Мой жизненный путь тернист и опасен, его освещают тысячи лампад, хаотично разбросанных в пустыне моего дня. Я знаю, что приду туда, где не был, и не буду там долго оставаться, пока я способен идти, пока мои ткани питает кислород, пока мой мозг питают мысли торопливые, ждущие и выныривающие из подсознания в сознание, и часто не найдя опоры ныряющие обратно.

Я чувствую движение воздуха, когда маленькая муха жужжит в другом конце комнаты. Ветерок обдувает меня и неспешно погружает в пучину забытья, где те, что выныривают, выныривают все чаще, не прячась обратно излишне быстро. Я беру лопату и рою в земле выход, и понимаю, что есть вход, и бросаю лопату, и иду искать его, как он бы искал меня, будь я ему нужен.
Он прячется от меня, только в пучине я отыщу его. Ощущаю снова, что его может и не быть, ведь не всякий выход подразумевает вход. Так легче. Рыть легче.

Эта мысль взяла мое тело за крохотную ниточку и потянула за собой рыть выход, но я вцепился твердыми зубами в пучину и гнал ее от себя, выбрасывая в воздух колени. Она отпустила меня и ушла за веревкой, а я побежал, спотыкаясь о рытвины и падая в помойные ямы. А белые одежды все больше пачкались, и шли навстречу черные, предлагали черные, но я просил серые, равномерно серые, а не те, что на мне сейчас — местами серые, местами белые, местами черные.

Кто-то спросил меня — зачем тебе серые? Я присмотрелся к нему. Это был я. А он продолжал — какая разница какого цветатвоя одежда, ведь все мы умрем и ты тоже. Я ответил ему надрывно, горячей слюной брызжа, что есть разница, что не все так сложно как кажется, и не все так просто как хотелось бы. А он углубился, и интересовался надменно, губы выпятив, есть ли разница, что есть разница или нет ее, и что вообще здесь важно, если все равно все разлетится, слетится и хлопнет заново.

Я устал с ним спорить, поняв, что лежу в яме с помоями. А он стоит на вершине опрятный, но цвета непонятного, но не серого. Я напряг воображение и помои заблагоухали, и выгнулась яма, а вершина провалилась, и он на дне, а я полетел искать вход, но мысль спешила за мной, норовя утянуть за собой.

Я расправил пурпурные крылья и полетел навстречу новому дню. Но вдруг кто-то опутал зарю колючей проволокой, повесил лампаду над своей головой и на небольшом кусочке папируса нарисовал тернистый путь.