vottakbyvaet

Николай Петрович проснулся сегодня в достаточно терпимом к окружающей среде настроении.

Беглый взгляд в окно определил, что солнце светило, ветер дул, а облака были розовые снизу.

Солнце перестало быть бледно-красным, часы сменялись один другим, и день пролетал как и тысячи других дней, ждать чего-то особенного не то что не хотелось, а не было на то оснований.

Часам к четырем по полудню, во время заваривания очередной порции кофия противно брякнул телефон, ну, то есть уведомил о новом сообщении в зеленой переговорной программке.

Сообщение прислала мать Николая. Не так часто, но тем не менее и не редко НП получал вести из родного города. О погоде, урожае, одноклассниках, пропавшей коше и тд., включая временно окривевшую в схватке с осой собаку.

В сообщении было что-то необычно страшное. В не очень коротком по современным меркам видео, на целую минуту, нелепая и грузная женщина пыталась идти на одной ноге, вторая была подменена протезом. И было видно, что ей неловко, непривычно и неудобно. А еще стыдно. Ее пытался подбодрить голос за кадром – но получалось уж совсем зловеще.

Коля задумался, к чему это? Мотивационное видео про “не сдаваться”?

Рука сама нажала повтор. Раз, потом еще раз.

И вдруг как вспышка: -О, черт! Я знаю ее! Знаю!!!

Он вдруг узнал жену своего брата. Ту, которая танцевала на свадьбе, потом кружила детей, ловко прыгала через камни на реке… Мороз побежал по коже. Тысячи мыслей и воспоминаний вихрем кружились в голове. А ведь мать писала о том, что у нее сахарный диабет. Что ее кладут в больницу. Тысячи километров, несмотря на высокоразвитые коммуникации делают свое дело. Колька, Ромкин брат, так ему и не позвонил узнать, как здоровье у жены.

Стало холодно и противно, как будто в тебя вдруг бросили жабу, ледяную и мерзкую. Жаба прилипла где-то чуть ниже горла, хочешь ее оторвать и швырнуть куда подальше, но не получается.

У каждого человека должен быть друг.

Пусть это будет друг в своем особенном понимании, но тот, кому ты можешь рассказать свою очередную, возможно заунылую историю, а может и свой сокровенный секрет.

И Николай Петрович позвонил. От обычного способа поделиться сокровенным, в захлеб жалуясь на свою непримечательную жизнь, сегодня он разбавил историей про хромую судьбу брата. Это и взаправду тяготило его.

Делиться своим тяжелым впечатлением помешал вибрирующий сигнал у уха.

- Да черт, кому еще чего надо, подумал Николай Петрович, извинившись решил рассмотреть причину беспокойства.

И снова зелененькое сообщение. От старого друга Орлова, некогда лучшего, бесшабашного, интересного, и самого веселого человека на земле.

* голуби умер *

Резануло. Резануло больно и в самое сердце. Стало понятно, что умер Саша Голубин. Саня. Голубец.

Мысленно увидел, как Орлов набирает короткий текст замерзшими пальцами.

Человек, с которым связана целая эпоха, человек-доброта, и просто человек.

Это был человек, с которым Николай уже давно не общался, но когда-то только ему одному смог рассказать самую страшную тайну.

Мгновенно всплыли дни рождения, и дурацкие подарки друг-другу. Картина море с приклеенными сушеными окунями, клубок шерсти и спицы вместо свитера. И то, как выбирали аквариум и золотых рыбок для Маринки.

Николай Петрович налил стакан до краев, выпил, налил еще.

В голове играла музыка двадцатилетней давности, и очень хотелось набрать телефонный номер, как раньше, по памяти, начинающийся на 901.

Взгляд зацепился за черный прямоугольник на столе.

Николай смотрел на него и думал: - Прошу тебя, не звони сегодня. Хватит.

Гуляя со своей старой, слепой собакой в сквере, возле дома,

я случайно увидел как на скамейке сидит женщина очень приличного вида, и пьет из горлышка прозрачной стеклянной бутылки.

Она вообще никого не стеснялась и не боялась осуждения, просто вливала в себя водку, запрокидывая голову со слегка примявшейся укладкой.

Как пьют алкоголики, напоминает то, как будто бензин течет в сухой и ржавый бак автомобиля, давая возможность на короткий миг взреветь старому и изношенному мотору.

Пьяницы - поливают ледяную горку водой, и катятся с удовольствием и гиканьем вниз.

Но несчастные люди, с открытой раной, да-да, на самом сердце, хотят что бы спирт, как кислота, разъел их боль.

Ну, или хотя бы разбавил.

А это было похоже на то, что внутри нее тлеет уголь, а она, как отчаявшийся пожарный, пытается его погасить.

Скупой архитектор сделал всего несколько тропинок в этом небольшом парке,

и мне, несмотря на всю неловкость ситуации, пришлось пройти совсем близко.

Не знаю зачем, но я посмотрел на ее лицо. Я увидел как она смотрела. Смотрела сквозь меня.

Не на светящиеся окна домов напротив, и не на клены с опавшими листьями, а в пугающую пустоту. Сквозь все.

В космосе есть черные дыры - так пел поэт моего детства.

Было такое чувство, что она и села на эту лавку что бы создать сверхновую черную дыру.

Сразу же всплыла в памяти короткая газетная заметка, про то, как женщина прыгнула в бассейн с аллигаторами, а когда к ней подплыл первый крокодил, что бы ее разорвать – она его обняла.

Почему-то я был уверен что у нее есть дом, и дома есть муж, взрослые дети.

Есть и кот, и цветы на подоконнике, и еще не приготовленный завтрак.

Завтрак в гребаную, опостылевшую, и уже скоро наступающую субботу.

Но что-то явно послужило толчком к такому действию, что-то такое от чего невозможно или противно спрятаться дома.

Меня и сейчас терзает чувство вины, за то что просто не спросил – могу ли чем-то помочь?