СВОИ ВАХХАБИТЫ (Вместо предисловия)

Эта статья родилась тогда, когда я сидел напротив симпатичных русских ребят, учащихся одного из колледжей российской системы образования в одном российском городе русской Сибири. Их было, кажется, девять - с виду обычных русских мальчишек, не старше 15-ти лет. Необычным было то, что все они были ваххабитами. Стороннему наблюдателю в это было бы трудно поверить, но именно этим было обусловлено мое присутствие здесь. Образование зашло в тупик.

Их собрали в отдельной аудитории специально для беседы. Разговаривали довольно долго. Во время разговора одного из парней куда-то отослали, он вернулся и деловито сложил в уголок принесенные коврики для намаза. Самый тщедушных из моих собеседников, совсем с виду ребенок, когда узнал, что я был коллегой убитого несколько лет назад в Москве радикальными исламистами священника Даниила Сысоева, за моей спиной отчетливо произнес: «Нужно и этого замочить». Когда я повернулся, поставленная ребром рука у его горла заканчивала демонстрацию того, как это нужно сделать. Я его внимательно рассматривал: у него было наивное лицо… и далеко не наивные глаза, которые он и не думал от меня отвести. Его друзья были с ним очевидно солидарны. Такие с виду вполне милые дети, окончившие свои детские игры в неигровом ваххабизме и с недетской усидчивостью наглядно, с вызовом, выполняющие все его строгие предписания. Даже в условиях учебного заведения…

Их небольшое сплоченное сообщество однозначно доминировало над обычным детским коллективом колледжа. Их явно боялись, и это было одним из аспектов их управляемой стратегии. Наше общение, если его можно так назвать, представляло собой переговоры в разгар войны. Парламентарием был я. Один из них, этнический исламист, внимательно следил за поведением остальных. Но дети все же есть дети и через какое-то время их жестко спаянный искусственной злобой монолит дал небольшие трещины. Пока я по ходу мучительно обдумывал дальнейшую свою «дислокацию», понимая, что возможная мера нашего разговора – чья-то жизнь или смерть, как в аудиторию твердо вошла обычная школьная завуч, и бесцеремонно вырвав меня из их душевного ада (где я уже отчасти профессионально увяз), с комсомольским задором провозгласила: «Но вот и хорошо, что поговорили, мы все живем в большой стране и нужно жить дружно!»… Эта постсоветская утопия была частью некого апокалипсического сценария судеб этих подростков. Я провожал их глазами и думал… сколько стоят эти души?.. и кто заметит их утрату в суете нашего сумбурного мира? Они ушли, снова слившись в управляемую убийственную машину. Когда уходил я, меня почти профессионально «вели». Это было как-то умилительно наблюдать в среде колледжа, трудно пока было смириться с мыслью, что происходящее совсем не «зарница». Я отметил, что в моем «ведении» участвовало уже далеко не девять ребят: серьезно-внимательных смуглых лиц, очевидно контрастирующих с пестро мелькающей средой подростков, было куда больше. В последующих учебных заведениях такие же лица меня уже ожидали.

Я тогда вдруг вспомнил свою школу 70-х годов и вот о чем подумал: здесь ведь все всё понимают, уж точно дети знали куда больше, чем их учителя. И именно в этом была какая-то особая аномалия, потому что в основном это были обычные, советские дети... среди которых учились потенциальные убийцы – ваххабиты, их однокашники. Все ведь знали это, как минимум, из сообщений новостей о терактах. И это действительно так: ваххабизм исповедует философию смерти, уничтожения, выделенную в практическую дисциплину. В определенном смысле весь колледж был в заговоре. Одни готовились убивать, другие искусственно скрывали свое к этому отношение. При этом разумные дети не могли не понимать, что потенциальными жертвами были именно они. Подумалось: «Девочки, наверное, влюбляются в загадочных ваххабитов… а в интернете есть кадры, как их кумиры и учителя отрезают головы «неверным»… а сегодня все дети в интернете...». Ну, в общем, да… хороша образовательная среда.

Статья Уголовного кодекса, предполагающая ответственность за недоносительство, отражает в себе непреложные нормы общечеловеческой морали, и именно школа, по идее, закладывает их в детскую душу. Противление злу – нравственный императив, нет ничего пагубнее для души ребенка обыденное сосуществование с тем, с чем даже частично смиряться никак нельзя. В душах такого детско-юношеского сообщества неизбежно развивается глубинная патология - и в откровенно злых, и в потенциально добрых. И если власти не опомнятся и не выжгут всеми возможными средствами зачатки исламского радикализма из системы образования и воспитания российской молодежи, он выжжет все «разумное, доброе, вечное» из душ наших детей даже там, где им придется просто «наблюдать» его присутствие.

С родителями я отказался разговаривать, многих из их, как я узнал, в целом все устраивало – «не пьют»… «курить бросили». Что ж, свято место пусто не бывает.

Но с моими девятью собеседниками и им подобными пока еще можно и нужно говорить – если есть кому, желание и понимание проблемы. Их нынешнее состояние пока больше не от радикального ислама, а от юношеского радикализма, но, оставленные под губительным авторитетом, – эти подростки станут пушечным мясом. И многие уже стали.

Крайняя озлобленность русских девчонок, принявших ислам, по отношению к своим землякам – была непробиваема. Другие русские девочки полушепотом признавались: «Крестики прячем по пути в школу…»

Справка: ХМАО – Ханты-Мансийский автономный округ Югра, Западная Сибирь, часть Тюменской области, на которую приходится более половины всей нефтедобычи России. По переписям в период с 1939 по 2010 годы около 80 процентов русского населения.

ЛИЧНОСТЬ В ПРИЦЕЛЕ

В течении почти девяти лет я посещаю регион ХМАО по приглашению местных властей в качестве специалиста по проблемам религиозной деструкции, молодежных субкультур и психологических зависимостей. В 2010-12 годах – по поводу массового принятия русскими подростками, учащимися средних учебных заведений, радикального ислама. Десятки часов общения с аудиториями разного профиля – от рабочей среды до учащихся школ, колледжей, педагогов и социальных работников – позволили сделать определенные выводы, при этом наблюдая развитие определенных процессов в многолетней динамике.

Многие города ХМАО (как, к примеру, Мегидон, Лангепас, Ханты-Мансийск) - своего рода образцово-показательные, где социальная и административная работа на сегодня – лучшее из возможного. Взрослые горожане пока еще могут спать спокойно, но, увы, не их юные сограждане – если говорить о быстро набирающей силу проблеме религиозного экстремизма и этносепаратизма. Именно дети, подростки, в основном учащиеся средних учебных заведений, на фоне некоторого общего благополучия, вошли в первый эшелон борьбы за жизненное пространство, и это может быть для них слишком тяжким грузом.

Аналогичная ситуация практически повсеместна – по всей нефтяной Сибири. Со всех сторон и всеми возможными путями сюда идет радикальный ислам. Время не ограничивает его глобальные притязания, он ведет тотальную «надвременную» войну. Ни законы цивилизованного общества, ни даже сама человеческая жизнь ничего не значат в его фундаментально обоснованной стратегии захвата власти – особой, сакральной, над обществом, государством и главное – над личностью. В прицеле агрессии исламского прозелитизма юная, еще не сформировавшаяся личность. Захватив ее, радикальный ислам обеспечивает себе будущее. И, увы, эта пагубная стратегия успешно реализуется.

Проблема сосуществования исламского и христианского миров, как в России, так и на Западе, сегодня крайне обострена и предельно широко обсуждается в СМИ, Интернете, и потому не имеет смысла останавливаться на ее общих вопросах: ясно – проблема есть, массовые миграции быстро меняют мир. Но если эти проблемы касаются не взрослого, а совсем юного общества – подростков, детей, то здесь требуется совершенно особое внимание и особый же подход.

Сразу оговорюсь: в этой работе нет ни критики ислама, не полемики с ним. Я занимаю вполне взвешенную позицию в данном вопросе, считая, что споры непродуктивны. Религия в принципе призвана сформировать сугубое отношение к ценности жизни, вне зависимости от ее происхождения. Нам жить в одной стране, и мы долго мирно жили в ней. Скоротечные политические и иные метаморфозы изменили и мир, и страну, и людей, но жизнь в принципиально новых условиях, по сути, только начинается. Как начинается, все мы видим – с невиданной по масштабам крови никем не объявленной войны. Но не кровью вымывается генофонд – духовным уродством, утратой молодым поколением тех жизненных смыслов, которыми и определяется человек своего народа, своей земли, Родины. Этот труд имеет целью обнажить ту сторону нашего сосуществования, которая обычно незримо протекает внутри громких внешних событий, но именно она определяет будущее лицо мира. В семейных скандалах обычно не спрашивают мнение детей, а именно их души несут в себе пагубные последствия взрослых конфликтов. Так и в тех катаклизмах, которые потрясают наше общество, мы чаще всего не замечаем самые внимательные глаза, неизбежно впитывающие в себя все взрослое несовершенство. Это глаза детей, подростков, первых жертв любых столкновений человеческого мира. Мы еще не поняли, что проблема религиозного экстремизма, радикального ислама, которая многим кажется еще очень отдаленной, существующей на некой периферии общественной жизни страны, уже в полной мере оказывает свое разрушительное влияние на неоформленные умы и души наших детей, выстраивая их по своим уродливым канонам.

В жизни человеческого общества нет более сложных и многогранных проблем, чем вопросы религиозного и этнического сосуществования. Самые опасные и острые их грани – проекция религиозных воззрений на сферу национальных вопросов и, соответственно, наоборот. Особенно в многонациональном и поликонфессиональном обществе.

Каждая новая генерация эмигрантов считает своей родиной ту страну или регион, где она родилась и выросла. Недавно прозвучавш