Спустя два дня Иоанн, Прохор и Поликарп покинули город, желая посетить остров Родос. На прощание Иоанн потрепал меня по щеке, благословил и сказал загадочную фразу о том, что «Бог избирает самых преданных». Их уход показался нам поспешным, ибо многие ученики и последователи в Иераполе не были извещены, что апостол отправился на юг, и долго потом они приходили к Стахию под покровом ночи, желая встретиться с легендарным учеником.

А еще через день в храме Сабазия случилось необычное происшествие: сдохла ехидна – большой черный змей, обитающий в священном бассейне. Сейчас мы бы посмеялись над неразумными язычниками, но в те далекие годы ложные боги довлели чрезмерно над умами горожан. Поклонение Фригийскому Змею было обширным даже среди иных культов и обычаев, и римская власть вполне благоволила этому. Не буду скрывать, что и моя мать посещала святилище, когда одна из сестер сильно хворала, — неведомые мне силы вдруг отобрали у нее болезнь без следа. Рука моя стыдится описывать праздничные оргии в честь змеиного божества в дни солнцестояния – настолько мерзостны и нечестивы они были. Как оказался прав псалмопевец, говоря «все боги народов – идолы»18 . Неудивительно, что Господь, ужаснувшись, покарал заблудших и свергнул их идола.

Однако Воля Господа ожидала не только ехидну. Утром следующего дня к Стахию прибежал мальчишка и сообщил нам, что Филиппа, Нафанаила и Мариамну схватила городская стража и тащит по городу под крики взбудораженной толпы.

Необычайно встревоженные отправились мы к дому анфипата19 Никанора, чтобы узнать новости, и нашли там жрецов храма, кричащих и плюющихся.

Немного времени заняло, чтобы узнать известие – пошли слухи, что змеюка не сама подохла, а была умерщвлена, и немыслимое преступление возложено жрецами на святых апостолов.

«Отомсти за бесчестие богов наших, — говорили они лукаво, — так как с тех пор, как появились странники эти, в нашем городе запустели алтари великих богов наших, и народ забывает приносить им обычные жертвы; знаменитая наша богиня ехидна погибла, и весь город наполнился беззаконием. Умертви этих волхвов!»

Я не мог не сопоставить яд, уход апостола из города и убиение в святилище. Мой язык онемел, а руки парализовало. Понял я, что своими руками вручил злосчастный сосуд в руки тому, кто виновен в преступлении. Я утешал себя совпадением, но ноги мои подкашивались, и никому не мог рассказать я о своих подозрениях, ибо велики были страх и стыд в моей душе. Кто поверил бы моим словам о коварном Прохоре, ежели я сам покупал яд у торговца, и неизвестно, как бы сложилось дело, если бы я признался в содеянном. Потому в трусости и бессилии молчал я и ужасался происходящему.

Большей сумятицы добавила новость о том, что-де жена анфипата, к слову преданная тайная христианка, принятая впоследствии в нашу общину, яростно встала на защиту обвиненных, так как недавно святой апостол исцелил ее от лихорадки словом Божьим. Слухи о целительном даре Филиппа не были преувеличены, я и сам видел, как приказывал он болезным, стенающим в толпе на площади, вставать и идти именем Господа, и они вставали, изумленно ощупывая свои изнеможенные тела.

Никанор оказался в непростой ситуации, ибо город разделился на две части. Многие жители не были христианами, но мерзкое фригийское божество было им противно, особенно оскорбляло оно последователей солнцеподобного Аполлона.

Однако как свойственно малодушие правителям, когда требуется пойти на переговоры с невежественными фанатиками. И как тот злосчастный префект города Иерусалима, анфипат сдался – объявил он, что дело арестованных должен рассматривать совет жрецов, так как политики не имеют нужды размышлять о святотатствах. Разумеется, ненавистных проповедников тут же приговорили к смертной казни через побитие камнями.

Впрочем, это порой случалось и с иными приходящими пророками, которые пророчествовали чрезмерно и чем-то обижали жителей Иераполя.

Мариамну же решили обложить непомерной податью в пользу храма умерщвленного идола.

Побитие камнями происходило следующим образом. Виновного выводили за пределы города на дорогу, что за Агорой, поворачивали спиной к стене, требовали бежать прочь к Некрополю. И после начиналась охота и соперничество в меткости. Никто бы не смог уйти от толпы с камнями – иногда хватало одного меткого попадания булыжника по затылку, и обреченный падал замертво на дорогу. Куда уж двум старикам было убежать от почуявших развлечение язычников.

Вспоминаю я, что рвался в бой и умолял Стахия дать мне кинжал, чтобы вклиниться в толпу, поражая направо и налево всех обидчиков святых людей, полагая, что только так смогу искупить свою вину.

Однако Стахий удержал меня. Он дал мне указание ждать и полагаться на волю Божью. Я стоял и плакал, повторял про себя «Господи, прости меня», тщетно пытаясь успокоить чувство, съедающее меня изнутри.

Был очень жаркий день без ветра и облаков. Пыль висела над трактом, а толпа жаждала крови…

Филипп же с Нафанаилом не стали бежать, а повернулись лицом к палачам, и Филипп произнес: «Прощаю вас, люди добрые, но неведающие того, что делаете; ежели будем мы вместе входить в Царство Божие, я первый подам вам руку».

И мнилось мне, что смотрел он в тот момент на меня и прощал мою глупость.

Толпа не вняла его слову.

— Бегите, убогие, — завопил знакомый мне мальчишка, прислуживающий жрецам в языческом храме. – Где ваш милосердный бог трусов? – кричали из толпы люди, которым жрецы Сабазия нашептывали слова оскорблений на ухо.

Затем первый камень рассек Нафанаилу бровь, а Филиппу большим куском попало в живот, и упал он на колени. После того меткий бросок ударил старца по лбу, и тот распластался на земле в нелепой мучительной позе, так непохожей на благородную смерть Спасителя. Нафанаил кинулся поднимать старого друга, но град камней заставил отступить и прикрыть лицо руками. Ползком он подобрался к бездыханному Филиппу и заслонил его своей спиной.

Народ улюлюкал, а Стахий крепко держал меня за руку – и я понимал, что время еще не пришло. Что пройдут годы и, может, столетия, прежде чем наша вера воссияет над невежеством язычников и даст свет темным народам в обретении благодати и смирения.

А потом из-за городской стены раздался свист кнутов и лязг сбруи. На тракт, где совершалось побитие, ворвались всадники. Это был десяток легионеров, а во главе его сотник Леонид. Тогда я не знал еще, что пожилой, но весьма крепкий центурион был весьма увлечен делами нашей общины, и состоял ее тайным членом, ибо римским солдатам строжайше запрещалось участвовать в культах и обрядах. Но учение Господа распространялось и среди военного люда. Воистину случилось Божье чудо – легионеры окружили апостолов, и именем императора центурион приказал прекратить травлю.

Как после стало известно мне от наших друзей, жена правителя города оказалась всех нас расторопнее и, предугадав исход событий, отправила весточку к центуриону в форт к югу от города. Леонид немедленно вмешался в происходящее, хотя и рискнул головой своей, приняв участие в судебном приговоре. Уговаривая Никанора и превышая свою власть, он убедил правителя снова взять обвиняемых под стражу до выяснения некоторых обстоятельств.

Культисты же стали роптать, мол, что за странные решения принимает анфипат: то передает правосудие Совету Жрецов, то снова вершит суд именем Императора. Никанор отвечал туманно и невнятно о том, что легат20 не желает повторения событий иудейских, когда бродяги становятся святыми мучениками. Дело могло затянуться, и Леонид оказался бы в неприятном положении, хотя и был он крайне уважаемым центурионом — тем не менее, римские власти старались не вмешиваться в споры между поклонниками разных богов, отдавая такие споры на суд либо анфипата, либо, что еще предпочтительнее, местным общинам и советам жрецов.

Однако печальное известие прекратило вопросы и подозрения, так как святой апостол Филипп преставился на следующую ночь, не вынеся побоев. Смерть его остудила пыл обвинителей, ибо, по мнению их, месть свершилась, и оскорбленные боги были удовлетворены. Нафанаил также жестоко пострадал от казни — он долгое время не мог ходить, и Мариамна ухаживала за ним денно и нощно.

Нафанаил сильно скорбел по своему товарищу. В дни, когда смог вставать и передвигаться, он отправлялся на террасы21 и задумчиво смотрел на долины внизу. Я сопровождал его неоднократно, стараясь, чтобы не попадался он на глаза язычникам, и мы проводили время на белоснежных склонах в беседах об отстраненных вещах. Вряд ли я лучше узнал этого человека, Нафанаил любил пошутить, но о себе говорил неохотно. В дни скорби он был еще менее словоохотлив.

Мое чувство вины не утихало и приводило меня в отчаяние – иногда хотелось мне просто прыгнуть со скалы в долину, на которую набегала вечерняя тень. В один звездный холодный вечер я не выдержал и рассказал апостолу о своих подозрениях насчет змея, Иоанна и Прохора. Я был красноречив и жалок, я стоял пред ним на коленях и умолял простить.

И я вопрошал его:

— Может ли Господь допустить такое, чтобы между братьями, его самыми близкими и любимыми учениками, возникал раздор? Разве имеет смысл ваша вера, если любовь к ближнему так легко рвется взаимными непониманием и несогласием?

Нафанаил же сначала побледнел, выслушав меня. Потом улыбнулся через силу и тихо произнес:

— Дитя мое, мы всего лишь люди. И Учитель понимал, что мы всего лишь люди, — Нафанаил прикрыл глаза, — я думаю, он всегда догадывался, что один из нас отвернется от него, только не знал, кто, и не хотел знать… И он все равно прощал нас, и все равно он шел с нами, веря и надеясь в чистоту наших помыслов.

На мой удивленный взгляд, ибо тогда еще не понимал я смысла его странных слов, он сказал:

— Может быть, для того чтобы мы были честными и добрыми, нам необходимо, чтобы Он всегда шел с нами? Но, возможно, как только отходит он от нас, мы тут же становимся зверями – а если этого не происходит, значит, он все еще рядом.

— Он удалился на небеса! – вскричал я. – Его больше нет! Вы сами рассказывали об этом!

Нафанаил поморщился и посмотрел на мерцающие безмолвные звезды.

— Не скажу тебе наверняка, ушел ли он туда или нет, однако это не имеет значения, если ты хранишь память о нем и любовь к нему в своем сердце. Только так мы можем одолеть тернистый путь. Бывает, что мы теряем его по собственной глупости или страсти, но никогда он не теряет нас. Запомни это и пронеси через всю свою жизнь, данную тебе Господом…

— Но я не понимаю! Виновен ли я? Как жить мне дальше с моим страхом и подозрением? – спросил его я.

— Виноваты лишь мы, — сказал Нафанаил, — может, от гордыни, может, от старости, что пригибает нас к земле, а возможно, мы не так умны, как хотелось бы нашему Учителю. Но мы не только несем свет и истину, но также и смущаем умы, ибо какими бы праведниками мы не были, поведение наше не образец для подражания. Мне очень жаль, что ты стал свидетелем наших прений.

— Не беспокойся об этом, дитя, — он взлохматил мне волосы точно так же, как это делал Иоанн, — случилось лишь досадное совпадение, наполненное трагедией и горечью. Я уверен, что брат мой Боанергес не имеет отношения к произошедшему и раб его, весьма исполнительный человек, не замышлял против нас зла. Иди с миром и не тревожься понапрасну. Мы все в руках Господа, и лишь ему решать, когда наступит наш час.

В ту ночь я впервые спокойно спал…

После того, как здоровье его окрепло, Нафанаил пришел к Стахию и сказал:

— Нет мне указания, сидеть на месте: завет моего Учителя требует продолжить путь в одиночестве. Как можно дальше я должен уйти, сея семена веры и учения о благой вести. Иногда мы платим слишком высокую цену за будущий мир, но не этого ли мы просили тоже, когда Он умирал за нас, а мы оставили Его одного. Вижу я знак и волю Божью в происходящем: ныне идти мне одному по своей последней дороге.

Он подмигнул мне и сказал еще:

— Добрые люди бывают злыми, лишь пока не обретут в сердце Господа. Во всяком случае, так говорил Учитель, а я по-прежнему хочу ему верить.

После этого Нафанаил и несколько его учеников покинули Иераполь и, говорят, ушел он в далекую страну Албанию22, откуда вестей о нем больше никогда не было.

Филиппа мы похоронили на склоне одного из северных холмов, где никто бы не смог осквернить его последнее пристанище, и лишь несколько избранных знают это место. Ныне доходят до меня удивительные истории, которые повествуют о неведомых мне чудесах, связанные с пребыванием Филиппа в Иераполе в те годы. Рассказывается в историях этих, что с помощью молитвы и ангельского воинства умертвил Филипп богопротивного аспида, что распяли апостолов на кресте вниз головой, и при этом великое знамение произошло в городе, что треснули стены языческих храмов, что дева Мариамна превратилась в столб огненный, а жрецы с анфипатом сгорели в карающем пламени. Не верь этим неумным сочинителям, ибо не думают, что говорят, а некоторые больны головой натурально и выдают фантазии свои за действительное.

Иногда мне кажется, что не свет мы несем в этот мир, а лишь хаос, но потом я осознаю свое малодушие и рьяно молюсь Богу, чтобы дал мне сил и веры, в то, что дело наше истинное, и что усилия наши приведут к благоденствию народов и к миру между ними, и через это спасется человечество, может, еще при нашей с тобой жизни, но может и через сотню лет.

За сим завершаю свое письмо. Я знаю, ты не осерчаешь, друг мой, и не удивишься бредням старого епископа. Царство Божье все ближе, я боюсь и желаю этого. Предо мной прямо сейчас лежит превосходная копия Евангелия, автор которого Святой Иоанн. Но снова сомнения одолевают меня, и снова отчаяние и стыд рвутся наружу, как много десятков лет назад. И такими неискренними кажутся мне вдруг слова Нафанаила. Ибо я по-прежнему вижу, как брат идет на брата, а друг предает друга. В духоте нынешних ночей все больше мнится мне, что Нафанаил, сидя на камнях Иераполя и слушая мои стенания, понял прежде меня о предательстве своего бывшего спутника, друга и брата – Иоанна. И также как и я, он остался жить с червоточиной в своей вере, и лишь поэтому он дал мне наставления – указать мне путь, который сам уже не смог бы пройти. Наставления, в которых сам сомневался. Однако лишь те его слова помню я, и не опускаю руки, продолжая восхвалять молитвами и деяниями такого близкого и такого далекого нашего Всемилостливого Господа…

Видится мне, непростое испытание дал мне Всевышний, и без лукавства надеюсь я, что все деяния мои зачтутся мне, и там, на другой стороне, Святой Филипп узнает меня и подаст мне руку, чтобы лично проводить меня, по-прежнему глупого юнца, к Учителю, пребывающему в вечной Благодати.

Примечания:

18. «Ибо все боги народов — идолы, а Господь небеса сотворил.» (Псалтирь, Псалом 95:5)

19. Правитель города

20. Легаты – посланники Римского императора в провинциях Империи, занимался военными и судебными делами

21. Знаменитые травертиновые террасы в Иераполе (Памукалле).

22. Кавказская Албания – государство в восточном Закавказье, занимавшее часть территории нынешних Азербайджана, Грузии и Дагестана, существовало с 1 в.до н.э. по 9 в. н.э.