«Вэлли» — тюрьма для женщин, которая находится в Чоучилле (Калифорния, США). Она была открыта в 1995 году, и на сегодняшний день там отбывает наказание более двух с половиной тысяч заключённых. Несмотря на строгий режим, в «Вэлли» также содержатся беременные и инвалиды.

Сай Уильямс: Как-то я вникал в истории мужчин, ожидающих смертной казни, и случайно наткнулся на сайт знакомств для заключённых. Там было огромное количество женских профилей, даже больше, чем мужских. Женщины указывали дату освобождения и, что интересно, обсуждали там что угодно, но только не жизнь за решёткой. Я написал несколько писем, прежде чем выбрал, какую тюрьму посетить. Пообщавшись с заключёнными из разных тюрем, я решил, что отправлюсь в «Вэлли».

Я совершенно не знал, чего ожидать. Не знал, как на меня отреагируют, и даже представить не мог, как в подобной ситуации реагировал бы сам. Почему-то я был уверен, что женщины не захотят фотографироваться, но всё оказалось иначе. Каждая из них не просто хотела, чтобы её сфотографировали, она хотела, чтобы её выслушали.

В «Вэлли» можно насмотреться разных историй. Так, мне очень запомнилась женщина, которая жаловалась на ком в груди. Государство обещало обследовать её через четыре месяца, однако она не дожила ни до обследования, ни до того, как были опубликованы её фотографии — её убил рак. Была ещё одна девушка, которую приговорили к двадцати годам только потому, что у неё не было адвоката. Её преступление влекло за собой от силы испытательный срок. В «Вэлли» много тех, кому просто не повезло: они оказались не в том месте, не в то время и не в той компании.

В первую очередь я стараюсь не судить. И призываю каждого не судить. В этой серии я в каждом портрете пытался передать достоинство человека, независимо от того, что он сделал. Мы все ошибаемся, но от этого не перестаём быть людьми.

… Такого адреса на листочке вызовов я еще не видел. Вопросов добавил еще Старший врач смены. Стоя у «Аквариума», он мял в пальцах незажженную сигарету. Очень серьезным взглядом, без привычного прищура и ехидства, проводил путь клочка дешевенькой бумаги от диспетчера под зажим на моей папке.

- Извини, что нарушаю очередность. Вызов срочный. Но… «шоки» заняты, а …

Тут он выдал нечто совершенно невообразимое…

-… А там …это… в общем увидишь сам. Баб я туда послать не могу!..

Я проглотил возмущение и молчком потопал в гараж.

«Городская свалка. Южный сектор. Там встретят…» Выпученные глаза водителя тоже энтузиазма не добавили. Ехали молча. Только подъезжая к «адресу», когда «уютный летний бриз», напоенный ароматами летней кучи мусора проехался в полной мере по нашему обонянию, водила обреченно выдал что-то об уникальных анатомических особенностях жителей города.

Нас встречали. Двое работяг, в немыслимого цвета робах, и водитель мусоровоза, молча, дымили ядерной махоркой. Где-то сзади квакнула сирена милицейского уазика. «Джентелеменский клуб» в сборе. Выездное заседание номер «мильен тысяч пятьсот первое» торжественно объявляется открытым. Белый халат «3-й свежести» смотрелся абсурдно, нереально чисто и неуместно в королевстве помоев и хлама. На какое-то время постарался отвлечься, разглядывая довольных жизнью ворон, и удерживая силой воли на месте, сожранный недавно бутерброд.

- Чем порадуете, компрачикосы?

Один из работяг, все также молча, показал рукой куда-то в сторону.

Неподалеку, в груде пестрого мусора лежала здоровенная грязная псина. «Совсем охренели!!! Для собаки вызвали. Нашли ветеринара… доктор Айболит, мля…»

Тут до меня доходит, что все молчат. Как-то очень странно. Напряженно. Делаю несколько шагов по направлению к собаке. На грязно-серой морде появляется ослепительно-белая полоска зубов и раздается низкое утробное рычание. Но это меня уже не занимает. Я смотрю и с трудом удерживаю рвущийся изнутри вопль... между собачьими лапами, у поджатого брюха с оттянутыми сосцами лежит человеческий младенец. Новорожденный. Живой. Он не плачет, только беззвучно раскрывает рот. Слабо шевелит голубоватого оттенка ручками с судорожно сжатыми побелевшими кулачками. Он закопан в мусор до половины тела. Точнее, видимо раскопан. Собакой. Щенной сукой. Которая лежит сейчас рядом, согревая ребенка своим тощим телом. Периодически вздрагивая и нервно облизывая его лицо, когда он вновь открывает рот. Эти кадры вламываются мне в голову по очереди, раскаленными гвоздями. Сзади громко топая и сопя, появляются два милиционера. Один, увидев всю картину, багровеет лицом и начинает царапать кобуру, хватая судорожно воздух.

- ………..Она его что, ест??!!! Да, я ее сейчас!!! …

-… Подожди! Она ж его не трогает, вон смотри... Греет!...

Я приближаюсь и присаживаюсь на корточки. Не хочется орать, не хочется кидаться чем-то в собаку. Нужно забрать ребенка. Но как доказать собаке, как убедить ее, что я, человек, не наврежу этому детенышу. Как ей поверить тварям, что закапывают своих детей в помойку. Живыми.

Презрение. Ярость. Жалость… Скорбь.

Вот, что я увидел в карих собачьих глазах.

По-крабьи, боком приближаюсь к ребенку. Краем глаза держу в поле зрения задние лапы собаки. Если подожмет для прыжка, хоть успею прикрыть лицо или увернуться. Протягиваю руку к ребенку. Ворчание нарастает. Продолжая глухо рычать, собака морщит нос, показывая мне ослепительный частокол молодых клыков, и … кладет свою голову на ребенка. Накрывая его и оберегая от прикосновения. Я медленно начинаю разгребать мусор вокруг тельца. Низкое рычание сопровождает все мои манипуляции. Так, наверное, работают саперы, обезвреживая мины. Собака глаз не сводит с моих рук. Не могу проглотить ком, возникший в горле.

- … Собачка! Собачка… на-на-на, милая.. На, возьми !...

В какую-то мятую плошку водитель мусоровоза льет из термоса молоко. Очередное чудо.

Словно извиняясь перед остальными, поясняет: «…Язва у меня. Вот жинка термосок и снаряжает…». Собака вскидывает голову, почуяв угощение, и внезапно шумно сглатывает набежавшую слюну.

-… Иди собачка !... Иди, моя хорошая… иди, попей молочка…

Еще раз, внимательно проследив за моими плавными движениями, собака встала. Глухо рыкнула, предупреждая. И, прихрамывая, подошла к миске с молоком. Только сейчас стало видно насколько она худая и изможденная. Инородными телами болтались под втянутым брюхом наполненные соски.

- Щенки у ней видать где-то рядом. Вишь, титьки-то от молока трещат, а сама тощщАя, как вешалка…

Собака жадно хватала молоко, не отводя глаз от меня и младенца. Достаточно было несколько движений, чтобы полностью выкопать ребенка из мусора. Взяв его на руки, я поднялся с колен. Ко мне уже спешил водитель с простыней. Ребенок жив. Обезвожен. Голоден. Но видимых повреждений нет. От роду ему максимум несколько часов. Снова ловлю на себе собачий взгляд. Встречаемся глазами. «Все будет хорошо», - шепчу я себе под нос. В ответ вижу еле заметный качек повисшего хвоста. Ловлю себя на том, что хочется попросить у псины прощения.

- Доктор, вы куда ребенка повезете?

- В 6-ю ДКБ.

- Мы потом туда заедем, протокол подписать.

Старший милиционер, сняв фуражку, вытирает от пота лицо и внезапно, скрипнув зубами, выдает:

- Найти бы эту ссу…, извините, мразь ! Которая ребенка…, ну понимаете…! И грохнуть на этой помойке…

Дослушиваю эту свирепую тираду уже в машине. Водитель аккуратно закрывает за мной дверь, обегает «РАФу» и плавно трогается с места.

Мы едем по городу. Быстро. Молча. Остервенело удерживая в узде эмоции. Не хочется говорить. Хочется орать до немоты и биться головой. «Так нельзя !!! Это невозможно !!! Люди так не должны поступать, если они еще люди…»

Осторожно вылез из машины и быстро прохожу в приемный покой, улавливая на себе удивленные взгляды. Я еще не сказал ни слова, но ко мне обернулись все присутствующие. Тут до меня доходит, как я выгляжу и чем пахну.

- Вы из какой помойки выскочили ?!!... В таком виде и в приемник детской больницы ?!!! Вы что себе позволяете?!!!

Неопределенного возраста медсестра, продолжая накручивать себя визгливыми воплями, начинает извлекаться из-за стола. На ее крики выглядывает из смежной комнаты врач. Видит меня, меняется в лице и тут же понимает, что на руках у меня ребенок. Подскакивает, перехватывает. Мгновенно рядом возникает вихрь халатов. Все.

… Еле перебирая ногами, выползаю на крыльцо. Едем на станцию. Переодеться, помыться, написать карточку вызова.

Забыть бы такое. Навсегда. Да не получается…

(с) Федоров Дмитрий