vali.eremeewa

Дорога, как всегда успокоила и привела мысли в порядок. В целом, ничего страшного и не произошло. Давно уже миновал нежный возраст, в котором подобное известие могло нехило тряхнуть и травмировать. Мне не на что было жаловаться. Никогда не чувствовал себя не родным, напротив, мне казалось, что родители душат меня своей любовью, и, в подростковом возрасте, их чрезмерная опека даже раздражала.

Оставался ряд вопросов и я уверенно порулил в сторону дома.

Прошло больше часа с того момента как я покинул семейный очаг, но родители все еще сидели на за столом. В помещении царила гробовая тишина, а в воздухе витала тревога. Твердым шагом вошел, сел на стул и накрыл своей ладонью мамину руку. Она подняла на меня заплаканные глаза.

— Сынок!?

Ее голос выражал смесь вины и надежды.

— Все в порядке. Вы мои родители. Я вам благодарен и очень люблю. Но я хочу прояснить для себя ряд моментов.

Родители помолчали, а потом отец решительно сказал:

— Спрашивай.

Глубоко вдохнул и задал первый вопрос.

— Правильно ли я понял, что вы не знаете моих биологических родителей?

— Не знаем. Я во всей округе узнавал, нигде ребенок не пропадал.

— А почему нельзя было похоронить младенца и официально меня усыновить?

Родители переглянулись.

— У нас ведь с Тамарой долго детей не получалось, а тут Мишка наконец-то. — сказал отец, смахнул скупую мужскую слезу и продолжил. — Мы с матерью испугались, что твои родители объявятся, а мы опять одни останемся.

— Мы всю жизнь в страхе прожили, что за тобой придут и все вскроется.— сказала мама. — Ты знаешь, по прошествии времени, часто обсуждали — как мы смогли решиться на такой поступок. Это было как наваждение. Когда ты к нам попал, у тебя задний родничок еще не затянулся, так мы и поняли, что ты с нашим Мишенькой почти в одно время родился. Ты был такой трогательный и беззащитный, я бы с ума сошла, если бы тебя отобрали. А так в случае чего свидетельство о рождении у нас на руках.

Мотивы родителей стали мне понятны и я задал следующий вопрос.

— А зачем дома ребенка похоронили? Как-то не по человечески это.

Наверное мое самообладание успокоило родственников. Морщины на лице разгладились, а голос у бати стал увереннее.

— Мы в восьмидесятом году в деревню приехали. Меня на трактор сразу определили, а Тамару в магазин бухом, ну и дом дали. Но только жилплощадь то государственная была, в любой момент погнать могли. Боялись, что загонит новый хозяин трактор на пахоту огорода, тут костяшки Мишуткины и повылазят. А дом он и век простоит.

— Ну и где вы его…? — даже не знал, как спросить.

— Так в прихожей снял доски, яму вырыл и похоронили.

Я задумался. Да уж. Иной раз докопавшись до правды, хочется закопать её обратно. Как-то, вмиг, стало неуютно по соседству с прахом младенца.

— Может продадите дом, да ко мне переберетесь? — наконец, спросил я.

Мать замахала руками и взволнованно сказала:

— Нет, что ты! — мы с Мишенькой останемся. — Да и старые мы уже к городу привыкать. Всю жизнь в деревне прожили.

Отец посмотрел на меня в упор.

— Ты сам знаешь, что всегда был для нас родным сыном. — сказал батя. Замолчал подбирая слова и добавил. — Уж ты уважь нас, когда умрем, косточки Мишутки вместе с нами похорони.

Я дал торжественное обещание, но находиться в доме больше не мог и сославшись на выдуманную причину срочного отъезда, отправился собирать вещи. Родители все поняли и отговаривать меня не стали. На прощание я обнял маму и крепко пожал руку отцу.

— Спасибо вам за все. — с чувством сказал я.

— Береги себя. — сказала мама и перекрестила меня в воздухе.

А когда я уже садился в машину, батя крикнул мне вслед:

— Бывай, сынок!

Дорога предстояла длинная, девятьсот километров наедине с собой. Первую сотню, мои мысли занимал вопрос — кто мои биологические родители и что побудило их подбросить меня чужим людям. Но в какой-то момент, неожиданная мысль так шандарахнула по мозгам, что мне пришлось остановиться.

Я думал о том, какова вероятность подобного стечения обстоятельств. Два грудничка, примерно одного возраста, один внезапно умирает, а второй из ниоткуда появляется на пороге. Около часа я сидел, обдумывая этот вопрос. А потом решил выкинуть всю эту историю из своей головы, так как не испытывал потребности в выяснении своих родственных связей, а на мое отношение к родителями, вряд ли что-то кардинально могло повлиять.

Спустя десять часов, глубоко за полночь, я открыл дверь своей квартиры - студии, вошел и улыбнулся. На диване, вытянув стройные ноги, с бокалом шампанского сидела Айша. Несмотря на расставание, так и не решился забрать у нее ключи от своей квартиры.

Приглушенный свет подчеркивал соблазнительные изгибы тела под шелком платья, а от падающих теней, лицо казалось совсем юным. В груди разлилось тепло. Девушка чувствовала свою власть надо мной и пыталась держать на коротком поводке. Но я не принимал правила ее игры, диктовал свои, не в силах полностью прекратить эту связь.

Айша томно улыбалась, а я небрежно бросил, снимая обувь:

— А, Гюльчатай! Каким ветром?

Это тоже была часть игры. Я постоянно делал вид, что забываю ее имя. Девушка вскочила с дивана и нахмурилась.

— Еще раз так меня назовешь — заболеешь!

— Вот как. И чем же? — усмехаясь спросил я.

— Переломом челюсти и сотрясением мозга! — уже спокойно ответила Айша.

Ее смех, подобный переливам колокольчика, заполнил пространство.

— Что ты тут делаешь? — спросил я, подходя к девушке.

Та, глядя в глаза, ответила:

— Хотела тебя первой поздравить с повышением!

Я опять усмехнулся.

— Уже весь НИИ в курсе?

— А то! Но, надо сказать, решение инвесторов не стало ни для кого сюрпризом. Это твой проект, ты его и должен вести! — ответила Айша, вновь принимая соблазнительную позу, усевшись на диван. — Я все хотела спросить, почему ты его назвал “Палладиум”, а не “Колыбель цивилизации”, ну или, на худой конец , не “Ковчег”?

— Боже, какая пошлость! — смеясь сказал я, плюхнувшись в кресло напротив девушки. — Палладиум — это космическое государство, которое будет выстроенное на орбите Земли. Это международный проект. Это оплот человечества. А не вот эта вся туфта про место зарождения и спасения цивилизации.

Айша, поднялась с дивана и устроилась на подлокотнике кресла и прошептала, заглядывая в глаза:

— Ты всегда был не таким как все.

Я подхватил ее, усадил себе на колени и спросил:

— Как ты узнала, что я вернусь сегодня? Следишь за мной?

— Да. Отслеживаю местоположение телефона. — не стала выкручиваться девушка.

Ухмыльнулся и провел подушечками пальцев по бархатной коже бедра. Дыхание Айши стало прерывистым, губы растянулись в блаженной улыбке, а глаза заблестели. Она бессовестно меня дразнила, проверяя свои чары. Я это знал. Близость желанной женщины дурманила.

Поднялся с кресла, держа гибкое тело на руках, прошел несколько шагов, поставил девушку на ноги и открыл входную дверь. Она уставилась на меня непонимающим взглядом.

— Был рад повидаться. — сказал я, красноречиво давая понять, что пора на выход.

Айша фыркнула, запрыгнула в туфли и устремилась вниз по лестнице, стуча каблучками, а я крикнул ей вдогонку:

— Гуля, будешь проходить мимо, так проходи! Ой, в смысле, заходи!

— Да пошел ты, козел! — донесся до меня раздраженный голос девушки, откуда-то с нижних этажей.

До исступления желал эту чертовку, но не упускал возможности щелкнуть ее по носу. Закрыл дверь и победно улыбнулся, а потом принял холодный душ и лег спать.

Скоро мне стукнет тридцать шесть, но, как и в детстве, мама ждала моего возвращения и не ложилась спать. Как только я переступил порог кухни, она сразу спросила:

— Ну как там Слава?

— Переживает конечно, но в целом нормально. — ответил я и, дабы пресечь дальнейшие расспросы, уселся на стул и перешел к интересующей меня теме. — А где у вас фотоальбомы хранятся?

Обычно просмотр семейных фотографий, вызывал у меня приступы зевоты, а настойчивые предложения коллег и знакомых посмотреть снимки сделанные в поездках или на торжествах, дико раздражали. Естественно, мать об этом знала, потому удивленно на меня посмотрела и настороженно спросила:

— А тебе зачем?

— Хочу посмотреть какими ты и отец были в молодости. — правдиво ответил я.

Лицо матушки посветлело и она поспешно скрылась в недрах дома, но вскоре вернулась и положила передо мной на стол увесистый альбом с потрепанной временем обложкой. Предвидел, что начни я перелистывать страницы прямо сейчас, то, однозначно, старые снимки навеют воспоминания, мне придется выслушать различные истории и просмотр фотографий растянется на всю ночь. Именно поэтому, я встал, засунул тяжелую папку подмышку и, под огорченный взгляд родительницы, отправился в свою комнату, на ходу пожелав ей спокойной ночи.

Едва оказавшись у себя, тут же нетерпеливо начал листать пожелтевшие страницы и довольно быстро нашел снимки родителей, где они были запечатлены примерно в моем возрасте. Меня ждало разочарование — даже отдаленного сходства между нами не наблюдалось.

С чувством досады закрыл альбом, но тут же снова открыл, взглянул на единственное сохранившееся фото бабушки и дедушки и окончательно понял, что мои ожидания не оправдались.

Время уже давно перевалило за двенадцать ночи и глаза слипались. Отложил тяжелую папку с фотографиями, разобрал постель, разделся и блаженно растянулся на мягкой перине. Только провалился в сон, как меня разбудил скрип половиц, звучащий особо громко в ночной тишине. Наверное, кто-то из родителей разгуливает по дому в ночи. Перевернулся на другой бок, но сон безнадежно перебило. Пару часов ворочался, а как только уснул, то меня вновь разбудил мерзкий звук.

Всю ночь я практически не спал. Отец несколько раз за ночь вставал и каждый раз я просыпался от гадского скрипа старого пола.

Как только родители засуетились, я тоже поднялся с постели. Помятый и измученный бессонницей вышел на кухню. Мать уже разводила какую-то стряпню, а отец сидел за столом и дул на чай, налитый в кружку огромного размера.

— Доброе утро. — буркнул я, налил стакан воды и залпом выпил.

— Сынок, что же ты в такую рань? Поспал бы еще! — запричитала матушка.

— Ага, поспишь тут! — с раздражением сказал я, а потом продолжил. — Я тут подумал, хочу пол поменять.

Мать ойкнула и осела на стул. Батя напротив взвился, в один прыжок оказавшись возле нее, начал кричать:

— Вот! Вот! А я тебе говорил нечего в этой Москве делать! Выучился бы на тракториста, да на бабе деревенской женился! А ты может в люди выбьется! Выбился?

У матушки из глаз потекли слезы. А я решительно не понимал, что случилось и осторожно спросил:

— А что происходит?

Отец повернулся в мою сторону и гневно посмотрел.

— А ты вообще молчи! — зло сказал родитель и не дав мне вставить и слово, продолжил на повышенных тонах: — Даже родителей не постеснялся, расцеловал бы он мужика какого-то! Тьфу! — а потом повернулся к матери. — Внуков она ждет! Дождалась?

— Ты чего? — спросил я, так и не въехав в ситуацию.

Отец продолжал бушевать.

— Приехал набриолиненный весь, наманикюренный, надушенный! Вот такие руки должны быть у мужика! — орал батя, тыча мне в лицо пятерню с черными, от въевшейся мазутной грязи, ногтями. — Мать рассказала, как ты шмотки бабские примерял! Но и этого ему мало! Пол вздумал поменять!

И тут до меня дошла вся абсурдность ситуации. Сначала я чуть было не оскорбился, но потом меня пробило на смех. Я смотрел на красное лицо отца и хохотал.

— Не, ну ладно мать! Но ты то! — сквозь смех сказал я. — Спать не мог, из-за скрипа половиц, вот и думаю, пока отпуск, пол перестелить надо!

Отец вмиг стушевался. Я понял, что он испытывает чувство стыда за неуместное поведение и сказанные некстати слова. Немного потоптавшись на месте, батя развернулся и вышел со словами:

— Да ну вас!

Посмотрел на матушку, которая поспешно отвела глаза и сказал:

— Ну вы даете!

Чтобы немного разрядить обстановку, решил избавить родителей от своего присутствия и съездить в районный центр, посмотреть материал, да узнать где можно в поселке найти рабочих. Вернулся только к обеду и мы сразу сели за стол. И мать, и батя старательно избегали встречаться со мной взглядом, а я лишь усмехался глядя на их детское поведение. Дабы переключить внимание с инцидента, завел сторонние разговоры.

— Вчера у Славки фотографии смотрели. Так вот, наткнулся на снимок Геннадия Васильевича в нашем возрасте. Прям обалдел с того, что Славян его копия, и Натаха вылитая Вера Петровна в молодости.

— Ты для этого альбом попросил? — тихо спросила матушка, не поднимая на меня взгляд.

— Ага, только мы совсем не похожи. — сказал я и решил пошутить: — Может мы и не родные?

Матушка вздрогнула, а отец побледнел. По их реакции получалось, что попал в точку. Пауза затягивалась и я не выдержал.

— Чего молчите? Рассказывайте!

Батя нервно сглотнул и заговорил:

— Нашему сыну месяц был, когда у него температура к вечеру поднялась и он буквально за пару часов сгорел, а утром я тебя на крыльце нашел.

Отец замолчал, а мама тихо плакала. У меня в горле пересохло и казалось, что родители меня разыгрывают.

— И что вы меня усыновили? — наконец, спросил я, срывающимся голосом.

— Нет. Пару дней я по тихому выяснял по ближайшим поселкам, не пропал ли у кого ребенок, а потом мы Мишу похоронили, а тебя за него выдали.

Не верил своим ушам. Мысли в голове лихорадочно прыгали, не позволяя осознать услышанное. Кое как собрав их в кучу и пораскинув мозгами, я спросил:

— Где вы его похоронили?

— Так под полом. — ответил отец.

— Поэтому вы его никогда и не перестилали. — догадался я.

Родители молчали. Я стремительно встал из-за стола и заспешил прочь из дома. Мне нужно было успокоиться. Нащупал ключ в кармане и направился к машине.

Автор Лика Мерк

За год до описанных событий

Поездки за рулем меня всегда успокаивали. Звук трения покрышек об асфальт ласкал слух. Специально выбирал сильно изрезанные шины, имеющие блоки одинаковой величины и расположенные на одной линии. Благодаря такому рисунку протектора, звуковые колебания приобретают одинаковую частоту, их амплитуды складываются и шумовые волны усиливаются. Большинство людей испытывают акустический дискомфорт от шума дороги, для меня же этот звук является лучшей музыкой.

Давно уже миновал федеральные трассы с плотным потоком транспортных средств и теперь наслаждался ездой на практически пустых дорогах периферии. Мысли неспешно текли и систематизировались. Нервозность отступила, а душа отдыхала. Не заметил как проехал последние четыреста километров и потому, увидев указатель о въезде в населенный пункт, даже слегка удивился.

Немного попетлял по знакомым улочкам, припарковал машину у, до боли знакомого, деревянного забора, выкрашенного зеленной краской и зашел во двор. В это время батя, в одних трусах, сидел на крылечке и смолил папиросу.

— Мишка! — воскликнул отец, не сумев скрыть удивление.

Намеренно не предупредил родителей о своем приезде и мое появление застало их врасплох. Родитель вскочил на ноги, обернулся в сторону открытой двери и заголосил:

— Мать! Гляди кого к нам занесло!

Кинув призывный клич, отец спустился с лесенок, крепко меня обнял и похлопал по спине.

— Здорово, батя! — ответил я.

А услышав знакомый голос, обернулся.

— Сынок, ну что же ты не предупредил? Я бы пирогов напекла! — сетовала мать, спускаясь с крыльца,а потом посмотрела в сторону отца и шикнула: — Иди портки хоть надень, позорище!

Пристыдив супруга, мама прижалась к моей груди.

— Хотел сюрприз сделать. — сказал я. — Успеешь еще пироги испечь, я на неделю к вам.

Мать отстранилась и взволнованно заглянула мне в глаза.

— Случилось чего?

— Все отлично, просто решил отдохнуть от работы и от города. — ответил я.

Родительница успокоилась, но в ту же минуту засуетилась и воскликнула:

— Ну что же мы на улице стоим! Пойдем скорее в дом!

Только переступив порог дома, до конца осознал, что эта поездка была просто необходима. Меня сразу же отправили в свою комнату отдохнуть с дороги, а родители захлопотали: мать собирала на стол, а отец затопил баню. Любые попытки оказать помощь моментально пресекались.

Через пару часов я уже сидел в парилке, обливаясь потом и испытывая приятное чувство расслабленности и умиротворения, а после немного постоял с батей на улице, наслаждаясь ощущением свежести, чистоты и лёгкости. Я словно заново родился и пребывал в отличном настроении.

Когда уселись за стол, отец разлил самогон и поднял рюмку.

— Вот, натур продукт! В вашей этой Москве такого вжись не найдешь!

— Это точно! — согласился я и залпом выпил мутноватую жидкость.

— Ты давай, закусывай! — со смехом сказал батя, глядя на мое, вмиг, покрасневшее лицо.

Мать суетилась, подкладывая мне еду в тарелку, беспрестанно расспрашивая. В последнее время коллеги избегали вступать со мной в разговоры, ведь я постоянно раздражался, а безобидные вопросы вызывали волну неконтролируемой агрессии. Оказывается всего-то нужно было попариться и продегустировать натур продукт отца.

Трапезу прервал телефонный звонок.

— Слушаю. — сказал я в трубку.

— Ну что, Михаил Николаевич, поздравляю! — послышался в ответ, голос товарища.

Я не верил своим ушам и уточнил.

— Откуда информация? Результат огласят только через неделю!

— Ну это вам через неделю, а мне уже сорока на хвосте принесла весть. Главного конструктора выбрали. И это ты! — ответил сослуживец и, видимо, для убедительности, добавил. — Инфа сотка.

Вначале меня охватило оцепенение, которое сменилось нервным возбуждением. От шарахнувших по мозгу эндорфинов, я словно опьянел.

— Спасибо, дорогой, за весть. Черт побери, был бы ты сейчас рядом расцеловал бы! — тараторил я, находясь в состоянии эйфории.

— Ну, давай, Миха, отдыхай! — попрощался коллега и отсоединился.

С блаженной улыбкой на губах я повернулся и наткнулся на настороженный взгляд родителей.

— Кто звонил? — бестактно спросил батя.

До официального назначения не хотел рассказывать о повышении, поэтому ответил не вдаваясь в подробности.

— Приятель с работы.

Отец как-то странно на меня посмотрел, достал из-под стола бутылку и спросил:

— Давай еще что ли по одной?

Из открытых окон веяло вечерней прохладой.

— А давай — ответил я, а подняв рюмку спросил: — Чего про Славку слышно?

Слава мой одноклассник, с которым в школе мы крепко дружили, потому всегда, когда приезжал, в обязательном порядке навещал однокашника, осевшего в деревне.

— Отец у него помер. — сказал отец и обратился к матери. — Когда Генка загнулся?

Та не раздумывая ответила:

— Сегодня как раз сорок дней.

Геннадий Васильевич был хорошим мужиком, преподавал черчение в школе и вел кружки по моделированию и конструированию, на которых я был готов пропадать сутками, что, скорее всего, и определило мое будущее.

— Давай помянем. — предложил я.

Батя кивнул и сказал:

— Земля ему пухом.

Мы не чокаясь выпили.

— Пойду прогуляюсь. — сказал я, поднялся из-за стола и направился в комнату.

Сумка с вещами лежала на кровати. Быстро стянул домашнюю одежду, достал и сразу надел джинсы. Рубашки и футболки лежали почти на дне. Вдруг, рука нащупала непривычно мягкий материал, я быстро вытащил вещичку, которой оказалась кофточка Айши, непонятно каким образом попавшая в сумку.

Непроизвольно перед глазами возникло лицо красавицы, в жилах которой течет адская смесь восточных кровей. Мы расстались полгода назад, но ее образ до сих пор будоражит мой разум. Поддавшись порыву, зарылся лицом в кусочек мягкой ткани, вдыхая едва уловимый аромат духов, а потом прижал блузку к обнаженному торсу. Именно в этот момент в комнату зашла мать и нерешительно замерла на пороге. Почувствовал себя неловко из-за того, что меня застукали в сей интимный момент и поспешно выпалил:

— К Славке хочу сходить.

— В этом? — спросила матушка, глядя на сиреневую кофточку, распластанную по моей груди.

— Думаю, местные не оценят высокую моду. — смеясь ответил я и отшвырнул вещичку на кровать, а потом спросил. — Ты что-то хотела?

— Да просто решила спросить куда ты собрался. — ответила мама и вышла из комнаты.

А я надел простую хлопчатобумажную футболку и направился к другу.

На стук мне открыл заросший и помятый Славка. Так как находился он под хмельком, то не сразу меня признал, а разобравшись кто перед ним, полез обниматься.

— Мишаня, ты какими судьбами? — ошалело спросил товарищ и потащил меня в дом приговаривая. — У меня же батя того… Пошли помянем.

— Оксана не будет против? — уточнил я, помня суровый нрав супруги Славика.

— А она сегодня в ночную. Проходи давай.

На столе располагались: портрет Геннадия Васильевича с черной лентой, ополовиненная бутылка водки, нехитрая закуска и стопка фотоальбомов. По поведению товарища, понял, что его до глубины потрясла смерть отца и он до сих пор не смирился с утратой.

Славка постоянно наполнял стопки и гнусавым голосом рассказывал обстоятельства гибели родственника. В момент, когда я пожалел, что пришел, друг открыл фотоальбом на странице с портретом. Было очевидно, что фотоснимок старый, снятый еще на советский пленочный фотоаппарат, но на нем совершенно точно был запечатлен друг.

— Когда сделана эта фотография? — спросил я, тыкая пальцем в изображение.

— Это батя в восемьдесят шестом. — не задумываясь ответил Славка.

Переводил взгляд с фотографии на друга и обратно. На снимке Геннадию Васильевичу было примерно столько лет, сколько сейчас нам и сын был его точной копией.

— У тебя есть фотографии Веры Петровны в молодости? — заинтересованно спросил я.

— А тебе зачем? — поднял на меня мутные глаза товарищ.

— Просто интересно. — ответил я, не вдаваясь в подробности и не озвучивая, посетившую меня мысль.

— Вот тут посмотри. — ответил друг и протянул мне увесистый альбом со снимками своей матери.

Я быстро нашел подходящую фотографию, отложил в сторону и спросил:

— Натаха часто приезжает?

— Неа, сегодня вообще не появилась. — пьяным голосом ответил Славик.

— А я уже и забыл как она выглядит. — сказал я, пытаясь подтолкнуть товарища на нужную мысль.

Друг отреагировал согласно ожиданиям и сказал, протягивая фотографию:

— Да все такая же. И до сих пор без царя в голове.

Потрясенно разглядывал изображение сестры друга и сравнивал со снимком их матери, примерно в возрасте Натальи. Если игнорировать качество фотографий, то складывалось ощущение, что на них запечатлен один и тот же человек.

Появилось непреодолимое желание перебрать фотоальбомы родителей и я поспешно распрощался с товарищем.

Автор Лика Мерк

2020 год нашей эры

Вальяжно развалившись в кожаном кресле, закинул ногу на ногу. Этот докторишко начал серьезно меня злить своими глупыми вопросами.

— Итак, Михаил Николаевич, давайте еще раз восстановим хронологию событий.— не глядя на меня, проговорил психиатр, попутно делая записи в блокноте.

— Доктор, вы идиот? Сто раз уже вам все рассказал! Что тут еще можно добавить? — ответил я, не в силах скрыть раздражение.

— Сколько вы уже бодрствуете? — словно не замечая моего выпада, спокойно спросил эскулап.

— Семьдесят девять часов, — я попытался собрать всю волю в кулак и уже более спокойно продолжил, — вы третий раз меня об этом спрашиваете. У вас склероз?

Если бы доктор утвердительно ответил на вопрос, меня бы это ни сколько не удивило. Не понятно как в этом сморщенном высохшем теле сохранялась жизнь. Еще более невероятным казалось то, что Евгений Степанович Евсеев считался светилом психиатрии нашей страны и в девяносто лет продолжал вести активную врачебную практику, но только избранные могли попасть к нему на прием.

Евгений Степанович, наконец, оторвавшись от своих записей, посмотрел на меня в упор. Из-под дряблых век, усыпанных старческими пигментными пятнами, на меня смотрели ясные глаза с живым блеском, присущим преимущественно молодежи, еще не познавшей реалий взрослой жизни. Взгляд доктора меня поразил и моментально успокоил.

Ситуация мне уже не казалась абсурдной и ни капельки не раздражала, я расслабился и поудобнее устроился в кресле.

— Спрашивайте. Готов ответить на все ваши вопросы. — заверил я доктора.

Евгений Степанович улыбнулся и вновь погрузился в свои записи.

— Почему вы не спите на протяжении семидесяти девяти часов? — не отрывая взгляда от блокнота, спросил доктор.

— Продолжительное время мне снится практически один и тот же сон.

— А как давно вы видите это сновидение? — задал следующий вопрос психиатр.

— Уже год. С тех пор как меня назначили главным конструктором “Палладиума”.

— Опишите свой сон как можно точнее. Постарайтесь не упустить ни одной детали. — попросил меня доктор.

Оттолкнувшись от спинки кресла и упершись локтями о колени, я опустил голову, прикрыл глаза и начал рассказывать:

— Мне снится, что я стою на утесе. Передо мной открывается очень живописный вид. Солнце гораздо больше, чем я привык видеть, бордового цвета. Смотря на него, глаза совсем не слепит. Небо насыщенно синего цвета, на горизонте горы возвышаются одна за другой, и нет им конца. Выше их только светло сиреневые облака. А трава сочная - сочная, темно зеленая, всюду незнакомые растения различных оттенков красного. Цвета необыкновенные, я никогда таких в жизни не видел. Глядя на этот пейзаж захлестывает чувство эйфории, хочется запрокинуть голову к небу, развести руки в сторону, вдохнуть этот сладкий пьянящий воздух и закричать во весь голос. И в тот момент, когда это ощущение меня переполняет, появляется ОН и картина резко меняется. Небо становится грязно-серым, тучи нависают прямо над головой, а молнии разрезают их вспышками. На месте цветущей долины появляется пустыня с растрескавшейся землей. Ветер швыряет в лицо пепел, воздух горький на вкус, а легкие горят огнем. — я замолчал, вновь откинулся на спинку кресла и посмотрел на доктора.

— Михаил Николаевич, а что это за человек, который появляется в вашем сне? Он знаком вам? Опишите его.

— Мне он не знаком. Он всегда в черном балахоне. Лицо скрыто капюшоном. Больше мне о нем сказать нечего. — ответил я.

— Ну может он что-то говорит или совершает какие-то действия. — спросил доктор.

— Молчит как рыба. Только прет на меня танком. Каждую ночь я отступаю на шаг назад и просыпаюсь. А в следующем сне оказываюсь ровно на том месте на котором закончился прошлое видение, все ближе и ближе к краю утеса. — договорив, я вскочил на ноги и, заложив руки за спину, начал ходить туда сюда по кабинету.

— Ну а вы пробовали с ним поговорить? Спросить кто он, что ему нужно. — психиатр задал вопрос, продолжая делать записи.

И тут меня вновь захлестнула волна раздражения, захотелось подскочить к этому светилу психиатрии, вырвать из его рук блокнот и разорвать на мелкие кусочки исписанные листки. Кое как сдержав порыв, я выплеснул свою агрессию в словах.

— Не понимаю, или вы идиот, или может считаете меня кретином? — вопил я. — Конечно я пробовал с ним разговаривать. Каждую долбанную ночь я пытался выяснить кто он, что ему от меня нужно! — выкрикнув последнюю фразу, я обессиленно рухнул в кресло.

Доктор сделав вид, что не заметил мою вспышку и невозмутимо продолжил:

— Значит в последнем ваше сне, вы оказались на самом краю? Именно поэтому не решаетесь уснуть?

Я молчал, умом понимая, что это несусветная глупость, бояться спать из-за дурацких снов. Но воспоминания о последнем сновидении, в котором перед пробуждением посмотрел вниз, заставили меня поежиться. Самым ужасным было то, что бездна манила меня, мне хотелось раскинуть руки и окунуться в пустоту. Хотелось прочувствовать это ощущение полета. Желание было иррациональным, бессмысленным и безумным, но я знал, что не смогу совладать с ним. Неизвестность пугала меня, что будет дальше? Просто прекратятся эти сны или прекратится моя жизнь? Проверять не было никакого желания и вот пошли уже четвертые сутки моего бодрствования.

— Михаил Николаевич, вы незаурядная личность, я знаю о всех ваших достижениях, но вы ведь понимаете, что не сможете обходиться без сна вечно? У вас уже наблюдаются признаки спутанности сознания на фоне переутомления. Позвольте мне вам помочь? — обратился ко мне доктор.

— Как вы мне поможете? Ворветесь в мой сон и спасете от падения в бездну? — с горькой усмешкой спросил я.

— Конечно же нет, — доктор добродушно улыбнулся, — я предлагаю вам сон под нашим наблюдением. Спать вы будете в специально оборудованной капсуле, активность вашего мозга будет фиксироваться приборами, а кроме того, мы расположим на вашем теле датчики, которые будут контролировать все процессы жизнедеятельности.

И тут почувствовал смертельную усталость. А вместе с ней пришло осознание, что другого выбора у меня нет, долго без сна все равно не продержусь.

— Я согласен. Что нужно делать? — обратился я к Евгению Степановичу.

— Самую малость — выспаться. — ответил доктор и вышел из-за стола.

Автор Лика Мерк