pogranichnitsa

После рождения Наташи мы с Леной и дочкой побывали во Франции, Италии, Швейцарии и не один раз. Тогда это было сложно, но представляло спортивный интерес, так как мало кому удавалось выбраться к далеко за кордон и привезти купленные по дешевке вышедшие из моды шмотки, распределяя их среди друзей и знакомых. Хочу привести несколько запомнившихся эпизодов из наших поездок.
В странах где мы бывали все производило на нас, попавших туда из-за железного занавеса, впечатление - обилие товаров, старая архитектура, ухоженность земли и современных построек.
А вот эти эпизоды. Дядя Лены Георгий Иванович и я едем на рынок в Ницце (Монако). Георгий Иванович ставит свой автомобиль и мы отправляемся за покупками. Возвращаясь с покупками видим, что за нашим автомобилем стоят еще 4 штуки, перекрыв выезд. Я в полной растерянности,но мой пожилой родственник смело подходит к полицейскому, стоящему неподалеку и объясняет ему ситуацию. Полицейский открывает одну за другой все четыре автомашины, , отводит их в сторону и лихо козырнув спокойно удаляется. Я спрашиваю
у Георгия Ивановича сколько ты ему заплатил. Он говорит ничего - я в шоке.
У меня, Лены и Наташи была виза только во Францию, добытая с большим трудом у наших властей. Дядя Лены настаивает, чтобы мы посетили Италию. Я говорю, но виз же нет, он говорит ничего попробуем. Идем с ним к итальянскому консулу в Нице. Дядя просит консула дать нам визу на въезд в Италию. Консул говорит советским не имею права. Георгий Иванович начинает клянчить, да Вы посмотрите архитектор из СССР с таким трудом приехал сюда, как же он может уехать, не увидев Италии. Консул говорит, ладно, я подумаю и тут же выдает для нашей семьи проездную виз из Франции во Францию через Италию и Швейцарию, не взяв взятки. Я вспомнил наших чиновников и у меня опять шок. Чиновник в железнодорожном вагоне, который вез нас в Италию увидев, что проездная виза разрешает находится нам в стране 5 дней, вообще махнул паспортами и не поставил нам отметку о пересечении границы. Что-то у них тут не хорошо подумал я. Опять шок. В Риме, пройдя по его основным достопримечательностям, мы стали искать места для ночлега. Дело в то что на все пребывание в Италии денег на гостиницу нас было на 1 ночь и мы хотели найти лавочки в парке или что-либо подобное, но парки все попадались частные и в них нашу задумку осуществить было невозможно. Вдруг возле терм Каракаллы где проходил какой-то концерт мы заметили оживленное движение народа в одну сторону и пошли вместе со всеми. Дорога привела нас в общественный парк на бугре с прекрасным видом на город. Лавочек нам захватить не удалось, но везде на траве сидели или лежали группы людей или парочки и вели себя на наш взгляд даже чересчур свободно. Мы тоже поняли, что пора устраиваться на земле. Я пошел нашел куски картонных коробок и охапку сена и соорудил ложе на троих. Когда стемнело, электричество там не зажигали. Активность людей вокруг нас сильно возросла. Наша дочь все старалась разглядеть, что это они там делают. Но потом мы заснули, а проснувшись солнечным римским утром обнаружили, что в парке никого нет. Отряхнули друг с друга солому и пошли смотреть Ватикан.
Во Флоренции дядюшка посоветовал нам остановится в гостинице у его друга, сказав, что друг возьмет с нас дешевле, так как очень полюбил русских, побывав в плену в России. Друг Георгия Ивановича продал гостиницу. Но мы сняли в ней номер с большим окном на Флорентийский собор. Больше мы в гостиницах не ночевали. Следующую ночь улеглись спать на берегу реки Арно. Комары там жуткие, не уступят нашим северным. Под утро в темноте с большим шумом, светом фар и громкими выкриками появилось много машин и людей. Мы сначала перепугались, но через 5 минут все стихло, а приехавшие уселись на берегу реки, каждый со своей удочкой. Побывав еще в некоторых городах, добрались до Равены. Первые христианские мозаики, могила Данте и так далее.
Мы же как всегда были озабочены проблемой бесплатного ночлега. И присмотрели место на маленьком Равенском вокзальчике. А погуляв по городу, увидев основные достопримечательности, купив еды и бутылку вина, вернулись на вокзал и расположились на двух больших скамейках из гнутой фанеры. В зальчике вокзала в тот момент никого не было и поужинав Лена, Наташа и я легли на вокзальную мебель и заснули. Ночью меня осторожно толкнул сеньор. Вижу передо мной 2 здоровых, толстых карабинера. Я вручил им советский паспорт и увидел в их глазах искреннее удивление. А кем Вы работаете, сеньор? Правдиво отвечаю - архитектором. Удивление на их лицах увеличилось в 5 раз. В то время если советские и появлялись в Ровене, то только большими группами, отходить от которых не имели права и были под наздором опытного чекиста. А тут бомжового вида человек валяется на скамейке, да еще с семьей. Карабинеры заулыбались и один из них, проходя мимо двери, спросил - Сеньор, Вам свет погасить? Я радостно ответил да. Свет погас.
Были еще интересные эпизоды при наших поездках в Европе. На велосипедах мы с Леной проехали почти 1000 км вдоль Луары, осматривая красивейшие городки, замки и природу этих мест. Случались и здесь занятные истории, но описывать их не буду, хочу перенести Вас на русский Север, на Белое море.
Работая художником в комбинате я мог довольно свободно планировать свое время и ежегодно выкраивал время для поездок по нашей стране. Я побывал с друзьями на Тянь-Шане и в Сибири. Но больше всего мы полюбили Белое море и ездили туда 15 лет.
Когда мы начали ездить туда, народу там было очень мало: рыболовы, охотники. Лодочных катеров там еще не было и мы либо шлепали веслами, либо ставили красный парус, сшитый моей супругой. Обычно мы ехали компанией друзей Митя Мелодинский, Виктор Клеманов, Игорь Прилуцкий, Женька Белый . У основной группы было много примкнувших в разное время, моя жена ездила туда 2 раза, сын Сережа 1 раз, о нем я немного напишу после. Одна из первых моих поездок на Белое море была в деревню Кижня, расположенную на реке Мезени, там Митя, впоследствии професор московского архитектурного института проводил обмерочную практику студентов. При подъезде к Кижне я увидел встречавшую на берегу группу. Впереди стоял Митя. Подъехав ближе я увидал вокруг его головы нимб, но черный, это были комары. Все наше пребывание там проходило под знаком комара. В избе мы спали вместе с хозяевами в большой горнице, которую хозяева отчаянно топили при 30-градусной жаре днем на улице, пытаясь оттуда выжать комаров, комары отчаянно сопротивлялись и с яростью впивались в человеко и нечеловекообразных нападая стаей.
Спать было невозможно. Я прошелся по деревне и забрался на высокую деревянную колокольню церкви, построенной еще при Петре Первом без единого гвоздя, которая довольно хорошо сохранилась. а вершине колокольни комаров не было, но и спать было негде, найдя две доски я положил их над внутренним пространством колокольни и блаженно заснул. Но потом меня выжили оттуда студенты, делавшие там свои уроки и чертежи. Тогда мы с Митей устроились на верхней площадке старой мельницы,стоявшей на бугру.Мельница была сделана из бревен и досок в 6 см толщиной. Доски настила разошлись на 2-3 мм и весь трюк заключался в том, что мы дышали через эти щели накрывшись сверху спальными мешками и комары не могли нас достать.
Палатки тогда с сетками на окнах были у очень немногих людей. С последними мезенскими комарами мы расстались на корабле в 30-40 км от берега. На корабле мы везли с собой деревянную, хорошо сшитую лодку, длинной в шесть метров. По дороге в Архангельск мы перегрузились на пароход, шедший в Кандалакшу. Оттуда своим ходом добирались до наших баз в Пояконде и Черной речке.С этой лодкой наша компания провела около десятка лет прекрасного летнего отдыха.
В Великой Салме залива Белого моря наша компания оккупировала остров Касьян, на высоких соляных лбах которого мы соорудили из плавника навес и над ним подняли наш флаг. Навес был виден с расстояния в 3-4 км. С Касьяна мы совершали набеги на окрестности и на 10 и на 30 и даже на 100 км.
В этих плаваниях происходило много занимательного. Про все писать не хватит места, но о двух случаях хочу рассказать. Возглавлял рыбоохрану в этих местах очень строгий человек. А мы с Митей наловили форели и на большой сковородке жарили ее на берегу, вдруг появился обычный МРБ на которых плавали все колхозные рыбацкие бригады и направился к нам и из него появился этот строгий начальник. Он проверил наличие сетей на семгу при подходе к берегу и не найдя их решил с нами познакомиться, нам ничего не оставалось делать, как выйти к нему навстречу. Познакомились мы в обычае здешних мест но с комком в горле выдавили из себя приглашение поесть с нами рыбки, но начальник благородно отказался, сказав что он только что поел у себя на МРБ. Это спасло нас от штрафа равного 3-х месячной нашей зарплате. Такую рыбу тогда имело право есть только большое начальство.
В этих местах на материке и на островах было много медведей, приезжая летом и осенью мы их не видели. Медведь очень чуток и предпочитает не встречаться с человеком но следы их пребывания были видны везде - разрытые муравейники, подраные когтями стволы деревьев, большие кучи говна. На одном острове медведи устроили уборную и там негде было наступить, не попав в кучу. Нас, московских, медведи почему-то не трогали, но среди наших знакомых несколько человек от них пострадало. На одной из картин в галлерее у меня изображена схватка Виктора Паромова с медведем, который удаором лапы согнул ему стволы ружья и выдрал плечо, спасли собаки, А Виктор несмотря на рану сумел дойти 25 км по лесу до своего поселка, после чего провел 3 месяца в больнице. Вообще охота на медведя одному даже с ружьем занятие не безопасное, нужно стрелять точно в сердце, а оно в огромной туше маленькое, с человеческий кулак. Следующей зимой Виктор убил этого медведя, а его коготь прислал моему другу Ираклию. Коготь был настолько страшный, что кот Яшка бросался от когтя бежать в самый дальний угол.

Но с лета 1942 года жизнь стала постепенно налаживаться, бомбили уже меньше по карточкам стали выдавать продукты, почти все москвичи заимели свои маленькие огороды и мы возвратились в свою квартиру опять. Отопления не было, но мы поставили в комнате печку "буржуйку" с трубой в форточку. А дрова для нее я возил на санях все с той же Воробьевки, разламывая остатки бывшего военного городка. Наша армия наступала, в Москве гремели салюты. Картину салюта Победы хорошо помню наблюдал ее от москворецкого моста. Освещенный кремль, снятая с окон светомаскировка, прожектора и фейерверк. После войны жить стало еще лучше. Страна быстро восстанавливалась. Я учился в художественной школе, где получал 2 продуктовые карточки, рабочую и Р-4, что тогда приравнивалось к целому состоянию. Добираться до школы было очень далеко, на другой конец города до Качаловского переулка. Ездил с пересадкой на двух троллейбусах в битком набитом салоне или вися сзади на лестнице, ведущей на крышу.
После окончания войны в школу поступило много фронтовиков, глядя на них ученики МСХШ стали быстро взрослеть. Отец в это время делал генеральные двух полностью разрушенных городов, Керчи и Минска. Из Керчи он привозил очень вкусную селедку и осколки греческих сосудов с горы Митридат. В тоже время он был профессором и деканом архитектурного института. Но в 1947 году он тяжело заболел. Ему сделали операцию, после которой, сделавшись инвалидом, отец продолжал работу, но в начале пятидесятых болезнь обрушилась на него с новой силой, были ужасные боли. Мать героически ухаживала за ним. В 1952 году он умер. Незадолго до его смерти умер И.В. Сталин. Папа ненавидел вождя и он радовался этому событию, говоря "Я все-таки пережил".
Несмотря на раннюю смерть в 52 года в творческом отношении он успел довольно много сделать, несколько зданий в Москве, генеральные планы городов Сухуми, Керчи, Минска - было время бурного строительства страны, что нельзя сказать о времени, когда я пишу эти строки.
За 4 года до смерти отца умерла бабушка в 1948 году. Мы их похоронили в одной могиле на Калитниковском кладбище. Наше материальное положение резко ухудшилось, мать не работала, была инвалидом 3 группы. Ирине было 11 лет, а я был студентом архитектурного института. На нашем курсе все студенты с энтузиазмом занимались архитектурным проектированием, к остальным предметам энтузиазма было гораздо меньше. Я тоже старался и с третьего курса и до окончания института получал повышенную стипендию в 50 рублей. Это были небольшие, но все-таки деньги. Проезд в метро стоил 5 коп., в трамвае 3 коп. В свободное время старался подработать и все деньги отдавал матери, которая ежедневно давала мне 50 коп. на проезд и обед в студенческой столовой нашего института. Во время учебы на 5 курсе я и мой товарищ Леша Константинов сделали проект памятника "Героям Варшавы" для международного конкурса, проводимого Польшей и получили премию 2-й степени. Были по приглашению Союза польских архитекторов в Польше. Это был мой первый выезд за границу, мы прошли строгую проверку, вплоть до вызова в ЦК КПСС на Старую площадь.
По окончанию института меня взяли на работу в проектный институт Минздрава РСФСР, тут уже семье стало несколько легче. Я получал уже от матери 1 рубль в день на еду и дорогу.В Минздраве я проектировал санаторно-курортные объекты и пионерские лагеря, но работал там недолго и ушел оттуда с оклада на вольные хлеба художника в комбинат декоративно-оформительского искусства, где и работал до выхода на пенсию и даже дольше.
Работа в комбинате мне нравилась и она позволяла работать: архитектором, художником-оформителем, а также художником монументалистом и скульптором. Это преследовалось Союзом художников в связи с кастовостью, царящей в нем. Оставалось время и для занятий живописью, которую я не забывал после окончания художественной школы. Живопись я не продавал и работы постепенно накапливались. Из числа выполненных мною работ выставка Москвы в Берлине в 1979. Пивная перед входом на стадион в 1980 г. Республиканский краеведческий музей Мордовии в Саранске в 1985 г. Пионерский лагерь под Москвой у станции Турист в 1987 году. Через год после поступления в Комбинат декоративно-оформительского искусства мы сочетались браком с Еленой Сергеевной Яворской, написанную ей ее биографию в прозе вы прочли раньше. Я же могу говорить о ней только стихами.

О! Моя антимуза нет прочнее союза
Заключенного нами в помутненном сознаньи
И хоть лет Вам не мало но еще тверже стала
Ваша твердость в моем назиданье
Я ж назло Антиною не ропщу и не ною
В нашей жизни прямой но горбатой
И на зависть Антею и позор Прометею
Надрываюсь бревном и лопатой
Презирая страданья с опущенной почкой
Я исполню все ваши желанья и точка
Рисовать буду только цветочки в горошек
Чтобы было красиво и модно
Над стиральной машиной в ванне мойку поставлю
Чтобы было на кухне свободно
Строить буду я дачу, не ропщу и не плачу
В огороде сажать буду тыкву
И хоть тяжек труд мой но клянусь головой
Что ни разу я больше не пикну
Это все так и будет, все узрят наше счастье
На прекрасной земле Ерденево
Пусть завидуют люди прекрасной Елене
Пусть завидуют снова и снова
Сорок лет нашей совместной жизни прошли слишком быстро. За это время мы родили и с грехом пополам воспитали двух детей. Первая Наташа родилась в 1966 году, много жила у своей бабушки Марии в Евпатории, получила профессию художника костюмера, но работать художником не стала. На мой взгляд красивая, высокая и стройная, она имела успех у мужчин. Выходила замуж за француза в Париже, с итальянцем жила довольно долго в Москве. Вторично вышла замуж в Барселоне. На мой взгляд все эти люди были вполне приличные, но она с ними разошлась, устремилась в объятия нашего российского человека. Сейчас работает бухгалтером и заканчивает Международную Финансовую Академию. Детей нет. В своей жизни она много поездила по странам Европы, знает довольно сносно итальянский, испанский, французский, немецкий и английский языки.

К сожалению природа в Ерденево с катастрофической быстротой заканчивается. Воют бульдозеры и экскаваторы, увеличивая песчанный карьер, испоганили хороший лес с большими деревьями 1 км на 1,5 км, превратив его в непроходимый завал с помойкой в тех местах, где были стоянки лесорубов. Быстро растет наша Ерденевская свалка, которая также достигает одного, полутора квадратных км. Этой свалке и людям, имеющим к ней непосредственное отношение, я посвятил целый цикл стихов.
Вот первый из них.
Одуванчика желтый цветок,
Сделал нашу свалку красивой
Красоты такой никогда не увидишь
В стране счастливой
Вот третий:
В лесу приют большой печурки, чайник
Кусками пленки перекрыт навес
Земля вся в мусоре, объедки
Банки склянки
Но синий свет спускается с небес
Шестой:
Землянку в глухом лесу
Построил бывший пилот
Не надо больше летать
Устал от мирских забот
Девятый:
Под глазом синяк не болит
И солнце так ласково греет
Бомж Миша на травке сидит
Претензий он к Вам не имеет
И последнее:
Иван чай в середине лета
Кое где на свалке расцвел
Если больше валить не будут
Наша свалка им зарастет
А теперь про наши садовые цветы.
Тюльпаны он и она
Над ними летят облака
Прекрасны они сейчас
Но жизнь их так коротка
Она - Яворская Лена. Он - я Зубин Игорь. Родился 19 июня 1933 года в подмосковном городке Пушкино. Моя семья жила в Москве в душной комнате с одним окном, выходящим на Таганскую площадь. С моим рождением нас стало четверо. Отец, мать бабушка - мать отца и я. Отец был по профессии архитектор, много проектировал и преподавал в архитектурном институте. Мать моя была очень красивая, а до моего рождения работала техником-чертежником. Бабушка вела в Москве сначала полу-деревенский образ жизни, жила на Землянке, имела кур, а ее коза Зойка сама ходила через трамвайные пути Москва-реку пастись. Когда мне было 3 года наша семья переехала в новый дом на Мытной улице у Даниловской площади, получив уже две комнаты в коммунальной квартире. С соседями по квартире дядей Колей, тетей Настей и матерью дяди Коли мы жили дружно. Дядя Коля кормил меня селедкой, которую мне не давали в нашей семье и шутя звал меня поступить в обоз войска, которые будут воевать по его расчетам с Германией, где он был в плену в Первую мировую войну. Он говорил, что знает и где там что лежит, в обозе не убьют и мы с ним дорвемся до немецкого добра. Случилось почти так, как он говорил. Когда немы подходили к Москве он, несмотря на возраст, пошел в ополчение, недолго воевал и был убит. Тетя Настя через какое-то время стала директором карандашной фабрики и переехала в отдельную квартиру. Мать дяди Коли в начале войны звала нас в свою деревню в лесах в смоленской области, считая что в их лес ни один немец не полезет и уехала туда, больше мы ее не видели. Рядом с нашей квартирой на одной лестничной площадке жил мальчишка, старше меня на полтора года,Женька Разводовский, который стал моим другом и был им почти шестьдесят лет до самой его смерти. Предвоенные годы были для меня годами безоблачного детства. Но разразившаяся война, немецкое наступление и бомбардировки заставили нас уехать из Москвы к бабушкиной сестре Татьяне в село Луховицы на Московско-Рязанском шоссе. Бабушка Таня, к маме, ко мне и к родившейся там сестре Ирине относилась хорошо со своей сестрой ссорилась, а с мужем дедом Павлом у нее была бесконечная война с применением ухвата, кочерги и других подходящих предметов домашнего обихода.Я в это время залез на русскую печку и оттуда наблюдал это представление, радостно смеясь. Здесь не бомбили, а у бабушки Тани и деда Павла было свое единоличное крестьянское хозяйство, в колхоз они не вступали и они нас подкармливали. Но одну бомбардировку хорошо помню. Мы с матерью вышли в поле встречать отца, который работал в Москве, проектировал бомбоубежища и приезжал к нам раз в неделю на выходной. Поезд, на котором он приехал, остановился на станции Луховицы, часть народа сошло и он пошел дальше на Рязань. Железнодорожные пути проходили по краю поля, на котором мы стояли. Вдруг появился немецкий самолет и на поезд посыпались несколько бомб. Было много жертв. Самолет сбили под Рязанью. Рассказывали, что летчиком была женщина. Она выбросилась с парашютом, но была поймана.
К новому 1942 году мы уехали из Луховиц к себе домой. Немцев к этому времени наша армия, усиленная прибывшими из Сибири дивизиями немцев погнала от Москвы. Я запомнил приход сибиряков в Луховицы по матерщине, которая раздавалась под окнами нашего дома и которой мы были страшно рады, поскольку одетые во все чистое и закопав все добро в саду ждали смерти от захвата нас немцами. Жить в нашей квартире было невозможно, лопнули все трубы центрального отопления. И папа, мама с Иринкой и я переселились к бабушке Акулине, жившей на Воробьевых горах с дедушкой, тетей Катей и печным отоплением. С Воробьевых гор я с ребятами наблюдал прорвавшиеся немецкие самолеты в перекрестье прожекторов, стрельб трассирующими пулями и пожары, вызванные сбросом зажигательных бомб. У каждого дома стоял ящик с песком и бочка с водой, куда нужно было отправлять падающие зажигалки большими металлическими щипцами. Я с ребятами собирал упавшие осколки от бомб и снарядов и сдавал их в пункт приема металлолома. В убежище - яму, вырытую во дворе, обложенную досками и перекрытую настилом из бревен никто не залезал, а дедушка с началом бомбардировок ложился спать, а утром шел на работу. Прекрасно было на Воробьевке кататься на санках и лыжах. Одна наша трасса шла вдоль склона с Маевки почти до самого недавно построенного трамплина и пронестись по ней можно было гораздо быстрей идущего вдоль липовой аллеи троллейбуса. Катались также ближе к Москве реке, а с верха гор ездить боялись, очень крутой склон. С едой было неважно, картошку, даже мороженную, варили, мяли и разводил водой, иногда делали котлеты из очисток. Выручала тетя Катя, работавшая на фабрике, делавшей концентраты для солдат. Иногда ей удавалось принести нам суп - это считалось роскошью.

В 1998 году мы с женой купили участок площадью в 4 сотки с недостроенным домиком, с сараем и растущими вокруг него мальвами. Сарай я раскрасил орнаментом и цветами, сделал на нем надпись "мальвина" и в нем мы жили весь следующий год, пока достраивали и оборудовали купленный домик.
Поселились мы недалеко от станции Ерденево Московско-Киевской железной дороги на 130 км старокалужского шоссе в поселке "Сосновый бор". Поселок этот строился в советское время, когда людям давали по 4-6 соток земли практически бесплатно, о в самых неудобных местах, со строгим указанием не делать в доме печь. Наш поселок оказался в отработанном песчанном карьере.
Люди, живущие здесь, построили домики, каждый из чего мог и на свой манер. Со стройматериалами было туго, вырастили сады, огороды и цветы. Так что "Сосновый бор" приобрел живописно красиво халабудный вид. Это вдохновило меня на написание стихов, некоторые из них я рискую вам предъявить.
Поселок садоводческий у станции Ерденево
В карьер залез песочный на долгое сидение
На дне карьера нашего народ живет красиво
Народец потребляет и водочку и пиво
И еще:
Дачки, домики, старушки, молодняк и огороды
Ниже леса
Ниже поля
Ниже старого шоссе
Ниже свалки на краю
Думку думаем свою
Кстати, стихов у меня довольно много и каждый из них проиллюстрирован. Но издать их сейчас не можем, денег не хватит.
Теперь о наших соседях по поселку. Люди они в основном хорошие, своим трудом зарабатывающие не хорошие и не большие деньги на жизнь. Невольно сравниваешь их с тем жульем, которое стало селиться в ближайшем Подмосковье с началом так называемой демократизации, где у нас была дача, и которую сожгли, чтобы купить задешево участок, ставший очень дорогостоящим. Его нам пришлось продать. Вырученные деньги мы вложили в издание моей монографии и в строительство музея.
Прошу простить меня за отступление, теперь стихи о наших соседях.
Соседка Валентин Иванна
Растит цветы, картошку, сливы
Забор поставим завтра новый
И будет промеж нас красиво
И еще:
Виктор Палыч наш сосед
Живет в поселке много лет
Он помогал нам строить дом
Вагонкой стены обивая
А вот с устатку он не пьет
А для здоровья выпивает
Все соседи великие огородники. Поэтому кое-что про наш огород.

Жена в восторге от ерденевской природы, поэтому пишу стихи о природе.
Ландыши снова, снова весна
Небо над нами свод голубой
Мы еще ходим, мы еще живы
Мы в Ерденево вместе с тобой
И еще:
Подосиновик под осиною
В красной шляпе в траве высокой
Ты на вид такой благородный
Без тебя мне так одиноко
Про природу 2 стишка маловато, добавляю еще один.
Чуть видна дорога в лесу
А кругом березы желты
Хорошо идти нам вдвоем
Я и ты, я и ты, я и ты
К сожалению природа в Ерденево с катастрофической быстротой заканчивается. Воют бульдозеры и экскаваторы, увеличивая песчанный карьер, испоганили хороший лес с большими деревьями 1 км на 1,5 км, превратив его в непроходимый завал с помойкой в тех местах, где были стоянки лесорубов. Быстро растет наша Ерденевская свалка, которая также достигает одного, полутора квадратных км.