Рассказ для конкурса “Хребты безумия”.
Читатель. Когда ты откроешь мой дневник, меня, как и всей команды некогда славного “Колумба”, скорее всего уже не будет в живых. О том, что произойдет, останься мы живы, я не желаю даже думать, ибо сама мысль об этом заставляет меня дрожать. Я пишу эти строки в то самое время, когда наше судно приближается к конечной цели своего пути - я вижу её на горизонте без помощи оптических приборов. Меня зовут (рука попыталась начертать “звали”, но я не позволил ей - ведь я пока дышу и помню себя) Деррек Стабинс, я далек от моря и связанных с ним ремесел, но волею судеб оказался здесь в качестве корабельного лекаря. Произошло это так: несколько недель назад, а именно 21го сентября сего года “Колумб” вошел в гавань нашего тихого городка. В скорости по городу прошёл слух, что команде требуется врач, так как старый погиб. Я имел соответствующее образование, но был вынужден работать помощником бакалейщика - незавидная участь, но штат нашей маленькой больницы был вполне укомплектован необходимыми там врачами, а поступить туда санитаром мне не позволяла не гордость, но чрезвычайно низкое жалование, предлагаемое больницей, которого просто напросто не хватило бы мне на еду и кров. Таким образом, я был лишен возможности заниматься своим ремеслом и потому жадно уцепился за появившуюся возможность. С робостью я ступил на борт Колумба. Дежурный матрос позвал боцмана и тот, узнав о цели моего визита, препроводил меня в каюту капитана. Там я впервые увидел сэра Эдварда Вуда - огромного роста мужчину и густой черной бородой, более похожего на пирата из любимых мной приключенческих книг, чем на капитана торгового судна. Капитан встретил меня исключительно учтиво. Его безупречный английский слабо вязался со свирепой внешностью, но придавал говорящему изрядное обаяние. Выслушав мою короткую историю (о том где я учился и о моей короткой практике в рыбацкой деревне в десятке миль от города), капитан предложил мне занять место корабельного врача, посулив жалованье, превосходящее моё нынешнее по крайней мере в полдюжины раз. Как мог я отказаться! Хотя я, конечно, понимал, что капитана вряд ли впечатлил мой рассказ - просто я оказался единственным врачом, решившимся покинуть насиженное место.
Так или иначе, я был рад возможности покинуть город, с которым меня ничего не связывало - работа отнимала у меня столько времени и сил, что я не имел ни малейшей возможности обзавестись друзьями или хотя бы приятелями - не считать же за приятелей постоянных покупателей магазина, в котором я служил. После приобретения экипажем всего необходимого, наш корабль покинул порт и вышел в открытое море. Я тем временем детально осмотрел каюту своего предшественника. Смежная с ней каюта была оборудована под лазарет - таким образом судовой врач всегда был рядом со своими пациентами. Инструментарий и лечебные препараты, попавшие в мое распоряжение, были превосходны. Видно было, что капитан не скупился на лечение могущих пострадать во время плавания членов команды, что еще более улучшило мое впечатление о нем. Но более этого меня удивила личная библиотека врача - по всей видимости тот интересовался не только медициной, но и сакральным знанием - не менее половины книг были посвящены оккультным наукам. Среди этих книг внимание мое привлекл один истрёпанный том. То был омерзительный Некрономикон, он же Аль Азиф, принадлежащий перу безумного араба Аль-Хазреда и переведенный на английский язык мистиком Джоном Ди - ранее я только слышал по секрету об этом произведении. В книге было множество закладок - очевидно, мой предшественник активно штудировал это богопротивное (как я позже понял) сочинение.
Так началось наше долгое плавание. Меня, разумеется, интересовала судьба предыдущего корабельного врача и за ужином я решился задать этот вопрос капитану. Тот, казалось, был поставлен в тупик, и сухо ответил, что гибель бедняги была крайне трагична и ему не хотелось бы о ней вспоминать. После этого он перевел разговор в другое русло, но до конца ужина оставался мрачен. Конечно, это только распалило мое любопытство. Команда относилась ко мне достаточно равнодушно - эти просоленные всеми ветрами морские волки знали друг друга далеко не первый год и новый человек не мог рассчитывать на скорое принятие в их тесный круг. Ситуация несколько изменилась с того момента когда в один из ветреных осенних матрос по имени Исая сорвался с мачты (к счастью, с не слишком большой высоты) и повредил себе ногу. В тот момент я находился у борта, наслаждаясь суровой красотой серого, словно стального моря и, услышав крик упавшего, тут же ринулся на помощь. Пребывая в сильном волнении, я не сдерживая себя, накричал на боцмана, принявшегося распекать за нерадивость корчащегося на досках палубы матроса. Пара матросов отнесли своего пострадавшего товарища в лазарет и там я смог провести осмотреть и выяснить, что речь идет не о переломе, а всего только о вывихе. Поместив между зубов матроса деревянную палочку, я вправил сустав на место и наложил шину. По время процедуры матрос продемонстрировал поистине достойную уважения выдержку, не проронив ни звука. После завершения моих манипуляций бледный, вспотевший Исая горячо поблагодарил меня и, опираясь на специально выданный ему мной костыль, заковылял в матросский кубрик, не желая ночевать в лазарете. После этого случая матросы стали глядеть в мою сторону значительно приветливее, чувствуя во мне если не своего, то по-крайней мере дружественного им человека.
Однажды ночью, я услышал тихое постукивание в свою дверь. Сперва я решил, что стук мне приснился, но спустя минуту-другую, в дверь постучали снова. Я поднялся с постели и приоткрыл дверь. За дверью, с лучиной в руке стоял Исая. Знаком я пригласил его войти. Я не был удивлен этим нежданным визитом, полагая, что какой-то недуг так замучил беднягу, что тот не смог дождаться утра чтобы посетить меня в урочный час. Тот, однако не был болен и пожелал рассказать мне о том, что же произошло с моим предшественником - он то ли знал, что меня волнует этот вопрос, то ли просто решил таким образом отблагодарить меня за доброе к нему отношение.
-Слушай, док, - хрипло говорил Исая, - последние дни старый Джон не вылезал из своих книг. Всё искал там что-то. А по ночам борматал. И чёрт меня подери, если иногда мы с ребятами не слышали ещё чей-то голос помимо джекова. И этот голос пугал нас до икоты. Я так думаю, это голос чёрта, если не кого похуже. Все об этом знали, но ни боцману, ни капитану не говорили - те решили бы, что мы спятили. Да мы и сами себе не верили - ну откуда в наш просвещенный век взяться чертям, хе-хе… - Исая не то хихикнул, не то кашлянул. - А как-то ночью Джон как заорёт! Мы всей толпой сюда, в твою каюту. Первым забежал Кол. И стоит в дверях. Стоит и хрипит, вроде как висельник. Мы его отталкиваем, а там… - Исая переглотнул - док лежит. Разорванный пополам как селедка. Мертвее мертвого. А в комнате кроме него - ни души. И… ни единой капельки крови, точно испарилась вся. Тёмное в общем дело… Дока-то мы похоронили. А Кол с той поры вроде как ума лишился. Никого не узнавал, ему что ни скажи - а он в ответ всё про какого-то козлищу с тысячью младых, да про “азатот”, что бы это ни означало… Списали мы его на берег в ближайшем порту. Пристроили в трактир посуду мыть, это у него кое-как получалось - не помрет с голоду, бедняга…
Свет лучины едва освещал усталое, словно мгновенно состарившееся лицо Исаи. Я молчал, пораженный этой коротко рассказаной и от того ещё более ужасной историей. Внезапно кто-то шагнул в каюту. В свете лучины я с трудом разобрал искаженное злостью лицо боцмана. Тот ухватил за шиворот Исаю и, шёпотом бранясь, выволок того прочь из каюты. После чего вновь вошел в каюту и все так же шепотом сказал, что матросы более не будут беспокоить меня по ночам своими “идиотскими россказнями”, и покинул меня, затворив за собой дверь. После вышеперечисленных событий мне было трудно уснуть и почти до самого утра я пребывал в тревожных мыслях. Не то, чтобы я поверил в этот чудовищный рассказ, но с другой стороны у благодарного мне матроса не было никаких причин запугивать меня. Наконец мне удалось уснуть, но и сон не принес мне облегчения - во сне я блуждал во тьме, слыша за спиной какие-то скрежещущие звуки и обоняя серный смрад. Утром я чувствовал себя совершенно разбитым.
С того дня я начал проявлять вполне, как мне казалось, справедливый интерес к оккультным знаниям, сокрытым в книгах. Что же там искал доктор Джон? Наконец, в одной из глав Аль-Азиф я нашел сведения о странных и нечестивых обрядах, могущих не только исцелить любые раны, но и, кажется, даже оживить умерших! Трудно сказать, верил ли я в эти заклинания или нет, но книга определенно захватывала все большую толику моего внимания и вот уже я ловил себя на мысли что весь свой досуг я провожу в чтении этой странной книги. В глубине души я жаждал возможности проверить полученные знания на практике. И вот, жестокая судьба предоставила мне такой шанс.
В тот день мы проходили через один из проливов, позволяющих значительно сократить путь - иначе пришлось бы делать весьма значительный крюк по области моря со сложной лоцией. Фарватер пролива не содержал подводных скал, однако же над нами тяготела иная опасность: разбойники. Даже мой романтичный ум не мог бы назвать этих бедных, голодных оборванцев пиратами, но ради добычи они были готовы на всё, что правда то правда. Экипаж хорошо знал о возможной опасности и потому был вооружен, чего в ином месте не допускалось бы. И верно: когда мы оставили позади примерно половину пути сквозь пролив, от скал отделились две точки. Скоро они превратились в две обшарпанные шлюпки, до отказа набитые головорезами, размахивающими тесаками, а некоторые и пистолями (по всей видимости, самодельными). Мне было предложено отправиться в трюм и переждать опасность там. Хоть и не сразу, я согласился. С одной стороны, мне не хотелось пасовать перед угрозой, но с другой трезвый ум подсказывал, что в бою от меня будет маловато толку - последний раз я стрелял из древнего мушкета моего университетского товарища, а сабли и вовсе не держал в руках. Сидя в своей каюте, я прислушивался к звукам, доносящимся сверху. Слышались громкие команды. Вскоре загремели выстрелы. Чуть позже они стали раздаваться реже, зато послышался звон металла - что означало начало рукопашного боя. Постепенно шум стихал. Наконец, прогремел последний выстрел и стало значительно тише. Я навострил свой слух, ожидая дальнейшего развития событий. Раздался топот ног, бегущих вниз по лестице. Не задумываясь, я схватил скальпель, готовый продать свою жизнь подороже. Дверь моей каюты распахнулась. Четверо матросов внесли окровавленного капитана. Тот еле дышал. Матросы уложили его на кушетку лазарета и стояли, не зная что делать дальше. Капитан с видимым трудом разомкнул губы и не сказал, но прохрипел:
-Идите на палубу, ребята. Посмотрите кому ещё нужна помощь.
И, когда матросы поспешили выполнить приказ, обратился уже ко мне:
-Теперь ваш ход, доктор. Я в полном вашем распоряжении.
Этот сильный человек даже попытался улыбнуться, но улыбка получилось более похожей на судорогу.
Я расстегнул мундир, после чего, используя скальпель, который всё ещё сжимал в правой руке, рассек нательную рубаху на груди капитана. Откинув лоскуты в стороны, я увидел ужасающую рану в правой части груди. Огромная пистолетная пуля пробила грудную клетку, расколола рёбра и фактически уничтожила правое лёгкое. Кровь заполняла рану почти до краев. Поражало, что капитан был всё ещё жив.
-Так как, вы поставите меня на ноги, док? - прохрипел он… и затих. Грудь его больше не вздымалась, а кровь не булькала в разверстой ране. Этот сильный и добрый человек был мертв, хотя всего несколько минут назад сражался как лев. Чудовищная несправедливость ситуации и моя беспредельная признательность к сэру Вуду определила дальнейшее. Я понимал, что медицина бессильна помочь ему, но ведь оставался и иной способ. Глубоко вздохнув, я приступил к обряду. Не буду приводить здесь его описания, не желая вредить рассудку читателя, кроме того желающие могут попытаться раздобыть экземпляр Некрономикона в библиотеке Мискатоникского университета, если, конечно, смогут доказать необходимость этого её строгим библиотекарям. Когда я закончил читать отвратительные слова заклятия, ничего не изменилось. Капитан всё так же лежал бездыханный. Я накрыл его бедное тело простыней и усталый, опустошенный сел на стул, глядя в одну точку. Прошло не менее четверти часа. Я поднялся со стула чтобы сообщить команде о смерти капитана и был уже у двери, когда услышал ЗВУК. Протяжный, хриплый вздох. Я замер, словно громом пораженный. Когда я набрался смелости оглянуться, капитан сидел на столе и застегивал нижнюю пуговицу мундира. Я успел заметить рану. В ней больше не было ни капли крови, но обломки ребер все так же торчали и вместо лёгкого по-прежнему виднелись жалкие лохмотье. Этот факт ничуть не помешал капитану закончить застегивать мундир и встать с кушетки. Он подошёл ко мне. Сердце моё забилось чаще, а потом словно замерло. Капитан наклонился и, когда его глаза оказались напротив моих, положил мне руку на плечо и произнес:
-Спасибо вам, доктор. Я не жалею, что нанял вас - вы сослужили мне поистине беспримерную службу. Вы будете достойно награждены.
И в голосе его не было ничего от голоса прежнего капитана. Тембр остался прежним, но он говорил то быстрее, то медленнее, словно человеческий язык был ему в новинку. К тому же он неприятно шипел на звуке “с”, произнеся “ссспасибо”, “вассс”, “сссслужбу”. Сказав так, капитан покинул каюту, тяжело ступая и пошатываясь. Я же остался наедине с самыми ужасными мыслями. Конечно, я был рад, что наш капитан снова жив, но очень уж он был непохож на прежнего себя. К тому же ужасная рана осталась на месте и неясно было чего от нее ждать. До рассвета мне не удалось сомкнуть глаз. А наутро капитан собрал всю команду на палубе. (Тут я должен сказать, что отбиться от нападавших удалось практически без урона - лишь несколько человек получили незначительные царапины. Нападавшие же потеряли троих убитыми - а остальные обратились в бегство, получив столь организованный отпор). На построении капитан объявил команде благодарность за отличную службу, особенно отметив мою “своевременную и высокопрофессиональную помощь”, благодаря которой он был жив и здоров. Шагал он уже почти без хромоты, голос звучал совсем как прежде, но я вряд ли мог заставить себя подойти к этому человеку без крайней необходимости, хотя, казалось бы, должен был бы быть счастлив такому исходу своего странного опыта. В завершении своей речи он, как бы между прочим, отметил, что курс наш меняется. Мы должны теперь отправиться в совершенно иное место, расположенное вдали от торговых путей, да и вообще от какой-либо суши. Команда была отлично вышколена и ни звуком не выказала протеста, но было видно как они изумлены происходящим. Так начался наш путь в неизвестность.
Так как мы не имели возможности пополнить запасы пищи и воды, наши порции становились всё меньше и меньше. Ночью меня терзали кошмары, которые не забывались и днем. Огромный город, частично расположенный над водой, а частично затопленный, где жили люди с головами рыб и жаб, в центре которого возвышалась огромная башня, а может быть обелиск, высеченный из блестящего черного камня, служащий, очевидно, объектом их поклонения. Земноводные люди были высоко развиты - во снах мне явилось немало подробностей их быта, в котором место находилось и книгам - их роль исполняли золотистые тонкие таблички, испещренные неведомыми письменами (позднее я нашел похожие на страницах Некрономикона), и сложным механизмам, используемым при строительстве, а также в медицинских и прочих целях. Было и искусство, суть которого я не берусь понять, могу лишь описать свое видение: в огромном пустом здании без окон собиралось множество земноводных и они садились прямо на пол, образуя неправильную, но безусловно подчиненную некой гармонии фигуру. Несколько из них вставали и начинали издавать странный зуд. Позднее к ним присоединялись остальные, зудя уже другим тембром. Скоро эта какофония достигала такой разрушительной мощи, что я просыпался с бешено колотящимся сердцем. Одним словом, это была достаточно развитая во всех отношениях цивилизация. Но самый вид этих существ и их построек вызывал у меня совершенно животный ужас, помноженный на отвращение. Этим существам не должно было быть места в нашем грешном мире, само их существование оскорбляло весь род человеческий и его Создателя. Самое же ужасное было в том, что не все эти твари родились такими, некоторые из них когда-то были людьми, но что-то изменило их, лишив как человеческой внешности, так и человеческого рассудка...
Мы редко видели капитана, практически всё время он проводил в своей каюте, принимая пищу там же. Какой бы крепкой не была дисциплина на корабле, неминуемо назревал бунт. Голод на протяжении долгого времени способен убить всё лучшее в людях, постепенно превращая их в злобных и опасных зверей. Однажды вечером после очередного скудного, едва запитого глотком воды, капитан собрал всех нас вновь. Он сообщил нам, что цель нашего плавания очень близка и уже завтра наш путь будет завершен. Также он сказал, что всех нас ждёт великая награда, глядя при этом на меня, намекая на то, что моя награда будет ещё более великой. Волнение охватило всех нас. Мы ликовали и от того, что тяжкий наш путь близок к финалу и от того, что капитан не подвел нас. Впервые за много ночей я спал сладко и без снов. На следующее утро я встал в отличном настроении и поспешил на палубу. Какой же был мой ужас, когда на горизонте я узрел знакомый по своим снам блестящий обелиск… Я не сдержал крик ужаса. Что за награда ждет нас? Превращение в ужасных тварей? Или же мне в порядке исключения будет дарована смерть - но смерть в моем собственном теле? Я кричал как безумец, бегая от одного члена команды к другому. Но никто не слышал меня. Все улыбались, исполняя свои обязанности, словно меня не было рядом. А самое ужасное, что взгляд их глаз напоминал теперь не человеческий, но взгляд земноводных тварей. Я хотел говорить с капитаном, но тот немедленно кликнул матросов и те с великими предосторожностями оттащили меня в трюм и заперли в моей каюте. Всё что мне осталось это писать эти строки и ждать своей участи. Я слишком хорошо себя знаю и потому уверен, что не решусь на самоубийство при помощи скальпеля или иного медицинского инструмента, а пистолета у меня нет. А потому всё что я могу сделать - это предостеречь читающего (если такой вдруг найдется) от любых опытов, связанных с древней магией. Каким бы благородным и безотлагательным ни был повод, опыт этот не принесет ничего кроме ещё более ужасных бед.
Записал корабельный врач “Колумба”, человек, Деррек Стабинс.
