскало… шея… Что это? Отравление?

Женщина кивнула, косясь куда-то в сторону. Макс проследил за ее взглядом и понял, что своим вторжением они оторвали ее от чаепития. На столе ее дожидалась большая глиняная кружка и огромное блюдо с пышными лепешками…

- Небось, выбросы какие-то? – продолжил Леонид, немного ободрившись, - Хоть бы предупреждали, что пить нельзя… Завод что ли какой?

Последовал еще один кивок, менее уверенный.

- Сколько она здесь пробудет? – спросил Макс, - Скоро ночь… Мы можем, где-то остановиться? У нас есть деньги…

- У Груши и заночуете. У них много места.

- А мне здесь, с ней… нельзя остаться? – спросил Леонид.

- Нельзя, - ответила Фрося и возмущенно закудахтала, - Еще б я мужика в Седьмицу в дом пустила! Завтрева приходи.

- Да что вы такое…? – мужчина задохнулся и умолк, оглядывая бесформенную, студенистую массу в пестром рубище, - Здесь ведь моя жена…

- Вот именно, - был краткий ответ.

Полный сомнений, Леонид склонился над женой, провел рукой по ее влажному лбу, что-то прошептал на ухо, но Ксения не отозвалась, только часто и тяжко дышала.

Некро-Тур (часть 3)

Когда она вернулась в гостиную, Макс уже потушил свет, а на экране посреди залитого душным солнцем пустынного плато крупный, плечистый азиат, орудуя тупоносым топориком, крошил кости. Его полиэтиленовый фартук был сплошь заляпан ошметками мяса, костным мозгом, кровавыми сгустками и осколками. Мясник трудился усердно, на его темном лбу выступили капельки пота, а рядом с правым коленом, на которое он опирался, красовался свеженький человеческий череп с кишкой суставчатого позвоночника. Без сомнения, череп был уложен на первом плане с единственной целью – дать зрителю понять, что речь в ролике идет вовсе не о жизни на ферме. На почтительном отдалении своего часа терпеливо дожидалась толпа удивительно жирных стервятников.

Фокус отдалился, и в кадр попала стоящая рядом Анка. Длинные загорелые ноги в широченных шортах и сандалиях, хлопковая рубашка с коротким рукавом, на голове - шляпа «сафари» с сеточкой от насекомых

- Первый этап похорон позади, - увлеченно комментировала она, словно вела репортаж с кулинарного соревнования, - Сейчас рогьяпа раздробит кости в порошок и смешает их с маслом и ячменной мукой. У этих прекрасных птиц будет смена блюд…

После очередного маха топорика на крепкую Анкину икру отскочила и прилипла влажная костяная крошка. Девушка, ни на мгновение не сбилась, только рассеянно тряхнула ногой.

Макс щелкнул пультом. Экран погас. Повисла мучительная пауза.

- И что, черт возьми, на этот раз? – спросил из глубокого кресла женоподобный, манерный юноша, доставая пакетик с марихуаной.

- Нам еще предстоит много работы, только приступили к монтажу, - ответил Макс, включая свет и проверяя содержимое бутылок, - Думаю, именно этот отрывок мы возьмем для трейлера.

- Только не забудь вырезать последние секунды, - отозвалась стоящая в дверях Анка, - Я дрыгала задней лапой, как кошка, вышедшая из лотка.

Макс промолчал. Его зоркий глаз успел подметить, что, когда она «дрыгала лапой», в широкой штанине шорт успел мелькнуть кусочек ее белоснежных трусиков, а он знал, что большая половина их чокнутых подписчиков гоняется именно за такими кадрами, чтобы потом пустить их на свои дрочильные коллекции. Эрос и Танатос – старо, как Мир.

- Слушайте, - звенящим от напряжения голосом отозвалась единственная оставшаяся в компании девушка, - Я, конечно, всегда знала, что вы – извращенцы, но… какие же это похороны? Человека просто пор…порубили…

Она сбилась и нервно потянулась к только что прикуренному женоподобным косячку.

- Это «Небесные похороны», - спокойно ответил Максим, - Честь для каждого тибетца. Ну, разве что ламы хоронят себя иначе. Когда тибетец умирает, ему придают сидячее положение и в течение суток читают над его телом Книгу мертвых. Потом его относят к месту погребения. Рогьяпа – могильщик - делает надрезы по всему телу и отдает на растерзание стервятникам…

- Зачем?! К чему все это? – у девушки начиналась истерика, которую она пыталась задушить конопляным дымом.

- А вот это вы узнаете из нашей следующей передачи, - ответил Макс после небольшой паузы и расхохотался. Репортаж явно получится сногсшибательным!

В углу зашевелился угрюмый субъект.

- Не мне вас судить, - произнес он мрачно, - Но, что я вижу из ваших шедевров - это то, что люди на протяжении своей истории только и думают, как переплюнуть друг друга в жестокости и мерзости. И народ хавает. Главное – упаковать эту мерзость в благостную обертку, щедро приправить неприкосновенностью веры, религией и таинствами. А по факту мерзость – она мерзость и есть. И вы занимаетесь ничем иным, как популяризацией этой мерзости, которая в естественных условиях не вышла бы за пределы своего ареала. Что ж… будьте поосторожней со смертью. У нее, говорят, острые зубы и длинные руки….

- У-у-у-у-у! – послышалось со всех сторон, - Тебе бы, Данила, свой канал завести и пугать нервных домохозяек! Глядишь, тоже выбрался бы из своей коммуналки.

Данила насупился, а гости, немного оправившись от тошнотворного зрелища, запросили «посошок» и стали тыкать в смартфоны, вызывая такси.

- Ну, за следующий безумный выпуск!  – провозгласил тост женоподобный юноша, - Кстати, куда на этот раз? В джунглях Амазонии побывали, в Австралийской пустыне – тоже, в Монгольских степях – аж два раза, Европа перепахана вдоль и поперек…

- Мы…, - начала было Анка, но Максим, словно невзначай, толкнул ее в бок, и она умолкла.

- Пусть это будет сюрпризом, - многозначительно произнес он.

…

Когда гости разошлись, гостиная была чисто вылизана, а Анка ушла в душ, Максим устроился с ноутбуком в постели и снова открыл то письмо. Оно пришло около полугода назад, аккурат после публикации их Мадагаскарского вояжа. Там они наснимали несколько часов Фамадиханы – невероятно противного и зловонного ритуала, во время которого мадагаскарцы оптом откапывают своих мертвецов, несколько дней их повсюду за собой таскают, а потом переодевают в свежие саваны и закапывают обратно.

Ему вдруг вспомнились слова Данилы. Действительно, во время этого безобразного действа все чаще возникают протесты. Кое-кто (и с каждым днем их все больше) заявляет, что это надругательство над прахом предков. Но ответная реакция сторонников ритуала приправлена религиозной благостью и возмущением, дескать, это не оскорбление. Встреча с дорогими усопшими – священный Праздник и Акт Великого Почтения!

Им с Анкой тогда удалось пробраться в самую гущу. Они давно уже уяснили – хочешь заработать денег, вложи сначала свои. Чем больше вложишь, тем увесистее будет барыш. Они щедро заплатили немолодой супружеской чете, у которой несколько лет назад почти единовременно умерли все родные, и кропотливо снимали все. Без купюр, без цензуры, без морали.  

Репортаж произвел настоящий фурор. На вырученные деньги они, наконец, перебрались из съемной квартирки в Автово на Васильевский остров, где выкупили отличную старую коммуналку. После ремонта и изгнания «душ» прежних жильцов, они чувствовали себя поистине Преображенским и Борменталем. Пять комнат, огромная кухня, два туалета, несколько кладовок и просторная ванная.

У обоих тут же начало чесаться внутри – пора завести и «Шарикова». Но дети – это крест на карьере. Не на год-два-три. Лет на двадцать, а то и навсегда. Да и кто может гарантировать, что через двадцать лет народ по-прежнему будет в восторге от покойников? И еще более сомнительно, что Анка за эти годы сохранит свою юную, пленительную сексуальность.

Максим вздрогнул, оглянулся, словно опасаясь, что она может услышать его мысли, и снова просмотрел видео, отправленные анонимом.

«Эти ваши мадасагарцы сопливые детсадовцы по сравнению с этим дерьмищем! И оно у вас прямо под носом идеоты! Хочете синсацию приезжайте в ночь на 31 июля» - такова была единственная ремарка безграмотного анонима, а следом шел целый архив видеозаписей и скрин карты.

На большинстве был запечатлен жалкий быт российской глубинки. Бревенчатые, покосившиеся избы; плетеные изгороди; дымки печных труб; беззубые старушечьи лица в окнах. И все это под непрерывным дождем, таким густым, что улицы превратились в реки.

Если сложить сумбурное творчество юного натуралиста в единый паззл, вырисовывался некий лесной распадок, обжитый, по всей видимости, старообрядцами и не представляющий для канала «NECRO Tour» никакого интереса, но последние два видео по-настоящему заинтриговали Макса.

На одном из них было заснято совершенно затопленное лесное кладбище на десяток могил. Первая странность была в том, что большинство могил были пусты и давно заброшены. Разрытые ямы бурлили и плескались подземными водами, щерились обнаженными корнями, чахлой, белёсой травой и жидкими кустарниками. Явно больные деревья клонили к ним ветви с побуревшей, скрученной листвой.

Несколько могил были целы, но не менее странны. Камера то и дело наводила фокус на венчавшие их кресты, густо исписанные неразборчивыми каракулями, вырезанными на перекрестиях одни поверх других.

Макс остановил видео на хорошем, крупном плане, и у него в который раз возникла ассоциация с парковой скамейкой, спинка которой непременно изрезана многочисленными поколениями школьников - «Маша+Паша=Л.», «Лёсик - Лошара», «КиШ», «Анархия – Мать Порядка» и прочий бред, где старые надписи перекрывались более свежими.

На этом кресте чёрно и жирно было вырезано «любачка» поверх уже затертых, среди которых он смог с уверенностью разобрать лишь два - «захар» и «еремей.сын». Остальные были давно сглажены ветрами, дождями и человеческими руками.

Вторая странность касалась покрова могилы «любачки». По краям насыпного холмика из земли торчали длинные концы двух пар толстых кожаных ремней, заплетенных в косички – видимо, для крепости. Словно, могильщики, опуская на ремнях гроб в могилу, не вытащили их потом обратно, а бросили, как есть, и даже не удосужились прикопать.

Чуть в отдалении громоздилась целая свалка крестов. Разбитые, почерневшие, оплетенные увядшими вьюнами и лесной порослью, и все так же испещренные небрежно намалеванными именами.

Второе же видео было крайне низкого качества, так как снималось глубокой ночью. То же самое кладбище угадывалось лишь по мельтешению отсветов множества факелов на крестах и древесных стволах. Едва различались человеческие фигуры, слышались приглушенные смех и пение. Чуть в стороне неясной тенью виднелась телега, на которую несколько фигур грузили фосфористо поблескивающий во тьме деревянный ящик…

…

В спальню вошла Анка и, втирая в кисти рук питательный бальзам, забралась под одеяло. Пахнуло теплом, гелем для душа, кремом и зубной пастой. Глянув на экран ноутбука, она сразу сникла.

- Уверен, что хочешь заняться этим?

Макс с удивлением поглядел на нее.

- А ты разве не хочешь?

- Не знаю, - она пожала плечами, - Может, на будущий год… Какое-то у меня нехорошее чувство…

- У тебя?! А когда ты сидела бок о бок с теми папуасами и наблюдала, как они жрут сиську своей соплеменницы, у тебя не было нехорошего чувства? Или, когда бродила по «Башне молчания» среди гниющих детских трупов? Или…, - Макс умолк, а потом иронично закончил, - Или тебя напугали Данилкины хмельные предостережения?

Анка задумчиво покачала головой, не желая поднимать перчатку и вступать в шутливую перепалку, потом нехотя произнесла:

- Нет, на меня подействовал твой тычок под ребра…

Макс не сразу понял, о чем речь, а когда понял, то вздохнул и отложил ноутбук в сторону.

- Детка, ты, ей-богу, будто только вчера родилась. Или хочешь сказать, что не собиралась выложить наши планы всей честной компании?

- Я только…

- Ты прекрасно знаешь, что кто-то из самых близких нам людей – стукач, поэтому я и толкнул тебя. Или хочешь, чтобы «Бафомет» опять нас опередил и все испортил? Тебе алтайских капищ не хватило?

Анка с неохотой кивнула. «Бафомет» был их извечным, прилипчивым и - что самое обидное - совершенно бездарным конкурентом. Канал его дышал на ладан, полнясь унылыми описаниями заброшенных кладбищ и скотомогильников, приправленных высосанными из пальца мистификациями. Очевидно, что ресурсов у него на дальние путешествия не было, поэтому на заграничные проекты «Некротура» он даже не покушался. Зато ревностно отслеживал любые планы, касающиеся России, умудрялся прибыть на место раньше и… все испоганить. Так было с древнейшими алтайскими капищами – фантастически перспективным материалом, которого хватило бы на несколько шедевральных выпусков. «Бафомет» же состряпал на коленке очередной бездарный репортаж, который мелким камушком упал в океан аналогичного контента, не издав ни малейшего всплеска.

Конечно, можно было бы все же поехать на место и перекрыть его жалкие потуги собственным творчеством, но это было бы уже… собиранием крошек с барского стола, пусть тот и предлагал скудное и совершенно неудобоваримое меню.  

- Я все понимаю, но… неужели ты хочешь ехать в эту глушь вдвоем? У нас всегда была группа, опытный проводник из местных, даже медик. А здесь… вообще никто не будет знать, где мы…

- Игра стоит свеч, - Макс снова положил на живот ноутбук и вгляделся в скрин карты с нелепым черным крестом, словно указывающим на зарытые пиратские сокровища, - Канал начинает терять популярность. Народ, утомленный западными нападками, требует импортозамещения во всем – даже мертвецов ему подавай своих, русских. И единственный способ защититься от липких ручонок «Бафомета» - не говорить никому и ничего. А касательно проводников… Ты уверена, что он нам нужен? Это ведь не джунгли Амазонии и не Монгольские степи, а наша Россия!

- Но если вдруг несчастный случай? Или машина сломается?

- Не сочиняй, - отрезал Макс, - Не такая уж это и глушь. Всего в паре дней пешего пути – тщательно охраняемый Печеро-Илычский заповедник. Уж это расстояние мы и на переломанных ногах одолеем.

Он увеличил карту и все оживленнее продолжил:

- Смотри. Добираемся по воздуху до Ухты, потом на машине до Усть-Илыча. Это небольшая деревенька на пересечении Печеры и Илыча, и дальше вверх по течению Илыча почти до самых Уральских гор. Не доезжая пары десятков километров до его истока, будет вытекающая из него небольшая речушка - Суя. По ней и двигаемся на юг, и через несколько часов оказываемся в распадке. Ориентиры настолько четкие, что и слепой бы не заплутал.

Анка долго молчала, потом предприняла последнюю и крайне неуверенную попытку его отговорить:

- Может… там и смотреть-то не на что… Народ совсем темный. Может, просто решили кладбище перенести на более сухой участок, подальше от подземных источников… А может, ну… знаешь ли, всем охота поглядеть, что там – под землей – с родными происходит через год, два, пять лет после смерти… Да не все могут. А тут, вдали от цивилизации, вороти, что хочешь, никто слова не скажет…

Макс пожал плечами. Он устал спорить, но чутье подсказывало, что дело вовсе не в переносе кладбища. Вспомнились исписанные – словно многоразовые – кресты, торчащие из могил толстые кожаные ремни, словно… Словно могильщики, хороня «любачку» и остальных, заранее знали, что их придется откапывать. И скоро. Ремни еще не успеют сгнить…Да и кому взбредет в голову переносить кладбище ночью?

- Может и не на что, - примирительно отозвался он, - В таком случае, зачтем эту поездку как отпуск. Ты ведь давно хотела…

- На Урале?  - Анка вскинула тонкие светлые брови, - Ты пошутил?

- Это не Урал, а Республика Коми. Суровый и прекрасный край густых лесов, глубоких озер и живописных рек.

- Ну, уж фигушки, - фыркнула девушка и потянулась выключить ночник, - На такой отпуск я не согласна…

...

Места были, действительно, живописными! Илыч то расширялся до нескольких километров, то сужался до худенькой речушки, и Анка, с удовольствием разглядывая эти преображения, готова была останавливаться хоть каждую минуту - на прибрежный пикник. Реку то стискивали высокие, отвесные, поросшие густым сосняком, скалы, то ее берега становились вдруг пологими, травянистыми и ласково-пушистыми, приглашая расстелить покрывало, отдохнуть, расслабиться, искупаться в синих водах. Погода тоже благоприятствовала, радуя солнцем, веселым, пышным лесом и голубым небом. Мысль об отпуске в этом краю уже не казалась смехотворной.

Тревога вернулась, лишь когда они достигли Суи – бурной и грязной речушки, которая выплескивалась из Илыча желтыми, словно подгнившими водами. Максим круто повернул по ее течению на юг, и вскоре сама местность тоже начала меняться. Как чертик из табакерки далеко впереди выскочили грузные дождевые тучи, солнце спряталось, лес поредел и поскучнел. Глядя на черно-желтую реку, по котором ориентировался Макс, Анка озадачилась питьевой водой. Впрочем, бутилированная занимала добрую половину просторного багажника, а она очень сомневалась, что они задержатся в этих местах дольше, чем на пару суток.

Созерцание неприглядной местности навевало древние воспоминания. Ее часто спрашивали и друзья, и подписчики, и даже Макс, откуда такой интерес к мертвечине. Она обычно отшучивалась или придумывала какие-то истории, не имеющие с настоящей первопричиной ничего общего.

«Все мы родом из детства», - сказал как-то старик Экзюпери, и был, несомненно, прав. Исток был там – в пятнадцати годах позади. В подмосковной деревушке, где Анка гостила по два месяца каждое лето, прежде чем ехать с родителями в заграничный отпуск. Там же она впервые повстречалась со смертью и влюбилась в нее раз и навсегда.

Она обожала пресловутое «лето в деревне». Помимо большой и дружной семьи, съезжавшейся сюда на отдых, ее встречали подружки, с которыми она пропадала с утра до ночи, возвращаясь домой только поесть и переночевать. Придешь домой и сразу вспоминаешь старика Бредбери. Родные на террасе. Пьют - кто пиво, кто чай - болтают обо всем и ни о чем, смеются, шутят. Она ложилась спать и, прижимаясь ухом к стене, словно и сердцем прижималась через стенку к их голосам…

Но её девятое лето началось с ужасной новости. Оказалось, что ее деревенская подружка Мирослава зимой умерла. Менингит. Конечно, Анка уже давно знала, что такое смерть, но, никогда с ней лично не встречавшись, не знала, что должна при этом чувствовать. Чувствовала она лишь сосущую пустоту там, где раньше находилась Мироська. Ей не хватало подружки – ее тоненьких ножек, крутящих педали велосипеда, смешной панамки с бантом, веселых карих глаз, сенинок, запутавшихся в волосах после полуденной дремы в стогу…

Порой она пыталась представить Мироську в ее нынешнем непонятном состоянии, но все, что ей приходило в голову – это кадры из «Дракулы». Пышный, стеклянный гроб в мраморном склепе, где вместо вампирессы лежит ее Мирося – прекрасная, чужая и хладная. А вокруг свечи, цветы и густая паутина…

Однажды, привычно слушая негромкий бубнёж родных и уже задремывая, она вдруг встрепенулась, услышав папин голос:

- Сегодня Игоря Равенкова встретил. Скоро перебираются на Север. Работу хорошую предложили в нефтянке. Жилье, льготы…

- Давно пора. Толковый мужик, да и Лена там себе занятие найдет по душе, отвлечется…

Анка тут же вывалилась из кровати и выскочила на террасу.

- А Мироська-то как же?! Если они уедут, она что - одна останется?!

Родственники смущенно отводили глаза, переглядывались. Бабушка поджала губы и украдкой перекрестилась, а тетя Света притянула Анку к себе, усадила на пухлые колени и успокаивающе произнесла:

- Мирослава с ними поедет, не переживай.

- Как это? – удивилась Анка.

- А вот так. Заберут деточку с собой и на новом месте положат. Будут так же приходить, цветочки приносить, игрушки…

- Да, может, не разрешат еще, - с непонятной для Анки надеждой отозвалась бабушка, - совсем мало времени прошло. Разве можно ее так скоро… ворошить.

- Разрешили уже, - ответил папа, - Игорь обо всем договорился. В понедельник должны поднять, в цинк и на самолет. Он с ней полетит, а Лена с детьми позже приедет…

- А можно с ней … попрощаться? – спросила Анка, едва сдерживая слезы облегчения и грусти.

- Конечно, Анют! – нарочито бодро ответил папа и подмигнул ей в полутьме, - Завтра же провожу тебя, цветов нарвем. Я в сторонке постою, а ты поговоришь напоследок с подружкой…

Когда на следующий день они пришли на кладбище, нагруженные конфетами и луговыми цветами, Анка растерялась. Вместо серого склепа – лес с каменными, железными и деревянными возвышениями. Вместо стеклянного гроба и свечей – земляной холмик в окружении поблекших венков. Следуя папиному примеру, она в замешательстве уложила свой букет прямо на холмик, на тарелочку конфеты, но так и не поняла, как прощаться с Мироськой, не видя ее. Неужели разговаривать с дурацким изображением на белом мраморе, совсем не похожим на ее подругу?

«Наверное, склеп под землей, и туда не всем разрешено ходить!», – догадалась она и решила, что созовет для храбрости девчонок и подкараулит, когда Мироську будут выносить. Вот тогда и попрощается по-настоящему.

…

Анка заворочалась, отлепилась от окна и потянулась к подстаканнику за водой. Теплая, противная, несмотря на то, что кондиционер шарашил на полную. За окнами все тот же унылый полумрак. Черное, грозовое небо впереди, потрепанный лес, грязная Суя, Макс, похлопывающий ладонью по рулю в такт радио… Тоска…

...

Половина деревни вышла на улицы и двинулась вслед неприметному фургончику с табличкой на лобовом стекле «груз 200». Уже потом, спустя много лет Анка поняла, что не скорбь и стремление поддержать Миросиных родителей вело людей на кладбище, а простое алчное любопытство – посмотреть, как оно будет? Ведь при них вытащат на свет божий то, что должно было бы на веки вечные остаться скрытым, тайным, запретным…

Подружки короткими перебежками подобрались как можно ближе, затаившись среди надгробий за спинами собравшейся толпы. Им видны были только ритмичные взмахи лопат и макушки мужиков над краем могилы. Ну и глубоко же вход!

Вскоре подоспели люди в респираторах и белых костюмах вроде того, что надевал папа, когда опрыскивал огород от жуков. Из ямы сначала вытащили какие-то черные доски, а следом на стропах вместо стеклянного гроба появился грязный, гнилой ящик в лохмотьях бурой обшивки. Толпа расступилась, подалась назад, зароптала.

Анка даже с расстояния нескольких метров почувствовала отвратительный, ни с чем несравнимый смрад и отшатнулась. Подружки шарахнулись тоже, зажимая носы подолами платьев.

Как во сне девочка видела тетю Лену – Миросину маму – которая с глухим стоном вцепилась в грязный ящик и потащила его на себя, и дядю Игоря – папу – который принялся ее от ящика отдирать. На помощь подоспели люди в защитных костюмах, что-то сдавленно кричали, неприлично ругались, требовали разойтись к чертям, но тетя Лена словно приросла к смрадному ящику. И только выла.

Когда руки ее, наконец, разжались, гроб закачался на канатах, раздался влажный хруст и… днище развалилось. Сквозь бешеный стук и гул в ушах, Анка едва расслышала визг девчонок и быстрый шелест ног. Удрали. А оцепеневшая Анка глядела, как из черного нутра гроба, споднизу что-то… рождается…

Сначала, подобно околоплодным водам, вниз обрушился небольшой водопад серой, маслянистой жижи, а следом появилось то, что осталось от Мироськи. Фиолетово-черное, отекшее и, одновременно, сморщенное, замотанное в грязные кружева. Она повисла, выгнувшись в пояснице, вниз головой. Отпавшая нижняя челюсть, ощерившаяся мелкими желтыми зубами, захлопнулась, вызвав ассоциацию с поймавшей муху лягушкой. Пустые глазницы, заполненные чем-то студенистым, смотрели прямо на Анку. Тряпки расползлись, высвобождая руки, которые под силой тяжести тоже потянуло вниз, но заклинило на полпути. Казалось, Мирося с мольбой тянется к ней. А в следующий миг она выскользнула из «чрева» и плюхнулась на дно могилы, подняв фонтан брызг.

Время стремительно побежало вперед, словно в старых черно-белых фильмах, где все куда-то спешат и суетятся. Тетя Лена осела на руках мужа в глубоком обмороке. Он, рыдая, пытался оттереть ее лицо от жирных брызг. Толпа беспорядочно бурлила. Спешил фельдшер с чемоданчиком. Местные мужики, подрядившиеся раскопать могилу, скрючившись, выплевывали за деревьями души. Люди в белых комбинезонах что-то глухо орали им сквозь респираторы. В конце концов, двое из них спрыгнули в могилу и вскоре подняли наверх черный, маслянисто блестящий мешок с молнией, в котором скользко перекатывалось что-то...

Среди этого мельтешения стояла она, Анка, не шевелясь и почти не дыша, словно статуя. Только глаза ее двигались, стараясь поспеть за всем сразу.

- Видели же, что воды по грудь, зачем гроб поднимали! – кричал кто-то.

- У нас протокол, - огрызались ему в ответ, - перевозим, не вскрывая. Это пусть прокуратура выясняет, кто дал согласие на эксгумацию!

- Закапывайте быстрее, пока мы все не заболели!

- А кто вас всех сюда приглашал? Чтоб вы все передохли!

- Прекратите! Родителей пожалейте!

- Знали, на что шли!

Черный мешок скрылся в машине. Кто-то молился, кто-то сыпал проклятиями, кто-то рыдал. Подоспела скорая, в которую погрузили Лену с Игорем. Мужики, уже трижды пожалевшие, что подписались на такое дело, обмотав лица майками, теперь спешно закидывали могилу глиной. Толпа начала расходиться. Анка ловила взгляды – все без исключения алчные, жадные, полные нездорового восторга и жути. Будет теперь тем для разговоров на долгие-долгие годы.

Сердобольная баба Ира – соседка – заметила окаменевшую среди могил девочку, запричитала и, положив дрожащую руку ей на плечо, завернула, повела прочь.

- Что ж ты, дурочка, пришла-то?

- Попрощаться…, - ответила Анка, с трудом разлепив пересохшие губы.

- Ну, ничего-ничего, ты молодая, все забудется. Людей надо помнить живыми, а что отдано земле, то земле и принадлежать должно на веки-вечные. Большой грех. Господь покарал. Где ж это видано, чтоб могилку вскрывать, когда и года не прошло… Сверху-то песочек, а споднизу – ишь воды по пояс. Пойдем, я тебя домой отведу…

Некро-Тур (часть 2)