perfektoo

В кукольном домике заперт мужчина.

Он совсем не кукольного размера. У него обычный рост. Прежде всего, эта конструкция - прибежище фигурок, а он попал сюда в плен: коленки упираются в грудь, голова скребет потолок. Он уместился только благодаря тому, что архитектор игрушечного домика предусмотрел в нем грандиозное фойе, наподобие того, которое в настоящих домах побуждает гостей восхищенно взирать на объем раскинувшегося перед ними пространства. На человека с обычным ростом подобное зрелище не производит ровным счетом никакого впечатления. Вероятнее всего, ему это напомнит шкафчик серванта.

Снаружи дом выглядит как большой белый особняк с колоннами, подпирающими витиеватые свесы крыши. На двери изо рта горгульи торчит бронзовое кольцо. Вдоль всего фасада тянется пара двупольных дверей, которые, распахиваясь, открывают взору грандиозное фойе с томящимся на корточках мужчиной, залу для танцев и обеденную залу на двадцать человек, кухню и богатую библиотеку. В фойе две широкие лестницы (которые еще больше скрадывают пространство, поневоле занимаемое голым мужчиной) ведущие на второй этаж, где располагается спальня хозяев дома и две другие спальни: одна - для двух девочек, другая – для двух мальчиков. Каждая спальня обставлена до мелочей, вплоть до тетради величиной с ноготь, лежащей на миниатюрном столе старшей девочки. Каждый штрих пространства с невероятной тщательностью был подогнан к условиям имитируемой реальности и даже в тех местах, где должны были бы находиться туалеты, установлены запертые двери. Обнаженный мужчина, конечно, не имел понятия, что располагается на втором этаже или в комнатах слева и справа от него. Он чересчур велик, а дом слишком мал, для того, чтобы он смог побродить по его комнатам. В этом фойе он был пленником.

Он, этот обнаженный мужчина, все-таки находится не в кромешной темноте. Одним из архитектурных решений этого дома является арочное, полукруглое окно, расположенное высоко над входной дверью и состоящее из отдельных кусочков, похожих на дольки апельсина. Оно как раз на уровне его глаз и служит единственной возможностью выглянуть во внешний мир. Он видит обои, край сдвижной двери шкафа, ножку кровати с балдахином и все это - ярко-розового цвета. Подле кровати он видит гигантского плюшевого медведя, голова которого повернута так, что глаза игрушки впиваются в его глаза. На стене он видит щелкунчика в военной форме, щеки которого украшают идеальной формы розовые кружки.

Без сомнения эта спальня какой-то избалованной девчонки. Он порядочный человек и ему настолько же неудобно и совестно ощущать себя притаившимся хищником, как и физически здесь находится. Он не хочет, чтобы его обнаружили голым в комнате ребенка. Но, разумеется, с другой стороны, когда его найдут, то, вероятнее всего, выпустят, и кроме того прошло уже достаточно времени с тех пор, как он исчез из своей комфортабельной жизни и оказался в этом месте, поэтому теперь ему все равно на последствия – лишь бы его обнаружили. Он никак не мог уяснить, что находится здесь настолько долго, и при этом он все еще жив, что сам смысл опасного положения уже утерян. Минули месяцы, а возможно и годы. Он жил в конкретном моменте. Рано или поздно, девочка его спасет.

В плюшевом медведе зашита женщина.

Его размеры не соответствуют размерам человека, его пропорции не тождественны пропорциям человеческого тела, но ее согнули и разместили таким образом, что ее длинные конечности умещаются в коротких конечностях игрушки, ее ладони покоятся на плечах, ноги согнуты, и там, где конечности медведя заканчиваются мягкими валиками – у нее локти и колени. Естественно, что ее голова втиснута в плюшевую голову игрушки, и она может видеть, но не через черные глянцевые кружки, которые служат медведю глазами, а через едва заметные прорези на медвежьих щеках. То, что она видит, а лицо ее специально повернуто именно в таком направлении, это: кукольный домик и два мигающих глаза в окне, расположенном под самой крышей. Она не переставая моргает, пытаясь привлечь внимание этих глаз, дать им понять, что она здесь, смотрит на него, но кажется, что ему не под силу скользнуть взглядом под плюшевую голову медведя, добраться до ее скованного сердца, которое застряло в этой игрушке, как и он сам застрял в кукольном домике.

У нее есть смутное ощущение, что она его знает.

Это тем более удивительно, так как она понятия не имеет кто она сама такая. Знание об этом было утрачено в тот день, когда ее сюда привезли и навеки заточили в медведя, но у нее сохранились некоторые воспоминания о том человеке, каким она когда-то была, о той жизни, которой она жила, просыпаясь, одеваясь и уходя из дома на работу, обо всех этих незначительных вещах, которых она лишена и которые, как она сейчас поняла, и составляли ткань ее повседневной жизни. Когда-то она улыбалась. Когда-то она ругалась как пьяный матрос. Когда-то у нее были друзья и возлюбленные. Когда-то у нее была цель. Но сейчас она внутри медведя, ее конечности скованы обивкой игрушки. Она не может найти утешение в воспоминаниях, потому что ее память вынули и сложили где-то совсем рядом, близко-близко, настолько заманчиво близко, что при внезапных скачках ее умственной сосредоточенности она начинает в ней копошиться, но до тех пор, пока не срабатывают наложенные на нее ограничения, вновь возвращая ее в крошечную тюрьму внутри медведя.

При этом она знает, кто этот мужчина. По крайней мере, она может представить его лицо. Она может вообразить, как он будет выглядеть, когда засмеется, когда станет ругаться, как его лицо вытянется буквой «О», а голова будет ходить над ней вперед и назад. Она знает все о его курносом носе, закругленном подбородке, тонком шраме, который идет по его правой брови, не обезображивая, но делая лицо харизматичным. Она помнила, что когда-то его любила и когда-то его ненавидела. Казалось ужасно несправедливым, что он не в состоянии дать ответ на ее вопросы: кто она такая, кем он ей приходится, и что они могли такого совершить, чтобы их приговорили к подобному заточению. Мысль о том, что это спальня – единственное, что дарило надежду; рано или поздно должен появиться ее обитатель. И даже если этим обитателем окажется маленькая девочка, возможно, она предпримет что-либо, чтобы высвободить их из этого места. Это единственно возможный исход. Рано или поздно девочка спасет ее.

В игрушечном солдатике находится мальчик.

Больше всего усилий было потрачено на мальчика, чтобы он поместился в свою тюрьму. Его уменьшили, ужали до размеров куклы, его и крутили, и тыкали, и растягивали разными способами лишь для того, чтобы его тело подошло под размеры деревянной резной фигурки. Тем не менее, он там, из плоти и крови; мощный упор, похожий на железную средневековую маску, держит его рот раскрытым. Он стеснен в движениях точно также как мужчина или женщина; эти два живых создания (он чувствует) когда-то наполняли весь его мир иногда хорошими, а иногда и плохими вещами, а сейчас их фигуры угадываются внутри медведя и кукольного домика. Он висит на стене, обреченный контурами своей деревянной фигурки на вечное напряженное ожидание с вертикально стоящим игрушечным штыком в руках.

Со своего места, которое расположено выше, чем места мужчины и женщины, ему открывается панорама всей комнаты. Он видит медведя, привалившегося к ножке кровати, с головой наклонененной в сторону кукольного домика и будто бы завороженного этой постройкой. Благодаря непонятно откуда взявшимся способностям он видит находящуюся внутри медведя женщину, которая также полностью, как и ее игрушка, сконцентрирована на обитателе домика; он ощущает запах застоявшегося пота и понимает, что сам он вынужден вдыхать абсолютно другой аромат. Непрошеная телепатия шепчет ему, что она не может вспомнить ни его имя, ни имя мужчины и это дает ему, по крайней мере, хоть какую-то пищу для размышлений, чтобы как-то скоротать свое время, время, которого явно достаточно, чтобы состариться и умереть: сочувствие.

О мужчине в домике он ничего не помнит, кроме того, что это его отец.

Он единственный из них троих у кого есть предположение, кто поместил их сюда и почему.

Прямо над кукольным домиком располагается двухсекционное окно, в котором видно небо, но не настоящее небо. На нем приятные и пушистые облака, однако угол падения солнечных лучей не меняется, а сами облака остаются недвижимы. Мальчик пришел к выводу, что облака - это всего лишь рисунок на голубой стене, поэтому за окном есть фасад, а за этим фасадом может оказать еще один: и так до бесконечности.

Со своего места мальчик не всегда может видеть свою сестру.

Но иногда она показывается в окне,

где ее не видят ни мужчина, ни женщина.

Ее лицо заполняет все доступное пространство. Ее глаза никак не меньше футбольных мячей, их голубая радужка настолько ярко блести, что по сравнению с этим меркнет нарисованное небо. У нее золотистые волосы. Ей можно дать около семи лет, хотя если учесть все то время, что мужчина, женщина и мальчик здесь находятся, то она может оказаться и вполне пожилой женщиной. Тем не менее, она выглядит как семилетняя девочка, а в ее восхищенном взгляде присутствует какая-то жесткость и проницательность, а также нечто бросающее вызов глазам, смотрящим на нее из игрушечного солдатика, висящего на стене. Затем она переключается на другие потешные дела, которые сама себе и устроила для развлечения и которые могут понравиться подобной девочке.

- Может быть, когда-нибудь, она меня спасет, - думает мальчик.

Но когда ее нет, то в окне виднеются лишь белые облака, нарисованные на голубой стене, которые могут быть в любом из миров.

Автор: Адам-Трой Кастро

Оригинальный текст: http://www.nightmare-magazine.com/fiction/dollhouse/

№ 23: Мужчины серьезно относятся к еде. Что любит есть ваш муж? Попробуйте пересмотреть домашнее меню.

Поговаривают, что ранним утром скоростные автомагистрали Абуджи (прим. столица Нигерии) завалены трупами. Тойота Иман прорезала седой туман предрассветных сумерек, и лишь изредка темноту за окном разбавляли своим светом малочисленные работающие фонари. Не превышая ограничение в сорок километров, Иман ехала по автомагистрали Ннамди Азикиве, пока та не вывела ее на дорогу Шеху ЯрʼАдуа.

Нервы давали о себе знать, и Иман зубами соскребала потрескавшуюся на губах кожу. Солнце медленно вставало, а ее губы сочились кровью. Она до сих пор ощущала на своем плече боль от зубов Кевина. Иман вздрогнула от накативших на нее ужасающих воспоминаний и вдавила педаль газа сильнее обычного. Пытаясь справиться с эмоциями, она сбавила скорость и взяла правее, остановившись на обочине автомагистрали. Иман издала протяжный стон и с размаху приложилась головой о рулевую колонку. Если ей не удастся найти чей-либо труп, то домой можно не возвращаться.

Подняв голову, Иман сквозь слезы разглядела темный силуэт, лежавший на дороге чуть левее от того места, где она встала. Сердце забилось быстрее. Проехав немного вперед, она оказалась достаточно близко, чтобы с уверенностью констатировать, что темный силуэт был действительно трупом человека; судя по всему, это был мужчина. Иман увидела задранную синюю рубашку, торчащий из-под нее ремень, туго стягивающий узкую талию, и коричневые брюки.

Она загодя подготовила машину, накрыв задние сидения газетными листами, чтобы защитить обивку от крови. На полу лежало одеяло, в которое она планировала завернуть тело. Выйдя из машины, Иман нервно огляделась по сторонам. Хотя в пределах видимости других машин не было, женщине казалось, что за ней следят несколько пар глаз. На всякий случай у нее имелась незатейливая легенда.

- Я просто хочу помочь и отвезти его в больницу, - ответила бы Иман.

- Если тебя поймают, тебе не жить, - предупредил ее бесстрастный голос.

Как только находка оказалась на заднем сиденье, Иман почувствовала, как напряжение спало. Переведя селектор коробки передач в положение «драйв», женщина помчалась вперед, постоянно проверяя зеркало заднего вида.

- Мы не будем задавать лишних вопросов, - шептала она себе под нос, словно сумасшедшая, которой она впрочем уже наверное стала. – Сбил ли его пьяный водитель, а может …

Только спустя время она поняла, что бубнит что-то себе под нос. В этот миг Иман поправила зеркало и увидела, что труп на заднем сиденье пошевелился.

- Вайо Аллах (прим. Аллах всемогущий)! – вскрикнула Иман и ударила по тормозам. Тело скатилось вниз и стукнулось о спинки передних сидений.

Женщину буквально трясло от страха, она боялась оглянуться назад. Этому надо было положить конец.

- Прошу, помоги… - Раздался тихий, но отчетливый голос.

Небо уже сбросило с себя темную пелену; Иман протянула руку к плечу и нащупала след от зубов Кевина. Она закрыла глаза и вспомнила звук сомкнувшихся челюстей. Советы мамочки и наставления тетушки колоколом бились в ее голове.

Иман сделала глубокий вдох.

- Все хорошо, - сказала она громко, оглянувшись через плечо на задний ряд сидений. – Я везу вас в больницу.

На дорогах уже было плотное движение, когда Иман добралась до ворот бунгало, которое им подарила тетушка Клара на день свадьбы. Она вышла из машины, открыла черные, железные ворота и загнала Тойоту на территорию. Припарковавшись за домом, Иман втащила тело на кухню. Едва она закрыла дверь, как услышала шаги Кевина у себя за спиной.

- Кевин, - сказала раздраженная и уставшая Иман. – Подойди и помоги мне… Он твой.

Кевин ждал возле двери на кухню. Его зубы впились в плоть, как только Иман в изнеможении опустила тело на пол. Резкий крик прокатился по дому, пока Кевин продолжал рвать и кусать.

Иман поднялась с пола. Она должна была положить конец этим воплям, иначе их могли услышать соседи. Женщина достала из ящика нож и не думая вонзила его в горло мужчины. Брызги крови попали ей на лицо; она никогда не узнает, из-за чего хлынула кровь, была ли этому виной она или Кевин.

Это то, чем стал ее муж. Тошнота накатывала волнами, кружилась голова, но Иман никак не могла оторвать взгляд от разворачивающейся перед ней картины. Она сдерживала рвотные позывы, уже не понимая, кто вызывает у нее большее отвращение — Кевин или она сама.

№ 2: Не рассказывайте о слабостях мужа вашей семье или друзьями. Это вернется к вам бумерангом.

- Тетушка Клара, Кевин мне изменяет.

- Почему ты так спокойно об этом говоришь?

По правде говоря, Иман уже прошла половину из «Тринадцати шагов: Как пережить измену мужа», описанных в ее любимом глянцевом журнале. Ненависть к себе и слезы давно закончились, осталась только злость.

- Поверь, я рыдала, когда рассказывала об этом маме, - ответила Иман.

- И что она… - Плохой сигнал оборвал тетушку Клару на полуслове.

Иман, прижав телефон Самсунг ухом к плечу, подошла к окну гостиной, где прием был лучше.

- Ты пропадаешь, тетя.

- Я хотела узнать, что она сказала, - нетерпеливо повторила тетушка. Она и без того знала, что могла ответить мама Иман.

Та вздохнула.

- Это в природе мужчин, и ты должна нести этот…

Тетушка Клара не дала Иман закончить.

- И Кейт, и этот мальчик – несчастные создания, а ты самая большая идиотка на свете! Я знаю, что ты мне не звонила, потому что боишься разорвать этот бессмысленный брак.

Тетушка Клара обычно была права, поэтому Иман часто к ней прислушивалась. Мама дружила с Кларой еще с институтской скамьи, и тетушка была для Иман как вторая мать. Там, где Кейт шла на уступки и сдавалась, тетушка Клара билась изо всех сил. Тем более странно, что две женщины оставались друзьями до сих пор.

- Я не хочу стать разведенной женщиной, - попыталась объяснить Иман. Она ненавидела слово «развод» и все, что с ним связано. Находясь в браке вот уже два года, женщина считала, что это совсем не ее путь.

Тетушка Клара цокнула языком и выдохнула сквозь сжатые зубы.

- Я лишь хочу, чтобы он оставался мне верен. Я хочу, чтобы он любил меня, только меня, - продолжила Иман.

На другом конце провода повисла пауза. Иман ждала вопросов, она была готова услышать в свой адрес пару-другую грубых слов, но ответная тишина вводила ее в замешательство. Без сомнения, тетушка Клара прекрасно поняла слова Иман и что за ними кроется. Была одна вещь, о которой знали все, но никто не говорил вслух: никогда не переходи дорогу тетушке Кларе, иначе будешь страдать от таких болезней, которые современная медицина вылечить не в силах. В памяти Иман еще были свежи воспоминания, когда одна семья обратилась к тетушке Кларе с мольбой о пощаде, потому что она якобы заставила своего колдуна наложить проклятие на их родственников.

Тетя Клара наконец ответила:

- Ты точно уверена в том, чего просишь?

Она уже все прочитала между строк, и ей не нужны были дополнительные объяснения.

- Да, тетя, - с облегчением выдохнула Иман.

• • • •

Нельзя точно сказать, что это был сонный паралич, но временами Иман казалось, что она спит и ей снится сон. Пребывая в подобном состоянии, женщина не могла пошевелиться. Иногда она ощущала, что кто-то прикасается к ней или дышит в шею. Во вторник утром она почувствовала тупую ноющую боль в районе поясницы. Едва разлепив глаза, она с ужасом обнаружила, что Кевин пытается ее съесть.

Иман вскочила с кровати и бросилась прочь из комнаты, громко хлопнув дверью. Ее сердце бешено стучало. Стоя в темном коридоре, она оперлась спиной о закрытую дверь. Кевин ее не преследовал. В голове стоял гул; она осторожно заглянула в комнату. Кевин лежал на животе; с кровати сползла простыня, обнажив его спину, широкие плечи и изгиб талии – Иман хорошо знала эти формы.

Это был сон? Иман на цыпочках подошла к прикроватному столику, где на ночь оставила заряжаться телефон.

Он как-то по-другому сегодня выглядел? Почему он на меня набросился? Это происходило и раньше; дважды с того самого дня. Иман сжала в руке телефон и снова вышла из комнаты. Она нажала кнопку быстрого вызова.

Тетушка Клара ответила после первого гудка.

- Разве я не говорила, что буду в Дубае? – По ее громкому голосу Иман поняла, что тетушка недовольна. – Перезвони на Вотсап.

Она отключилась прежде, чем Иман успела сказать привет. Она совсем забыла, что тетушка Клара собиралась в путешествие. Иман вышла из дома и перезвонила ей по мессенджеру.

- Здравствуй, тетя. – В этот раз тетушка Клара позволила ей начать разговор. – Как у тебя дела?

Иман спросила из вежливости – все-таки она разговаривала с тетушкой.

- У меня все в порядке, – ответила Клара. – А как ты? Как Кевин?

- Я в порядке, – Иман прохаживалась на улице вдоль своего бунгало. – Но Кевин... Сегодня утром он снова пытался меня съесть. Словно зомби.

И тут тетушка Клара завелась снова:

- Заткнись, махаукасия (прим. сумасшедшая)! – закричала она. – Я предупреждала тебя: никогда не используй это слово! Твой муж – не какое-то там карикатурное существо из американских фильмов.

- Но… - Иман пыталась вставить слово, но тетушка Клара не дала ей этого сделать.

- Ты следуешь правилам? – настойчиво спросила она. – Когда мы ходили к наставнику, он объяснил тебе, что конкретно нужно делать. Ты хотела, чтобы муж был к тебе привязан. Ты это получила.

Тетушка Клара продолжила сыпать обвинениями:

- Я сама не знаю, почему ты так настаивала на свадьбе с этим никчемным человеком. Ты помнишь, как этот сосунок даже не поклонился, когда ты знакомила его со мной? Но он сделал это с Кейт, как будто я не помогала тебя растить. Неужели я меньше значу, чем родная мать, только из-за того, что тебя не рожала? Теперь он твоя забота, тебе надо его как следует воспитывать…

Последнюю часть монолога Иман не слышала, держа трубку на удаление от уха. Она силилась вспомнить те советы, которые давал так называемый наставник, чтобы Кевин к ней привязался посильнее, крепче чем узел на пояске халата. Когда именно что-то пошло не так, безуспешно ломала голову Иман.

Вернувшись в спальню, она обнаружила, что Кевин проснулся. Он сидел на кровати, уперев локти в колени и обхватив голову. Когда Иман вошла, Кевин взглянул на нее и потянулся обнять. Подтянув к себе Иман и приподняв ее топ, он в замешательстве увидел след от собственных зубов на пояснице жены.

Встретившись взглядом с Кевином, Иман прикусила нижнюю губу. Он помнит.

- Милая, что со мной происходит? – спросил муж.

Она не собиралась отвечать. Вместо этого она его обняла его в ответ.

Это была ее забота.

№ 14: Не забывайте следить за тем, чтобы ваш муж выглядел опрятно.

Отчего же Клара просто не кивнет в ответ,

что Кевин более не человек?

И что когда-то милый сердцу черный сменился на зеленый кожи цвет?

И волосы на голове редеют,

И лысина отталкивает взор.

Даже тогда всем людям невдомёк,

что быть женою монстра безнадежный вздор.

Они, конечно, обвинят жену,

Поэтому Иман приобрела и пудру, и румяна.

Пускай толпа не мелет ерунду,

Не говорят, что не следит жена за мужем.

№ 19: Всегда уделяйте ему время, даже если у вас слишком много других дел.

Обычно Кевин звонил около одиннадцати, чтобы Иман не забыла принести ему обед. Каждый будний день, точно в это время, телефон Иман начинал играть песню Рантаун «Я от тебя без ума».

- Привет, малышка! Обед через час? – Взяв трубку, она отчетливо представляла себе его улыбающееся лицо.

- Жареный рис и курица со специями, - дежурно отвечала она.

Привычка осталась даже тогда, когда он перестал звонить. Иман точно знала время, когда ей надо выходить из дома и идти в двухкомнатный офис, который Кевин арендовал для своего стартапа в одном из многочисленных торговых центров, облепивших Абуджу. В тот четверг она вошла в офис, располагавшийся в районе Ууайе, и была встречена его тощей секретаршей.

Флоренц отвела Иман в сторону, прежде чем та успела подойти к двери в кабинет мужа.

- Простите, мадам.

Мысли в голове Иман сбились. Во-первых, она на дух не переносила, когда к ней обращались «мадам»; во-вторых, она была уверена, что Флоренц, как обычно, просто даст ей пройти. Иман поставила контейнеры с едой на стойку регистрации; аккуратно, чтобы их содержимое не выплеснулось наружу.

Флоренц вытащила ее на открытый воздух.

- Иман, у вас все в порядке? Как дела, как жизнь? – Она облокотилась на пыльные перила балкона, а Иман ощутила, как от невыносимой жары по телу струиться пот.

- Все просто замечательно, - торопливо ответила Иман. Чувствуя, что Флоренц испытывает такое же нервное напряжение, она решила не размениваться на любезности.

- Что, собственно, происходит?

- Мадам, видите ли, я переживаю из-за того, что…- Флоренц взглянула через плечо на закрытую дверь в кабинет Кевина. - Начальник как-то странно на меня смотрит, как будто со мной что-то не то.

Черт! Она догадалась.

Иман прикусила губу. В голову сразу же полезли мрачные мысли, говорящие о том, насколько все изменилось. Может быть, мне следует убить и Флоренц?

- Как тебя понимать?

Флоренц начала сбивчиво объяснять:

- Я имею в виду... мне иногда становится страшно. Такое впечатление… что он хочет меня съесть.

Иман улыбнулась. Глупо было думать, что история не повторится.

- Не понимаю... С какой стати ему захотелось бы съесть человека? Не придумывай. – Она рассмеялась так, словно за последние несколько месяцев поедание трупов в их семье не стало обычным делом.

Флоренц рассмеялась в ответ.

- Я понимаю, как это глупо звучит, но он кажется странным в последнее время…

- Не переживай, - ответила Иман. – Уверяю тебя, с ним все в порядке.

Она бросила эти слова уже через плечо, направляясь в офис мужа. Когда Иман вошла, Кевин поднялся из кресла.

- Здравствуй.

В ответ на приветствие Иман швырнула в него контейнер с едой. Он ударился точно в грудь и с глухим стуком отскочил на пол. По розовой рубашке Кевина растеклось красное пятно.

- Я предупреждала, чтобы ты держал себя в руках, - резко прошептала Иман. – Ты хочешь, чтобы люди узнали?

Она хоть убей не могла понять, как еще никто не догадался. Кевин осунулся, несмотря на то, что за три дня мог съесть тело человека целиком.

- Тебе надо избегать внимания, - предупредила она. – Просто сосредоточься сейчас на работе, а когда закончишь, сразу возвращайся домой.

В офисе повисла тишина, которую нарушил Кевин:

- Договорились.

На следующий день Иман отдала Кевину письмо об увольнении Флоренц, над которым корпела целую ночь.

№ 10: Секс играет важную роль в жизни мужчин. Ни один мужчина не может долго без него обходиться.

Она больше не могла спать с ним в одной комнате. В прошлый раз Кевин укусил ее до крови. Теперь ее врач был абсолютно убежден, что Иман подвергается домашнему насилию. Правда была куда ужасней. Когда в гости пришли тетушка Клара и мама, Кевин вел себя вполне нормально, даже о чем-то болтал с мамой. Иман отвела тетушку Клару на кухню.

- Такое впечатление, что ты взяла ситуацию под контроль, - заметила тетушка Клара.

В ответ на это Иман показал отметину от укуса на бедре.

- Господи! – воскликнула тетушка.

- Я говорю тебе - что-то явно не так, - процедила Иман сквозь зубы.

Тетушка Клара пожала плечами.

- Проблема в том, что ты не следуешь правилам, - сказала она. – Вот когда вы в последний раз занимались сексом?

- Я не могу это делать с зомби, - возразила Иман.

- Он – не зомби!

- А разве наставник не зарезал его в ту ночь? Кевин лежал неподвижно, как труп, - Иман обняла себя руками. – Мы оставили его в том месте на три дня.

- Послушай меня, девочка, - тетушка Клара дотронулась до ее плеча. – Ты должна следовать правилам. В противном случае все закончится печально. Займись с ним сексом. У меня для тебя кое-что есть, подожди.

Иман оперлась спиной о кухонную стойку. Казалось, что все было ясно как день: ей нужен был такой муж, которым можно было бы легко управлять, но Иман не просила, чтобы при этом он превратился в пожирающего плоть монстра, который лишь изредка слушает то, что она ему говорит. А теперь он ничем не отличается от бешеной собаки.

Тетя Клара вернулась на кухню, держа в руках крохотную баночку размером с наперсток. В ней была какая-то черная субстанция.

- Ты же видишь, что Кевин абсолютно нормально разговаривает с Кейт, - сказала тетушка. – Значит что-то ты делаешь правильно.

Иман до сих пор не рассказала ей об изменившихся вкусовых предпочтениях мужа. На этом самом кухонном полу они недавно убили невинного человека.

- Видишь эту смазку, - тетушка Клара подняла баночку на уровень глаз. – Опусти в нее палец, а потом смажь влагалище. Уверяю тебя, это волшебное ощущение, ты просто с ума сойдешь.

Тетушка Клара сунула баночку в руку Иман.

- Я не сомневаюсь, что эта чепуха про зомби улетучится из твоей головы, стоит тебе заняться с ним сексом.

• • • •

Пару лет назад Иман поссорилась с бывшей однокурсницей из-за того, что в дружеской беседе затронула тему секса. В этот момент в комнате находился парень той подруги, что и стало настоящей причиной ссоры.

- Хватит! - воскликнула девушка. – Я же еще девственница.

Откуда Иман могла знать, что ее подруга обманывает своего парня? Она не представляла себе, что будет поступать точно так же, пока не встретила Кевина. Ему нравились хорошие, скромные, образованные девушки. Иман пришлось сильно измениться, буквально влезть в шкуру другого человека. Но теперь, когда предполагается, что Кевин находится в ее власти, почему ему самому не измениться в лучшую сторону?

Иман нанесла немного смазки на влагалище. Оставалось подождать полчаса, которые она решила провести лежа в кровати. Неожиданно для себя Иман задремала, но вскоре пробудилась от очень интересного сна: кто-то ласкал губами ее соски, а сильные мужские пальцы уверенными движениями стимулировали клитор. Подогреваемая похотью, она вышла из спальни и направилась в комнату, где был заперт Кевин.

Открыв дверь, она увидела, что Кевин спит – именно так, как она ему и приказала. Иман приблизилась к кровати. Она с удовлетворением отметила про себя, что благодаря заклинанию джу-джу у Кевина сейчас была эрекция.

Трупное окоченение.

Именно этот термин всплыл в сознании Иман. Однако тетушка Клара считала, что он не мертвый, поэтому то, чем она собирается с ним заняться, вполне допустимо и не является чем-то ненормальным.

Иман провела рукой между ног и ощутила, насколько сильно она была возбуждена, после чего села на Кевина сверху. Двигаясь вверх и вниз, Иман старалась не обращать внимание на свои приятные ощущения. Это только ради Кевина, чтобы он оставался в ее власти. Она чувствовала Кевина по-другому, а его эрекция теперь, казалось, могла длиться вечно. Никогда прежде она не получала оргазм, который пробивался наружу откуда-то из глубины ее тела.

Иман уже слезла с Кевина, но его член все еще оставался твердым. Приятное покалывание от испытанного оргазма продолжало ласкать кожу, но даже сейчас осторожность не позволила ей уснуть рядом с мужем. Она неслышно закрыла за собой дверь и вернулась в свою спальню. Там она прошла в ванную, чтобы привести себя в порядок. Она закричала и осела на пол, когда увидела черные пятна на клочке туалетной бумаги, которым вытерла промежность.

№ 28: Плод чрева есть благословение Небес. Любите ваших детей.

Вопрос о том, как это могло произойти, был риторическим.

В конечном итоге он не был зомби.

По мнению тетушки Клары, Кевину тоже следовало заботиться о своем здоровье. Иман больше не просыпалась от того, что муж пытался ее съесть, при этом он, под чутким присмотром Иман, выполнял все свои обязанности в офисе и за его пределами, вот только его дурной рацион остался без изменений.

Лицо Иман светилось улыбкой, которая, впрочем, не могла отразить меру ее истинной радости. Посещение врача принесло приятные вести: беременность протекала нормально, ребенок шевелился, признаков отклонений не было. Зловещая картина промелькнула в сознании Иман: ее малыш, ползающий по костям тех, кого она закопала на заднем дворе.

Автор: Рафеят Алию

Оригинальный текст: http://www.nightmare-magazine.com/fiction/58-rules-to-ensure...

- Пап, привет! Вы с мамой куда-нибудь на выходные едете? А то нас на свадьбу позвали – очень хочется пойти, а Соню не с кем оставить.

- Леночка, ну ты же знаешь, что сейчас август. Мы с мамой, как обычно, взяли отпуск и выезжаем в среду в вологодскую область. Так что извини.
- Ну вот. Мама Антона тоже в разъездах. У друзей свои дела. Короче говоря – надо что-то думать.
- Ладно. Я сейчас на кассе. Передавай Сонечке привет. Мы ее очень любим. Заскочим к вам с гостинцами, как только вернемся.
Лена швырнула мобильный на диван. Тут же раздалось звуковое оповещение о входящем сообщении. Текст был коротким: «Согласились?». На аватарке отправителя красовался большой, бурый медведь. Он стоял на задних лапах, демонстрируя желтоватые зубы и недвусмысленно намекая на свои воинственные намерения.
Расстраивать мужа Лене не хотелось, поэтому она решила, что лучшим выходом из положения станет няня. Тем более их не будет всего пару дней. Денег они, конечно, заплатят, но с другой стороны: а когда они еще так весело смогут с Антоном провести время? Андрей и Вика их ждут, свадьба будет в шатре, на берегу Волги. А на второй день планируются шашлыки с пивом и вином, в неформальной обстановке, в кругу самых близких. Зачем считать деньги, когда получишь точно то, что хочешь?
Лена набрала в строке поиска «няня+Москва», и на экран ноутбука выплеснулись сотни резюме с фотографиями женщин предпенсионного возраста, готовых придти на помощь. Листая страницы, девушка в первую очередь обращала внимание на часовую ставку, а потом уже на отзывы и опыт работы.
Как это часто бывает при широком выборе, глаза разбежались, но мозг, по одному ему известному алгоритму, выбирает единственный, неоспоримый вариант. Им стала Мятликова Раиса Олеговна. Женщине было всего тридцать семь лет, при этом у нее, кроме двух отрицательных, были сплошь положительные отзывы, да и низкая часовая ставка подкупала.
Один из отрицательных отзывов показался более чем странным. Создавалось впечатление, что его писал человек с некоторым душевным расстройством. На всякий случай Лена решила перечитать его еще раз.
«Уважаемые мамы! Не связывайтесь с этой ведьмой. Она не позаботиться о вашем ребенке, а только навредит ему. Не ведитесь на дешевизну. Хорошо подумайте, готовы ли вы сэкономить, но через день-два получить обратно ребенка с уже расшатанной психикой. Пока вас не будет дома, она притащит старика в обносках, который будет что-то бубнить себе под нос, хлестать себя по лицу и вообще странно себя вести. У нас стоят камеры – мы с мужем это все наблюдали. А теперь из-за постоянных кошмаров моя Сашенька плохо спит, боится всего, просит оставить свет на ночь. Настоятельно не рекомендую».
Второй отзыв Лена пробежала глазами и поняла, что тут вообще какой-то эзотерический бред. Девушка пристально посмотрела на фотографию Раисы: блондинка, с кукольным лицом, голубыми глазами и напомаженными, ярко-красными губами. Пожалуй, что с такой внешностью она могла бы рекламировать духи или новую марку одежды, а не предлагать в интернете свои услуги за 120 рублей в час.
- Да, да… - В телефонной трубке раздался низкий, обволакивающий женский голос.
- Раиса Олеговна, меня зовут Лена, и я по объявлению…
- Можете просто Раиса. – На другом конце провода что-то коротко щелкнуло.
- Хорошо. Раиса, нам с мужем в выходные надо уехать, поэтому мы хотели бы, чтобы вы присмотрели за Соней в эти два дня.
- А сколько ей лет?
- Пять лет.
- Прекрасный возраст! А вы случайно не на Речном живете?
Лену удивило, что Раиса так запросто угадала ее место жительства.
- Именно там. Наш дом недалеко от метро.
- Я прекрасно знаю этот район. Я там выросла. Еще один вопрос: у ребенка есть проблемы со здоровьем или какие-то задержки в развитии?
- Нет. Что вы, что вы. У нас Сонечка уже с трех лет ходит на художественную гимнастику, делает шпагат и крутится колесом по квартире. Не переживайте – с ней будет нетрудно.
- Я поняла. Может быть, я к вам приеду сегодня, и мы познакомимся? Вам же важно знать, кто будет сидеть с ребенком?
- Было бы замечательно, если это, конечно, вас не затруднит, Раиса.
- Нисколько. Дети – это наша радость, сама жизнь. Самое ценное что есть на этом свете.
- Тогда запишите мой адрес.
••••
Правый ряд как всегда ехал неспешно из-за водителей, которые через одного залезали в него с обочины. Если в другие дни Антона это сильно бы раздражало, то сегодня ничто не могло испортить его прекрасного настроения. Заказчик принял дом, подписал акт сдачи-приемки и уже умудрился перечислить деньги. С дня на день молодого прораба ждала солидная премия за построенный трехэтажный коттедж, где можно с легкостью разместить пару футбольных команд, а на газоне - организовать полноразмерное игровое поле.
Антон читал сообщения, которые как грибы после дождя, появлялись в навигаторе. Кто-то знакомился, кто-то ругал подмосквичей и москвичей, едущих из центра в свои городки или спальные районы, а кто-то не к месту философствовал по поводу последних политических событий.
Уехать с работы пораньше – бесценно. Тем более, что этот тихий, летний вечер предстояло провести с любимой женой и дочкой. Антон всегда боялся, что счастливые браки бывают только в романтических фильмах, а реальность обязательно добавит каплю яда в любой семейный компот. К счастью, он ошибался. Он начал это понимать только сейчас, когда его коллеги по работе и друзья активно жаловались на своих жен, а кто посмелее – разводились.
С Леной он познакомился на первом курсе строительного института. Она стала его второй и, как он надеялся, последней женщиной. С браком они тянули до окончания учебы, а родителями стали уже в двадцать три года. Сонечка была прекрасна: активная, веселая, любящая вкусно поесть и порезвиться на улице. Спасибо Лене, что многие обязанности по уходу за ребенком она взвалила на свои хрупкие плечи, пожертвовав своей карьерой, но когда ребенок пойдет в первый класс, то Лена обязательно вернется в строительство и станет первоклассной сметчицей. Так они договорились.
Денег хватало. Помогали родители, да и московская трехкомнатная квартира, доставшаяся в наследство от одинокой тетки Антона, позволила раз и навсегда закрыть вопрос с жильем. Поезд его жизни ехал в гору, набирая обороты, по сторонам проносились приятные события, все были живы и здоровы. Он думал, что его ждет долгая счастливая жизнь.
Антон припарковал свой форд возле ворот садика. Пружинистой походкой он поднялся на третий этаж, где в комнате играли дети. Соня моментально углядела папу, стоявшего в дверном проеме и бросилась к нему на шею.
- Папочка, я так рада тебя видеть. Смотри, что мы сегодня делали.
Соня с гордостью показали папе аппликацию из разноцветных лоскутов, которые складывались в некое подобие собаки. На эту мысль наталкивал черный хвост и дорисованные шариковой ручкой зубы и уши. Этим животным с тем же успехом мог оказаться и африканский лев.
- Это тебе. Собака Найда.
- Спасибо, милая. Иди скорее переодевайся.
Антон вертел в руках аппликацию и с улыбкой наблюдал, как Соня споро натягивает шорты и футболку.
Дорога от садика до дома занимала всего пять минут, но и здесь не обошлось без сюрпризов: ремонт асфальта на одной из полос. Автолюбители выстроились в цепочку пропуская встречный транспорт. Форд Антона уткнулся в дорогой багажник порше кайман кислотно-зеленого цвета.
Наконец показался угол дома, за которым находился шлагбаум. Порше так и продолжил ехать перед машиной Антона и застыл камнем перед шлагбаумом. Мужчина достал из подстаканника брелок и нажал кнопку. Обе машины заехали внутрь. Антон с удовлетворением заметил пустое парковочное место возле своего подъезда, но радость его длилась недолго: порше кайман, как настоящий хищник, резво его занял. Пришлось оставить форд с противоположной стороны двора и пересекать детскую площадку наискосок.
Возле двери подъезда стояла очаровательная блондинка в кожаной юбке, белой блузке и на высоких каблуках. Ее глаза скрывали солнечные очки с розоватыми стеклами. Антон не мог наверняка сказать сколько ей лет. Ей могло быть как 25, так и все 40. В мегаполисе косметологи и фитнес-тренеры из любого материала могли сделать моложавую матрешку с румяными щеками. Конечно, не за спасибо.
Женщина наманикюриными пальцами набрала номер квартиры, в которой жил Антон. Из динамика доносились противные гудки. Антон не стал дожидаться ответа и без слов пропустил гостью в подъезд, как минутой раньше он пропустил во двор порше.
Они втроем зашли в лифт. Женщина сняла очки и без всякого стеснения начала рассматривать Соню. Антону это не понравилось – обычно люди в лифтах с интересом изучают кнопки этажей, потолок или на худой конец свои ботинки, но стараются избегать смотреть на случайных попутчиков. В таком любопытстве было что-то неестественное.
На этаже их уже встречала Лена. На ее лице нетрудно было прочитать удивление.
- Вот это да! Вы все разом. – Она широко улыбнулась мужу, дочке и незнакомке. – Антон, познакомься – это Раиса Олеговна Мятликова. Она няня. Мы нашли друг друга на сайте.
Раиса мягко обхватила руку Антона и слегка наклонила голову в приветствии.
- А ваш муж ехал за мной на машине. Я его в заднее зеркало рассмотрела и вашу очаровательную дочку, кстати, тоже. – Раиса попыталась погладить девочку по голове, но та отстранилась и спряталась за маму. – Ну-ну, не бойся меня. Нам с тобой еще два дня вместе быть.
- Что ты правда, Сонь?! Это хорошая тетя. Она с тобой будет играть в эти выходные.
Девочка шмыгнула в квартиру, оставив взрослых в подъезде.
- Пожалуйста, проходите. – Сказала Лена, обращаясь к Раисе. – Чувствуйте себя как дома.
••••
На кухне закипал электрический чайник, наполняя шумом булькающей воды просторную кухню. Антон с удовольствием ел щи в прикуску с черным хлебом. Женщины тактично не начинали разговор, пока Антон был увлечен едой.
- Спасибо, Ленок. Очень вкусно. – Антон привстал и чмокнул жену в щеку. – А теперь давайте пить чай. Я за вами поухаживаю.
Перед женщинами появились чашки с зеленым чаем и вазочка с сухофруктами.
- У вас прелестная дочка. – Начала разговор Раиса, отпивая из чашки и беря кусочек сушеного банана. – Я думаю, что мы с ней поладим.
- Мы на это очень надеемся. В этот раз ни родители, ни друзья не смогли нам помочь, поэтому пришлось обратиться к всемогущему интернету. Расскажите немного о себе. У вас есть семья, дети?
Раисе этот вопрос не понравился, она скрестила ноги и отвела голову чуть в сторону.
- Нет. Вы знаете – нет. Не дал мне бог такого счастья. Наверное, поэтому я с чужими детьми и нянчусь. Всю молодость убила на карьеру. Многого добилась в плане должностей и денег, но семьей, увы, не обзавелась.
- Извините за такой вопрос, может быть он немного некорректный, но странно, что вы так мало берете за свою работу. Всего сто двадцать рублей в час, хотя средняя ставка по Москве в два-три раза выше. Нет, мы, конечно, не против…
- Я вас понимаю. – Перебила Раиса. – Вы думаете, что я какая-нибудь мошенница и обнесу вашу квартиру. Будьте спокойны – денег мне хватает. То, что я у вас заработаю, уйдет мне на бензин, потому что я живу в подмосковье. А цены на топливо сами знаете…
- Раиса, но все равно как-то странно. Согласитесь. – Встрял Антон. – Что-то я святых в нашем городе не видел.
- Послушайте, вы можете считать меня странной, чудаковатой, возможно, так оно и есть, но мне нравится сидеть с чужими детьми. Если вы против, то я сейчас же могу уйти.
- Постойте. Не торопитесь. – Примирительно улыбнулся Антон. – Но может быть вы нам какой-нибудь свой документ для верности дадите сфотографировать. Паспорт, например.
Раиса задумалась.
- Фотографируйте права. – Она достала из дамской сумочки розовую карточку водительского, и Антон тут же сделал снимок и переслал его жене.
В этот момент на кухню вбежала Соня и уютно устроилась на коленках у мамы. Рука ребенка полностью погрузилась в вазу с сухофруктами и также быстро оттуда выпорхнула.
Раиса достала пряник из той же сумочки, откуда до этого извлекла права, и протянула девочки.
- Возьми, солнце. Вкусный пряник.
По виду это был вовсе не пряник, а коржик, и был он явно куплен не в магазине.
- Что надо сказать тете Раисе? – Подбодрила дочку мама.
- Спасибо. – Соня, сжимая в одной руке добытые сухофрукты, а в другой пряник, побежала к себе в комнату.
- Тогда мы вас ждем в субботу утром и передадим вам ключи от квартиры, а сами уедем до вечера воскресенья. – Подытожил беседу Антон.
- Хорошо. Договорились. – Раиса вертела в руках очки и неожиданно они выскользнули и разбились о плитку пола на множество осколков. Женщина тут же встала на колени и начал собирать их руками. Лена бросилась за веником, а Антон, присев на карточки, начал помогать.
- Извините, случайно вышло. – На указательном пальце Раисы показалась капелька крови. Женщина поднесла палец к губам и быстро ее слизала. – Где у вас ванная? Мне надо промыть палец.
- Налево, а потом прямо. Не потеряетесь. – Антон уже вместе с Леной сгреб все стекло в совок и мыл полы на кухне.
Раиса довольная вернулась из ванной и уже застегивала туфли в прихожей.
- А мы думали, что вы чай допьете. – Лена жестом пригласила гостью на кухню.
- Спасибо и извините за очки. Неловко вышло. Мне надо ехать.
- Тогда до встречи в восемь утра в субботу.
- Жду не дождусь, когда познакомлюсь поближе с вашим ангелом.
За няней закрылась входная дверь.
••••
Раиса подъехала к воротам клубного поселка, где находился ее особняк. На улице уже зажглись фонари, освещая идеально ровный асфальт подъездной дороги.
По обеим сторонам громоздились замысловатые дома всевозможных форм и высоты. Каждый житель поселка старался выделиться на фоне соседа и не жалел на это времени и средств. Контингент здесь был соответствующий: бизнесмены, чиновники, звезды телевидения и кино. Многих Раиса знала, со многими поддерживала приятельские отношения, но никогда никого не пускала к себе домой. На то были свои причины.
Свой особняк теперешняя няня получила после развода с федеральным чиновником, занимавшим пост замминистра. Виталик быстро сбежал, когда у них с Раисой родилась неполноценная дочь Лиза. Проблемы со здоровьем начались у ребенка уже через месяц после рождения: сильные судороги, из носа шла кровь, конечности опухали и синели. Лучшие московские врачи ничего не могли сделать и только разводили руками.
В два года стало понятно, что у Лизы крупные проблемы с психикой. Она бросалась на окружающих, кусала и щипала нянечек, билась головой о стену, рыдала низким, утробным голосом, гавкала и мяукала дни напролет. Естественно, что никто не хотел заниматься с подобным ребенком, поэтому Раисе пришлось оставить должность директора крупного мехового магазина и заняться дочерью. Бывший муж, надо отдать ему должное, не оставлял Лизу и Раису на произвол судьбы, а исправно в начале каждого месяца перечислял крупную сумму денег на счет, которой за глаза хватало на любые нужды.
Отчаянье постучало в двери, когда ребенку исполнилось четыре года. Раиса была физически и морально изношена уходом за больной Лизой. Врачи продолжали ставить новые диагнозы, наполняя свои карманы крупными суммами, а няни все также сбегали после первой же недели.
В этот период одинокая женщина хотела найти хоть какую-то опору, обрести веру в будущее. Она начала ходить в церковь, но через какое-то время разговоры о том, что болезнь дочери – это крест, который необходимо пронести через всю жизнь, окончательно отбили всякой желание воцерковляться. Все же она была человеком действия и не хотела мириться с болезнью Лизы. Она отказывалась признавать, что все бесполезно и единственно верный путь – смирение.
Раиса начала искать. На одном из эзотерических форумов она создала тему, где описала состояние Лизы и просила дать какие-либо практические советы, которые помогут облегчить жизнь ей и ее ребенку. Пришло много ответов, но наибольшую активность проявлял дед Егор, как он сам себя называл, из далекого села под Владивостоком. Он, как профессиональный психолог, выведал всю историю жизни Раисы и пришел к неутешительному для нее выводу, что болезнь ребенка является следствием ее грехов молодости, да еще и порча от близкой подруги сыграла не последнюю роль. Егор по видеосвязи начал проводить над ребенком различные обряды, которые были смесью духовных практик и молитв основных мировых религий. К слову сказать, этот подход каким-то чудесным образом давал результаты: Лиза стала спокойней, количество припадков резко сократилось, Раиса начала дышать свободней.
Егор не просил денег, что явно говорило в его пользу. Но однажды он экстренно связался с Раисой и сообщил, что в одном из букинистических магазинов приморья он нашел старые японские свитки, где описано схожее заболевание у одной из дочерей сёгуна. Там также содержится ритуал, который позволит перенести болезнь с Лизы на другого ребенка. Свитки стоят дорого, а перевод с древнеяпонского – еще дороже.
Раиса, не задумываясь, оправила Егору сумму, равную стоимости двухкомнатной московской квартиры, и стала ждать. Два месяца они не общались. Женщина начала думать, что ее так вот просто облапошили, но Егор в конце концов позвонил.
Он рассказал, что все это время изучал ритуал. Были кое-какие проблемы с трактовкой перевода, но ему кажется, что белых пятен теперь не осталось. Он готов приехать в Москву, чтобы помочь Лизе, но не бесплатно. Егор хотел получить точно такую же сумму, которая была потрачена на свитки и их перевод.
Раиса поняла, что это был шанс, который нельзя упускать. Она высыпала из шкатулки все свои украшения, покидала на пол шубы и полушубки, и решила во чтобы то ни стало собрать за неделю нужную сумму, которая даже для нее имела вес.
И вот уже три месяца дед Егор живет с Раисой под одной крышей. Он занимается ребенком, пока женщина отыскивает подходящую по возрасту, внешности и здоровью кандидатуру, на которую будет выполнен перенос болезни Лизы.
Кажется, что нужный сосуд найдет. Дело за малым: привезти девочку к себе и довериться знающему человек.
••••
Егор встретил Раису невеселой улыбкой. В его косматой, давно не стриженой бороде застряли крошки, а волосы еще больше скатались и жидкими паклями спадали на худые плечи. При первом знакомстве Раиса подумала, что это типичный хиппи из семидесятых годов, любитель марихуаны и свободных отношений. Она питала отвращение к такому типу людей, но то, как он помогал Лизе, искупало любые его чудачества и неприглядный внешний вид.
- Здравствуйте, Раиса Олеговна. Как ваша поездочка? – Дед Егор шаркающей походкой плелся вслед за женщиной в гардеробную.
- Я нашла то, что нам нужно. Возраст, внешность, отменное здоровье. – Раиса, не стесняясь его, переоделась в домашнее.
- Вы сделали все, как я вас учил?
- Именно. Девочка съела пряник. Ее тело сейчас гармонизируется с телом Лизоньки.
- Кхм-кхм. – Прочистил горло дед Егор. – Милочка, а вы уверены, что она точно съела пряничек?
- Она ребенок – ни один ребенок не сможет отказаться от сладкого.
- Добро. А что насчет крови?
- Пожертвовала несколько капель тому дому. Прочитала заговор, чтобы в ответ ко мне не прилипло ничего плохого, ведь мы не очень хорошими вещами будем заниматься.
- Так-так. Пока все идет по задуманному. Всю подготовительную часть ты выполнила. Раечка, ты молодец! Недолго осталось мучиться.
- Как у Лизы дела?
- Спит, горемычная. Сегодня было как-то особенно тревожно. Нам небольшой обрядец надо над ней совершить. Самое время сейчас.
Взрослые вошли в детскую комнату, где на небольшом возвышении располагалась совсем недетских размеров кровать с пышным матрацем. Лиза беззаботно спала, раскинув руки в стороны. Из уголка ее приоткрытого рта мирно катилась струйка слюны. Внешне девочка была поразительно похожа на Соню. Незнакомый человек, вероятно, принял бы их за близняшек, если бы не крупная родинка на левой Лизиной щеке.
Дед Егор жестом фокусника извлек из просторных серых штанов зеркальце и плюнул на его поверхность. После чего тщательно протер рукавом и водрузил на подушку, рядом с головой девочки.
- Милая, дай мне руку. – Обратился он к Раисе.
Раиса, перебарывая отвращения, протянула ему свою холеную ладонь, которую целиком накрыла его крупная, с грязными ногтями лапа.
Егор мелко затрясся и начал в полубреде произносить слова заговора.
- Дитятко малое, дитятко славное, отрежь от себя хворь – брось в огонь. Как зеркальце отражает личико ангельское – так болезнь к тебе не прилепляется. Будь здорова, будь весела, пусть обойдет тебя стороною беда.
Дед с силой схватил зеркало, бросил его на пол и наступил ногой, кроша его поверхность.
От шума Лиза открыла глаза. Девочка молниеносно вскочила на ноги и впилась зубами в щеку Раисы. Егор еле смог отлепить дочь от матери.
- Ну ничего-ничего. Потерпи. Чуточку осталось. В воскресный день разрешишься.
••••
Антон был в ярости. Лена рыдала. Соня пропала из дома.
В прихожей на полу валялись расчески, коробки с духами, резинки для волос; обувь, стоявшая до этого ровно - вперемешку устилала резиновый коврик возле входной двери.
Было ясно, что дочка сопротивлялась.
- Лена, давай звони на сайт, где ты нашла эту паскуду. Вот же тварь… Только попадись…
Лена утирая слезы набрала номер, но по нему никто не ответил. Гудки прекратились и голос сообщил, что служба поддержки работает с девяти утра.
На улице уже стемнело. Время было около половины одиннадцатого.
- Ужасная идея оставлять ребенка не пойми с кем. – Антон с силой ударил кулаком в стену.
- Извини, но при знакомстве мне показалось, что она порядочная женщина, да и ты…
- Что я?! Что я?! Не я это придумал. Лучше бы дома провели эти выходные. – Антон начал судорожно ходить по коридору, то и дело заглядывая в детскую, где был наведен идеальный порядок.
- Так тоже нельзя. Я целыми днями хозяйством занимаюсь. Мне нужно отдыхать. В люди выбираться. Мы за последний год вдвоем, без ребенка, только прошлую ночь и провели. Не пытайся меня во всем обвинить.
Мужчина наконец немного успокоился и взял себя в руки.
- Извини. Давай что-то делать. Сидеть нельзя ни минуты. Нам надо срочно найти Соню. В полицию звонить не вариант. Они ничем не помогут, тем более, что ребенок с няней, а няня не отвечает на звонки. Скажут, что так в жизни бывает, подождите до завтра. Но я чувствую, что до завтра ждать нельзя. Единственное, что мы знаем об этой Раисе - это номер ее водительского. Дай я Сереге позвоню. Он по своей базе пробьет, и мы узнаем ее адрес.
- Серега, привет! Ты сегодня на дежурстве? Понял. Тогда подскажи, где прописана барышня с правами номер 77 16 865512. Вопрос жизни и смерти. Ага. Ребенка моего прихватила. Нет – сам разберусь. Пока.
Антон заскочил на кухню и вернулся с двумя тонкими, длинными ножами. Один из них он молча протянул Лене. Потом взял барсетку и вместе с женой, как ошпаренный, выскочил из подъезда.
Дорога до элитного поселка в Жуковке занимала около полутора часов. На дорогах было свободно, поэтому старенький форд на предельных оборотах стучал своим металлическим сердцем, стараясь оправдать ожидания своих хозяев.
Антон решил поехать по МКАДу – по крайней мере можно будет избежать светофоров. Машины в левом ряду в спешке расступались перед настырным хэтчбэком, ехавшим сто сорок. Водители лекскусов и лэндкрузеров с удивлением смотрели вслед торопыге.
Подъехав к коттеджному поселку, молодые люди поняли, что просто так через пост охраны их никто не пустит. Тогда они оставили машину около ворот, а сами пошли вдоль периметра забора. По доброй традиции всего в трёхстах метрах от главного входа под четырехметровыми железными листами был прорыт лаз.
Оказавшись в самом поселке Антон и Лена были поражены царившей здесь тишине, обилию аккуратно подстриженных кустов и деревьев, причудливым кованным фонарям, светившим каким-то мягким оранжевым светом. Создавалось полное впечатление, что ты попал в другую, благополучную Россию для избранных.
Наконец они добрались до дома Раисы. Он выглядел монументально: английский стиль, светло-коричневая отделка фасада, большие панорамные окна и две мощные трубы.
Жители этого заповедника не заботились о высоких заборах, которые хранили бы их дома и чудесные сады от чужих глаз. Казалось, что напротив – здесь принято было демонстрировать то, как ты живешь.
Антон перемахнул на участок Раисы и помог перебраться жене. Их ноги утонули в мягком ковре травы. Озираясь по сторонам, каждую секунду ожидая нападения собаки или окрика охранника, они, как матерые домушники, тихонечко подбирались к окну первого этажа.
Антон взглянул на часы. Полночь наступит через две минуты. Его рука побелела от силы, с которой он обхватил рукоятку ножа.
Территория возле дома была абсолютно темной. Не было слышно ни голосов прислуги, ни работающих кондиционеров, ни даже телевизора. Лишь в центральном окне первого этаже брезжил еле различимый свет.
Лена и Антон подошли ближе. Все, что они там увидели не укладывалось у них в голове.
Две обнаженные девочки стояли на коленях, сзади их руки были связаны. Раиса также полностью голая ходила вокруг них с кувшином в руках и, судя по мимике ее лица, на которое падали отблески от сотен свечей расставленных по полу, что-то яростно декларировала.
В это же самое время старик, одетый как настоящий японский самурай, рисовал куском хозяйственного мыла какие-то знаки на паркете.
Неожиданно все свечи в комнате разом погасли. Когда они зажглись, то картина превратилась в фарс. Теперь в комнате оказался пеликан, величественно выхаживающий вокруг связанных детей и уже стоящей рядом с ними на коленях Раисы, которая высоко занесла кувшин над головой. В следующее мгновение она перевернула кувшин и по ее голове начала стекать янтарная жидкость.
Девочки, находясь в трансе, начали сосать грудь Раисы. Их глаза были плотно закрыты. Дед Егор распластался звездой по полу и не шевелился.
Пеликан, с несвойственной этой птице скоростью, подскочил к груди Раисы и вырвал из нее небольшой кусок, после чего скормил одной из девочек.
Увидев кровь, Антон не сдержался и сиганул с разбега в окно. Осколки посекли его лицо и руки.
- Что мы наделали? Это ошибка. – Дед Егор подскочил к Раисе, которая без чувств валялась на полу. – Я не так понял. Извини, Раечка.
Лена, замешкавшись, бросилась вслед за мужем. Антон уже разрезал веревки на руках обеих девочек, которые удивленно хлопали глазами. Соня узнала отца и крепко обняла за шею.
- Все в порядке. Папа никуда больше не уйдет.
Запах воска и пива наполнял комнату. Раиса начала приходить в сознание, но теперь это была совсем другая женщина. В ее глазах играли огоньки безумства. Щека заметно подергивалась, пальцы на руках дрожали. Поднявшись на ноги, она пристально осмотрела комнату. Ее внимание привлек дед Егор, все еще стоявший на коленях подле нее и тихо утиравший выступившие слезы. Женщина резко к нему опустилась и зубами оторвала мочку уха.
От этой картины Лена почувствовала прилив адреналина и желание поквитаться с обидчицей. Она бросилась вперед, неуклюже выставив нож перед собой. Раиса отскочила в сторону, выхватила нож из руки и замерла в таком положении. Она переводила взгляд с Лены на деда Егора и обратно.
- Лена, беги пока не поздно! – Воспользовавшись заминкой крикнул Антон.
Антон, Лена и две девочки одним махом выскочили на улицу через разбитое окно, оставив деда Егора наедине с Раисой.
Она медленно подошла к старику, подняла его подбородок, посмотрела, как струиться кровь из разорванного уха и всадила нож по рукоятку в район диафрагмы и резким движением опустила вниз, до пупка. Дед Егор повалился набок, прижимая руки к животу и забился в конвульсиях.
Раиса издала пронзительный птичий крик, который разнесся над сонными крышами Жуковки.
Охранники поселка остолбенели, увидев двух голых девочек в компании истекающих кровью мужчины и женщины. Антон и Лена пытались, что-то сбивчиво объяснять, но сами понимали, что сейчас они скорее походят на сумасшедших. Охрана давно нажала тревожную кнопку и в ворота заехал микроавтобус частного охранного агентства. После допроса было решено вызвать полицию и скорую помощь.
В эту ночь элитный поселок долго не спал. Соседи пристально наблюдали, как Раисе оказывают помощь и как на носилках уносят чье-то тело.
На следующее утро жизнь вернулась в свое русло. Происшествие было забыто, да и зачем портить историю такого чудесного места.

Оригинальный текст http://www.nightmare-magazine.com/fiction/fail-safe/

••••
Массивная дверь. Хорошо подготовленная комната. Я знал. Я видел собственными глазами, как все это создавалось: от и до.
Мне не приходилось слышать, как Мама кричит по ночам. Но я знал, и в этом не было никаких сомнений, что она это делает. Ее показывали камеры. Папа заставлял меня смотреть, когда я еще был совсем маленьким. Он переживал, что я до конца не понимаю. До конца не верю.
Но это было не так.
Самыми прекрасными были те дни, когда все уже осталось позади, и Маме разрешалось вернуться. В голове всплывает картинка нашего воссоединения. Никогда она не бывала счастливей, чем в те моменты, когда все было в прошлом. Она крепко меня обнимала, целовала в щеки, шею и лоб, а я при этом весело смеялся.
Папа обычно стоял в стороне, наблюдая за нами и улыбаясь, однако на его лице отражалась усталость и какая-то грустная задумчивость. Дав нам время выразить наши чувства, он обычно подходил к нам и обнимал обоих, горячо целуя.
Я любил своих родителей. Любил их нежно.
••••
В глубине души я переживал, что однажды утром я проснусь и окажусь совсем один. Переживал, что эта комната заберет их у меня. Я все еще мальчик и мне двенадцать. Но я расту. Учусь.
Я был свидетелем того, как мой Папа строил комнату. Я даже помогал. В то время Маму держали где-то еще. Это делали люди, которых я не знал. Папины друзья. Но она всегда возвращалась счастливой и здоровой, обнимала и целовала меня в точности так, как она это стала делать после завершения постройки комнаты. Мне нравилось, что подобная комната теперь здесь. Нравилось, что Мама теперь дома со мной и Папой.
Это была небольшая, но построенная на совесть комната. Были приняты всевозможные меры предосторожности. По мере ее оборудования Папа мне кое-что объяснял. Стены были обиты стальными листами. Толстые, гладкие, неприступные для находящегося внутри. Дверь также была изготовлена из стали. Толщиной около фута. Без ручки. Открывалась она при помощи штоков, входивших в бетон стены, покрытой металлическими листами.
Источник света был только один. Пара люминесцентных ламп на потолке, закрытых решетчатым корпусом. До них невозможно добраться. По крайней мере, мы тогда так думали.
Однако наибольшее впечатление производила привязная система.
Она создавалась, чтобы удержать, а не чтобы причинить страдания. Так говорил Папа. Сохранить Маму и нас в безопасности. Я кивал, слушая его. Я учился, становился старше и опытней. Все благодаря тому, что я принимал участие, помогал.
- И наконец, здесь есть система подачи газа, - сказал Папа, указывая на вентиляционные отверстия в верхней части стены, чуть ниже потолка. Так высоко, что даже ее неестественно длинные руки туда не дотянутся. – Это последняя линия нашей защиты, - добавил он, привычным жестом взъерошивая волосы на моей голове. – На тот случай, если все будет катиться в преисподнюю.
Я кивнул, но по моему лицу Папа понял, что до меня до конца не дошел смысл сказанного. Он опустился на колено, крепко сжал мою руку, посмотрел прямо в глаза.
- Даже если она сможет избавиться от связывающих ее оков, - он указал на тросы, которые без дела лежали на гладком, бетонном полу. – Она все равно не сможет выбраться из комнаты. Это понятно?
Я снова кивнул.
- Если она доберется до двери, начнет ее крушить, то я нажму кнопку и раздастся звук «пшш», - он сделал руками пару круговых движений, показывая, что будет происходить. – Она вдохнет газ.
- А что потом? Она уснет?
Папа кивнул и отвел взгляд. Поколебавшись, он снова поднял на меня глаза.
- Она умрет.
Я задумался и сказал.
- Благодаря камерам мы узнаем, что она мертва.
Папа широко улыбнулся, глаза искрились гордостью.
- Все верно, сынок. Именно благодаря камерам.
Тогда мы стояли в наполовину законченной комнате, и Папа указал на верхние углы, где располагались отражающие сферы. Я помахал рукой и увидел в искаженном отражение совсем другого мальчика, крошечного и худенького, машущего мне в ответ.
- Прежде, чем входить, мы проследим за ней и убедимся, что она мертва, - сказал Папа, опуская руку мне на плечо. – Она бы сама хотела, чтобы мы были на сто процентов в этом уверены.
Я знал, что это правда: она говорила мне об этом сотни раз. Она говорила, что если что-то пойдет не так, то обязательно необходимо убедиться, что мы ее убили.
- Я могу врать, - говорила Мама. – Я могу претворяться.
- Как игра, - ответил я.
Мама улыбнулась, покачала головой и провела рукой по моему лбу, зачесывая волосы назад.
- Как игра, в которой ты обязан выиграть.
Когда мы выходили из полностью законченной комнаты, Папа остановился около двери, из которой на дюйм выходили головки запирающего механизма.
- И последнее, - сказал Папа, вешая лабораторный халат на изогнутый гвоздь рядом с маской и желтым резиновым костюмом, который был усеян пятнами. – Возможно это самая важная вещь из всех. Всегда есть шанс, очень маленький шанс, что Мама прекратит обращаться. Она может обратиться и так и остаться в подобном виде. Навсегда. Ты понимаешь?
Я кивнул.
- Если подобное произойдет… или если что-то пойдет не так. Если меня не будет рядом по какой-то причине… - Он помедлил, размышляя над всеми возможными неблагоприятными сценариями. – В таком случае, есть еще один рубеж защиты, еще одна мера предосторожности.
Я помедлил, говоря себе, что это глупо и Папа всегда будет где-то рядом, но я хотел его выслушать, чему-то научиться.
- Видишь этот таймер? – спросил он. – Я запускаю его всякий раз, как Мама оказывается в комнате. Если по какой-либо причине, любой причине, я его не остановлю или не перезапущу в течение двадцати четырех часов, то комната наполнится газом.
- Пшш! – произнес я, подражая движениям рук моего Папы.
- Правильно, - похвалил он. – Итак, если что-то пойдет не по плану, то все, что тебе надо будет сделать – это подождать. Больше ничего. Просто-напросто подожди двадцать четыре часа и ситуация в комнате разрешиться сама собой. Появиться газ, а газ – это яд. Яд, который убивает. Ясно?
На ум пришла аналогия из школьного курса.
- Как кот.
Папины брови поползли вверх от изумления.
- Кот Шрейдера.
Папа замешкался на долю секунды, а потом раздался его громкий, заливистый смех, который отскочил от стальных стен и бетонного пола комнаты, которую он построил вместе со своими друзьями.
- Шредингера, - выдохнул Папа, продолжая смеяться и вытирая катившиеся по его щекам слезы. – Кот Шредингера. Никакого не Шрейдера. Шрейдер – это рисованный персонаж из комиксов «Пинатс».
Он все смеялся и продолжал утирать слезы с лица. Он положил мне руку на плечо и аккуратно подтолкнул к выходу из комнаты.
- Но ты прав – что-то общее действительно есть.
••••
Мы проверили комнату много раз. Мама лично исследовала каждый дюйм пола, стен, вентиляционные отверстия, видеокамеры, привязную систему, состоявшую из стальных манжет, цепей и тросов, которые служили для надежной фиксации, а также крепежи, при помощи которых эти самые цепи и тросы стыковались со стеной.
В самую первую ночь мы все немного волновались.
Во все подобные, предыдущие ночи Мама находилась у друзей Папы. Да, это случалось редко, но, тем не менее, регулярно. Папа выглядел спокойным, и мы с ним помогали Маме разместиться в привязной системе. Она мне улыбнулась, когда я плотно зафиксировал ее запястье. Она пристально смотрела за нашей работой, разглядывала манжеты, стянувшие запястья, проверяла их. Она с силой дернула руками – раздался металлический звон. Я непроизвольно сделал шаг назад.
- Сейчас их не проверишь, как надо, - она, наконец, заговорила, грустно улыбнувшись Папе. – Я набрала только половину своей силы.
- Согласен, - ответил Папа. – Но они выдержат. Они смогут удержать даже бешеную гориллу.
Через некоторое время мы с Папой сидели уже снаружи комнаты. Папа пристально смотрел на мониторы. Я сидел на жестком, пыльном диване позади него и листал книжку комиксов.
- Началось, - выдохнул Папа.
Я отложил комиксы в сторону и подошел к мониторам. Зернистая поверхность экрана показывала, как моя Мама обращается.
Сперва – глаза, потом – кожа. Она взглянула в объектив камеры, который был нашими глазами. Я с восхищением наблюдал за происходящим: Мама была неподвижна. Как если бы она была чем-то подавлена или расстроена. Я задержал дыхание. Это уловка.
Потом она пришла в ярость. Настоящий торнадо во плоти: только зубы и ногти, яд и огонь. Рот раскрылся, челюсть отвисла неестественно низко, глаза вылезли из орбит, мышцы увеличились раза в два, распирая удерживающее устройство. Она кричала от боли. Чистая ярость. Она выглядела такой сильной. Она металась и бесновалась, как какое-то неведомое, бледнокожее чудовище.
- Привязная система справляется, - с облегчением заметил Папа и уже с гордостью повторил, - справляется.
Он повернулся и улыбнулся мне.
Она до нас сегодня не доберется.
••••
На протяжении нескольких месяцев после той первой ночи, которую Мама провела в новой комнате, все шло просто прекрасно. Я наслаждался тем, что она была рядом, хотя бывало, что она пропадала ночью, и я ее не видел. Но я успокаивал себя тем, что все равно она была поблизости. Дома. Несмотря на то, что находилась взаперти.
Папины друзья приходили первые несколько раз, чтобы понаблюдать и убедиться в безопасности комнаты. Я сидел рядом и слушал, как Папа рассказывает о тех мерах предосторожности, которые он принял. Он терпеливо объяснял про газ и про таймер.
Мужчины смотрели, переминаясь с ноги на ногу. Некоторые отворачивались от мониторов.
Они все были там, толпились вокруг мониторов, поэтому я уже не мог разглядеть за их спинами Маму, но я знал, что она уже обратилась. Они характеризовали этот процесс словом «обратиться», потому что она перерождалась из человека в нечто другое, а потом снова – в человека. Обращалась в одну сторону и обращалась в другую сторону. Самым большим страхом было то, что она могла обратиться в чудовище и им же и остаться. Так происходило с другими. Я всегда молился, чтобы этого не случилось.
- Вот, - сказал Папа и щелкнул выключателем.
Комната наполнилась криками. Мамиными криками. Они разрывали душу и чем-то напоминали протяжный верезг орла, которого я видел по телевизору. Он был настолько мощным, что отражался от стен комнаты, где мы находились, и кружился над нашими головами.
- При желании она может говорить, - сказал Папа, повысив свой голос. - Она может имитировать свою обычную речь. Однако не в такие моменты, когда ее настолько захватывает ярость. – Он наблюдал, как она корчится, словно пытаясь что-то различить. – Не тогда, когда она голодна.
- Выключите, - сказал самый крупный из мужчин.
Папа щелкнул выключателем, и крик прекратился, а комната наполнилась липким молчанием, в котором никто не решался заговорить.
- Что он здесь делает? – обратился в мою сторону один из мужчин. Второй мужчина обернулся и взглянул на меня прищуренными глазами, при этом открыв моему взору небольшой кусочек монитора. Я увидел Маму: голая и извивающаяся, с кровоточащими запястьями, с большими клацающими зубами и черным языком, скользящим по губам.
Папа посмотрел на меня, потом - пристально на мужчину. Мужчина казался возбужденным и каким-то одновременно съежившимся и больше ничего не говорил.
Через некоторое время их любопытство было удовлетворено. Тем не менее, они ждали до утра, ждали пока с Мамой все не станет в порядке, чтобы ее можно было выпустить. Папа вошел, одел ее, обработал раны. Через несколько минут они появились вместе. Как всегда, Мама казалась изможденной, ее кожа блестела от пота и была покрыта сыпью, но она была рада, что все уже позади. Завернувшись в грубое зеленое одеяло, она взглянула на меня и подмигнула. Я попытался тоже подмигнуть, но мне со вторым травмированным глазом это было крайне тяжело сделать, хотя по ее улыбке я понял, что почти с этим справился.
Они все вместе долго о чем-то говорили. Мне стало скучно, и я пошел к выходу из подвала и по ступенькам поднялся наверх. Я вышел на улицу, и стал слушать звуки улицы. Проезжали машины. Где-то вдалеке раздавался детский смех; может быть в соседнем доме. Потом я увидел мужчину, который поливал из шланга кусты и наблюдал за мной. Было так солнечно и так спокойно… Я никогда этого не забуду.
Через некоторое время я направился домой, закрыв за собой входную дверь.
••••
Когда все окончательно встало на свои места, я понял, что мы ничем не отличаемся от обычной семьи.
В последний вечер Мама приготовила ужин. Это была рыба и салата. Мясо мы не ели.
Я выпил молока. Я пил много молока, потому что родители убедили меня, что от него я буду расти. А вырасти я хотел. Хотел больше, чем чего-либо еще. Через два дня мне исполнится тринадцать, и я с нетерпением ждал этого момента. Тринадцать лет – ты уже взрослый. Тринадцать означает, что я – мужчина.
В тот вечер родители ели, улыбались и наслаждались жизнью. Папа открыл бутылку вина, которое взрослые пили вместо молока. Я пристально вглядывался в Маму, пытаясь различить первые признаки. Меня научили хорошо их замечать, хотя я понимал, что в этом нет большой необходимости, так как Мама знала все наперед, еще до меня и Папы. Можно сказать, что мы зависели от ее слов. Она говорила, что время пришло и пора спускаться в подвал, в комнату.
Если бы она этого не делала, то, вероятно, мы бы могли упустить момент. Вот насколько быстро это происходило. Секунду назад – любящая мать, а потом – сама смерть.
- Мам, - обратился я к ней, взяв кончиками пальцев стручковую фасоль и откусив кончик. Мама обернулась ко мне.
- У тебя же есть вилка.
Я еще раз откусил от стручка. Она каждый раз напоминала мне про вилку.
- Как ты думаешь… - начал я, краснея от юношеской неуверенности и смущения. – Когда-нибудь я стану таким как ты?
Я знал, что были и другие, такие как моя Мама. Сотни. Я также знал, что можно стать такой как она, если она на тебя нападет. Проникнет в тебя. Большинство людей погибали во время нападения, но некоторые обращались. Как вампиры или зомби.
Мама перевела взгляд на Папу, который посмотрел на меня, словно я сказал что-то ужасно грустное. Их глаза снова встретились, прежде чем Папа заговорил.
- На самом деле, сынок, мы точно не знаем, - ответил он, вытирая рот салфеткой, которую аккуратно положил на пустую тарелку. – Пока не знаем.
Я закончил с фасолью, сделал глоток молока из своего тяжелого стакана.
- А когда узнаем? – Спросил я.
- Скоро, - озадаченно ответил он. – Когда… когда ты станешь мужчиной.
- Мне уже тринадцать! – Я возбужденно вскричал и задел локтем нож, который упал на пол.
- Не только возраст делает нас взрослыми.
- А что именно? Когда я сам стану отцом? - Я был в замешательстве.
Папа засмеялся, а Мама грустно улыбнулась, точно так же, как она это делала, прежде чем войти в комнату. Точно так же, как когда говорила мне, что все будет хорошо.
- Нет, не в этом дело. Когда у тебя наступит пубертатный период. Появятся… некоторые признаки, - ответил он и быстро добавил. – Но тебе не стоит об этом переживать.
Я улыбнулся, поставил стакан с молоком на стол и рыгнул. - Мы же сможем построить еще одну комнату. Специально для меня, - сказал я. – Ведь так? Мы хорошо научились это делать. У меня может будет своя комната.
Папа уставился на свою тарелку и отложил вилку в сторону.
Мама промолчала.
••••
После ужина мы сели смотреть телевизор, и в этот момент Мама заявила, что скоро обратиться. Она чувствует крайне сильные позывы. Возможно, остались считанные часы.
Папа взглянул на нее и кивнул. Он выключил телевизор, по которому шел документальный фильм о миграции птиц.
Я был расстроен больше чем обычно. Я насупился, но знал, что ничего не изменишь. Я не хотел, чтобы Маму запирали, поэтому я изобразил самый хмурый, надменный взгляд на какой только был способен и вышел из комнаты. Мама меня позвала, но я не остановился, прошел в свою спальню и захлопнул за собой дверь.
Прошло время и мне надоело дуться и переживать о Маме. Я решил вернуться, ожидая, что мои родители уже спустились вниз. Но они все еще были в гостиной.
- С тобой все в порядке? – спросил Папа.
Я кивнул, громко втянул носом воздух и вытер рот рукой. Я повернулся к Маме. Сегодня я не хотел помогать. Я хотел быть обычным мальчиком, с нормальной мамой. Я не хотел видеть, как она обращается. Той ночью я решил, что могу немного повоображать.
- Ты меня уложишь спать?
Она отложила журнал в сторону, встала и подошла ко мне. Я был для нее слишком большим, чтобы меня можно было взять на руки, поэтому она крепко меня обняла. Я почувствовал ее горячее дыхание у себя на шее.
Зловонное дыхание.
Я плотно к ней прижался, а она нависала надо мной, теребя мне лоб. Потолочные светильники создавали свечение вокруг ее головы, оставляя лицо в тени. Прическа делала голову визуально больше, чем она была на самом деле.
- Ты споешь мне колыбельную?
Она кивнула, протянула руку к выключателю и погасила свет. Я почувствовал, как под ее весом пружинит край кровати. Интересно, сколько у нее в запасе времени?
- Что тебе спеть? – спросила она хриплым шепотом. – Как насчет «Иисус любит меня»?
Я отрицательно помотал головой, а потом спохватился, что в темноте ничего не видно. Ее глаза блестели. Она кашлянула.
- Спой мне «Тише, малыш».
Она положила свою ладонь мне на руку и сжала ее. Вздохнула, а потом начала тихо, почти шепотом петь.
Тише малыш, не говори ни слова,Мама купит тебе пересмешника.
Я закрыл глаза, позволяя голосу Мамы проникнуть в мое сознание, наполнить его словами, ее любовью. Я позволил себе уплыть в страну грез.
А если этот пересмешник не будет петь, Мама купит тебе колечко с бриллиантом.А если это колечко с бриллиантом окажется из меди,Мама купит тебе…
На этом месте она неожиданно умолкла.
Я открыл глаза. Я почти заснул и был расстроен, что она остановилась на моей любимой части. – Зеркало, - продолжил я вместо нее. – Как у Алисы.
Ее ладонь сжала мне руку. Темный силуэт тела громоздился на моей кровати.
- Мам.
Темный силуэт не двигался, не отвечал. Она еще сильнее сжала мою руку.
- Мам.
Продолжение в комментариях.

Оригинальный текст https://www.yumpu.com/en/document/read/4736567/1-the-tunnel-...

Не прошло и пары минут, как из отрезанного пальца перестала сочиться кровь.

Фрэнк Тейт поместил его в небольшой, целлофановый пакет и на некоторое время задержал бесстрастный взгляд на отсеченной части тела. Возле нижней фаланги располагалась крохотная татуировка, походившая на глаз. Тейт, аккуратно поработав ножом, смог сохранить ее нетронутой. Он хотел избежать слишком сильных повреждений кожи. Эта метка много значила для людей, нанявших Тейта и свидетельствовала о том, кто был ее владелец. Работодатели хотели быть на сто процентов уверены, что носившего татуировку человека нет в живых. Тейт думал о том, чтобы захватить кисть целиком, но, в конце концов, решил довольствоваться единственным пальцем. Этого будет достаточно, чтобы получить причитающиеся ему деньги.

Но раз на раз не приходилось: иногда требовали предоставить фотографии, иногда какую-нибудь часть одежды, а один раз попросили принести голову целиком. Тейту было по большому счету все равно. Когда его нанимали для определенной работы, то он выполнял оговоренные условия. Делал это он буквально. Мужчина еще раз взглянул на отрезанный большой палец, лежавшей в целлофановом пакете, и убрал его в карман куртки.

Кухонный нож с пилообразной кромкой, который он использовал при своей «полевой» ампутации, лежал рядом с мертвым телом. Его поверхность не сохранила отпечатков пальцев. Впрочем, их не осталось и на удавке, представлявшей собой кабель электропитания и туго обвитой вокруг шеи трупа, лежавшего у ног Тейта.

Это был его излюбленный способ умерщвления. Относительно быстро и практически без крови. Случалось, что жертвы прокусывали себе язык, но за все время он мог припомнить лишь пару подобных примеров. Люди, чаще всего, мочились и испражнялись, когда смерть принимала их в свои объятия. Капли крови были редкостью. При этом их было достаточно просто стереть с перчаток. Если же это не представлялось возможным, то перчатки шли в огонь, а вместо них покупались новые. Перчатки были всегда превосходного качества, обтягивающие могучую руку, словно вторая кожа. Если бы вы находились на пике своей карьеры, а он был лучшим вот уже восемь лет, то согласились бы с Тейтом, что подобная слабость к дорогим перчаткам - не блажь, а необходимость. Нечто вроде награды за компетентность в своем ремесле.

Он в последний раз обвел помещение взглядом, не торопясь спустился по лестнице и вышел на улицу, где поймал такси.

Такси остановилось около железнодорожного вокзала, и Тейт посмотрел на часы. Поезд, на который он хотел успеть, отправлялся через пять минут. Мужчина укоризненно взглянул на затылок таксиста: можно было ехать и быстрее, тем более что на дорогах в столь поздний час машин почти нет. Тейт сунул деньги в протянутую таксистом руку и, не дожидаясь сдачи, ринулся прочь из автомобиля.

Очутившись в главном зале вокзала, он помедлил, изучая электронное расписание поездов в поисках своей платформы, а потом, ускорив шаг, пошел в нужном направлении.

Он начал беспокоиться, что поезд может уйти. Он бежал со всех ног, гулко пружиня от поверхности перрона. Несмотря на то, что перрон шел под уклоном, и он бежал с горки, его не покидала мысль, что он вполне может остаться на вокзале.

Проводники в яркой, фирменной одежде ожидали отправления. Платформа была безлюдна. Провожающие уже сказали свое «прощай» и ушли. Все слезные расставания остались в прошлом.

Тейт продолжал бежать. Снаружи темнота ночи рассекалась уличными фонарями, мерцающими вывесками магазинов и фарами проезжающих машин, но здесь, внутри вокзала, только лампы, располагавшиеся высоко под крышей, давали неверный свет.

Тейт шумно дышал, а его сердце учащенно билось. Грудь болела от попыток втянуть воздух в легкие, которые уже горели огнем, а собственный рот казался набитым мелом.

Он увидел, как последний оставшийся на платформе проводник повернулся к ближайшей двери поезда и исчез за ней. Его фигура кого-то ему напомнила, но Тейт не смог понять кого именно.

Наконец он схватился пальцами за холодный металл дверной ручки и повернул ее, затаскивая себя внутрь поезда. За спиной хлопнула дверь, и он почти потерял равновесие.

Получилось – успел.

Он почувствовал, как поезд дернулся, начиная движение и набирая скорость. Тяжело дыша и положив руки на бедра, мужчина переводил дух. Потом тыльной стороной ладони вытер капельки пота со лба, ощупал карман куртки, где лежал отрезанный палец и направился в вагон первого класса.

Медленно двигаясь по проходу к своему месту, он насчитал трех попутчиков, которые вместе с ним ехали в первом классе. Одним из них была женщина лет тридцати, сидевшая за большим столом и что-то печатавшая на ноутбуке. Тейт прикинул, что она была всего на пару лет его моложе. За ней, откинувшись в кресле и слушая музыку в плеере, сидел мужчина в белой рубашке. Его пальцы беззвучно постукивали по подлокотнику. Третьим оказался парень лет двадцати пяти. Он читал журнал и бросил на Тейта любопытный взгляд, а потом снова вернулся к чтению.

Тейт занял свое место и выдохнул с чувством удовлетворения и облегчения. Он удобно устроился в кресле, вглядываясь в темноту за окном, пока поезд набирал скорость, оставляя позади вокзал. По обе стороны вагона чередой расползались огни домов. Справа, по дороге ехали автомобили, постепенно растворяясь в ночной мгле. Тейт потянулся – мышцы ног болели от вынужденной пробежки. На его губах играла еле заметная улыбка, которую он различил в отражении стекла. Теперь можно просто сидеть, позволяя поездку везти себя сквозь ночь.

Он доставит свой товар завтра утром. Как только заказчик его примет, деньги окажутся у него, и он уйдет. До следующей работы.

Он мог слышать, как клацают кнопки ноутбука, на котором печатает женщина, и ее голос, отвечающий на звонки мобильного.

Тейт, развалившись в кресле, впитывал звуки поезда и рассеяно смотрел в окно, на наступившую ночь.

Звук гидравлического привода межвагонной двери вывел его из состояния бесцельного созерцания. Женщина, одетая в фирменную одежду, с двумя металлическими чайниками вошла и, останавливаясь около каждого пассажирам, на выбор предложила чай или кофе.

Когда она подошла ближе, Тейт выпрямился в кресле и стал наблюдать, как его чашка наполняется ароматным кофе. Он сказал спасибо и помешивал горячий напиток, пока женщина продвигалась вглубь салона и, наконец, не исчезла из вида.

Кофе не смогло побороть его усталость. Отчаянный забег до дверей поезда и располагающая теплота вагона навевали приятную сонливость, поэтому он слегка отклонил спинку сиденья назад, позволяя сну завладеть телом.

Впереди него уже не раздавался звук клавиатуры – женщина пила свой горячий напиток. Тейт поймал ее взгляд и был приятно удивлен, когда в ответ она улыбнулась. Он вернул ей любезность и еще ниже опустил спинку, голова его склонилась на бок, а глаза были направлены в темноту, которая снаружи обволакивала хорошо освещенный интерьер вагона. Ночь напомнила ему черное полотенце, накинутое поверх родного ландшафта. Тейт больше не различал уличных фонарей, как впрочем, и другого освещения. Его лицо слегка нахмурилось, когда он понял, что они еще не оставили станцию позади.

Или оставили?

Он посмотрел на часы. Двадцать минут как поезд движется с максимальной скоростью. При этом за окнами воцарилась полнейшая тьма. Скорее всего, они едут в туннеле. Однако не было того особенного, сильного звука, который сопровождает состав, проезжающий по подземному туннелю. Наоборот – в вагоне было чрезвычайно тихо.

Тейт оторвал взгляд от окна и посмотрел в направлении женщины с ноутбуком.

Там никого не оказалось.

Тейт справедливо рассуждал, что, возможно, она пошла в туалет или в вагон-ресторан, расположенный дальше по ходу поезда. Он склонился набок и высунул голову в проход.

Не было и пальцев, барабанивших в такт музыке по подлокотнику. Мужчина в белой рубашке отсутствовал.

Тейт встал, пытаясь разглядеть парня в дальнем конце вагона.

Три журнала и мобильный телефон лежали на столе, но не было и следа их владельца.

Тейт сел и начал всматриваться в окно. Он еще сильнее нахмурил брови, когда осознал, что никакого просвета в кромешной тьме за окном не видно. Ни единого источника света. Тейт подумал, что если поезд действительно едет в туннеле, то он должен быть какой-то неимоверной протяженности.

Его размышления прервал звук мобильного.

Ему потребовалась доля секунды, чтобы сообразить, что звук доносится со стола рядом с межвагонной дверью. Он привстал с кресла, словно бы надеясь, что парень оставивший телефон чудесным образом вдруг появится.

Тейт вышел в проход: теперь звук рингтона начал его раздражать. Продвигаясь вперед, он думал о том, куда мог подеваться владелец телефона. Он как раз проходил мимо стола, за которым недавно сидела женщина, когда обратил внимание на открытый экран ноутбука, где было напечатано четыре слова.

Terribilis est locus iste.

Тейт склонился над экраном, мелодия мобильного продолжала гудеть в ушах.

Он не был глупым человек, но знанием латыни похвастаться не мог. Тейт в последний раз взглянул на слова и продолжил идти по проходу в направлении трезвонящего телефона. Он взглядом ощупал пространство следующего вагона, ожидая, что парень возвращается из него на свое место. Но там тоже было пусто. Еще находясь около стола с ноутбуком, Тейт отметил, что в другом вагоне безлюдно и нет и тени какого-либо движения.

Он подошел к дверям, которые автоматически распахнулись. В межвагонном пространстве было холодно. Одно из окон было открыто, и в него задувал студеный ветер. Тейт живо подбежал к окну и закрыл его. Дверь ближайшего туалета была приоткрыта. Мужчина двумя пальцами надавил на нее, и она поддалась, демонстрируя пустую кабинку. Он хотел было продолжить движение к дверям следующего вагона, но передумал и решил задержать у двери второго туалета. Он постучался. Значок над дверью показывал, что кабинка свободна. Тейт еще раз постучал и дернул ручку. Во втором туалете тоже никого не оказалось.

Он прошел в следующий вагон, все еще различая за спиной рингтон мобильного. Он медленно двигался по проходу, осматриваясь по сторонам.

За первым столиком он увидел наполовину выпитую чашку кофе, из которой еще валил пар. Чуть дальше, на следующем столе лежал небольшой, раскрытый чемодан, из которого торчала одежда. Рядом с ним стояла дымящаяся чашка кофе и лежала газета. На другом, уже большом столе была наполовину съеденная плитка шоколада и газета. На газете лежала ручка, кроссворд был частично разгадан. Миниатюрная бутылка вина была почти полностью перелита в стеклянный бокал, который мерно позвякивал в ритм с колесами поезда. На краю лежала помада.

Рядом с бокалом находилась книга в кожаном переплете. Вместо закладки между страниц была вставлена ручка. Тейт понял, что это чей-то дневник. Он подошел и взял его в руки – ручка упала на пол. Весь разворот страницы был исписан четырьмя словами, которые он недавно видел.

Terribilis est locus iste.

Он бросил дневник на пол и пошел дальше по проходу. На столах он видел дымящиеся чашки с чаем и кофе. Кое-где остались крошки и обертки от конфет. На одном из столов лежал наполовину съеденный бутерброд. Жестяная банка газировки стояла рядом со стаканом, в котором таял лед.

Еще два вагона и он окажется в вагоне-ресторане. Там он, вероятно, найдет ответы на свои вопросы. В двух последующих вагонах также никого не оказалось, но в одном из них на экране ноутбука, он увидел мерцающие слова.

Terribilis est locus iste.

Первоначальное замешательство быстро уступило место раздражению, которое нарастало и усиливалось.

Куда, черт побери, все подевались? Никто не ждет, что ночной поезд будет битком, особенно в первом классе, но все же. Почему они оставили свои вещи на столах? Почему не допили напитки? Почему оставили чай и кофе остывать? Он знал, что для этого была какая-то причина, но чем ближе он подбирался к вагону-ресторану, тем больше приходил в замешательство, так как не мог предположить, что могло здесь такого произойти.

Несмотря на возбужденное состояние у мужчины хватило внимания, чтобы заметить в конце вагона табличку «Туалет занят». Она мерцала тусклым, желтым цветом, но для Тейта это был самородок в куче навоза. Если туалет занят, то там кто-то есть. Простая логика. Он подождет, пока человек закончит свои дела и выйдет: тогда можно спросить его о том, что здесь, черт возьми, происходит.

Он ждал, сложив руки на груди. Прошло пять минут. Тейт приблизился к двери, пытаясь поймать любой звук, доносящийся из-за нее. Спустя еще пять минут тишины Тейт вплотную подошел к двери и громко постучал.

То ли из-за того, что замок был сломан, то ли от силы ударов, но дверь слегка приоткрылась.

Тейт с силой толкнул ее.

Как только она распахнулась, Тейт заглянул внутрь. Он готов был начать диалог, что-то сказать. Спросить у человека, не видел ли тот других пассажиров поезда.

Увиденное заставило его волосы встать дыбом.

Он сделал шаг назад, голова закружилась. Он не мог оторвать взгляд от того, что открылось перед ним. С каждым вдохом его легкие наполнялись запахом фекалий. Омерзительная, удушливая вонь растекалась из открытой кабинки, как гной из перезревшего фурункула. На мгновение Тейт подумал, что его сейчас вывернет. Он зажал нос рукой. Глаза слезились, но даже тогда он смог различить слова, написанные экскрементами на стене.

Terribilis est locus iste.

Он с силой захлопнул дверь и, шатаясь, побрел в направлении вагона-ресторана. Желудок все еще неприятно сжимался, угрожая выплеснуть завтрак прямо на пол вагона.

Тейт вытащил из кармана платок и высморкался, пытаясь освободить ноздри от обжигающего, тошнотворного запаха.

Он оперся на один из столов, собираясь с силами.

Он уже практически не контролировал накатывавшую ярость. Тейт крутил головой, в четной попытке найти хотя бы еще одного пассажира. Кого-то из персонала поезда. Хоть кого-то у кого можно было бы разузнать о том, что здесь собственно происходит.

Он, спотыкаясь, шел к двери, предназначенной для персонала, работавшего в вагоне-ресторане. Мужчина не стал утруждать себя вежливым стуком, а просто толкнул дверь и ввалился внутрь. Здесь, как и везде в поезде, не было ни души. Струйка горячей воды бежала из крана на чайник, стекая по его металлическим бокам в раковину. На деревянной стойке лежало несколько монет, и стояла кружка недопитого лагера. К полу, как мокрый лист, прилипла десятифунтовая банкнота.

С каждой секундой в нем поднимались, нарастая, волны гнева: он вернулся в вагон-ресторан и отправился дальше в вагоны второго класса. Первый вагон на его пути оказался абсолютно темным. Не горели лампочки и светильники, а отсутствие каких-либо источников света снаружи поезда не давало возможности разглядеть через стеклянную, межвагонную дверь, что происходит дальше по ходу движения. Тейт подумал, что всему виной проблемы с электрикой, но его догадку быстро развеяла распахнувшаяся автоматическая дверь. Он вошел внутрь очередного вагона, скользя глазами по непроглядной темноте. По его телу сразу пробежала дрожь от очередной порции зловония, которое не уступало по своей силе тому, которое он ощутил раньше в туалете.

Запах гниющего мяса. Мертвой плоти.

Он двигался вперед наощупь, используя в качестве опоры столы, располагавшиеся по обе стороны прохода.

Его рука коснулась чего-то мягкого, и он резко отдернул пальцы, едва не потеряв равновесие. Он залез в карман в поисках зажигалки, а найдя - начал судорожно чиркать. Ему хотелось понять, к чему он притронулся. Тейт держал зажигалку, дававшую жидкий, желтый свет, высоко над головой, создавая вокруг себя пятно света радиусом в три-четыре фута.

Он взглянул на предмет, который случайно задел.

Это был человеческий глаз.

Красная ниточка нерва все еще крепилась к глазному яблоку.

Тейта заворожила эта картина. Зажигалка в его руке грелась все сильней, пока, наконец, ее металлическая часть не прижгла кожу, и он ее не потушил.

Он быстрым шагом вошел в следующий вагон, где также отсутствовало освещение.

Воздух каждого из пройденных вагонов теперь казался испорченным. В новом вагоне стойкий запах разлагающейся плоти сменился менее резким запахом гниющих овощей. Он чиркнул зажигалкой и увидел, что на столах лежат груды недоеденной еды. Они напоминали желеобразное, гниющее месиво.

Пробираясь через третий и четвертый вагоны, Тейт впервые почувствовал, что температура внутри поезда растет. В каждом последующем вагоне было жарче, чем в предыдущем, а к тому моменту, когда он достиг шестого вагона – температура стала практически невыносимой.

Несмотря на то, что его со всех сторон облепила тьма, а в ноздри забивались тошнотворные запахи, он продолжал идти вперед. К чувству ярости теперь примешивалась неуверенность и тревога за свою жизнь. Он давно бросил попытки понять, что здесь происходит, но он хотел получить ответы. Он снова поднял зажигалку над головой и вглядывался при мигающем свете в окружающее пространство.

Пол вагона был мокрый. Его покрытие пропиталось темной жидкостью. Даже не наклоняясь, Тейт уже знал, что это кровь. Как только он наклонился, то почувствовал знакомый медный запах животворной жидкости. Брызги крови запачкали столы и сиденья. Тейт быстро шел, хлюпая ногам по впитавшему кровь полу.

Он расстегнул ворот рубашки, чувствуя, как ее пропитывает пот, который между тем уже проник в материал штанов, и даже пиджака. Здесь, внутри поезда, тьма сжала его своим невидимым кулаком, а за окнами все также неслась непроглядная ночь.

Тейту пришла в голову мысли: а что если дернуть стоп-кран? Поезд остановится? Единственное, чего он сейчас хотел – покинуть этот склеп на колесах. Но чем выше была температура, тем быстрее ехал поезд. Тейт подумал, что его единственный шанс - добраться до двигателя. Добраться до машиниста. Заставить его остановиться.

Он, спотыкаясь, нащупал нужную дверь. Тейт был готов начать барабанить по перегородке, когда над входом в кабину машиниста увидел знакомые слова.

Terribilis est locus iste.

Он вытер мокрые от пота глаза тыльной стороной ладони, пытаясь втянуть в легкие сухой воздух. Затем слова, по одному, начали меняться перед его глазами. Они мигали и танцевали перед ним, изменяя форму и свое место до тех пор, пока он не смог их прочесть.

КАК СТРАШНО СИЕ МЕСТО

Тейт не мог дышать. Где-то в груди он чувствовал давящую боль. Она быстро перекинулась в левую руку, а через шею добралась до подбородка. Он боялся, что кости не выдержат напряжения и треснут. Белые огни плясали перед закрытыми веками. Голова кружилась. Он знал, что скоро отключится. Он задрожал и оплыл на пол.

Казалось, что прошли какие-то доли секунды, прежде чем его глаза резко открылись.

Он все также смотрел в темноту. Он попытался сесть.

Голова соприкоснулась с чем-то прочным всего в нескольких дюймах над ним. Под его руками расстилался мягкий, лоснящийся материал. Скоро он понял, что это был шелк. Он был им покрыт. Он вдруг ощутил, что движение, покачивающее и быстрое, которое было присуще движению поезда, сменилось чем-то более медленным и тяжеловесным. Боли больше не было.

Пришло понимание того, что он находится внутри гроба.

Дальше он осознал, из-за чего росла температура, и попытался через крик передать это отчаянье, но трупный воск, которым был набит рот, мешал Тейту это сделать, как впрочем, мешали и тонкие стежки, которыми были зашиты его губы.

Он учуял запах горения. Тейт силой освободил рот, оторвав нижнюю губу, и успел издать последний вопль агонизирующего ужаса до того, как его тело начало гореть.

Следом гул печи крематория проглотил все звуки.

Автор: Шон Хатсон