Сказать, что Вася Раскладушкин был обескуражен – сильно приуменьшить. Потому что Вася был не обескуражен. Он был в натуральном ахуе и не знал, как реагировать на трехкилограммового пушистого пиздюка по кличке Барсик, сидящего перед ним. Потому что этот самый Барсик только что сказал Васе на чистом русском без каких-либо кошачьих акцентов:

– Доброе утро, Василий.

Вася проморгался. Сказал что-то среднее между «ептваюмать» и «нихуясебе», осторожно отодвинувшись от кота в дальний угол кровати. Пушистый, как ни в чем не бывало, принялся вылизывать яйца.

– Привидится ж спросонья, – пробормотал Василий, пытаясь выбраться из-под перекрутившегося одеяла.

Кот прервал свое занятие, с прищуром посмотрел на хозяина и на все том же русском спросил:

– Ты меня кормить собираешься? А то, знаешь ли, подъяичной шерстью сыт не будешь.

И тут Василий Раскладушкин закричал.

– Да хули ты орешь? – поинтересовался кот. – Ебанутый, что ль?

– Заебал, прекрати пиздеть, в рот ты ебись! – проорал Василий.

– Ну, епта, определись уже, заебал, прекратить или продолжать яйца вылизывать?

– А... – Василия расклинило.

– Хуй на! – парировал кот. – Жрать насыпь, мудак!

– Кто ты, тварь? – проорал забившийся в угол Раскладушкин.

– Сам ты тварь, – обиделся кот и отвернулся от Василия, продолжив вылизывать яйца. – Между прочим, я хотел тебя вразумить, на путь истинный наставить... А ты своё счастье проебываешь. Ну, положа лапу на сердце, кто о тебе позаботится, кроме меня?

Вася, отползая от кота, дотянулся до телефона, набрал две заветных цифры и, дождавшись, пока на том конце провода скажут "алло", проорал в трубку:

– Улица Меньшикова, дом пять, квартира три! Приезжайте скорее, я ебанулся! Со мной кот разговаривает. Наверное, белая горячка, – предположил Раскладушкин.

– Сколько дней пили? Какая пауза после последнего принятия алкоголя? – поинтересовались на том конце провода.

– Вы только санитаров парочку возьмите. Мне страшно... – невпопад ответил Вася и положил трубку.

– Эх, Василий, – грустно вздохнул Барсик, – дебил ты. И не лечишься. Ну, ничего, санитары тебя починят. Тут, – кот посмотрел на настенные часы, – минут пять езды. А потом завертится...

Все пять минут Вася просидел в углу кровати, ошарашено глядя на кота, который запрыгнув на подоконник наблюдал за происходящим на улице.

– О, Марья Степановна вышла, на лавочку села, – комментировал происходящее кот. – Значит сейчас и Вера Николаевна подтянется, и Мурку свою на прогулку выведет. А тут скорая приедет, тебя пеленать начнут. Стыдно будет потом. Если это «потом» будет.

– Чо это? – возмутился Раскладушкин.

– Ну, дурка – это дело такое… Ты думаешь, там тебе температуру мерить будут и витаминками кормить? – разглагольствовал кот. – Нагалоперидолят по самое не балуйся и будут держать в таком состоянии, пока заёбам в твоей башке не надоест состояние овоща и они сами тебя не покинут.

– Каким заёбам?

– Ну, не заёбам, а всему тому, что с точки зрения твоего лечащего врача будет выглядеть как заёбы, – пояснил кот. – А вот и скорая! Иди, открывай.

***

– Васенька, а что случилось? – поинтересовалась Вера Николаевна, глядя на ведомого двумя дюжими санитарами перепуганного соседа, спеленатого в смирительную рубашку.

– Мяяяяяу! МЯЯЯЯЯЯУУУУУ! – истерично заорал Раскладушкин, хотя самому ему казалось, что он спрашивал: «Зачем вы все мяукаете?! Прекратите меня разыгрывать!».

– Мяу! – жалобно отозвалась сидящая рядом с Верой Николаевной Мурка. И все, кроме Василия, услышали именно «Мяу». А Раскладушкин услышал отчетливое: «Крепись, мужик».