В продолжение к этой теме

До появления томографов работать нейрохирургом было интереснее, но тяжелее.
А нейрохирургическим больным - не интересно было, а страшно.
До сих пор удивляюсь, как они нам тогда верили и соглашались на все наши диагностические коврижки и операции!

Один молодой мужчина упорно лечился у психиатров. Раз в 3-4 месяца случались у него приступы безудержного бешенства: без всякой причины вдруг начинал всё вокруг себя ломать, бить и крушить. Порою в доме не оставалось ни одной целой вещи.
Вне приступов это был добрейший человек. Приступы эти, он сам – не помнил.

Сейчас я уже забыл все обстоятельства его появления у нас в нейрохирургии.
Вероятнее всего Генрих «надыбал» что-то на глазном дне или рентгенологи нашли какие-то изменения в костях черепа.
Осмотрели мы его в отделении, определились со стороной поражения головного мозга и запланировали на определённый день ангиографию- исследование сосудов головного мозга. По изменению пробега сосудов мозга можно судить о наличии объёмного процесса в нём. (Саму опухоль не видно, но видно, как она смещает сосуды).
А утром того дня, когда его должны были везти на обследование, больной выдал этот приступ!
Слышим - шум в его палате, грохот, звон битого стекла.
Побежали всем колхозом усмирять припадочного.
Парень был крепкий. С большим трудом и безвозвратными потерями в виде рваных халатов, нам удалось его повалить и принайтовить к каталке.
Тут уже процедурная сестра приступила к нему со шприцом, полным дурью. Наложила жгут на плечо и стала обрабатывать локтевой сгиб спиртом.
Тогда- то парень стал озираться по сторонам и кого- то искать глазами. Выбрал взглядом меня и сказал с горечью и разочарованием:
- Эх, вы!

Потом подействовали введённые препараты и парень уснул.
Повезли его в рентгеноперационную.
А ангиография пошла не так!
Кое- как после повторных введений контраста мы всё-таки нашли огромную опухоль правой лобно-височной области головного мозга
Тут же взяли его в операционную. На операции – массивная кровопотеря, отёк мозга. После операции – три дня в коме на ИВЛ.
На четвёртый день – умер.
«Эх вы!» - стало его «последним словом».

Чёрт его знает, почему он именно ко мне с ним обратился. Я не был его лечащим врачом, в его усмирении участвовал не активнее всех остальных (нас там было человек семь).

Пожалуй, это единственное последнее слово умирающего, которое я запомнил.

Умирают много, но слов особенных никто не говорит.
Многие поступают к нам уже без сознания. У многих – афазия и они ничего сказать не могут.
Многие говорят что-то, но, поди, вспомни потом, что он сказал последним! Поговоришь вечером о том, о сём, а утром докладывают – умер.
С некоторыми поговоришь о предстоящей операции и спросишь в конце:
- Значит, на операцию вы согласны?
- Согласен,- отвечает больной.- Вы уж там как-нибудь поаккуратнее, пожалуйста.

И это, зачастую, и бывают его последние слова, услышанные мною.

Родственники мои почти все умирали в моём присутствии. И никаких последних слов!
Возможно всё дело - в медикаментах: желая облегчить участь и себе и больному, вводим мы массу седативных препаратов.
Так, во сне, больной и умирает. А какие слова скажешь под наркозом?