ryabchikovru

Крысиный бег — бесконечное, обреченное на провал или бессмысленное преследование. Это выражение приравнивает людей к крысам, тщетно пытающимся заработать свою награду — сыр…

ГЛАВА 1. Впереди виден сыр

Такое чувство, что время проходит зря.

Такое чувство, что иссекает заряд.

Такое скверное чувство… Смирись с ним.

Или решись на большие перемены в жизни.

«Такое чувство» («Каста»)

1

Мне тридцать, и, сколько себя помню, я всегда хотел стать писателем, но, видимо, свернул не туда. Иначе как объяснить мое нахождение в рабочей робе посреди огромного желтого поля?

Время было около двенадцати, почти обед. Но кого это волновало? Начальник сразу сказал: «Берите с собой и ешьте на месте — нечего кататься по обедам!» Конечно, кто мы такие, чтобы обедать… Хотя сейчас вообще не об этом.

Я стоял посреди почти созревшей желтой ржи и смотрел на высокий покосившийся столб. Рядом со мной лежал большой моток проволоки, которой я должен был привязать к пасынку[1] столб, чтобы его выпрямить. Но это еще полбеды…

Настоящая опасность медленно подкрадывалась со стороны города. Страшная черная туча, из которой в землю били молнии. Она быстро приближалась. Уже дул сильный ветер.

Я огляделся: бежать некуда. Да и куда бежать-то? Говорят, под деревом прятаться от молнии нельзя.

Мой напарник Владислав находился от меня в тридцати километрах. Я называю его Всезнайкой. Начните ему рассказывать любое событие, и он вас перебьет. «Я знаю…» — скажет он с умным видом.

Я вытащил телефон и набрал ему.

— Алле, ты где? — прокричал я в трубку.

— На заявке еще!

— Тут дождь.

— Знаю.

— И молния!

— Я знаю, знаю.

— А может, ты знаешь, как мне от нее спрятаться?

— Ляг на землю.

— На хрена?

— Молния ударит в самую маленькую площадь, то есть в столб, и в тебя не попадет.

— Офигительный совет!

— Ты, кстати, столб привязал?

— Я работаю в этой шараге уже пять лет — столб в одного не привязать!

— Да, знаю.

— А на хрена спрашиваешь?

— Ну, может, у тебя получилось…

— Ага, бл*, конечно, получилось.

Раздался раскат грома вдалеке, но уже совсем близко черную тучу озарила молния.

Ни одна работа не стоит того, чтобы рисковать жизнью. Ни одна! Я еще раз огляделся: спереди надвигалась черная туча, сзади ярко светило солнце.

Туча. Солнце. Молния. Порыв ветра.

Ну на фиг!

Я бросил инструменты и побежал в сторону солнца. Оглянулся и остановился. Кажется, туча стала меня догонять.

Зазвонил телефон. На дисплее высветилось: «Аня».

Аня — худая курносая брюнетка с большими карими глазами. И такая же, как эта работа, временная… Должна была быть временной, но встречаемся мы уже пять лет, а живем вместе два года. Да и можно ли сказать «живем»? Завтрак, метро, работа, метро, ужин, сериал, сон. Конечно, все так живут, но мне чего-то не хватает. Может, я Аню просто не люблю.

— Алло! — кричу ей в трубку.

— Что будем вечером есть?

— Чего?!

— Есть что будем вечером?

— Бл*, меня тут молния убивает, а ты о еде?

— Как это убивает?

— Да так! Вон она, туча идет. Сверкает. Я стою в поле один, Всезнайка свалил на заявку.

— Ты ляг на землю!

— Я создам большую площадь и меня не убьет молния?

— Нет. Просто тогда ты будешь низко, а молния ударит в самую высокую точку в поле.

— Почему я не такой умный!

Раздался громкий раскат грома. Черная туча нависла надо мной, как НЛО в дешевом фильме. По колосьям застучали капли. Я снова побежал в сторону солнца.

Знаете, последний раз я бегал лет десять назад. Хотя нет… Последний раз я бегал в школе. Точно, в школе.

Хватило меня минуты на две: запыхался, словно за десять секунд пробежал сто метров. Я остановился и посмотрел на тучу.

Блин, да пусть лучше молния в меня ударит, чем побегу дальше!

Это все, что вам нужно знать о моем характере.

2

Раннее утро. За окном было пасмурно, собирался дождь. Рядом посапывала Аня. Я смотрел в потолок: не спалось. Не то чтобы я загонялся философскими мыслями, нет. Я думал о возможности построения коммунизма. Да, правда! Коммунизм ведь строится на простой аксиоме: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».

А если у меня потребностей море, а способностей нет? Тогда что, кто-то будет пахать за троих, а получать за одного? Утопия. Разве нет?..

Я посмотрел на часы — еще минут десять до подъема по будильнику. И в это время раздался звонок моего телефона. На дисплее высветилось имя: «Таня Б.».

Таня Б.

???

??

?..

Ах, это же Танька Безотечество! Моя одноклассница. Я ее последний раз видел лет восемь назад, на приторной встрече одноклассников, когда еще мог мешать виски с пивом.

— Алло, — взял я трубку.

— Привет… — У нее был очень грустный голос. — Слышал? Лешка умер.

— Какой?

Лешка — это было самое распространенное имя в то время, когда я учился, да и сейчас Лешек среди моих знакомых очень много.

— Литвин! — крикнула она.

«Мой братик — Лешка. С кем с коляски вместе патрулировали дачные поселки…»[2] — пропел я про себя.

— А ты знала, что в песне «Легенды» на самом деле поют не про Лешку, а про Левку?

На слове «знала» Аня подняла голову и посмотрела на меня.

— Ты о чем вообще?! — прокричала Танька.

— Да так… Я просто офигел. А от чего умер? Его убили или как?

— Просто умер.

— В смысле «просто»?

— Ну, просто. Говорят: раз — упал, и все!

— Упал, и все, — повторил я. — Офигеть. И что, когда похороны?

— Сегодня в двенадцать.

— Сегодня в двенадцать?

— Да. Он еще позавчера умер.

— Где?

— Дома умер. Просто раз, и все.

— Где сегодня в двенадцать?

— На Центральном кладбище. Будешь?

— Да.

Я выключил телефон. Провел рукой по лицу. Честно пытался заплакать, но не смог.

Для меня он умер лет пять назад. Мы с ним не поругались — просто перестали общаться. Даже не помню почему. Мы были лучшими друзьями, а потом раз — и все прошло. Если бы я его сейчас встретил на улице, то подумал бы, что это какой-нибудь левый чувак. Песню «Касты» «Встреча»[3] помните?..

— Что случилось? — спросила Аня, повернувшись на спину.

— Леха умер.

— Это который…

— Да, он, — оборвал я. Она все равно его не знает, поэтому какая разница.

— О-фи-геть, — произнесла она по слогам и села на кровати. — Думаешь, не рано еще звонить Ленке?

— На фига звонить Ленке?

— Ну, Исмайловым.

— Да не тот Леха, а Леха Литвин. Мой одноклассник.

— А-а, одноклассник… — На ее лице скользнула улыбка. — И сколько ему было?

— Шестьдесят, бл*дь!

— Чего ты материшься?

— Да ничего. Говорю же: мой одноклассник. По-твоему, сколько ему было?

Она задумчиво посидела, потом встала с кровати и направилась в ванную.

Она реально не знает, сколько мне лет?

Я вздрогнул: зазвонил мой будильник. Потом были обычные утренние дела.

Мы встретились с Аней на кухне. Она сделала нам кофе.

— И как он умер? — спросила она, намазывая на хлеб масло.

— Говорят, просто умер, и все.

— Будешь отпрашиваться с работы?

— Самое паршивое, что, если бы его убили, это понятно. Если бы у него была болезнь — это тоже понятно. Но он просто умер…

— Чего понятно? — Она подала мне бутерброд.

— Ну смотри. Если бы он умер, там, от болезни: от рака и всего такого, — это как бы вина врачей. Если бы его убили — это значит, что оказался не в том месте. Если бы он умер от старости, так это вообще понятно… Но он просто умер.

— Тебе важно кого-то обвинить в его смерти?

— Нет. Как же ты не поймешь?.. — Я задумался, жуя бутерброд. — Он умер без причины.

— Тебе что, нужна причина?

— Нет. Зачем ты задаешь такие вопросы? Мне не нужна ни причина, ни что-то еще. Я просто не могу это осознать. Самое интересное: если бы я не знал о его смерти, он ведь был бы для меня жив, так? Кот Шредингера.

— И охота тебе думать о всякой чуши с утра…

— Это не чушь. Это фундаментальный закон Вселенной: если я этого не вижу, значит, этого нет.

— Ты на работу-то идешь или я одна? — Она подошла к раковине.

— Отпрошусь.

Не буду вам подробно рассказывать о звонке начальнику и попытке объяснить, что смерть часто непредсказуема, что я не мог о ней знать заранее и поэтому не мог его загодя предупредить.

3

Мы встретились на кладбище. Вторая за все время встреча одноклассников.

Нас было немного. Точнее, почти никого. Еще точнее — всего четверо: Игорь, Таня, Костя и я. Остальные то ли не захотели, то ли считали, что Литвин еще жив.

О том, что мы вчетвером ждем покойника, почти все сразу забыли.

— Короче, у меня свой бизнес, и мне нужны замы, которым могу доверять, — говорил Игорь, раздавая нам визитки. — А вам я доверять могу…

Таня рассказывала о своем новом муже. Он работал на стройке, но главное, сочинял и пел свои песни.

— Ну вы чего? — возмущалась она. — «Ты сейчас так красива, спасибо тебе от меня…» Это же его хит! Он про меня написан…

— Не, три ребенка — это жопа, — жаловался Костя. — Денег нет, жизни нет. Отдыхаю на работе…

Я молчал. Интересно, что бы сейчас сказал Леха? Просто не верится… Как не верится и в то, что когда-то у меня были планы на жизнь и мечты. А сейчас ничего нет. Абсолютно. Надежд на лучшее — тоже. Я так и проработаю до старости в этой связи, приходя вечером домой, где самый важный вопрос — «Что будем есть?»

Холодный ветер ударил в лицо. Я повернулся к нему спиной. Показался катафалк…

После похорон мы зашли в первое попавшееся кафе. Костя занял у меня пятьсот рублей на неделю. Все заказали пива и картофель фри.

— Ему еще повезло, — отхлебнув, сказал Игорь. — Просто раз, и умер. У меня был сотрудник лет двадцати пяти. У него постоянно болел живот, врачи не знали, что с ним. У него неожиданно такие боли начались на работе… Он орал! Мы вызвали скорую. Но он не дождался, умер. А Литвин просто раз, и умер.

— Давай не будем об этом, — сказала Таня.

— Займи еще пятьсот, — попросил у меня Костя.

Я занял. Он заказал себе еще пива.

— Мы должны были с ним встретиться через пять лет и сравнить наши рестораны, — сказал я, вспомнив школу и тупые обещания.

— У тебя есть ресторан? — спросил Игорь.

— Нет… Еще нет, но я типа близок к этому.

— Близок? Что значит близок?

— Ну, есть бизнес-план, — врал я как по писаному. — Отдал его в банк на проверку для кредитов…

— Ты, получается, победил, — сказала Таня.

— Не бери кредиты. — Игорь отхлебнул пива и продолжил: — У меня есть для тебя предложение повыгоднее. Один мой проверенный друг ищет генерального директора в автомобильный магазин на полгода. Зарплата — сто тысяч в месяц. Заработаешь, и проценты отдавать не надо.

Может, я и похож на лоха, но разводку с генеральным директором знаю. К вам обращается старый знакомый и говорит, что ищет в свой автосалон, или магазин, или еще куда директора с зарплатой, например, в семьдесят тысяч рублей. Вы соглашаетесь, подписываете все договоры и начинаете работать. Полгода, а то и год, роскошь становится вашим вторым именем. И вдруг к вам в офис заявляются менты. Оказывается, пока вы шиковали, кто-то кидал заказчиков на деньги, а так как директор вы, то следующие три-пять лет с конфискацией имущества в пользу обманутых — ваши.

— А что там делать надо? — спросила Таня.

— Да ничего особенного. Следишь за продавцами, и все.

— А без опыта работы берет?

— Ты своего музыканта хочешь пристроить?

— Да, ему как раз столько примерно и надо на раскрутку.

Сказать ей или нет?

— Пусть позвонит мне по номеру на визитке, — закончил Игорь.

Таня кивнула. Я промолчал.

4

Сидели мы до вечера, часов до семи. Костя мне остался должен две с половиной тысячи, Игорь снова заводил о замах, а Таня включала песни своего «мужа».

В общем, я в меру пьяный побрел домой.

На улице все еще было прохладно, и все еще собирался дождь. Так и хотелось крикнуть в небо: «Дождь, ну давай уже!»

Но дождя не было. Вокруг была лишь серость города. Нет, на билбордах, конечно, красовалась разноцветная реклама, но скажите мне, кто на нее сейчас ведется? Покажите мне того, кто, увидев рекламу об «очень стоящем» доме по самой низкой цене, тут же побежит его покупать. Нет такого человека. А реклама есть.

Кстати, вы замечали, что почти никто не носит яркую одежду осенью, все одеваются в основном в серое?

Я остановился. Когда я превратился в брюзгу, критикующего все вокруг?

И тут мне в руки сунули красную листовку. «Хватит ждать. Пора! Ты сможешь!» — прочитал я огромные белые буквы.

Я оглянулся — от меня отдалялся парень в серой куртке.

— Эй, погоди! — крикнул я ему.

Тот остановился, посмотрел на меня.

— Ты это, как его там… Ангел, что ли?

Поймите: я тогда был пьян, нес полную ерунду.

Глаза парня округлились от страха, он собрался бежать.

— Стой! — крикнул я.

Но парень побежал что есть мочи. И как он догадался, что мне нужны именно такие слова?

Сунув листовку в карман, я задумался. «Ты сможешь!..»

— А что я смогу?

— Что? — Женщина, проходившая мимо, остановилась.

— Что я смогу?

— Все что угодно, — усмехнулась она.

— Вы тоже ангел?

— Пока только учусь, — улыбнулась она и пошла дальше.

«Все что угодно…»

С такой мыслью я сел на холодную скамью в городском парке. Темнело, накрапывал дождь, меня клонило в сон.

— Простынешь, — услышал я мужской голос.

Передо мной стоял высокий парень с гитарой в руке и сигаретой в зубах.

— Вставай, простынешь, — повторил он.

Я усмехнулся.

Он схватил меня за руку и дернул на себя. Я резко встал.

— Пошли, сейчас не лето, — проговорил он.

— Пойдем! — согласился я, и мы пошли.

— Чего напился?

— Узнал, что могу все. Знаешь, как в песне у «Касты»? «Чемпион мира»[4].

— И поэтому нажрался?

— Ну, нажрался я еще на поминках.

— На чем?

— Ну, одноклассника хоронили. Страшная вещь. Мне тридцать, я могу все, но у меня ни хрена нет. Я просрал жизнь.

— Но ты же можешь все изменить?

— Могу. Но как?

— А что ты хотел делать?

Я остановился.

— Ты хочешь сказать, что я могу написать книгу?

— Конечно можешь.

— А кому она на хрен будет нужна?

— Мне так же говорили о моих песнях. Но вот я иду со своего концерта, где было пятьсот слушателей.

— Это немного.

— Это офигенно!

— Сколько себя помню, я всегда хотел написать книгу, — проговорил я.

— Вот и пиши!

Мы продолжали идти.

— А о чем писать?

— Да хоть о чем. О себе напиши.

— Да кому будет интересно читать обо мне, а?

— Люди любят копаться в чужом грязном белье. Знаешь, какая любимая песня у моих слушателей?

— Конечно нет. Я вообще не знаю твоих песен…

— Она о девушке, которая влюбилась в другую девушку…

— Тс-с-с. Нельзя про это говорить в общественном месте.

— Да пошли они!

— Да, точно! Пошли они! Задолбали! — громко прокричал я.

— Так вот, в этой песне есть еще жених одной из девушек, который поет песни и которого зовут так же, как и меня.

— Это типа реальная история?

— Конечно нет! Но все думают, что реальная.

— А-а-а… — Я хитро улыбнулся. — Понял. Она будто реальная, но нереальная.

Музыкант посадил меня в такси.

«Напишу книгу…»

С такими мыслями и несколькими банками пива я пришел домой.

Было уже темно, но свет в комнатах не горел. Из спальни, которая была и залом, громко кричал мужик:

— Нельзя так поступать с ними!..

Опять она смотрит этот тупой сериал. Я скинул верхнюю одежду, прошел на кухню, сел и открыл пиво.

— О чем писать?.. — пробурчал я.

В окно застучал дождь.

— Это будет философский роман обо мне! — крикнул я и кулаком стукнул по столу. Банка пива подпрыгнула и упала. Пиво полилось на стол.

— Ну какого фига! — На кухню зашла Аня.

Она тут же поставила банку. Вытерла жидкость тряпкой.

— Может, тебе хватит? — сказала она.

— Конечно хватит. Нам, это… Надо завтра ноут купить, — проговорил я.

— Зачем?

— Буду книгу писать.

Она села напротив.

— Какую книгу?

— Обычную, чтобы люди читали.

— С чего ты взял, что у тебя выйдет?

— Если ты не знала, то до знакомства с тобой я писал короткие рассказы и даже публиковался.

— А почему я их не читала?

— Потому что ты и не просила.

— А как я могла попросить, если ничего не знала?

— Могла бы догадаться, у меня ведь лицо вон какое интеллигентное…

— Это точно.

— Подай мне пиво.

— Сначала это допей, интеллигент.

Я сделал глоток.

[1] Пасынок — короткая опорная стойка из железобетона или дерева, закрепленная в грунте и служащая для закрепления деревянной опоры (отсюда и далее — прим. авт.).

[2] Слова из песни «Легенды» рэп-группы Centr.

[3] Имеются в виду строчки:

У меня был друг. Когда прошлого касаются мысли,

Во многих эпизодах появляемся мы с ним.

Уехал он лет семь назад.

<…> И вот он здесь проездом, какой-то левый чувак,

С деловым видом и тоном мрачным, — в общем, чужак.

[4] Имеются в виду строчки:

Эй, хорош, ну давай, ну что ж ты?

В любой миг жизнь изменять к лучшему можно,

Ведь ты —ты! — чемпион мира — мира!

Чемпион своего внутреннего мира.

Продолжение: https://www.litres.ru/book/aleksey-ryabchikov/the-rat-beg-69...

0.

- Я сделаю это сегодня утром!

- Где?

- По адресу, который ты мне дал.

1.

Холодно, и жутко трясет, но хорошо, что не воняет, как это обычно бывает в последней электричке в город. В окнах проплывает вокзал, величественный и мерзкий – каждому свой. Город тоже каждому свой, одному – это путь в будущее, другому – в прошлое. Я еду в прошлое.

Электричка дергается и замирает, открываются двери, и я спрыгиваю на перрон.

Снег. Валит снег, как я это люблю. Сквозь снежную стену смотрю на цифровые часы вокзала.

22:00.

Надо же, пришла вовремя. У меня еще есть … Так два часа до полуночи плюс семь. Девять часов. Как раз хватит, хотя, наверное, и много для такого мелкого дела. Еще нужно кое-куда заглянуть.

Я поднимаюсь по ступенькам, ноги вязнут в снегу, идти тяжело. Конечно же, кому придет на ум чистить снег на самом проходном месте крупного сибирского города?! Снег-то растает сам по себе, а вот выделенные средства на его чистку можно списать в свой карман. А еще говорят, что деньги не растут из воздуха.

От такой физкультуры тянет закурить, а где сигарета, там и кофе. Помните же фильм «Кофе и Сигареты» Джармуша? Они просто болтают за кофе весь фильм, а я получил кайф от просмотра. От воспоминаний хочется кофе еще сильнее.

Два года я его не пил.

Аня заставила бросить меня эту привычку действенным и простым способом. Я измерил давление, а потом попил кофе и снова измерил. Повысилось.

- А прикинь, – сказала она тогда, – на сколько повысится давление, если ты семь или восемь раз за день попьешь кофе.  Ты вынуждаешь свой организм работать на пределе. Ради меня не пей кофе. Ладно? Я не хочу тебя потерять…

А я ее потерял ровно год назад в этот самый день в этом самом городе. Чертов псих сбил ее на пешеходном переходе и умчался.…

Стоп! Хватит! Не хватало мне еще расплакаться и привлечь внимание ментов, разгуливающих по вокзалу. Им же только и надо, что докопаться до кого-нибудь и напугать. А у меня кое-что есть во внутреннем кармане куртки. Кое-что, что им явно не понравится. Пистолет марки «Макаров» с шестью пулями.

Я захожу на вокзал. Народу почти нет, двое полицейских бродят по периметру. Они даже не смотрят на меня, а мне кажется, что я покраснел. Я привлекаю к себе внимание…. Я ускоряю шаг, главное, не побежать, надо просто быстро идти. Вот она - заветная дверь с надписью «EXIT», я ее толкаю, и вот уже улица и снег, тут спокойнее.

Город… Уже не слышно его шума, он почти спит, дремлет. Даже таксисты разъехались.

Но мне они неинтересны, в этот день я буду гулять, а утром встречу ее…

Мое внимание привлекает яркая вывеска «Посидим, поедим». Вывеска очень яркая, а внутри – дешевая забегаловка, в которой воняет горелым маслом. Почему никто не делает наоборот, ведь это логично. Готовить вкусную еду с приятным запахом, а вывеску можно совсем не делать, и так люди будут идти.

Продавец стоит ко мне спиной и делает шаурму, мое внимание привлекает человек, сидящий за стойкой. Он смотрит в окно и что-то пишет в блокноте.

Мой пристальный взгляд заставляет его повернуть ко мне голову. Он улыбается.

- Не советую вам тут есть, – предупреждает он.

- А вы? Вы же тут едите!

- Я да, но мне надо.

- В каком смысле?

- Я художник, я рисую картину про людей и город. Я пожру тут, потом выпью пиво и пойду рисовать.

- Зачем?

- Зачем рисовать?

- Не-е-т. Зачем жрать тут, если не советуете.

- Я рисую музыканта, который сидит на вокзале и ждет свою возлюбленную. Он поет ей песню про любовь, а она не придет, потому что до этого он ее прогнал. Мне надо чувствовать его боль, но я не могу просто так чувствовать его боль. От этой еды болит желудок, меня тошнит, так я приближаюсь к его боли.

- А почему бы просто не отрезать себе палец? – вылетает у меня.

- Эту идею я придержу для другого раза, когда буду писать про мертвого человека.

Ему подают шаурму, а я покупаю обычный кофе и пачку сигарет «Mallboro». Я всегда курил только их, во всем виноват фильм, а точнее, фильм «Харли Дэвидсон и Ковбой Мальборо».

Я делаю глоток. Кофе горький и сладкий. Выхожу на улицу и закуриваю. Выдыхая дым, не чувствую ничего. Обычно в фильмах в такие моменты герой чувствует облегчение, а я ничего.

Я направляюсь в сторону моста, мне нужно попасть на другую сторону города… Я возвращаюсь домой… Делаю вид, что возвращаюсь.

Затяжка. Глоток кофе.

Ко мне навстречу быстрым шагом движется толстый мент. Что такое?

Он увидел пистолет? Бля! Может, не ко мне.

Я оборачиваюсь. Сзади никого. Значит, ко мне.

Остановиться – единственный вариант, что я и делаю, при этом еще приопускаю руку с сигаретой, чтобы сразу выхватить пистолет. Стрелять в голову? А смогу ли я выстрелить?

- Потушите сигарету! – говорит он мне, тяжело дыша.

И все, только из-за этого и бежал?!

Я бросаю взгляд по сторонам. Урны нет. Тогда просто кидаю сигарету в стакан с кофе.

- Новые тупые правила, – добавляет он.

Я с облегчением улыбаюсь.

- Раньше мы преступников ловили. А теперь у нас преступники все. Поскорей бы пенсия, – он усмехается.

Я киваю головой и шагаю дальше. Как назло, хочется курить и кофе.

Выбрасываю стакан в урну, останавливаюсь. Самое время воткнуть наушники. Если что, я всеяден в плане музыки. Люблю Касту, GUFа, Порнофильмы, Анаконду, Нойза, ДДТ. Но сейчас я включаю Шуберта.

Вы только представьте: сильный снег, яркий серый город, редкие машины, а в ушах играет скрипка. Божественное ощущение. Но я себя не чувствую Богом, может, только Данилой Багровым … Хе, и как я раньше верил всему, что он говорит с экрана. С возрастом ничего не меняется, это точно. Все меняется со знанием. Жаль, что это мало кто понимает, и я в их числе.

Ноги вязнут в снегу.

Год назад была такая же погода?

По-моему, снега было меньше. В такой снег я бы не проехал по проселочной трассе. Да, точно было холоднее, а снега меньше, город вроде лучше.

2.

Я помню то утро, но я до сих пор не понимаю, как я мог на нее так сорваться.

Я помню, что открыл глаза от звонка будильника и подумал:

«А на хера мне это все надо?» Имея в виду работу за 20000.

И эта мысль вертелась в голове до утреннего этапа кухни, где я не стал ничего есть: ныл желудок. Я лишь налил себе Пуэр. Я думал, что он поднимет мне настроение, но каждый глоток был гвоздем в крышку гроба моего настроения: «Что дальше?», «Зачем мне это?», «Чем все закончится и когда?»

Именно в этот момент на кухню вошла вечно улыбающаяся и счастливая Аня, в черной форменной юбке и белой блузке, напевая про счастливые страницы Влади.

- Че не ешь? – спросила она, наливая себе Пуэр из заварника.

- Неохота.

Она села напротив меня, усмехнулась, улыбнулась.

- Ты чего такой смурной? – не унималась она.

- Ничего, – я вложил в этот ответ всю свою тоску, но она не поняла, лишь огрызнулась:

- Какие мы злые!

Я стал осматривать кухню. Я, честно, не искал, к чему придраться, но эти четыре буквы сами бросились мне в глаза. «Kofe». И только тут я заметил, что этими четырьмя буквами исписаны все обои.

- Ты читала эту надпись? – тут же возмутился я.

- Какую? – она обернулась, мельком взглянула и тут же снова уставилась на меня, повторив вопрос: – Какую?

- На обоях.

Она снова обернулась.

- Ну, надпись, да надпись, – пожала она плечами.

- То есть тебя там ничего не смущает?

- Нет. А что?

- А кто их выбирал?

- Мы с мамой на рынок пришли, тебе же тогда было некогда. Ей понравились с Эйфелевской башней.

- С Эйфелевой, – поправил ее я.

- Ну, с Эйфелевой. А мне с кофем, вроде как под стиль кухни. Кофе – кухня.

- Надо их убрать и переклеить.

- Зачем? Красивые же обои.

- Надпись прочитай.

- Ты че с утра со своей надписью завелся?!

- Ты ее прочитай!

- Ну, там написано «кофе».

- Да! Там написано «кофе»! На каком языке?

- На английском.

- «Кофе» на английском через «си» пишется!

- Ой, ну надо же, какие мы знатоки. У всех через «си», у нас будет, – она оборачивается, – через «Ка». Какая разница-то? Год висят и еще повисят.

- Ты понимаешь, что этим мы показываем нашу тупость. Дешевые обои и неправильная надпись! Может быть, тебе нравится быть дурой, мне нет. Я хочу, чтобы у нас все было четко!

- До этого ты эту надпись каждое утро читал, а тут, надо же, она неправильная.

- Вот именно, она меня бесит каждое утро. Кофе. Должно быть через «си». Но ты как какая-то дура, выбрала себе…

- Я не позволю тебе так со мной разговаривать! – рассердилась она и встала. – Ведешь себя по-скотски.

«Ведешь себя по-скотски» - это ее последние слова, сказанные мне лично.

В обед она мне позвонила, мы перебросились парочкой малозначащих фраз, вроде таких: «Как дела? Ел? Вовремя приедешь?»

Вовремя приедешь? Если бы я приехал вовремя… Я задержался на четыре часа, подъезжал к подъезду уже около девяти и тогда ощутил нечто странное. Я не знаю, как это объяснить, но я точно  чувствовал, что что-то случилось. Позже, когда несколько раз прокрутил эти события в голове, я понял, что свет в наших окнах горел только в комнате, а Аня боялась темноты, поэтому зажигала свет везде, когда была одна.

Я помню, как поднимался на третий этаж, помню запах жареных беляшей из 34 квартиры на втором, помню, как нечто не давало мне открыть квартиру, помню, как вошел и позвал ее, помню мертвую тишину в ответ.

Из комнаты вышла ее сестра, толстая брюнетка.

- Аня умерла, ее машина сбила, – сообщила она. – Мы звонили тебе, но ты был недоступен.

Я сел в коридоре. Просто сел на пол, надеясь, что это все дурацкая шутка.

3.

Почему язык не может запомнить хороший вкус? Почему после хорошего послевкусие наступает такое, как бы выразиться и не повториться, отвратительное ощущение во рту, и приходится снова употреблять этот же продукт.

Именно поэтому за десять минут, что прошли от вокзала, я успел выкурить три сигареты и ступить на мост.

Снег усилился, а, может, виной стал ветер. Почему-то всегда на мосту ветер. Мне приходится поднять воротник куртки, чтобы снег не залетал за шиворот.

Машин почти нет, хотя их вообще нет; только фонари освещают пешеходную дорожку моста, а за перилами в темноте спит река.

Чуть дальше в свете фонаря я замечаю фигуру человека, это девушка, на ней джинсы и длинный плащ, шапки нет. Длинные волосы развеваются по ветру. Ее правая нога висит на перилах, а глаза устремлены в темноту.

Собирается прыгнуть. Я в этом уверен. В принципе, мне нет до нее дела, я не спасатель, я не вмешиваюсь в чужие дела. Но я сталкивался с прыгунами в воду зимой. Выжившими прыгунами, скажу, что зрелище….

Я ускоряюсь, почти бегу.

- Стойте! – кричу ей.

Она оглядывается, немного переносит вес вперед, чтобы перекинуть вторую ногу.

- Вы ошибаетесь! – кричу я.

Одышка. Ну, ничего.

- Я не хочу вас отговаривать от смерти, – говорю я, остановившись возле нее. Выдыхаю.

Она удивленно смотрит на меня.

- Что у вас с лицом? – спрашиваю я. Возле переносицы у нее желтеет синяк.

- А у вас? – она все еще изумленно смотрит на меня.

- А что у меня?

- А у меня?

- Синяк, – отвечаю я.

- Вот видите, сами же знаете ответ, – она собирается отвернуться.

- А у меня-то что с лицом?

- Какой-то вы желтый, – отвечает она и отворачивается в темноту.

- Желтый? – повторяю я, проведя рукой по щекам. – Почему желтый?

- А мне откуда знать!

- Я не советую вам прыгать с моста.

- Пошел на хер!

- Во-первых, это страшная смерть. А во-вторых, можно и не умереть зимой.

Последние слова ее заинтересовывают, она убирает ногу с перил.

- В чем проблема зимы? – недоумевает она.

- Я знаю, по крайней мере, четырех человек, которые выжили после прыжка именно с этого моста. Трое - овощи. А четвертый ходить не может.

Она смотрит вниз, пытаясь оценить высоту.

- Да не может этого быть!

- Может, – говорю я, подкрепляя свои слова жестикуляцией. – Когда вы прыгаете в воду с такой высоты, то от падения чаще всего теряете сознание, а потом захлебываетесь. Но здесь лед. Вы ногами ударяетесь об лед, проламываете его, ломая позвоночник. Ваши руки непроизвольно разлетаются в стороны, – я поднял обе руки. – Вот так. Руки лежат на льду и не дают уйти вам в воду. Вы умрете от переохлаждения или превратитесь в чайник.

Она смотрит на меня, я закуриваю, выдыхаю дым.

- Если честно, мне плевать, прыгнете или нет. Но лучше выберите другой способ.

Я отхожу от нее.

- Погоди! – останавливает она меня.

Мы уже на ты?

- Угости сигаретой, – просит она.

Я подхожу к ней, достаю пачку, подаю ей зажигалку. Она закуривает.

- Ну а какой, по-твоему, лучший способ умереть? – спрашивает она, выдыхая дым.

- Застрелиться, – отвечаю я. – Пуля влетает тебе в мозг, и на этом все.

- Осталось только найти чем.

- Меня очень удивляют люди. Они бросают все свои силы на поиски способов себя убить. Наркоман пойдет на все, чтобы найти дозу. А алкаш – чтобы достать на бутылку. Но никто не готов применять те же способы, чтобы жить.

- Ненавижу философов, особенно таких умников, – говорит она.

Я пожимаю плечами, бросаю бычок в реку. Яркая искорка летит вниз.

- Именно поэтому пытаешься утопиться?

- Возможно.

- Ну, удачи тебе.

Нас освещают фары легковой машины. Синяя «Хонда» останавливается прямо возле нас.

Ее глаза наполняются ужасом, это я замечаю по расширенным зрачкам, или мне кажется. Она разворачивается, спиной прижимаясь ко мне.

Из машины выскакивают трое.

- Вот шлюха, – кричит водитель, – уже нашла себе нового.

До меня доходит, откуда у нее синяки.

- Паша, ты не понял! – кричит она.

- Как раз все понятно!!!

Они идут прямо на нас: водитель (крепкий толстяк) - впереди, двое других - чуть позади него.

Я делаю шаг назад, думаю вытащить пистолет. Говорят, что мысль быстра. Наверное, это так? Но вот действия...

Я тянусь правой рукой во внутренний карман, чувствую холодную сталь, и в этот момент вижу перед собой кулак, на среднем пальце печатка.

Сильный оглушающий удар валит меня на землю, правая рука непроизвольно откидывается в сторону вместе с пистолетом. Он катится по асфальту.

Они стояли возле железной двери в грязном подъезде. За дверью слышалась песня, Шевчука – «Вороны», но голос исполнителя был женский.

Она потянулась к звонку, он резко схватил ее за руку. Она вопросительно посмотрела на него.

– Может, не пойдем? – проговорил он.

– Будет здорово.

– Я не люблю эти песни.

– Ты просто возьмешь пиво, сядешь на диван и все… Будет круто… Я же смотрела Эша.

– Тебе же понравилось.

– Я такого не говорила. … Но ради тебя смотрела.

Он неохотно отпустил руку. Она нажала на звонок. Дверь открыла блондинка небольшого роста, чуть полная. Она ничего не сказала, просто махнула им рукой, приглашая войти.

Это была обычная двухкомнатная квартира, одна из комнат которой была переоборудована под студию. Вдоль стен стояли поглотители звука, посередине кресло-стул, на котором сидела певица с гитарой.

Компания была разношерстная; парни, девушки, худые, толстые, волосатые, лысые – они все были разбросаны по этим двум комнатам маленькими группами. Кого-то он уже видел в парке.

– Расслабляйся, – она сунула ему в руку банку пива. – Я пойду с девчонками познакомлюсь, а ты можешь пока с Пашей поболтать, он вон, – она показала на парня, сидевшего на диване и слушавшего песню.

Он хлебнул из банки пива, увидел шикарное пустое место возле отрытого балкона. Пока он к нему шел, место исполнителя занял незнакомый парень.

– Хочется сыграть Бродского, – проговорил он. – «Письма римскому другу».

Начался проигрыш.

Он хлебнул еще пиво, вдохнул свежий воздух.

«Нынче ветрено, и волны с перехлестом,

Скоро осень».

Душно. Ему душно от всего. Спертый воздух, скучная песня, слишком крепкое пиво, накурено, что он вообще тут делает?

«Если выпало в империи родиться,

Лучше жить в глухой провинции у моря».

Именно в этот момент он заметил ее, она стояла с брюнеткой и о чем-то разговаривала. Она казалась ему прохладой среди этой духоты. Ему как-то сразу даже стало свежо, да и мотив песни неплохой.

Почувствовав или заметив его взгляд, она посмотрела на него и улыбнулась, незаметно показав рукой, что скоро подойдет.

Город остается позади. Его еще видно в зеркало заднего вида, но он больше не интересует ни ее, ни его.

Мимо ее глаз пролетают строящиеся склады, баннеры, стоянки для дальнобойщиков и прочее. Между ними где-то виднеются дома и улицы гниющего поселка.

Как рождаются вопросы, не ясно, вот и он совершенно не понял, как вдруг в его голове возник вопрос.

– Когда ты в меня влюбилась? – спрашивает он, нарушив получасовую тишину.

Она тихо цокает, молча переводит взгляд на него.

– Это так трудно вспомнить? – добавляет он.

– Это так глупо спрашивать!

– Почему?

– Вот ты когда в меня влюбился?

– На квартире, когда какой-то тип играл … этого … Ну скажи … Бродского.

– Ты в меня влюбился под Бродского?

– Щас... Щас. «Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря». Вот тогда я в тебя и влюбился.

– И как ты это понял?

– Это легко понять. Только поэтому я и запомнил строчку … - он вдруг замолкает, до него, кажется, дошло - Почему ты спрашиваешь? Ты разве меня не любила?

– Зачем тебе это знать?

– Чтобы понять, почему мы расстались. Почему ты неожиданно ушла?

– Ты реально думаешь, что я ушла неожиданно?

– А разве нет? Утром ушла и все.

– А если бы я ушла вечером, это было бы ожидаемо?

– Не придирайся к словам.

– Я и не придираюсь.

Она отворачивает взгляд в окно.

– И все же, – не унимается он.

– Пусть это будет ресторан! Я влюбилась в тебя в ресторане!

– Но мы уже другое обсуждаем!

– Ты уже конкретно определись, что мы обсуждаем! Либо то, либо это!

– Мы обсуждаем твой уход.

– Я тебе покажу настоящий ресторан, – так она закончила их разговор.

Он положил трубку и почти весь день думал, куда же она его позвала.

Это было место в центре города, никаких больших вывесок, этот ресторан не нуждался ни в какой рекламе. Кто о нем знал, тот был им и нужен.

Она заказала столик на двоих в конце зала. Они сели на роскошные диваны друг напротив друга. На красный столик, разделяющий их, им поставили два фирменных блюда: кровавый стейк из говядины с овощами, еще они оба заказали колу. Он хотел пива, но передумал.

Лампа с оттенком красного, расположенная над столом, и приглушенный свет вокруг создавали иллюзию уединения.

Он пододвинул к себе тарелку, взял приборы. Стейк был просто огромный.

Она уже отрезала кусочек от перца и положила его в рот, а он все смотрел на стейк.

– Мне, конечно, стыдно, но как это есть? – спросил он.

– Ножом разрезаешь и ешь, – ответила она.

– Это я знаю, но если я начну разрезать, то овощи свалятся с тарелки.

– И?

– Хочешь сказать надо начинать с овощей? – не сразу проговорил он.

– Да.

– Я думал, всегда начинают с мяса.

– Вообще начинают с чего угодно, главное, чтобы вокруг тарелки было чисто, иначе ты мне покажешься неаккуратным человеком.

– Тогда я сразу извинюсь, если вокруг моей тарелки будет грязь.

– Извинения приняты.

Он отрезал кусочек картошки и положил в рот. Она улыбнулась ему …

А дальше получасовое молчание, которое нарушал его нож. Он негромко скрипел по тарелке. Они иногда смотрели друг на друга, улыбались с набитым ртом и молчали.

В какой-то из этих моментов она в него влюбилась. Как пуля эта мысль влетела в ее голову и осталась там. Конечно, это была не вечная всеобъемлющая любовь, это было всего лишь ее зерно. И только ей было решать, вырастет зерно или сгниет. Но в тот момент она про это не думала, она осознала влюбленность и улыбнулась этому фактору.

Медленно ускользает под колеса однотипная трасса с белыми полосками, медленно плывут деревья. Вот почему, когда тебя что-то напрягает, то время тянется медленно?

– И ты разве не будешь скучать по своим попевкам? – спрашивает он.

– По чему?

– Ну где ты сейчас будешь петь?

– Где-нибудь да буду.

– Например?

– Буду приезжать в пятницу на автобусе, в воскресенье уезжать.

– А курсы свои где будешь проходить?

– В смысле?

– Ну я очень сомневаюсь, что коучи будут ездить к тебе.

– Ты что делаешь?

– Рулю.

– Ты пытаешься мне доказать, что я зря уезжаю.

– В машине тихо, просто пытаюсь разбавить атмосферу.

– Блин, а почему бы тебе ее не разбавить, как обычно, рассказав про очень крутой фильм, который ты недавно посмотрел.

– Вообще без проблем. ….

Она снимала квартиру на улице Кошурникова в пятиэтажке на третьем этаже. Однотипная однокомнатная квартира.

Стучал дождь. Она готовила на кухне легкую еду, когда раздался звонок.

Он вручил ей букет роз, самый огромный букет роз, который он увидел в магазине и который стоил огромную, по его меркам, кучу денег.

Она сказала: спасибо, проходи.

Он разулся и, чтобы не мешать ей готовить, отправился в комнату смотреть книги.

Обычная комната с кроватью, напротив кровати на стене висела деревянная доска с надписью: «Мои Цели».

Он задержался взглядом на ее последнем рисунке, ее цели – магазин бытовой техники ее имени, посмотрел налево на ее стол, убранный стол, в его углу лежали книги по мотивации.

Он улыбнулся, ему вспомнился один друг, который тоже увлекся всем этим. Его звали Вячеслав, или Владислав, или… Этот друг вечно кричал, что его именем назовут одну из улиц, а свою родную деревню он поднимет с колен. В погоне за легкими деньгами он связался не с теми людьми… короче, выйдет он еще не скоро.

– Понравилась моя дощечка? – она отвлекла его от воспоминаний.

– Никогда такое не видел.

– А ты где пишешь свои цели?

– Я… На бумаге, – соврал он.

– И какая у тебя цель?

– Пока не скажу.

Он возвращается в машину, ставит стакан в подставку возле ручки переключения передач, заводит двигатель, трогается.

Молчание.

Он крутит руль, она чуть приоткрыла окно, чтобы надышаться напоследок вечерним городом. И неизбежно этот сладкий вредный приторный запах навеивает воспоминания. В такой же день она его ждала возле кинотеатра, а он опаздывал, а к ней пытались… И тут вдруг из колонок начинает играть песня «Белая Гвардия – Кузнечик». Ее любимая группа, ее любимая песня, которую она всегда пробовала играть на гитаре.

«И все они сидели за столом,

Залитым солнцем, голубой беседки,

Там море одуванчиков росло».

Песня, которая пробуждает воспоминание или воспоминание, которое пробуждает песню. Неважно. Исход один. Она чувствует приятную легкость. Мягкое воспоминание приглашает к себе, ей остается только расслабиться и утонуть в нем. Песня, машина, кажется, они с ним и не расставались…

Но они расстались.

– Что это? – спрашивает она.

– «Белая Гвардия», – отвечает он, – разве ты не узнала?

– Я не про это. Зачем ты ее включил? Ты никогда такое не слушал.

– Люди меняются.

– И что тебя заставило полюбить такую музыку?

– Ты. Точнее, твой уход. Понимаешь?

– Нет.

– Эти песни напоминали мне о нашем первом свидание, тогда я думал, что…

– Так, – прерывает она его. – Выключи эту музыку и прекрати давить на меня своими воспоминаниями.

– Почему ты отрицаешь наше прошлое?

– Я его не отрицаю. Оно было, и оно прошло. Прошло. А ты сейчас пытаешься его обратно собрать.

– Блин, я просто включил песню.

– Вот и просто выключи.

Он выключает магнитолу.

– Это просто поездка, – говорит она. – Просто.

Ему хочется спросить у нее: почему она обратилась именно к нему? Но он молчит, берет стакан с кофе и делает глоток.

В то воскресенье дождя не было. Стояло солнце. В воздухе чувствовалась осень, а листья медленно покидали свое пристанище.

Где-то между пятью и шестью вечера он зашел в Центральный парк. В этот брошенный парк города, где он когда-то гулял с отцом и ездил на этих аттракционах, тогда они еще были не ржавые, тогда и народу было больше, а теперь парком пользовались лишь для того, чтобы сократить дорогу или провести никому не нужный концерт.

Где-то ближе к центру парка до него донеслось красивое женское пение, и он пошел на звук.

И это пела не она.

Она сидела рядом на скамейке, под веткой березы, сквозь которую на нее падали рыжеватые лучи вечернего заката. Она подыгрывала певице, которая пела тоскливую песню про Питер, вокруг них стояло несколько человек, некоторые держали гитары.

Он подошел к ним, но не совсем близко, она его увидела и слегка улыбнулась.

Певица пела:

«Питер, Питер».

Иногда она поднимала глаза на него, он не сводил с нее.

«Питер, Питер».

Ему не нравилась песня, он ее не слушал, он думал, что же такого ей сказать. Но опыт подсказывал, что слишком много думать не стоит.

Песня закончилась красивым проигрышем, она тут же встала и, улыбаясь, подошла к нему.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – ответил он.

– Я думала, ты не придешь.

– Почему?

– А почему ты должен был прийти?

– Интересно было услышать… «Белую Гвардию». Это же она была?

– Это была их песня.

Он многозначительно кивнул головой. Интересный жест, который показывает, что вы абсолютно довольны собеседником.

– Пойдем, – проговорила она.

Они подошли к ее знакомым, в это время парень настраивал гитару.

– Эй, ребята, – проговорила она. – Познакомьтесь…

Они называли ему имена: Яна, Настя, Вадим, Алексей – но он не запоминал имен, он не запоминал их лиц, ему они все были не нужны. Он остался только из-за нее, и только из-за нее он прослушал все песни, все песни, которые не любил. Он современный человек, ему нравится хип-хоп.

Они закончили петь, когда из-за горизонта торчал только полукруг солнца. Вся компания направилась к выходу из парка, они остались стоять на месте.

Две черные тени в бесконечном свете вечернего солнца. Два человека в воскресном парке. Мужчина и женщина, которые вынуждены соблюдать условности.

– По кофе? – предложила она.

– Конечно, – согласился он.

Они повернули к другому выходу из парка, где стоял киоск с вкусным кофе.

– Давай гитару, – сказал он.

– Хочешь понести?

– Ну естественно.

– Не дам.

– Почему?

– А почему ты хочешь понести?

– Ну тебе же тяжело.

– Я сюда как-то доехала без тебя.

– Тогда меня с тобой не было… а теперь я здесь.

– Логично. Но все равно не дам. Нельзя свой личный инструмент отдавать в другие руки, плохая примета.

– Примета… А если твой личный инструмент рояль?

– Тогда мне бы пришлось качаться, – хихикнула она.

Он улыбнулся.

– Как тебе песни? – спросила она.

– Мне понравилось, – соврал он, или, лучше сказать, соблюл условность.

– Серьезно?

– А что тебя удивляет?

– Мне казалось, что ты скучал.

– А как ты это определила?

– По лицу.

– По лицу? Ну-ка, посмотри сейчас, – он состроил грустную мину, – что я чувствую?

– Грусть?

– Нет. Мне весело.

– Ладно… Я загадала число. Это либо один, либо два. Если отгадаешь я тебя поцелую.

– Хех… Я же не отгадаю. Ты будешь говорить, что это не то число.

– Вот именно!

– И к чему ты это?

– А ты к чему про свое лицо?

– К тому, что ты не сможешь угадать мои эмоции по нему.

– Ну я же угадала, тебе было скучно!

– Нет. Мне просто нужно было сесть, я не могу стоять на одном месте.

– Воот. Если нужно было сесть, значит было скучно. А почему ты долго не можешь стоять?

– Ты действительно сейчас хочешь обсуждать болячки?

– Не-ет, – усмехается она.

Они подошли к киоску с кофе.

Он купил себе американо и два сахара, она купила (он, конечно, настаивал оплатить) латте.

Кофе в воскресном вечернем «мертвом» городе – восхитителен. Они оба поняли это сразу. Немного отошли от киоска, чтобы не мешать другим, и медленно стали наслаждаться процессом.

– А какую музыку ты любишь? – спросила она, вдыхая аромат латте. – Кроме бардовской, – она ему подмигнула.

– Подколка от красотки.

– Придумай другой, этот комплимент уже не работает.

– Учту. Значит, я люблю рок больше всего и кое-что из рэпа слушаю.

– Такого не может быть.

– Чего именно?

– Сколько себя помню, рок и рэп ругались между собой. Помню, в школе задроты слушали рок, а рэп обычно слушали крутые, так их назовем. Я рэп слушала, – она улыбнулась, задумалась и добавила: – Хотя я еще всегда «ДДТ» слушала. Но только их, остальные прогнулись.

– Не знаю, я всегда слушал и рок, и рэп, друзья у меня тоже. А еще «Фактор 2» слушали.

– Подержи, – она дает ему свой стакан кофе, снимает с плеча гитару, ставит аккорд.

«Скажи красавица, чего не нравится,

Пойми, ведь я всего лишь навсегда

Хочу тебе понравиться».

– О! Вот эта классная песня, – воскликнул он, когда она, улыбаясь, убрала гитару за спину.

– Я тоже ее слушала… А ты знал, что у этой песни абсолютно скверные слова.

– Ну и что? Для меня слова в песне не важны, главное ритм, музыка.

– По мне слова куда более важнее.

Она посмотрела на него, он на нее. Она моргнула ему, взглядом показала на свой стакан кофе в его руке. Он не понял, улыбнулся ей, моргнул и кивнул головой. Звонко полился ее смех. Он тут же заразился им, начал смеяться. Латте выплеснулось из стакана, обожгло ему руку. Он разжал ладонь, стакан упал на землю.

– Вот и попила кофе, – проговорила она.

– Извини, я тебе куплю новое.

– Новый. Кофе – он.

– Какая разница, какое оно?

– Ты прав, главное, не пролей! – воскликнула она и слегка ударила его в плечо.

– Постараюсь.

Он направился к киоску, она, веселая, смотрела ему вслед.