germini9

Почечкин переложил потрёпанный портфельчик в другую руку, переступил с ноги на ногу, вздохнул и приготовился штурмовать метро-поезд, который должен был отвезти его в один из, так называемых, спальных районов города. Города, что никогда не спит.

В вагоне, привыкший ко всему Почечкин, не обратил внимания ни на дурно пахнущую бабку прижатую к нему толпой справа, ни на сизого мужика слева, ни на бритоголового придурка спереди, врубившего в наушниках какой-то очень тяжёлый рок, с громкостью позволявшей ближестоявшим насладиться воплями кастрируемого, наверно, солиста.

Вообщем самый обычный нормальный вторник. Часть - "возвращение домой с ненавистной работы". Владик Почечкин не любил свою работу Маленького финансового аналиста в Большом Пребольшом Банке, но квартирная ипотека, машина в кредит и поездки на недорогие курорты пару раз в год заставляли о себе позаботиться.

"Если бы только к следующему году Барыкина ушла на пенсию, то можно побороться за освободившийся у окна кубик", - мечтал Почечкин, представляя как он наслаждается видом соседней кирпичной стены склада готовой продукции обувного комбината. Вид конечно не ахти, но у других и того не было. Ради этого стоило жить и бороться.

Потом мысли плавно перетекли на новую резину, на летнюю дачу для детей, на предстоящий через несколько дней визит к тёще, с которой у Почечкина были лояльные, но холодные до заморозков, отношения.

Ровно в шесть тридцать Владик уже открывал своим ключиком дверь своего не большого, выстраданного, но уютного жилища. Снимая в прихожей обувь, Почечкин втянул носом запах свежих опилок; запах был ему приятен.

Владик прошёл в кухню. Одновременно распутывая узел галстука и открывая холодильник, он позвал жену. Та отозвалась из спальни, напомнила ему, что бы он не пил воду из бутылки, а взял стакан. Почечкин разумеется не обратил никакого внимания на слова жены, да и она, впрочем, говорила их уже лет десять как на полном автомате.

-- Как дела на работе ? - приветливо спросила Галина, появляясь в дверях.

Почечкин не удосужил её ответом, которого она и не ждала. Это был просто обычный вечер дома, ритуал в своём роде.

-- Где Гриша и Алёнка ? - равнодушно спросил Влад о детях и жена равнодушно же ответила ему, - Гуляют...

Потом Почечкин направился обратно в гостинную. Ногам было приятно ступать по свежим и мягким опилкам. "Хорошо, всётаки, дома", - подумалось Владу.

Он включил телевизор и уставился на откормленное и усато-очкастое мурло важного диктора серьёзной передачи. Чем-то неуловимо похожий на полусонную рыбу, Игорь Кипятков вещал с экрана о происках представителей вертикали власти - псевдо журналисткие расследования на потеху доверчивых владиков.

Прямо напротив телевизора крепился на специальных дугах большой, в человеческий рост, проволочный барабан, куда, сняв носки и рубашку с брюками, забрался Почечкин. Забрался и побежал бегом от инфаркта. Тренажёр, так же купленный в кредит, обеспечивал малоподвижного финансиста необходимым движением.

Из душа показалась жена. Её аккуратные, но короткие ножки мягко ступали по опилкам, а красивая коричневая шубка отливала здоровьем. С удовольствием сощурив и без того маленькие глаза, Галина подобралась к кормушке и счастливо набила рот кормом.

-- Владик, много не бегай, скоро спать, - сказала она мужу, её щеки хорошо были видны Владику со спины, а маленький хвостик удовлетворённо подрагивал.

Почечкин вылез из колеса и направился к поилке. Встав на задние лапки он ловил ртом влагу из бутылочки. Попив, Владик взглядом хозяина обвёл гостинную. Особенно ему нравилась задняя стена - окно: по специальному владикову заказу вся стена была прозрачной. Предмет гордости Почечкина вставший ему в копеечку.

Тут он заметил за прозрачной стеной два лица. Лица, принадлежавшие мальчику и девочке, были огромны и занимали всю стену-окно. Чем-то эти лица были знакомы Владику, он даже немного напрягся, пытаясь вспомнить кому они принадлежат, но в это время Влад почувствовал, что настало время для очередного совокупления и отвлёкся.

Тринадцатилетний Гриша Почечкин и его девятилетняя сестра Алёнка зашли погреться в местный зоомагазин - "Дары Природы". Рассмотрев рыбок, пару лягушек и щеночка, они остановились около аквариума с хомячками. Все стенки хомячкового дома были закрыты картонкой, дабы не смущать животных, лишь одна оставалась открытой.

Дети прижались носами к стеклу и наблюдали как забавные зверьки пьют, кушают и бегают.

Вот один, который покрупнее, вылез довольный из своего крутящегося колеса и потопал к перевёрнутой бутылке-поилке, висящей на одной из стенок. Дети так и покатились со смеху: попив, хомячина, очень уж смешно, совсем по хозяйски, по-человечески, оглядел своё жилище. Затем он подобарлся к самке и, с бешенной скоростью, начал с ней совокупляться.

-- Гриш, глянь, чего они делают ? - спросила брата Алёнка.

Гриша знал ответ, но не стал вдаваться в подробности.

-- Играют они так, Алён, - солидно ответил брат, - ладно пошли уже...скоро восемь, родителям завтра на работу...

Алёнка было заныла.

-- Ох скорее бы вырасти, чтобы самой себе быть хозяйкой, - вслух размечталась девочка.

Впереди у неё была целая жизнь.

Этой женщине я многим обязан. Скорее, всем. Она была моим первым и единственным тренером по плаванию, и именно она научила меня всем стилям, хотя, сама была Мастером спорта по брассу. Она радовалась моим маленьким победам на чемпионате города и вместе со мной готова была спрыгнуть с крыши, если я приходил к финишу вторым. Она научила меня курить, а потом и пить портвейн. Она стала моим единственным другом, затмив собою всех девочек с резиновыми попами и сиськами из нашей школы.

А летом в спортивном лагере мы поздно вечером сбежали с базы и вдвоем у костра праздновали мой День рождения! Мне исполнилось пятнадцать, и в ту ночь мне было так хорошо, как никогда прежде. Она стала первой и единственной женщиной в моей жизни.

Ее звали Нинель, и она была чеченкой. К тому же, у нее был муж-алкоголик и дочка-даун. Она их не любила, даже мужа. Дочь однажды умерла от аппендицита, а муж ушел от нее, узнав о моем существовании. Нинель попросила меня немного пожить в ее квартире – по ночам она не могла заснуть потому что ее дочь постоянно выла по-собачьи на кухне.

Правда, я этого никогда не слышал, да и дочь не видел, ведь она умерла, но Нинель говорила, что она всегда рядом, но видеть и слышать ее может только она. Понятно, она же – мать!

Ее муж однажды подкараулил меня в подъезде и избил. Я плохо помню тот вечер и тот подъезд – он ударил меня чем-то по затылку, очнулся я только в нейрохирургии. Доктор сказал, что я «родился в рубашке», а Нинель прошептала, что любит меня. В тот момент я понял, что тоже люблю эту женщину. И мы стали жить вместе, хотя, мои родители были категорически против, ведь она старше меня на… Какая разница, на сколько?!

Она заезжала за мной после школы и везла на тренировку в бассейн. Потом заводила в женскую душевую, и мы любили друг друга, пока не приходили первые девочки из моей группы. Тогда мы надевали шапочки, плавки и, разгоряченные, выскакивали из душевой и синхронно прыгали в воду. Всегда на одну и ту же третью дорожку. И мы плыли под водой пятьдесят метров, задержав дыхание, глядя друг на друга. А еще целовались под водой! И не только в губы…

Она часто говорила мне, что «умирает от одного прикосновения». Она первая показала, куда именно надо касаться, чтобы она «умерла». Ну а я умирал только от одного ее взгляда (разве у чеченок бывают глаза цвета неба?). Я прикасался к ней под водой, и мне казалось, что мы с ней на другой планете. На планете, где нет моих родителей и сестры, отказавшихся от меня. Где нет ее дочери, «шастающей» на кухне по ночам. Нет директора спортшколы, который однажды уволил ее за «аморалку», и она пошла работать продавцом цветов. Где нет моих убогих одноклассниц, которые даже на уроках пытаются «случайно» прикоснуться ко мне то ногой, то рукой, то – своей жесткой каучуковой грудью..!

Я бросил плавание, окончил школу и после института стал биохимиком. Очень быстро я сдуру защитил кандидатскую диссертацию, и мне предложили возглавить лабораторию экспериментального биосинтеза. В лаборатории было несколько пьющих мужиков и четыре девушки: три лаборантки и одна аспирантка. Мне ее навязали, чтобы я помог ей с защитой. Ее звали Оля, и она постоянно упрашивала меня остаться, чтобы проконтролировать правильность постановки ее опытов и грамотно вывести кривую достоверности Стьюдента. Я оставался, пока однажды в лабораторию не вбежала Нинель и не схватила Олю за волосы. Оля плакала, пытаясь вырваться, а Нинель что-то торопливо говорила ей на своем гортанном языке (со мной она всегда разговаривала на чистом русском).

Детей у нас не было, хотя Нинель очень хотела от меня ребенка. Я – тоже, но… На выходные мы уезжали к морю и подолгу плавали на большой глубине с одним аквалангом – ее идея. И там, в другом мире других звуков и цветов, мы наконец-таки были вдвоем (рыбы, крабы и дельфины – не в счет). И там мы целовались, задерживая дыхание, с одним загубником на двоих. Да, погружались мы всегда абсолютно обнаженными, и она была красива, как первая женщина на Земле! Нет, не первая, а единственная. И не на Земле, а в море. И мы любили друг друга на глубине двадцать семь метров, но видеть это могли только рыбы и крабы, но они нас не осуждали. Ведь они занимались тем же самым, зная, что и мы их не осудим.

После операции она перестала «умирать» от моих поцелуев и прикосновений. А после химиотерапии у нее выпали волосы, и она запретила мне прикасаться к себе и спать на одной кровати.

Я забросил докторскую и в своей лаборатории стал синтезировать эндорфин из гипофизов умерших людей. Гипофизы я покупал у знакомого санитара морга по семь долларов за штуку. Для одной дозы инъекции «гормона счастья» мне приходилось делать вытяжку (с последующим электроферезом) из десяти-двенадцати образчиков «трупного материала. После вечерней инъекции Нинель преображалась: она становилась той самой первой и единственной женщиной в моей жизни! Она болтала без умолку, ластилась ко мне, садилась на коленки и громко смеялась. И я был счастлив. Она разрешала мне сесть с ней за стол, налить ей красного кагора и взять ее за руку. Дозы для счастья хватало максимум на двое суток. К тому же, очень скоро появились признаки привыкания и толерантности — настроение у Нинель портилось уже к утру.

Тогда я понял, что нужен не «трупный материал», а свежий донорский орган. Максимальная концентрация эндорфина вырабатывается в гипофизе за несколько мгновений до оргазма – экспериментально доказано. Потом она выбрасывается в кровь и – ищи, свищи. Пусть лучше моя Нинель умрет от передозировки «гормона счастья», чем от радиотерапии! Я бы и себе хотел именно такую смерть, но с ней. Я отвлекся. Где взять донора? Это должна быть половозрелая сексуальнозависимая молодая женщина.

- Оля, простите. Может, мой вопрос покажется вам некорректным, но я сейчас занимаюсь изучением гормонального фона в крови женщины в момент оргазма, поэтому мне нужно…

- Вам для диссертации?

- Ну, да. Может, даже для монографии и доклада на ученом совете.

- Понятно. А ваша… жена, она в курсе?

- Нет, обещаю, с ее стороны никаких проблем не будет.

- А вы не боитесь, шеф, что я соглашусь?!

- Напротив, я на это очень надеюсь. Готов даже взять вас в соавторы.

- Давайте попробуем!

Четвертый день продолжается эта пытка: Ольга, широко раскинув ноги и сдвинув трусики набок мастурбирует на лабораторном столе после работы, а я беру у нее пробы крови и тут же проверяю уровень содержания эндорфина – он стремительно растет с каждым опытом. Оля, с ее неистощимым и неутолимым желанием, могла бы стать непревзойденной любовницей, Магдалиной, Вавилонской Блудницей, но… Дома меня ждет (или уже не ждет?) умирающая Нинель, у которой этот гормон, впрочем, как и многие другие, уже не вырабатывается.

- А вы не могли бы мне… помочь, Денис Александрович?

- В смысле?..

- Н-ну, пальцы – это одно, а вот, если бы в «условиях, приближенных к боевым», то, я думаю, уровень был бы намного больше. Рискнете ради науки?

Как нежно она это делает! Будто создана только для соития. Так же, как и Нинель много лет назад на глубине двадцать с лишним метров. Так, только не терять над собой контроль! «Золотой укол», «золотой укол», «золотой укол»..!

- Попробуйте чуть выше, шеф! Ну что вы, как маленький. Да, правильно, сюда! О, я сейчас умру! Прямо сейчас!!!

«Не умрешь. Сейчас, по крайней мере». Я ударил ее по затылку чем-то тяжелым, сейчас и не вспомню, чем именно. Она тут же обмякла, распласталась по столу, как медуза, и жалобно застонала на выдохе. Острым скальпелем я срезал всю волосистую часть на теме, как индейцы в фильмах из детства снимали скальпы у бледнолицых, потом неумело сделал патологоанатомической пилой трепанацию черепа, как научил меня на прошлой неделе все тот же санитар, рассек твердую мозговую оболочку, разорвал руками два полушария, и – вот он, набухший, словно клитор Оли, ее гипофиз. Успел! Еще бы мгновение и — все на смарку. Кашица в лабораторной ступке, цетрифуга, вакуумный электроферез, выделение нужной фракции, кристаллизация… Ничего, что не стерильно – не тот случай. Консервант, физраствор, шприц. Господи, все человеческое счастье заключается всего в двух миллилитрах желтоватого раствора. Пять литров человеческой крови по всей лаборатории ради этой крошечной порции счастья. Смертельной порции смертельного счастья для смертельно-больной Нинель.

- Знаешь, где я сейчас? Там, на дне моря, и ты рядом со мной, во мне! Навсегда! Прикоснись Туда, и я умру!

- Я люблю тебя, Нинель!

Автор: Бабанин

Когда Вовчик поймал кота Семёновых за хвост, он вспомнил, что те должны ему триста рублей. Удача сама шла в руки, соседи души не чаяли в своём пушисто-когтистом питомце, во всяком случае, оценивали его явно дороже мелочной суммы долга. У Вовчика моментально созрел в голове план. Усадив несчастное животное на табурет, он в лучших гангстрерских традициях решил сделать фотографию с газетой, на которой будет указано число похищения, и отправить натюрморт Семёновым почтой, затребовав выкуп.

Газета нашлась быстро. В неё была завёрнута вобла, кот с удовольствием согласился позировать на её фоне. К сожалению, рук у него не было, да и сидеть прямо, мордой к объективу, кот отказался. Запах воблы будоражил животное воображение, усы напряглись, глаза блестели. Деваться, кроме насилия, было некуда, пришлось обмотать бельевой верёвкой кота за шею, привязав другим концом к батарее. Спеленатое животное, возмутившись, заорало, будто на дворе не август, а самый настоящий март.

«Так даже правдоподобнее», - подумал Вовчик, взглядом художника разглядывая страдания, - «Больше жизни, экспрессии и трагедии». Не зря он когда-то участвовал в школьном кружке самодеятельности и считал себя знатоком всех «не верю». Для придания правды жизни мужчина затянул петлю крепче и проверил на устойчивость табурет. Кот в ответ высунул язык, пустил пену, но истошно орать не прекратил, обгадив газету.

Вовчик витиевато выматерился. Другой газеты у него в наличии не было. «Пойдёт и без даты», - решил он, разглядев реализм мук кота. Семёновы точно дрогнут, оценив выражение рыдающей морды любимца.

Затвор фотоаппарата щёлкнул три раза, и все три снимка, на удивление, вышли шедеврами. На первом кот, выпучив глаза от вспышки, пускал пену, на втором, пытаясь освободиться, взлетел и был похож на мёртвую ворону в падении, а на третьем, если внимательно присмотреться, его можно было найти висящим под под табуретом, буквально в двух сантиметрах от пола.

Вовчик пронумеровал снимки, чтобы обозначить кота в динамике. Получился целый спектакль и диафильм. Пантомима, морская фигура замри, триптих на средневековую тему укрощения строптивой животной плоти. Засунув полароидные карточки в конверт, Вовчик печатными буквами надписал адрес и направился к магазину, где Почта России установила свой ящик.

Купив для конспирации водки и полбатона маковой булочки, мужчина воровато огляделся по сторонам и незаметно опустил конверт в щель почтового ящика. После чего вспомнил, что кот, сука, тоже голодный, и желательно, чтобы он не издох до тех пор, пока Семёновы принесут выкуп. Вовчик удвоил сумму долга, решив, что свобода кота обойдётся подлым соседям в целых пятьсот рублей. Вполне возможно поэтому, что ждать придётся неделю. В Больших Пиздюках такая сумма считалась в те времена приличной.

На витрине присутствовал педигри пал. Вообще странно, что животный корм в принципе продавался в сельпо. В Пиздюках котов никогда не кормили подобными извращениями. Обычно им кидали объедки, а дальше отправляли искать подножный корм. Мышей, например, хомяков, сусликов. Собаки иногда подворовывали кур.

Кот на собачий корм посмотрел с опаской. Вряд ли он умел читать, но на жёлтой упаковке была нарисована собака. Вкупе с недавней фотосессией, это не могло не внушать подозрений. Однако запах от пакета распространялся головокружительный: костная мука, субпродукты - одним словом, вкуснятина. Переборов осторожность, кот подошёл к мешку.

Дни летели незаметно. Кот с Вовчиком нашли общий язык, точнее, увлечение. Они вместе сидели на диване перед телевизором, смотрели футбол, Вовчик пил пиво, закусывая хрустящими на зубах сухариками собачьего корма. Кот не отставал от своего похитителя и был полностью удовлетворён жизнью. В науке эта идиллия называется Стокгольмский синдром. Кот слезал с дивана только поссать и мурчал, когда Вовчик его гладил.

А в это время в соседнем доме разыгрывалась трагедия, сопровождаемая истерикой маленькой дочкой Семёновых. Она тоже любила кота, и поэтому чрезвычайно страдала. «Где мой пуфыфтик?!», - орала девочка, пытаясь пробить кудрявой головкой стену. Семёновы были в панике.

Письмо с фотоснимками пришло через два дня после исчезновения питомца. Девочке решили его не показывать во избежание психологической травмы. Семёнов, проходивший срочную службу в войсках ПВО, включил в себе миссис Марпулл и логику. Три дня спустя, путём долгих раздумий, присущих военным, мужчина вычислил Вовчика. Других мерзавцев и моральных уродов в Пиздюках не было, кроме того, только Вовчик умел писать без ошибок и знал почтовый индекс Больших Пиздюков. Взяв литр самогона, Семёнов отправился к участковому.

На спецоперацию по обезвреживанию похитителя милиционер согласился не сразу. Он пьяно грозил рукой с пистолетом куда-то вверх, но идти на бандита с засадой отказывался. Но после третьего стакана фирменной самогонки вдруг встал, пошатнулся, пьяно икнул и застегнул рубашку на верхнюю пуговицу. Семёнов понял - созрел.

Дом Вовчика окружали со стороны огорода. Сказывалась малая численность отряда. Скрываясь за разросшимся в человеческий рост сорняком, мужики осторожно подбирались к окну.

- Руки вверх! - внезапно заорал участковый, просунув руку с пистолетом в дом и зажмурив глаза. Стрелять ведь ему ещё ни разу не приходилось.

Семёнов, не ожидавший крика, упал, как учили в армии - головой в сторону опасности, толкнув при этом милиционера под локоть. Выстрел разрезал сонную тишину села.

Вовчик стоял посреди комнаты и сжимал в ладонях истекающее кровью тельце кота. Семёнов прикрыл ладонями щёки и протяжно завыл. Участковый, бросив пистолет, со страха побежал по деревне как угорелый.

К вечеру раненый и издыхающий кот сказал своё прощальное «мяу», прикрыл глаза, но каким-то чудом не умер. Пуля снайпера вышла на третий день, рана зарубцевалась через неделю. Доев остатки собачьего корма, кот, разумно рассудив, что вряд ли ещё найдёт дурака, который купит ему педигрипала, отправился на поиски Вовчика. Вовчик отбывал положенные пятнадцать суток в райцентре.

Особенностью исправительных работ местной системы ГУИН было полное отсутствие еды для бандитов и хулиганов. Их даже не отправляли на принудительные труды, а строили по росту вдоль стены РОВД, чтобы милосердные прохожие, выходящие из булочной, делились с узниками едой.

Времена однако стояли голодные, с душегубцами никто не спешил преломить хлеба. Преступники, дичая, бешено вращали глазами, сжимали кулаки и играли желваками. Вот-вот, того и гляди, накинутся на мирных жителей. Милиционеры придумали привязывать заключённых к забору.

Кот добрался до райцентра после обеда и нашёл здание РОВД к вечеру. Отбывающих наказание как раз начали отвязывать от ворот, препровождая в подвал. Кот пристроился следом и юркнул между ног, просочившись в тёмный каземат.

Вовчик устало разложился на нарах. Третий день у него во рту не было крошки хлеба. Вчера, одна сердобольная старушка, купившись на его несчастный вид, протянула Вовчику сушку, но узнав за что он отбывает срок, погрозила клюкой и положила сушку обратно в пакет. Наверное, она родилась ещё в Древнем Египте, где кошки почитались священными животными. Вовчик её не осуждал, вспоминая как сам недавно дружил с котом.

Пока воображение услужливо рисовало пакет с педигрипалом, Вовчик чуть не заснул. Уголовники тоже утихомирились. Из экономии свет в подвале почти сразу погас. В полной темноте кто-то запрыгнул мужчине на грудь и замурчал. Вовчик решил, что ему это снится.

Однако кот не успокоился и принялся кусаться за нос. Вовчик, ещё не веря в реальность происходящего и списывая свои ощущения на сон, запустил руку в пушистую шкурку. Кот в ответ утробно забурчал словно трактор.

Вовчик обрадовался. Он поднял своего друга за подмышки и поцеловал в колючие усы. Кот чихнул три раза подряд. Он него пахло собачьим кормом. У Вовчика с голодухи побежала слюна.

Не отдавая себе отчёта, он укусил кота за морду до крови. Почувствовав запах живой плоти, оголодавший похититель за считаные минуты разорвал тушку друга на составляющие запчасти и тут же её проглотил. Живот благодарно заурчал не хуже кота. Забытое чувство сытости вырубило Вовчика в пять секунд, он заснул со счастливой улыбкой на окровавленных губах.

http://knut-pryanikoff.livejournal.com/7740.html?style=mine#cutid1

Cпецпосланник ООН А.Джоли встретилась с голодающей жертвой режима Мадуро.