Некро-Тур (часть 7)⁠⁠

- Не открывай! – взвизгнула Анка, - Заблокируй двери и проезжай мимо!

- Ты окончательно ёбнулась, - огрызнулся Макс и, опустив стекло, крикнул:

- Подвезти?

Степан неуверенно потоптался на месте, оглянулся на едва заметную тропку, петляющую прочь в прибрежных зарослях. Потом неожиданно склонился, оторвал от подола своей простой домотканой рубахи тонкую полоску и привязал её на ветку рядом с другими.

-  А мы думали, это свадебные ленты, - усмехнулся Макс.

- Не бывает здесь свадеб, - угрюмо отозвался Степан, - Это мои метки. Праздник я тут отмечаю…

Он заковылял к машине. За спиной у него болтался ветхий и, судя по всему, совершенно пустой брезентовый рюкзачишко. Подойдя к водительской дверце, он глянул на ребят – приветливо улыбающегося Макса и истерично озирающуюся в поисках засады Анку - и молча забрался на заднее сидение.

- Куда тебе,  дед?

Степан некоторое время молча смотрел вперед, и Макса страшно озадачило выражение его глаз. Боязливая надежда и страх эту надежду потерять.

- Ноги затерпли, пока взбирался, - как-то безжизненно отозвался он, - Присел отдохнуть, а тут вы… Подкиньте вон до той рощицы, а дальше я сам.

Макс кивнул и, отвернувшись, включил передачу.

- За грибами что ли? Или на рыбалку?

- За грибами…

Они проехали всего несколько метров, когда заросшая проселочная дорога, сияющая утренней росой, вдруг подернулась рябью, а затем непостижимым образом опрокинулась и накренилась, внезапно являя в лобовом стекле совсем иной пейзаж.

Макс резко ударил по тормозам, и мотор заглох. Несколько томительных секунд все трое молча глазели на мирно дремлющую прямо по курсу крошечную деревушку «на курьих ножках». Максу она снова показалась заплесневелым остатком на дне зеленой суповой миски. Мучительную паузу ровным, но совершенно безнадежным тоном нарушил Степан:

- Сдай назад, здесь один черт по скальнику не спустимся.

- Чт… чт… о…? – прохрипел Макс, а в голове заиграло веселенькое «Карусель, карусель, прокатись на нашей карусеееееели!»

- Сдай, говорю, назад. Там развернемся.

Ничего не соображая и полностью отдавшись на волю Степана, Максим включил заднюю и отъехал несколько метров по собственным следам. Внутри замутило, перед глазами снова поплыло и… Вот она! Вожделенная дорога домой мелькнула снова и через секунду скрылась за тут же начавшей отдаляться верхушкой холма.

Нога отпустила педаль, и несколько секунд машина по инерции сползала задом с холма. Потом Макс машинально остановил автомобиль и, дернув ручник, закрыл лицо дрожащими руками. В голове все еще крутилась веселая карусель. Он словно вернулся в свой первый школьный перепой с вертолетиками и прочими прелестями.

- Дед? – сдавленно спросил он, не отнимая рук от лица, - Что это?

- Это называется «не получилось», сыночек, - он почувствовал, как пахнущая дрянным куревом старческая рука похлопала его по плечу, - Разворачивайся и поехали. Ографена еще спит, поэтому позавтракаем во дворе…

- Ну, уж нет! – взвизгнула хранящая до этого молчание Анка, - Это просто оптическая иллюзия. Какие-то преломления света. Как в Китае однажды в облаках проступило изображение Колизея. Дави на газ и не вздумай останавливаться!

Макс с сомнением посмотрел на свою девушку и взялся за ключ зажигания. Может, и правда…?

- Я бы не советовал тебе…, - послышалось с заднего сидения, но Макс решительно отпустил ручной тормоз и вдавил педаль в пол. Мощный мотор оглушительно взревел, и внедорожник взлетел по склону. На самой вершине колеса почти на метр оторвались от земли. Тропа открылась дальше, чем в прошлый раз. Вот она, такая близкая, такая… вожделенная!

Макс крепко зажмурился, почувствовав все то же – вертолетик, тошноту, какое-то дребезжание во всем теле, а потом внедорожник всем весом рухнул на землю. Макс чувствовал, как его накренило вперед, но, не открывая глаз, продолжил вжимать педаль в пол. Удар, еще удар, под днищем страшно заскрежетало.

«Скальник…», - понял он и распахнул глаза. Вокруг мелькали огромные каменные валуны с острыми навершиями. Цепляли днище, распарывали его, как консервную банку. Заднее левое колесо оглушительно хлопнуло, машину повело боком, а в приоткрытое окно потянуло бензином.

Он остановился, перевел дух и посмотрел на Анку. По лицу ее струилась кровь – видать, приложилась о приборную панель. Но в этот миг он совершенно не испытывал к ней сочувствия. Оптическая иллюзия, говорила она? Преломление света? Колесо можно и тут заменить, а вот… Дай бог, если всего лишь расплескался бензин из канистр в багажнике.

Анка, почувствовав ненависть в его взгляде, подняла на него залитые кровью и слезами, перепуганные глаза, и он едва сдержался, чтобы не влепить ей пощечину. Он вышел в занимающийся чудный, жаркий день, напоенный ароматами зрелых трав, и заглянул под машину. Там не капало – лилось. И, судя по всему, не только бензин. Следом вылез Степан, участливо похлопал Макса по плечу.

- Дед…, - Максим схватился за взмокшие от пота волосы. Что он хотел спросить? Есть ли в деревне автосервис? Голова шла кругом, хотелось просто… проснуться. И чтобы на плече его спала… какая-нибудь другая девушка.

- Не получилось у вас, Максимка,  - произнес дед, поправляя лямки своего рюкзака - Но ты не кори себя и девчонку свою не вини. Тут нет вашей вины, мало кому удается отсюда бежать. Это чисто вопрос… везения.

Степан развернулся и мелкими, стариковскими шажками стал спускаться со скалистого, коварного склона, то и дело, чтобы не упасть, приседая и цепляясь за острые валуны.

Макс некоторое время в тупой растерянности смотрел ему вслед, а потом мирную тишину, напоенную теплым ветром, разорвали посторонние, скребущие звуки. Он обернулся, рванул к Анке и выбил у нее из рук зажигалку, которой она чиркала, пытаясь прикурить.

Она взглянула на него с ошарашенным, каким-то пьяным изумлением и тут же получила пощечину. Сигарета сломалась и отлетела, щека мгновенно начала наливаться кровью.

- Мало тебе, что я машину раскурочил?!– заорал Макс, - Спалить её захотела?!

Выражение беспомощности и непонимания на залитом кровью лице будило жгучую ярость.

- Захотела остаться со своими драгоценными покойниками?! Тупая корова!

- Мася…, - девушка покачнулась и осела на камни, - Ты ведь понимаешь, что…

- Да! Прекрасно понимаю! Это все оптическая иллюзия, как у китайцев! А сами мы, напившись отравленной воды, смотрим мультики!!! Только, знаешь ли, ни мультики, ни иллюзии не выводят из строя машины! Это делают острые камни, по которым ты заставила меня гнать на скорости 80 км\ч!

Анка молча всхлипывала, держась за ушибленную щеку, а Макс с тоской и ужасом посмотрел на деревушку внизу. Теперь понятно, почему их не интересует ни курс доллара, ни скачки, ни Олимпийские игры…

…

Глубоким вечером он, держа обессиленную Анку на руках, робко постучал к старикам. Вошел.

- Нагулялися? Тащи ее на чердак, касатик, и спускайся ужинать, - приветливо произнесла Груша, хлопоча по хозяйству.

- Ане тоже надо поесть, - отозвался Макс.

- Она ж у тебя на ногах не стоит. Я и подумала… Впрочем, конечно, садитесь оба.

Максим встретился глазами со Степаном, который уже поел и, не поднимая на него глаз, пил что-то из высокой глиняной кружки. Чай? Бывает ли у них чай? Или они тут запаривают полынь, одуванчики, мокрец?

Он сделал движение, чтобы опустить Анку на пол, но она жалобно, без слов заскулила, и уцепилась покрепче за его шею.

- Пожалуй… Я, действительно, лучше отнесу её наверх…

Кое-как он забрался по лестнице и, уложив девушку на сеновал, распрямился и жадно задышал. Анка была совсем легонькой, невесомой девчонкой, несмотря на высокий рост, но даже кот ощущается обузой, если полдня таскать его на руках. Кроме того, от нее… попахивало…

Весь этот день он уговаривал себя, что и от него самого, без сомнения, разит, как от козла. Шутка ли – таскаться несколько дней без душа! Но от Анки шел какой-то особый, гнусный запашок, не имеющий ничего общего с вонью потного или грязного тела. От нее тянуло чем-то тяжелым, жирным, селедочным, словно она не подмывалась не два дня, а целый год. Этот запах окутывал ее, навязчиво лип к лицу, забивался в ноздри, заставлял его вдыхать через рот и, только отвернувшись в сторону.

- Есть хочешь? – неуверенно спросил он, глядя сверху вниз на ее утонувшую в сене, дрожащую фигурку. Девушка, вместо ответа, перевернулась на бок, закрыла уши руками и подтянула колени к груди.

…

Макс протяжно рыгнул, смакуя выходящий из него пряный, густой дух бараньей похлебки, которой накормила его баба Груша. На краткий миг вспомнилась слепая, лысая овца в хлеве, но он быстро отогнал неприятный образ. Со своей стороны к столу он принес небольшой пакетик соли, каким-то чудом оказавшийся в рюкзаке. Впервые даже Степан оживился, щедро присыпав и хлеб, и овощи и саму похлебку, и, жуя, блаженно мычал. Баба Груша же только поморщилась. Для нее соль была чем-то диким и горьким.

Несмотря ни на что, приятно было просто сидеть на широкой завалинке бок о бок со стариком и курить. Каким бы чудовищным ни был этот день, он закончился и больше не преподнесет новых сюрпризов.

До заката они мотались по бесовскому распадку, пытаясь выбраться. Пешком. Анка сдулась после двух склонов, и ему пришлось усадить ее на закорки и по очереди атаковать каждый из четырех холмов, но безуспешно. Взбираясь на один склон, он делал несколько шагов и оказывался на противоположном спуске. Отходил назад и возвращался в исходную точку. Чувства «вертолета», дезориентации, тошноты и страшной, иссушающей усталости, усиливались при каждом «переходе», но ничего не менялось. Бесовской распадок оказался замкнутым кругом, и Макс, к концу этого безнадежного дня, ощущал себя тараканом, бегающим по ободку миски…

- Тридцать пять лет минуло, как я здесь обосновался, - нарушил молчание Степан, - Нас целая компания была. Товарищей. Взяли отпуск на заводе и отправились на двух мотоциклах в леса. Славка – бригадир и братья-электрики Игорь и Миша Дудь.

Макс покосился на старика, замялся, сказать ли, что совсем ему сейчас не охота слушать этот рассказ. Он только еще глубже погрузит его в пучину безнадёги. Может быть, завтра, на свежую голову… Может, во сне ему придет какая-то отгадка этой дикой путаницы? Она наверняка где-то совсем близко. Достаточно просто успокоиться, выспаться, отдохнуть… Но слова не шли с языка, а Степан, тем временем, продолжил:

- Занесли нас черти на южный склон. Там, в жидких рощицах маслят видимо-невидимо! Хоть косой коси! Поставили палатки и давать «косить». Две бутылочки «Пшеничной» скосили, и тут дождь полил. Да такой, что никакая палатка не спасёт. Та Седмица не чета нынешней была. Настоящий потоп. И тучи вот так же низко-низко цепляли края холмов. Как крышка на кастрюле. Поняли мы, что застряли в этом лягушатнике надолго, спустились в деревню и напросились к первой попавшейся бабке пожить. Кажется, Матрёной ее звали, а может, и Марусей… память уже не та… Да и как – напросились? Не пришлось, собственно, напрашиваться. Стукнули в ближайшую избу, бабка и впустила. Как в сказке, обогрела, накормила и спать уложила. Разве что в баньке не попарила.

Но воду, как ты понимаешь, на помывки не тратили, берегли для питья и еды. Странным нам только показалось, что она вопросов никаких нам не задавала. Плевать ей было, кто мы и откуда. Как и всем остальным. Мы с тобой для них – Приливные, паря. Из пустоты выброшенные и по определению не имеющие прошлого. Пустые, чистые листки. Но мы-то тогда еще не знали ничего, похихикали да и плюнули. Детей нам не крестить, переждать бы дождь и убраться.

Вопросов она не задавала, но прочитала… к-хе… инструктаж. Дескать, воду пить только из кадки в сенях, ноги не мочить, да и вообще лучше не высовываться. В общем, ты все то же от Ографены моей слыхал. Ничего нового. Высовываться мы и не помышляли. Деревушка будто бы стояла на дне зловонного, пропахшего тухлой рыбой болота. И, казалось, не будет этому потопу конца. Но в последний день дождь перестал, тучи немного поднялись, и мы вышли размяться и проверить наши мотоциклы. Местные готовились к празднику, и по деревне гуляли ароматы свежей выпечки и жарёхи. Девицы – а их было тогда гораздо больше, нежели теперь - проходу нам не давали. Мы с Санькой семейные были и твердо решили к вечеру, как подсохнет, забраться в седло, а вот братья Дуди повелись на девчонок и перенесли отъезд на утро.

Мы целый месяц были уверены, что им удалось прорваться… пока я случайно не наткнулся на них в западной роще. Повесились рядышком на березе. Славка тогда уже болел сильно, но все же поднялся и помог мне похоронить товарищей. На сухом.

- Болел? – Макс вынырнул из унылой задумчивости, - А что с ним… было?

- Еще в первый день мозоли в новых штиблетах натер, ну и… загноились. Через неделю рядом с ним находиться то́шно было. Нога разлагаться начала и воняла так, что хоть святых выноси. Я, конечно, перевязки делал. Да и Матрёна какие-то примочки устраивала, но без толку. Он через три месяца по соседству с нашими парнями прилег. А я остался здесь. Ографена быстро взяла меня в оборот, и я оглянуться не успел, как у нее прописался.

- Вот так просто взял и прописался? – Максим скривился, - И даже не попытался вырваться? Разобраться, что к чему?

Степан хмыкнул и, кажется, впервые с момента знакомства улыбнулся. Сухо, криво, неумело, словно давно разучился.

- Шутишь? Да я за проведенные здесь годы каждый миллиметр этой мышеловки чуть ни с микроскопом изучил. Исписал целый том Достоевского своими заметками, - он поймал недоумевающий Максов взгляд и снова хмыкнул, уже смелее, - С собой книгу брал. Думал, на природе почитать. Так вот между строчек ее всю заточенным угольком и исписал. Груша, правда, потом до нее добралась и частично на растопку пустила, а частично - в «комнату раздумий», раздербанила и на гвоздик нанизала. Но она не со зла. Читать здесь все равно никто, кроме Батюшки, не умеет.

- Батюшка… значит, он тоже из наших? Из приливных? А он что думает?

- Да ничего он не думает, - Степан отмахнулся и принялся скручивать очередную козью ножку, - Его все устраивает. Он за пару лет всего до меня «приплыл». Я однажды к нему сходил, в надежде, что вместе доту́мкаем, как отсюда выбраться, но единственное, что смог выяснить – это что беглый он. Умудрился из тюрьмы удрать и тут схоронился. Да так схоронился, что ни в жизнь никакая милиция не найдет. Это ему кажется высшим проявлением справедливости. Он настолько съехал, что считает, будто Господь и место это создал с единственной целью -  уберечь его, Батюшку, от всевидящего ока советской милиции.

- Нет, Степан, больше ни Советов, ни милиции…

- Да знаю я… Это привычка…. – Старик помолчал, - Поначалу-то он не боялся ничего, ходил гоголем, пока его кой-кто из новеньких не попытался тюкнуть. Тот приливный потом во главе стола сидел… ну, ты понимаешь. А Батюшка стал меры принимать. Завел себе апостолов из местных, которые от него ни на шаг… Тогда же он приливных запретил допускать на эти бесовские сборища, чтобы, значит, никто неправильных вопросов мертвым не задал и, не дай Бог, не обнародовал выход, если таковой имеется. Здесь он уважаемый человек, почти что Глава, считает себя мессией в этом гнилом распадке и не хочет снова превратиться в беглого психопата-уголовника.

- Беглого, говоришь? А что он…?

- Говорит, вроде как дочку «замариновал» по примеру какого-то чокнутого итальянца. А, учитывая его страсть к сохранению покойников, этому можно поверить. Только, сдается мне, не из тюрьмы он бежал, а из желтого дома…

Они замолчали. Переваривая услышанное, Макс смутно порадовался, что дед не стал рассказывать, как сам понял, что оказался в ловушке. Это только снова разбередило бы ужас в его, Максовой, душе. Скоро он, без сомнения, найдет разгадку этого ребуса и выведет селян из мышеловки, аки Моисей народ Израилев. А потом… потом вернется и построит вокруг «мокрого» пятиметровый забор с колючей проволокой и дюжиной голодных доберманов внутри.

- Мне пришло письмо, - озвучил он свою главную надежду, - Анонимное. Год назад здесь у вас толкался парнишка…

- Был, да… - согласился Степан, припоминая.

- Он… как-то выбрался. И ни полсловечком не обмолвился о каких-то затруднениях…

Дед пожал плечами.

- Бывает, кто-то и выбирается. За то время, что я здесь, многие приходили, и некоторые уходили. Но я так и не понял, как. Не нашел ни единой закономерности. Разве что уйти легче тем, кто только что пришел, - он поглядел на Макса, скривился, подбирая слова, - Представь песчаный пляж во время прилива. Волна выносит на берег мириады песчинок и, не прекращая движения, тут же большинство их забирает обратно в океан. Если уцепишься за эту волну, то есть шанс быть смытым, но если помедлишь или вынесет прибоем дальше других, то так и останешься на веки вечные на берегу.

Деревня эта для остального мира существует лишь в последнюю неделю июля. Во все остальное время вы просто пройдете, проедете или пролетите мимо и ничего не увидите, кроме безлюдного распадка. Но если уж вас занесло сюда, то все, суши весла. Везунчики, что проскакивают, даже не понимают, как им повезло, а потому и в набат не бьют. Подумаешь, побывали в гнилой деревушке у черта на куличках. Даже вспомнить нечего…

У Макса что-то забрезжило, защекоталось внутри, он даже подпрыгнул:

- Дед! Ты говоришь, с отливом уйти можно. Мы, когда только приехали, видели, что речка текла вверх по склону! Быть может, если скараулить ее и по воде…

Степан покачал головой.

- Самый умный, думаешь? Пробовал. Каждый год, пока в силе был. Все то же самое – плывешь по течению, а наверху тебя все равно выбрасывает на противоположный склон – на камни.

Он посмотрел на поникшего Макса, похлопал его по плечу.

- Не отчаивайся. Ты молодой, умный. Впереди долгая жизнь! Быть может, тебе удастся разгадать эту загадку.

- Не на это я мечтал потратить свою жизнь, дед…

- Боюсь, твои мечты здесь не играют никакой роли… Я ведь тоже не так, не здесь, собирался прожить свою жизнь, но пришлось. Я много наблюдал и анализировал. Думаю, что бы тут ни произошло, оно произошло сравнительно недавно. В 1985-ом, когда я тут застрял, уже никого не осталось, кто помнил бы Событие, как не осталось никого, кто помнил бы или слышал о тех, кто застал Его. Но все равно, я думаю, что с тех пор прошло не больше ста пятидесяти лет. Иначе язык и архитектура были бы более архаичными.

Думаю, изначально деревня была большая и занимала весь распадок. По сей день у подножия холмов можно отыскать остатки старых жилищ. То, что скот по-прежнему есть, говорит о том, что когда-то здесь было огромное стадо. Да, он вырождается. Как бы животных ни берегли, все равно без свежей крови они чахнут, и все чаще приходится умертвлять приплод, ибо он непригоден даже в пищу. А вот мелкая живность – кошки, собаки давно пропали. Многие из коренных жителей даже не знают, что это за зверюшки. Думаю, это потому, что их изначально было немного. Редко кто держал больше, чем одного пса и пару кошек. Время суровое было – самим бы прокормиться, да скот прокормить. Лошадь вот последняя осталась. Старая уже, больная. Боюсь, через несколько лет и она лишь в воспоминаниях останется, а вскоре, за неимением письменности, и воспоминания умрут…

- Птиц тоже нет…, - задумчиво поглядел Макс на темнеющие лесами склоны. И так ему вдруг захотелось услышать карканье вороны или писк совят… Он уцепился за последние Степановы слова, - Но ведь… И ты, и батюшка умеете писать! Наверняка есть еще такие же приливные, которые могли бы объединиться, научить местных, убедить, что мир не ограничивается этим распадком, всем вместе отыскать выход!

Старик, отмахнувшись, вздохнул.

- Из старых приливных только мы с Батюшкой и шевелимся еще. Остальные умерли. Кто сам решился, а кто от болезней. Здесь ведь если грипп с осложнением подхватил – считай, что все, откукарекался. А самого Батюшку бесполезно тормошить. Помнишь? Здесь он не бегляк-уголовник, а самый уважаемый человек, грамоту знает, покойников в мокрое готовит, чтобы, значит, подвижность более-менее сохраняли. Большинство ведь после возвращения говорить уже не может и остается надежда только на руки… Что напишут о том, что повидали… А местные…, - дед тоскливо усмехнулся, - Люди тоже почти выродились, Максимка. Сейчас в деревне проживает тридцать мужчин и около полсотни женщин (включая старух и малолеток). Все они волей-неволей уже породнились. Стараются, конечно, избегать прямых кровосмешений, но куда там, если кровь так и так уже одна на всех. И влияет это не только на внешний там вид или здоровье, но и на мозги. Все поголовно вялые, апатичные, не видящие дальше своего двора. Плевать им на все, сыночек.

Макс нехотя кивнул, припомнив удивительные по примитивности вопросы, которые задавали местные потусторонним силам.

- Нет смысла их просвещать или спасать, - старик затушил окурок, - Они, считай, уже мертвы. Все, чего жду – это какой-нибудь страшной болезни, вроде бубонной чумы, которая положит конец этой деревне, упокоит ее, наконец. Но, словно по чьей-то злобной воле, ежегодно сюда приносит свежую кровь. Смысла от нее никакого, изменить что-то она не в силах. Только продлевает страдания этого народа.

- Поэтому ты так злобно косился на нас, когда мы приехали? – хмыкнул Макс.

- Это не на вас была злоба, а на те силы, что привели вас в самое ненужное время в самое неподходящее для этого место. Мне искренне жаль, Максим, что у вас не получилось выбраться, но, как говорится, пока есть человек – есть и надежда… Ты, главное, не отчаивайся, а как станет совсем тошно, вспомни про свой ремень и что деревьев тут по-прежнему прорва. Ты ведь прав. Не стоит это место того, чтобы тратить на него свою жизнь.

Старик поднялся, кое-как распрямил затекшую спину и, тихонько скрипнув отсыревшей дверью, ушел в дом.

Макс посидел еще некоторое время, размышляя над последними словами Степана. Удивительно, но они его не напугали, а успокоили. По крайней мере, один надежный выход у них есть… Он сам удивился, насколько спокойно думал об этом. Видать, издерганная нервная система сказала: «Ша, братцы! Перегрев!» и дернула вниз рычаги рубильников.

Он достал очередную сигарету, мысленно напомнив себе, что надо экономить, закурил и обозрел раскинувшееся над ним чистое, звездное небо. Ни единой морщинки не было над холмами. Ничто не указывало на то, что там, по периметру есть какая-то граница, наподобие Кинговского «Купола». К каким инопланетянам взывать? Вспомнились Братья Стругацкие с их «Пикником на обочине». Надо спросить Степана, читал ли. Вроде книга вышла раньше, чем он здесь оказался…

Когда приглушенное стариковское бормотание за стеной стихло, Макс, крадучись, пробрался на чердак, нащупал в сеновале Анку и улегся рядом, пристроив ее голову себе на грудь. От девушки плохо пахло. Очень. Надо бы на утро выпросить для нее баню. Есть ли здесь мыло? А пена для бритья? Глупые вопросы. Стараясь спрятаться от запаха протухшей селедки, он зарылся носом в ее волосы. Голова тоже пахла скверно – грязными волосами и болотом, но хоть не селедкой. В какой-то миг он смог уловить слабые нотки любимого Анкиного шампуня, уцепился за него, как за мамину колыбельную, и погрузился в прерывистый, беспокойный сон.

Некро-Тур (часть 8)