- Пожалуй, я всё-таки боюсь. Не того, что будет после, если оно вообще будет, не боли, а самой этой штуки. Не хочу ее видеть.

Голос Учительницы негромко звучал на травяной полянке в северной части парка. Кроме их троих, людей здесь почти не было. Несколько парочек у озера, передающиеся жадным любовным ласкам, старики, собравшиеся в кучку у давно перевёрнутого лотка с фруктами, да одинокие фигуры, словно статуи застывающие на дорожках. Они поднимали головы, чтобы посмотреть вверх, а потом продолжали шагать дальше, до следующей остановки.

- Мой старший сын попрощался со мной коротким сообщением. Думаю, он отправил пулю себе в висок, - ни к кому ее обращаясь, сказал Винодел.

- Это смело, - ответил ему Брокер, - смело, но глупо.

- Да, наверное.

Они лежали на земле, образуя трехлучевую звезду. Их головы почти соприкасались друг с другом и все слова были хорошо слышны, не смотря на непрекращающиеся вопли, стрельбу, взрывы и завывания сирен.

Яркая беззвучная вспышка загорелась над ними где-то на западе. Уже не первая. Там находился аэропорт и самолёты, теперь никем не контролируемые, снова и снова врезались друг в друга. Это зрелище чем-то напоминало вспыхивающую карту в руках фокусника. Только после того, как исчезал огонь, не появлялась роза или маленькая птичка. Только падающие на землю обломки.

- Даже последний ужин не задался. Я ел чертов капустный салат, когда увидел новости, - посетовал Брокер.

Он криво улыбнулся, прочистил горло и продолжил после паузы.

- Но, если честно, не хочу провести последние моменты с полыхающим от изжоги желудком.

- У меня был печеночный паштет с пастой. Но сейчас не испытываю от этого никакого удовольствия. Так что можешь не расстраиваться.

Винодел недовольно завозился. Маленькая кочка упиралась ему в поясницу, и он никак не мог найти удобное положение.

- А у вас что? - Брокер легонько качнул головой в левую от себя сторону.

- Сырная запеканка, - на выдохе отозвалась Учительница, - я забыла еду дома, и муж привез мне пакет уже довольно поздно. Я пообедала курицей с лапшой, а на вечер осталась запеканка.

- Его тоже уже не стало?

- Да. Вылетел на машине с обрыва. Он любил свой порш.

Учительница глубоко вздохнула. Ее обнаженная грудь поднялась и плавно опустилась. Женщина лежала голой и ее явно не беспокоили ни вопрос приличий, ни холодная земля под лопатками.

Рухнул ещё один самолёт. На этот раз горящие куски металла обрушились на жилой квартал. Полыхнуло где-то на пересечении тридцать второй улицы и Сансет, но кому было до этого дело? Ни пожарные, ни скорая, ни полиция не приедут. Все депо пусты, полицейские участки сами похожи на разоренные и выгоревшие изнутри ульи, а больницы были первыми жертвами человеческого психоза.

- А я ничего не чувствую, - пожаловался Брокер, - даже радости, что больше не вернусь в свой офис и не увижу босса-ублюдка. Ничего.

- Кажется, это называется выгорание, - поддержал беседу Винодел, - психиатр точно бы посоветовал поехать в отпуск. Я однажды был на Фиджи. Такая скука, лучше бы во Флориду к теще слетал.

Учительница хохотнула.

- Нет, серьезно. Вы были во Флориде? Это одно из лучших мест на земле. Если бы не уровень преступности, как в где-нибудь в Бразилии, был бы настоящий рай.

- Моя двоюродная сестра родилась там, и сейчас сидит за торговлю наркотиками.

- Уже наверное не сидит.

Брокер пожал плечами.

По улицам бегали люди в тюремных робах. Некоторые даже с номерами на спинах, что говорило об их особой опасности и строгом режиме содержания до сегодняшнего дня. Но сейчас и это уже никого не волновало.

- Почему мы не напились?

Этот вопрос прозвучал как-то совсем ненужно и на него не нашлось ответа.

За особенно громким вожделенным стоном от озера раздался громоподобный выстрел. Секунда. И еще один. Воронье карканье пронеслось над невысокими деревцами, высаженными экоактивистами в прошлом году и еще толком не прижившихся на новом месте. Сейчас казалось, что с того момента прошла уже целая вечность.

Винодел смотрел на небо почти не моргая. Он был уже не молод и привык к ощущению тяжелых век, под которые будто насыпали песка. Его взгляд зацепился за внезапно возникшую фиолетово-розовую точку чуть выше линии горизонта, рассеченной крышами небоскребов. Точка неторопливо увеличивалась в размерах и приобретала пунцовые разгорающиеся щупальца, жадно тянущиеся в разны сторону. Винодел шумно втянул в себя воздух, поднял руку и опустил ладонь на глаза Учительницы.

- Удивительно хороший урожай изабеллы был в этом году, - на выдохе проговорил он.

- Вино получится крепким? - дрожащими губами спросила Учительница.

- Крепким, но очень вкусным.

Мужчина мечтательно облизнулся, не отводя взгляда от ослепительной огненной кометы, в которую всего за несколько секунд превратилась маленькая точка.

Блики солнца пробиваются сквозь ветви деревьев, падают мне на лицо. Я , закинув руки за голову, лежу прямо на лесной подстилке из сосновых иголок, и зажмурив глаза слушаю, вдыхаю, впитываю жизнь вокруг меня. Плечи ещё саднит от тяжести кузовка, богато грибов домой принесу, бабушка будет довольна, хоть и поворчит, что опять не по силам набрала.

Солнце поднялось уже высоко, вздыхая, поднимаюсь, и направляюсь к дому, на ходу выбирая хвоинки из косы. У самой избы ускоряю шаг— через открытое оконце слышу напевные слова, те самые— бабушка замешивает опару, творит хлеб. Опять меня не дождалась.

В избе полумрак, после ярких солнечных лучей глазам необвычно, киваю приветственно и тихонько ставлю кузовок на лавку. Теперь сбегать за холодной водой и сгрузить в неё грибы.

—... да и ты, хлеб-батюшка, возьмёшь крепкость колоса, да землицы силушку, да из крыницы от ключевой водицы... — льются слова, стоит у стола дежа, правильная, чётная, споро работают руки, белеет всегда чистый передник с червоной вышивкой по краю, и я присаживаюсь на край лавки, будто бы передохнуть, а на самом деле не хочу сейчас никуда убегать. Дивно, с малых годов я любила подлезть бабушке под руку, когда она заговаривала только ей понятное волшебство— хлеб ли, отвар, скотину хворую, больной зуб. Та, поначалу, отмахивалась от несмышлёной— рано ещё, что разумеет— да я, мать сказывала, такой крик поднимала, что махнули на меня рукой, пусть сидит, смотрит, слушает.

Так и повелось, что слова правильные как сами по себе в голове всплывают, когда нужно. Я и куклам те слова пела, и кошку пыталась лечить, только она убегала отчего-то.

Позже, дождавшись бабушку, ношу воду и поливаю огород, брызгая себе на босые ноги. Солнце клонится к лесу, но воздух ещё не остыл, душно. Сейчас бы искупаться.

— Ба, а когда на речку пойдём?

— Потерпи, шустрая, нельзя сейчас на речку, до гром-дня нельзя. Вот пройдёт гром-день, громовик маланками всю нечисть из воды выгонит, напалохает, тогда и накупаешься. А пока иди в бане холодненькой ополоснись.

Ещё позже, когда белая слепая ночь укрывает землю, зарываюсь в нагретые за день на солнцепёке простыни, слушаю кузнечиков и какие-то потрескивания за окном. Бабушка давно спит за своим пологом. Теперь она засыпает очень рано, но и просыпается на ранней заре, когда сон должен быть самым сладким. Долго ворочается, вздыхает, и с третьими петухами уже на ногах— мало ли дел в своей хате?

Пора бы уснуть и мне, завтра на зорьке идём собирать травы-зёлки в лес, именно сейчас, на русалочьей неделе, они берут у земли наибольшую силу, славные получатся зелья, больше монет заплатят покупатели и я куплю себе на осенней ярмарке те красные сапожки... Явь путается и про сапожки я додумываю уже во сне.

Сел в нексию сзади, минуты три прислушивался . А дальше любезнейшему Шахрому пришлось выслушать "модный приговор" Правый передний подшипник ступицы ,ролик приводного ремня, датчик положения распредвала . Все это попало в категорию "снимите это немедленно" Узбек подтвердил что левый подшипник передней ступицы недавно менял ,и ставил китайский ДПРВ .

Могу ли я не до*бывать таксистов ? Волевым усилием могу себя заставить. Однако Шахром получил консультацию и напоминание об обслуживании своего модернизированного кадета родом из 1983го, узбекский кузов которого ,после 150000км отрабатывает больше неровностей чем подвеска. Ну и я получил копеечку скила и статистических данных.