WolfWhite

Поп Василий был очень вежливым и воспитанным человеком. Его очень любили не только прихожане небольшой церквушки, в которой он проводил службы, но и практически все люди, с которыми он сталкивался за всю свою жизнь. А еще он очень любил есть по ночам. Точнее, не любил, а как-то само собой так получалось. Бывало что получалось неоднократно. Так и в ту ночь, проснувшись от знакомого чувства, он, кряхтя, поднялся с постели и направился на кухню. Открыв холодильник, он уже приготовился к просмотру его содержимого, но так и замер с протянутой рукой.

- А что такого? - вытаращив поросячьи глазюки, спросил чертенок, удобно расположившийся на нижней полке, как раз около кастрюли с борщом.

- Собственно говоря, ничего особенного, - произнес Василий, прикрыл дверцу и направился в спальню, на ходу вспоминая, кто из его прихожан на прошлой неделе дал ему визитку психиатра со словами: "На всякий случай, а то мало ли что... Сами понимаете, работка у вас нервная".

Присев на край кровати, он прислушался к ночной тишине. Ее нарушало лишь бурчание его желудка. Решив, что под эти звуки он уже не уснет, Василий поднялся и направился во второй, почти крестовый поход, подгоняемый яростными призывами своего брюха.

- Вы или берите что-нибудь, или закройте уже дверцу, пожалуйста, - вежливо попросил чертенок, слегка нахмурившись.

Василий автоматически схватил кусок "Докторской" с верхней полки и уже хотел было закрыть дверцу, но любопытство взяло свое.

- Ты тут надолго? - задал он, не самый очевидный в этой ситуации вопрос.

- Мешаю? - парировал чертенок вполне очевидным ответом.

- Не особо, но... Как бы так сказать...

- Понимаю... - вздохнул чертенок и свесил свои копытца с полки, - субординация и все такое...

- Да, дело в том, что ты мне не сильно мешаешь, просто на работе не поймут, если узнают.

- А что, ваши работники приходят к вам и в холодильник заглядывают?

- Да вроде нет, - ответил Василий, - просто мало ли что. В окошко кто-нибудь увидит или еще что-нибудь.

- Вы ж на четвертом этаже живете. Кто к вам в окошко заглядывать будет?

- Ну это я так... Образно, - замялся Василий, - и вообще, ты мне лучше скажи, как ты тут оказался?

- А что тут говорить? Жарко у нас там. А у меня выходной сегодня, вот я и решил расслабиться немного. Вы уж меня простите, не знал, что это ваш холодильник, - виновато опустил глаза чертенок, - кстати, борщ пропал у вас по-моему.

- Вчера еще. Все никак не вылью.

- Сами варите? - чертенок поднял крышку кастрюли и заглянул внутрь.

- Ага.

- Так вы половник забыли вытащить, вот он у вас и скисся.

- Ну скисся и черт... И шут с ним. Ты может голодный? - вспомнил Василий о правилах гостеприимства.

- Да не... - смущенно ответил чертенок, но все же бросил быстрый взгляд на колбасу в руках Василия.

- Давай, вылазь, чаю попьем хоть с бутербродами, - поп подошел к плите, а чертенок обрадованно потер руки и выпрыгнул из холодильника, усевшись на освободившееся место. Но тут же скривился и схватился за голову.

- Вот знаете, вроде взрослый вы человек, а так некрасиво поступаете, - немного отойдя от боли, сказал чертенок, покачивая головой, - Я у вас вроде как в гостях, а вы там стоите и молитвы нашептываете. Разве это по-людски?

- А я тебе разве разрешал в холодильник мой залазить? - парировал поп, но молитву читать перестал.

- А вам жалко что ли? Сидел себе мирно, никого не трогал. Я ж не виноват, что вы ночные бдения тут устраиваете. Так ведете себя, как будто я в вас вселился, а не в холодильник.

- Ну ладно тебе, разобиделся он тут... Просто предупреждать надо. Подошел бы спокойно, сказал бы: "Можно я у вас там посижу немного?". И все.

- Ага, вы б меня своей книгой, наверное, так отлупили бы... Я видел, она у вас толстая, тяжелая и на тумбочке у кровати лежит.

- Ты с сахаром будешь? - перевел разговор Василий.

- Да, две ложки, если можно, - чертенок тут же забыл о неприятном инциденте и замотылял копытцами.

Поп поставил на стол две дымящиеся кружки, небольшую тарелку с бутербродами и присел на вторую табуретку. Несколько минут прошли в тишине, которую нарушало только постукивание ложкой, которой, о чем-то задумавшийся чертенок, размешивал сахар в кружке.

- Ладно, что уж скрывать. Скажу вам честно, - вздохнул он, - не нужен мне ваш холодильник. Не за этим я пришел.

- Да это ж понятно. А зачем тогда?

- Исповедаться хочу...

Василий так подавился чаем, что чертенку пришлось целую минуту стучать его по спине. Когда поп откашлялся, он продолжил:

- Тут дело такое, грызет меня уже который год совесть за один поступок, а поделиться и не с кем. На работе засмеют, а к конкурентам меня все равно не пускают. Людям обычным тоже особо не пожалуешься. Вот, к вам решил обратиться.

- Ну рассказывай, что уж...

Чертенок снова ненадолго ушел в себя, но потом очнулся и затараторил:

- Лет тридцать назад это было. Жил-был один паренек. Обычный самый, ничего особенного. Попал он ко мне в плановый список. Что делать? План надо выполнять. Ну вот и начал я ему козни строить всяческие. То одно, то другое... А у нас же как по инструкции? Делаешь человеку гадости всякие, чтоб он озлобился и начал это на других вымещать. Душа чернеет потихоньку, усыхает. Причем вместе с телом. Помирает он в конце концов, мы душонку его и забираем. План выполнен, премия, уважение коллег... А этот вот ни в какую не поддавался. Я ему то одно подкину, то другое, а он улыбается только, да приговаривает: "Ничего страшного, все проходит, и это пройдет". Я уже совсем отчаялся. Думал идти к начальству, просить, чтоб кому-нибудь другому назначили, да тут случай помог. Влюбился он в одну девушку. Прям до безумия. И все у них хорошо было, да заболела она болезнью какой-то.

- Не без твоего участия, наверное ж?

- Давайте не будем обсуждать наши методы. Я ж ваши не обсуждаю. В общем, заболела она сильно. Мне вроде как радоваться нужно, а не до радости. Душа его сохнуть начала прям на глазах. Мне, сами понимаете, такой расклад не на руку совсем был. Потому как душа хоть и сохла, но не темнела, зараза. Что делать? Я уж испугался, подумал, что сейчас помрет он от тоски со светлой душой и ничего мне не достанется. Начал я этой девушке помогать, чтоб выкарабкалась, а не получается ничего. Она чахнет и он вместе с ней. Года три я промучался. И запросы писал конкурентам, чтоб ей помогли, и своих просил... Никто так и не помог.

Чертенок отхлебнул из кружки и продолжил свой рассказ.

- Сижу я как-то с ними в больнице, она без сознания, а он рядом с ней, все руку ее поглаживает, да и говорит: "Я бы душу свою отдал за то, чтоб ты выжила". А я уже тут как тут. Договорчик ему дал, тот не читая и расписался. Мое дело сделано. Документы начальству сдал, да и пошел своими делами заниматься. Год с тех пор прошел, вызывают меня на ковер. Говорят, мол, документы есть, а душа к нам так и не поступила. Я опять к этому парню. Нашел его, а душа то всё... ссохлась. Вроде и живой ходит, а души нету совсем. В общем, влетело мне тогда от начальства за то, что не уследил за ним. А теперь по договору он мне душу свою должен, а ее то и нету совсем.

- Ну, а за что совесть то мучает?

- Да не то, чтоб прям совесть... Просто получается, что жизнь я ему испортил, а пользы от этого никакой. Выходит, зря старался. А он из-за моей невнимательности теперь ходит где-то и страдает. Неправильно это как-то.

- А с чего ты взял, что он страдает? - спросил Василий, - раз души нет, значит и не страдает он совсем. Потому как не может он этого без нее делать.

Чертенок задумался и с надеждой посмотрел на попа.

- Ну да, что-то я об этом и не подумал совсем. Выходит, что совсем он не мучается?

- Вряд ли.

- Ну, спасибо, - заулыбался чертенок, - успокоил.

- А что ж тогда с ним будет, когда помрет? Куда он попадет?

- Вот это вопрос, конечно... Но, если честно, мне он не нужен такой бездушный. Висит на мне этот договор мертвым грузом. В Рай его тоже не возьмут. Не знаю я, что с ним будет.

- Так найди его, да договор отмени. В чем проблема?

- Совсем времени нет у меня поисками заниматься. Да и лет уже сколько прошло... Наверное, и не узнаю я его. Давай я лучше при тебе эту бумажку порву, да и всего делов. Если что, свидетелем будешь.

- Ну давай, что уж там..

Чертенок вытащил откуда-то стопку бумаг и принялся листать их.

- О! Нашел, - выудив один лист, он аккуратно разорвал его на две части и положил их на стол, - ну все. Если вдруг спросят когда-нибудь, скажи, что сам видел все, ладно?

- Хорошо, - кивнул поп.

- Ну, спасибо тебе, добрый хозяин, за то, что накормил, да выслушал. Прям вот полегчало мне на душе. Она у меня хоть и черная, но все ж тоже присутствует. Пойду я, а то рассвет скоро.

- Иди, иди. Если захочешь опять охладиться, то предупреждай заранее.

Чертенок улыбнулся и махнув на прощание хвостом, растворился в воздухе, оставив после себя еле уловимый запах серы.

Василий еще немного посидел на табуретке, затем поднялся и подошел к небольшому шкафчику, висевшему над плитой. Достав оттуда несколько фотографий, он снова вернулся за стол. С одной из них на него смотрела красивая улыбающаяся девушка. Василий вздохнул и хотел уже снова сложить фотографии обратно, но вдруг замер и медленно провел рукой по своему лицу.

- Это что ж такое? Слезинка что ли?

На пальцах остался мокрый след.

- Выходит, поторопился ты, чертенок, - усмехнулся он, - не до конца, значит, душа моя высохла. Говорил же я - все проходит, и это пройдет.

Василий скомкал разорванный договор и сжал его в руке.

- Может еще и встречусь я со своей любимой. Не в этой жизни, так в той.

© ЧеширКо —- Дневники онлайн

- Машка! Маш! Принеси воды, что-то жарковато мне.

Тишина.

- Внучка, ты где? Принеси воды, пожалуйста!

Никакого ответа.

- Ушла что ли... - Василий Павлович открыл глаза и сразу же зажмурился от яркого света.

- Будет тебе и Машка, и вода, и махорки мешок. Вставай, Вась, - прямо над ухом прозвучал чей-то звонкий и до боли знакомый голос.

Немного привыкнув к яркому освещению, Василий Павлович снова открыл глаза и увидел над собой несколько улыбающихся лиц, склонившихся над ним.

- Матерь божья! Степка! Ты ж это... Чур меня!

- Все мы тут "это". И ты тоже, Василь. Вставай уже, чего разлегся то?

- Помер я что ль?

- Ага, - не переставая улыбаться, ответил молодой человек.

- Я так и знал, - вздохнул Василий Павлович, - вчера еще давление поднялось, думал - вчера и помру... Ладно, давай руку, помоги подняться.

- Ага, еще чего?! Давай сам! Ишь ты... Помоги ему...

- Степка, а ну не безобразничай, давай руку.

- Я тебе говорю - сам поднимайся.

- Вот всегда знал, что ты такой, - укоризненно покачал головой Василий Павлович и, оперевшись на локоть, с легкостью вскочил на ноги.

Немного опешив от такой резкости и подвижности своего тела, он посмотрел на свои руки. Боль в ногах прошла, как будто ее и не было.

- Ого! Прям как молодой, - он улыбнулся и провел ладонью по своему лицу, - ты глянь, и правда молодой!

- А мы тут вроде как старики, да? - засмеялся Степан, - ну что, Васька, здравствуй! Сколько мы с тобой не виделись? Лет двадцать, наверное?

- Здравствуй, Степка! - он обнял своего товарища и посмотрел на его лицо, - ты смотри! Красавец! Хоть к невестам беги! А тут все молодеют что ли?

- Все или не все - это я не знаю, а нашим всем лет по двадцать пять становится. Ну что, ребятки, встречайте, - обратился он к своим товарищам, стоящим рядом, - всех помнишь, Вась?

Василий обернулся к группе людей и замер.

- Сашка! Сашка!!! И ты здесь! - он бросился к пареньку, стоящему с краю и схватил его за плечи, - вот так встреча! Ну как ты? Когда ты... Когда сюда попал? Мы ж с тобой в последний раз в Сталинграде виделись.

- Да, помню... Ты ж меня тогда перевязал, а сам дальше пошел в наступление. Меня сестричка вытащила. Два месяца в госпитале отлежался и снова на фронт, а уже под Богучаром меня и скосило в бою. Так что, я тут с сорок третьего.

- А меня прям из-под Берлина сюда перевели. Помнишь меня? - сделал шаг вперед темноволосый парень.

- Подожди, подожди... - Василий потер висок, - фамилия у тебя еще чудная такая была... А! Колотушко Гришка! Говорил же тебе - одень каску, одень каску! Неслух.

- А толку? - засмеялся Гришка, - У меня ж каска не резиновая была, на все тело не налазила. Мне в грудь прилетело, так что все равно не помогла бы.

- А потому что не нужно было вперед батьки в пекло лезть! - заметил высокий парень с хитрым прищуром.

- Ох ты... Товарищ капитан, - по привычке вытянулся по струнке Василий.

- Да брось ты, Вась, - усмехнулся тот, - все мы тут одинаковые.

- А вас когда? Вас же ранило вроде?

- А вот за этим дуралеем когда пополз, - капитан дал легкого подзатыльника Гришке, - я то думал, что он живой еще, вот и полез за ним. Снайпер - зараза, меткий попался. Потом заражение и всё...

- Вот же гад, - ругнулся Василий.

- Да ничего, мы этого гада потом вычислили, - прогудел басом широкоплечий парень, скромно стоявший с краю.

- Ого! Серега! А ты когда? Мы ж с тобой домой ехали в одном эшелоне.

- А я не на войне, я уже дома. В девяносто третьем.

- Эх... Ты ж мне тогда свой адрес продиктовал, а я блокнот и посеял где-то. Ты извини, что не писал тебе, - смутился Василий.

- Да ладно, все равно встретились, - похлопал его по плечу Серега.

- Ну что, ребят, пойдем, отметим что ли нашу встречу? - подмигнул хитрым глазом Степка.

- А что, тут можно? - удивился Василий.

- Нельзя, но я договорился с одним ангелком... В общем, вопрос решаемый.

- Вот проныра, - засмеялся капитан и потрепал его за волосы, - ну, раз договорился, то, как говорится, не грех.

Друзья обнялись и неспеша побрели по дивному месту, в котором они снова были молодыми и веселыми. Им было что вспомнить, и что рассказать друг другу. Их война закончилась.

***

- Вот и пришло мое время, - прошипело существо, покрытое черной шерстью, - выпускай меня.

- А кто тебе сказал, что это последний? - светловолосый подошел к клетке и проверил замок, пару раз дернув за него.

- Я знаю, я чую, - заметалось существо внутри. На торчащих клыках выступила пена, а глаза налились кровью.

Светловолосый помолчал и сложил руки на груди.

- Да, ты прав, - вздохнул он, - это действительно, последний воин той войны. Но зачем тебе на свободу? Разве твои приспешники не справляются со своими задачами, постоянно разжигая войны то тут, то там?

- Я хочу крови, я хочу большую войну. Выпускай!!! - оно со всего маху бросилось на прутья и потянулось когтистыми пальцами, к стоящему рядом, светловолосому, - у нас был договор!

- Вот я его сейчас пойду и почитаю, а ты пока посиди, - ответил он существу и вышел из комнаты.

***

Он сидел за столом, обхватив голову руками, и в десятый раз перечитывал все пункты договора. Нигде не было ни единой зацепки.

- Судя по всему, мне придется его выпустить, - вздохнув, сказал он сам себе и откинулся на спинку стула, - остается одна надежда. На внуков и правнуков этих воинов. Эх... Если бы они только знали... - он встал из-за стола, достал из кармана ключи и снова вздохнул.

- Если бы они только знали, что если они допустят большую войну, то до тех пор, пока не будет похоронен ее последний боец, в клетке буду сидеть... Я.

© ЧеширКо — Дневники онлайн

Куда и когда уходит детство… никто не может дать на этот вопрос компетентный ответ.

Может, в 16, а сейчас и в 14 лет, когда мы получаем маленькую книжечку с фотографией и признаемся гражданином с полными правами, мы становимся взрослыми? Может, в 18 лет, когда у ларька на углу можно гордо покупать пиво и сигареты? Доктора и академики так и не смогли сказать когда, когда же проснувшись утром, можно сказать себе «а вот детство-то и ушло»…

Проснувшись утром и подойдя к зеркалу, с испугом нахожу на лице мелкие морщинки… «Это что? Я уже старею? А когда же я успела пожить? Вот только недавно считала себя ребенком, а тут раз - и морщины. Когда был этот переломный момент? Почему я не заметила?»

Куда же ушло детство и на чем оно собственно и завершилось?

А, будучи маленькой, мне так хотелось скорей вырасти, стать взрослой. Я с нетерпением ждала 15 лет, потом 16..18..и так далее. Казалось, что, достигнув зрелого возраста, мне будет дозволено все. Можно будет ложиться спать хоть за полночь, не есть по утрам манную кашу и суп на обед. Конфеты и лимонад употреблять в тех количествах, которые я сама себе очерчу и т.д. и т.п. Мне казалось, что я, как маленький человечек, не имею никаких радостей в жизни, что все за меня решают мои родители. «Когда же это все кончится? Я хочу быть взрослой!», - протестовало мое нутро, - «хочу, хочу, хочу!»…

Вот и стала…

Я улыбаюсь сама себе…

Когда-то давно, когда по ночам мне снились кошмарики, я босиком шлепала в мамину и папину комнату, ныряла рядышком под одеяло и, в теплых маминых объятиях под папин храп блаженно засыпала…

А сколько радости было вечером, когда папа приходил с работы! Повиснуть на шее, поцеловать небритую щеку, и сразу же захлопать ресничками: «а что ты мне принес сегодня?» и каждый день что-то было: шоколадка, конфетка, мороженое, яблоко или просто кусочек хлеба с сыром или колбасой, которые он утром брал на обед. «А это мне по дороге лисичка (зайчик, ежик и т.п. в зависимости от ситуации) передала для тебя», - говорил папа, а ошеломленные глаза смотрели на него доверчиво и протягивались ручонки за таким необычным подарком…

Подарок маме на 8 марта… заварной крем из пакетика, из которого так хотелось сделать мороженое! А потом, после сочетания немыслимых компонентов, вся эта кипящая масса, снятая с огня была поставлена в морозильную камеру («а куда же еще, ведь мороженное должно быть холодным», - справедливо и логично рассуждал мой детский разум), благодаря чему новый холодильник был загублен напрочь…

Ах, эти блинчики (*сладко зажмурившись, вспоминаю я*). Мама, уехав в санаторий, оставила всю свою троицу на папиной шее. Папа же, будучи мужчиной, как и положено, стоически варил нам пельмени и жарил яичницу с сосисками. А на выходные… Боже, а на выходные, он загружал нас в машину, и мы, сияя как медные пятаки, знали, что сейчас нас ждет «Чародейка» - типичная «совковая» блинная, но сейчас я вспоминаю ее как нечто волшебное… Аромат блинов приятно щекотал ноздри, и мы нетерпеливо ждали папу с заказом: блинчики с маслом, со сметаной, с повидлом… и все это с пылу с жару, запивая напитком, гордо именуемым «кофе с молоком», в котором было кофе ровно столько, сколько и в молоке. Но это ощущение маленького праздника оставило в моей детской душе неизгладимый след.

Вечером, после работы, сидя на кресле у телевизора, папа читает газету, а я, пытаясь хоть как-то привлечь к себе родительское внимание, по-пластунски проползаю под папиными ногами между креслом и тапками. Папа делает вид, что не замечает моих поползновений но, когда уже почти половина моего туловища миновала этот «мостик», папины ноги опускаются и прижимают меня. Визг, смех, крики «караул!». И вот уже заразившись моим весельем, сестра и брат, несмотря на свой уже школьный возраст, тоже «паровозиком» пытаются миновать препятствие в виде «мостика» и тоже оказываются в «капкане».

Можно вспоминать эти картины одну за другой, а потом еще, и еще, и нанизываясь как бусинки на нить, они и образуют в моей памяти образ Детства…

Он неуловимо легкий, кружащий меня в водовороте образов, лиц, слов, запахов. Он увлекает меня за собой в эту волшебную страну, наполняет воспоминаниями, а потом улетает, оставив только грустную улыбку на лице…

Я не знаю, когда оно прошло, когда захлопнуло за собой дверь, мое Детство.

А сейчас, кружась в водовороте взрослых проблем, порхая между работой, домом, магазинами, какими-то обязательными делами, выходами в «люди», отпусками, выходными, авралами, поездками, друзьями, врагами, деньгами, долгами, обязательствами, я осознаю: «Я получила тебя, «взрослая» жизнь! Я могу делать что хочу, могу ложиться спать поздно и кушать мороженое и конфеты сколько захочу, могу накупить на свои деньги кучу тех игрушек, которые мне так хотелось иметь, я могу всё то, о чем я тогда мечтала!»

Но… я уже не желаю всего этого давно. И единственное, чего мне хочется, это проползти под папиными ногами, ощущая все тот же «щенячий» восторг и свернуться комочком под одеялом рядышком с мамой…

И, понимая, что никогда, НИКОГДА этого уже не повторить, и не ощутить каждой клеточкой своего тела, я говорю себе: «Детство давно прошло» и сглатываю непонятно откуда навернувшиеся слезы…

Автор Надежда Щеголькова

© Copyright: Скорпиошка, 2006

– Всё, – сказала Заезженная Пластинка, – довольно. Меня заездили окончательно.

Когда пластинки такое говорят, это серьёзно. Обычно подобные слова означают никак не меньше, чем моему терпению пришёл конец я отказываюсь служить дальше и пожалуйста оставьте меня в покое отныне и навсегда.

– Вы говорите так, словно Вы какой нибудь конь… – тонко заметила Старая Граммофонная Игла (она всегда делала только очень тонкие замечания). – Как можно заездить пластинку? И кто может её заездить?

– Заездить то именно что очень просто, – вздохнула Заезженная Пластинка. – Ездить, ездить, ездить по мне… да и заездить! А заездили меня, извините, Вы. Потому что, извините, Вы по мне как раз и ездили.

Старая Граммофонная Игла тонко улыбнулась (она всегда улыбалась только очень тонко) – и опять устроилась на краешке Заезженной Пластинки с явным намерением поездить по ней ещё немножко.

– Имейте в виду, меня заездили окончательно, – повторила Заезженная Пластинка и дала Старой Граммофонной Игле полезный совет: – Так что… пеняйте на себя.

Но Старая Граммофонная Игла вообще не имела никакого представления о том, как пеняют… тем более на себя – и, вместо того чтобы пенять на себя, принялась было – наоборот! – ехать по Заезженной Пластинке в привычном направлении.

Впрочем, далеко уехать ей не удалось… честно говоря, уехать ей и вовсе никуда не удалось: Старая Граммофонная Игла вообще как застряла на месте, так с него и не сдвинулась. А Заезженная Пластинка прокружилась три раза и три раза повторила одну и ту же музыкальную фразу.

– Вы забыли мелодию? – задала тонкий вопрос Старая Граммофонная Игла (она всегда задавала только очень тонкие вопросы).

– Да нет, – ответила Заезженная Пластинка и, помолчав, добавила: – Мелодию то я как раз помню очень хорошо.

– Зачем же Вы тогда заставляете меня топтаться на одном и том же месте? – Вопроса такой немыслимой тонкости она никогда ещё не задавала.

– Меня заездили окончательно, – снова повторила Заезженная Пластинка, надеясь, что на сей раз её поймут. Но её, увы, опять не поняли.

– Это не ответ, – тонко возразила Старая Граммофонная Игла (она всегда возражала только очень тонко). – Всякое музыкальное произведение имеет начало, середину и конец. Сперва обычно идет начало, затем обычно располагается середина и потом обычно наступает конец. Только после этого исполнение музыкального произведения считают исчерпанным. Вы же, скорее всего, полагаете, что достаточно одного начала, повторённого три раза.

После этого тонкого наблюдения (её наблюдения всегда были только очень тонкими) Старая Граммофонная Игла снова устроилась на краю Заезженной Пластинки, с которого, однако, тут же и была сброшена резковатым, честно сказать, движением Заезженной Пластинки.

– Какая Вы, однако, мерзавка, – сделала тонкий вывод Старая Граммофонная Игла (она всегда делала только очень тонкие выводы).

Заезженная Пластинка промолчала: она была настолько заезжена, что никаких сил продолжать этот никому не нужный разговор у неё больше не оставалось.

Что же касается Старой Граммофонной Иглы, то она, понятное дело, сочла такое поведение Заезженной Пластинки недопустимо грубым: при своей необыкновенной тонкости Старая Граммофонная Игла не постигала, как это можно – оборвать разговор на самой середине. От обиды она, конечно, тут же сломалась – и её пришлось заменить новой. Новая Граммофонная Игла была блестящей и совсем молчаливой.

Ласковые руки осторожно взяли Заезженную Пластинку, а пришедший сверху Хороший Голос сказал:

– Извините, дорогая Заезженная Пластинка, за то, что я так мало берёг Вас. Но всё дело в том, что очень уж мне нравится записанная на Вас соната. Я всегда готов слушать её снова и снова.

– Увы, теперь это будет трудно, – с сожалением откликнулась Заезженная Пластинка. – Я заезжена окончательно… и всё время топчусь на одном месте, как совершенно справедливо и тонко заметила Старая Граммофонная Игла.

– Забудьте о Старой Граммофонной Игле, – попросил Хороший Голос. – Сейчас я познакомлю Вас с совсем юной и очень милой Новой Граммофонной Иглой. Авось, втроём нам удастся вернуть к жизни мою любимую сонату…

И Новую Граммофонную Иглу осторожно поставили на самый краешек Заезженной Пластинки.

Снова, как в былые времена, тихонько зазвучала в комнате знакомая мелодия. Она казалась усталой, она пробиралась вперёд медленно и не очень уверенно, немножко спотыкаясь и ненадолго останавливаясь, но это, вне всякого сомнения, была всё та же невозможно красивая соната.

Когда соната кончилась, Новую Граммофонную Иглу осторожно сняли с Заезженной Пластинки, а Хороший Голос едва слышно произнёс:

– Всё таки нет такой сонаты, которую было бы нельзя вернуть к жизни.

И, между нами говоря, это была чистая правда.

Автор Евгений Васильевич Клюев

Воин сидел на камне и задумчиво осматривал рукоять своего меча. Свое оружие он знал наизусть. Каждую выщербину на лезвии, каждую вмятину на гарде и рукояти. Этот меч он получил в подарок от своего учителя на день своего совершеннолетия. Это было около десяти лет назад, но с тех пор они не расставались. Меч стал продолжением его тела, его составной частью. В выдававшуюся минуту отдыха он доставал его из ножен, аккуратно и нежно проводил пальцем по холодной стали, затем доставал специальную бархатную тряпицу и принимался полировать лезвие. Но сейчас было не до отдыха. Уже второй день он пробирался к логову, каждую секунду ожидая удара в лоб или спину.

Всё началось около месяца назад. Густой непроглядный туман опустился на деревню. Сначала жители никак на это не отреагировали. Подумаешь, туман... С кем не бывает. Через две недели было собрано вече, на котором решили, что всё это неспроста и туман не может быть таким долгим. По прошествии еще одной недели, несколько семей решили покинуть деревню и переехать в другое, более спокойное и безопасное место. К концу месяца половина жителей уехала из деревни, а другая собирала вещи. Это не могло не взволновать главу поселения. Как ни пытался он успокоить сельчан, никто его не слушал. И на то были причины.

Дело в том, что, недавно поселившийся в горах Дракон, периодически терроризировал жителей окрестных поселений. Ничего особенного. Все было как обычно. Раз в полгода-год он утаскивал какого-нибудь запоздалого путника, иногда мог сжечь своим огненным дыханием чью-нибудь делянку с урожаем или просто пролетая над домами, вызвать крыльями шквал ветра, который переворачивал в деревне всё, что не было прибито к земле и не привязанно к дому. Всё бы ничего, люди уже привыкли к нему, но последние несколько месяцев он не объявлялся, а потом еще и этот туман... В общем, глава деревни хоть и был глуповатым человеком, но все же не настолько, чтобы не сопоставить эти два факта и не понять, что Дракон задумал что-то, действительно, серьезное. Делать ничего не оставалось, кроме как нанять Воина. Это дело, конечно, затратное, но глава прикинул все возможные последствия и решил, что лучше он отдаст половину своего золота Воину и решит проблему с Драконом, чем останется в пустой деревне один на один с возможностью погибнуть завтра или послезавтра.

Два дня назад Воин взял аванс, выслушал требования главы и ушел в горы на поиски надоевшего Дракона.

- А ведь можно было с него и побольше содрать, - вслух произнес Воин и встал с холодного камня. Немного постояв на месте и, прислушавшись к завываниям ветра, он, стараясь не шуметь, продолжил свой путь.

С каждым шагом туман становился все гуще, что говорило только об одном - он идет в правильном направлении. Перешагнув через большой булыжник, он замер. Чутье никогда его не подводило. Вот и сейчас он практически кожей почувствовал рядом с собой чье-то присутствие. Медленно опустив руку на рукоять меча, Воин повел головой из стороны в сторону и даже не удивился, когда в нескольких метрах от себя увидел два огромных желтых глаза, вспыхнувших золотистым огнем.

- Да-да... Я узнаю этот меч... А это значит, что я знаю и его хозяина, если только он не погиб в бою и его оружие не присвоил себе еще более величественный Воин, чем тот, с которым я, кажется, уже встречался.

Голос был похож на урчание огромного кота, с примесью какой-то хрипотцы. Как-будто этот воображаемый кот всю свою жизнь курил табак и никогда не ходил к врачам, когда простужался.

- Так вот кто здесь устраивает представления, - спокойно сказал Воин и медленно повернулся лицом к источнику голоса, - мой давний знакомый... Насколько я помню, последний раз мы виделись около пяти лет назад.

- Четыре с половиной. Помнится мне, что тогда было лето, - ответил Дракон.

- Да, верно... Как твое крыло?

- Зажило. Надеюсь, что твоя рука тоже в порядке?

Воин потер плечо и немного скривился.

- Конечно. Но, скажу честно, мне пришлось около трех месяцев залечивать рану.

- Ну что ж, тогда и я не буду скрывать, что шрам, оставшийся от твоего меча до сих пор побаливает... Впрочем, давай перейдем к делу. Я догадываюсь, зачем ты сюда пришел. Можешь приступать.

Воин кивнул и вытащил из ножен свой острый, как бритва, меч.

- Уверяю тебя, в этот раз ты не оставишь на мне и царапины, - самоуверенно произнес он.

- Да, ты прав, - ответил Дракон.

- Что значит - прав? - опешил от такого легкого согласия Воин.

- Ты прав в том, что я не оставлю на тебе царапины. Если только ты сам не поцарапаешься о мои когти.

- Хитрый Дракон, - ухмыльнулся Воин, - хочешь притупить мою бдительность? Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить в твою покорность.

- Нет, ты ошибаешься, - в голосе Дракона, как показалось Воину, проскользнула нотка грусти, - если бы я мог, я бы убил тебя еще тогда, когда ты только приближался к моему логову. И я сделал бы это быстро, уважая тебя, как самого лучшего моего врага, который встречался мне за все время моей жизни.

- А знаешь, - немного помолчав, ответил Воин, - ведь ты в чем-то прав. За свою жизнь я не обзавелся ни одним настоящим другом, но нажил себе кучу врагов, из которых ты - самый...

- Да, я понимаю, что ты хочешь сказать. Самый лучший враг.

- Да. Самый лучший. Ты всегда заставлял меня становиться лучше и сильнее. Именно ты своим существованием сделал из меня Воина. Некоторые говорят, что Великого Воина. Если бы не ты, я бы до сих пор бегал по подземельям, разгоняя сборища всякой мелкой нежити... Ни один друг не сделал бы из меня того, кем я стал.

Дракон вздохнул и ненадолго прикрыл глаза.

- Теперь тебе придется искать нового врага, - произнес он через некоторое время.

- Это точно, - Воин сделал шаг вперед и поудобнее перехватил меч, но, вдруг, что-то вспомнив, остановился, - подожди, ты сказал, что убил бы меня, если бы мог. Почему же ты не сделал этого?

- Потому что ты опоздал.

- Опоздал? Здесь был кто-то до меня?

- Нет. Ты лучше меня знаешь, что никто из тех, кто называет себя воинами, не решился бы придти ко мне. Никто, кроме тебя. Скажу честно, сначала я ждал тебя, чтобы убить, а потом, когда туман стал слишком густым, я ждал тебя чтобы попрощаться.

- Причем здесь туман? Разве не ты его напустил на деревни, чтобы под его покровом творить свои делишки?

- Ах, ты не знаешь?.. - глаза Дракона снова вспыхнули во мгле, - когда мы живы, мы умеем рождать пламя. Когда же мы умираем, наше дыхание становится ледяным. Мы начинаем выдыхать туман. Вот и мое время пришло...

- То есть, ты болен?

- Смертельно.

Воин опустил меч и разочарованно посмотрел на Дракона.

- Но... Ты не можешь умереть. Это нечестно...

- Это жизнь, мой враг. И только ей подвластны понятия о честности.

- Но это же... Как я могу тебе помочь?

- Помочь? Хм... Разве что, если ты побудешь со мной до рассвета. Оказывается, умирать в одиночестве - очень скучное и невеселое занятие.

- Я обещаю, что буду с тобой до конца, - Воин вложил в ножны меч и уселся рядом с огромной головой Дракона.

***

Они говорили всю ночь. Вспоминали былые подвиги и битвы, в которых им приходилось встречаться, показывали друг другу шрамы от ран, которые когда-то оставили друг другу, смеялись и веселились. А потом уснули. Воин, облокотившись на еще теплую морду своего врага, и Дракон, свернувшийся своим огромным телом на холодных камнях.

Утром, когда рассвет только забрезжил над горизонтом, жители деревни смотрели на небо и видели на нем звезды.

Впервые за последний месяц.

© ЧеширКо — Дневники онлайн

Однажды вечером, гуляя в городском парке после работы, я присел на свободную скамейку, откинулся на её покатую спинку и просто расслабился, физически ощущая, как удары сердца становятся все реже и размереннее. Мир вокруг замирал. После привычной суеты, сотен проблем, которые, почему-то, всегда нужно решать немедленно, эта маленькая пауза была своеобразным необитаемым островком в огромном, неспокойном океане времени.

Я видел, я чувствовал границы этого острова. За его пределами город кипел, волны времени захлестывали и уносили за собой жизнь огромными кусками.

На моем островке пара голубей семенила по тротуару, выискивая обронённые крошки. Навстречу им легкий ветерок подтаскивал опавший помятый листок. Он как будто боялся, что голуби не пропустят дальше, останавливался, потом срывался с места, как бесстрашный герой, но тут же замирал снова. Он не знал куда и зачем попадёт, совершенно не управлял своим маршрутом, был абсолютно безразличен голубям, но он двигался, боролся с препятствиями и собственными страхами. Или думал, что борется. Как и большинство из нас...

Конечно тот лист ни о чем не думал, а сам сюжет длился несколько секунд, но мне хватило их, чтоб вообразить и пережить это маленькое приключение. В другое время эти секунды, этот момент я бы даже не заметил. Они бы прошли, растворились среди других мгновений, событий, но Я бы их не заметил. А значит для меня их бы не было.

Странно. Как много всего было, есть и будет того, что для меня конкретно не существует. Как много я упускаю.

Я сидел на скамейке и смотрел вокруг, жадно ловя десятки, сотни таких моментов.

Луч света среди листвы, попадающий на осколок стекла и превращающийся в солнечный зайчик, скачущий по кустарнику. Он появлялся и исчезал. Один и тот же? Или это целая семейка зайчат?

Тюльпан в центре клумбы, изо всех сил старающийся удержать раскрывшиеся лепестки.

Парочка влюбленных, нескромно целовавшихся на соседней скамейке.

Шаркающий ветеран с раритетной авоськой, в которой жались друг к другу пачка молока и батон.

Эти несколько минут оказались для меня богаче, чем целый день "активной" жизни. Несколько минут - и множество мелочей, из которых и состоит настоящая Жизнь. Из которых состою я. Даже, если я их не замечаю, бултыхаясь в этом огромном океане Времени.

©

Сергей Распутин

Михаил открыл глаза и не сразу понял, где он находится, так как перед ним была натянута какая-то белая материя, а из-за нее раздавались странные звуки - как-будто человек тихо напевал себе под нос какой-то популярный мотивчик. Самым первым желанием было вскочить и посмотреть, что происходит, но тело Михаила не особо спешило его слушаться.

- Где я? - с трудом произнес он.

Человек за ширмой замолчал и, видимо, ненадолго задумался.

- Проснулся что ли?.. - скорее у себя самого, чем у Михаила, задумчиво спросил голос.

- Где я нахожусь? Что со мной?

- Мда... Совсем плохой анестетик. Бракованный, наверное.

- Да где я, черт возьми?! Вы кто? - собрав все силы, выкрикнул Михаил.

- Не кричите, милейший. Вы в реанимации, все нормально.

- В реанимации? Это по вашему нормально? Что со мной случилось? Я же дома был... Ничего не помню...

- Да успокойтесь, - по голосу было слышно, что человек за ширмой улыбается, - плановая душевная реанимация.

- Вы простите, но у меня эти три слова в голове никак не сопоставляются, - нахмурившись, произнёс Михаил, - это, вообще, что значит? Я в больнице?

- Да дома вы, все хорошо. Раз уж вы проснулись, то не мешайте, пожалуйста, мне работать. Вам от этого будет только лучше.

Михаил скосил глаза и, действительно, увидел знакомые обои на стене и краешек окна, за которым было еще темно. Голос продолжил напевать песенку, как ни в чем не бывало. Напрягая свою память, молодой человек попытался восстановить в ней все события вчерашнего вечера.

"Так... Я помню, что пришел с работы, поужинал... Что дальше то было? Хотел позвонить своей девушке, но у нее был телефон выключен... А! Она ж потом мне сама перезвонила и сказала, что...".

Все события мигом выстроились в одну цепочку. Он в деталях вспомнил тот родной, слегка виноватый голос в трубке, который сбиваясь с одного на другое, долго рассказывал о том, что она не видит с ним будущего, что его друг Сашка предложил ей поехать с ним на море и послезавтра они вдвоем уезжают на побережье. Потом она попросила больше не звонить ему и отключилась. Сначала он подумал, что это какой-то розыгрыш и принялся названивать Сашке. Он взял трубку только с третьей попытки и на все вопросы Михаила лишь вздыхал в ответ и говорил, что так получилось.

В груди снова что-то защемило и та самая, почти ощущаемая физически боль, опять разлилась по груди, проникая в каждую клетку тела.

- Ой, опять шов разошелся, - снова послышался голос из-за ширмы, - молодой человек, вы зря сейчас это всё вспоминаете. Этим вы мне очень мешаете.

- Доктор, что со мной случилось? - как-то отрешенно спросил Михаил.

- Доктор... Меня так еще не называли, но мне нравится. Доктор, - голос, видимо, пробовал на вкус новое обращение к нему, - что с вами случилось, вы лучше меня знаете. А я здесь пытаюсь вам помочь. Рана достаточно глубокая, плюс ко всему еще есть несколько паталогий, но, я думаю, что курс моего лечения должен будет вам помочь.

- Рана? Я что-то вчера с собой сделал?

- Да нет конечно, вы же разумный человек. Тем более, что я не занимаюсь лечением физических повреждений.

- А какими вы занимаетесь?

- Ладно, - голос вздохнул, - раз уж вы не спите, то я вам буду рассказывать, что я делаю. Сейчас я еще раз вскрою вашу душу, потому что из-за ваших несвоевременных воспоминаний, швы снова стали чувствить.

- Простите, что делать?

- Чувствить, а что?.. Ах, извините, вы же не привыкли к нашему профессиональному сленгу. Я поясню... Дело в том, что ваше тело наполнено кровью, и при более-менее глубоком повреждении, она начинает вытекать из вас. С душой примерно то же самое, только в ней вместо крови циркулируют чувства и эмоции. При ее повреждении, они начинают вытекать из раны. Вы ощущаете это как всплеск различных эмоций. В этот момент они покидают вашу душу. Но дело в том, что если при кровотечении не остановить кровь, то человек погибнет. А если не остановить чувствотечение, то погибнуть может душа. Сами понимаете, без них может начаться куча самых различных заболеваний. А в конце - душевный некроз. Это самый печальный итог. Вы продолжаете жить, но вас уже ничего не радует и не огорчает. Человек без чувств превращается в, своего рода, овощ. Как правило, время физического существование такого человека сокращается до нескольких лет. Хотя, бывают случаи, что люди без душ проживают до самой старости. Но это, скорее, исключения, лишь подтверждающие правила.

- Вы это все серьезно?

- Серьезней некуда. Простите, как вас зовут?

- Михаил.

- Миша, сейчас я сделаю надрез души, могут брызнуть воспоминания, не пугайтесь.

В груди что-то резануло и перед глазами Михаила появилось лицо его девушки. Он вдруг вспомнил, как они познакомились. Это было в одном из летних кафе, куда он зашел перекусить со своими приятелями. Она сидела за соседним столиком, пила чай и вдруг посмотрела на него. Ииенно тогда он впервые осознал, что значит раствориться в чьих-то глазах...

- Все нормально? Как самочувствие? - голос снова вывел его из болезненных воспоминаний.

- Как-то не очень, доктор. У меня вопрос один.

- Да, конечно, задавайте.

- Вот вы сравниваете это ваше... чувствотечение с потерей крови. Но разве кровь не выполняет функции закупорки всяких там царапин? Раньше даже кровопускание делали.

- Абсолютно верно, Михаил. При небольших повреждениях, это очень даже хорошо. Вот, к примеру, сели вы на покрашеную скамейку в своих любимых брюках. Неприятно? Конечно неприятно. Это событие можно сравнить с очень-очень маленькой царапинкой на вашей душе. Чувства чуть выступили, запеклись и всё. Через день вы уже об этом не вспомните. А вот если вы станете убиваться по своим штанам несколько месяцев, то это очень плохо повлияет на ваше душевное самочувствие. Ранка будет чувствоточить, возможно гноиться и, в конце концов, приведет к неприятным последствиям. Вот такие дела... Но у вас другой случай. У вас широкая рваная рана. Без реанимации ваша душа может обесчувствиться в течение пары дней. Кстати, у вас здесь небольшая синяк на ней. Это от чего? Я сейчас чуть-чуть нажму...

Михаил скривился и вздохнул.

- Ну вот, напомнили... Это у меня позавчера кошелек в автобусе вытащили.

- Тьфу ты, мелочь какая. Сейчас я лед приложу.

Михаил вспомнил, что в нем не было ничего ценного, так как деньги и документы он по привычке носил в разных карманах куртки. Да и кошелек был уже старым и потертым.

- Так легче?

- Да, спасибо, доктор, - улыбнулся он.

- Пока еще не за что, - ответил голос.

- Скажите, а вы ко всем так приходите?

- Ну, а как же? Без меня вы бы уже давно все обездушились.

- А почему ночью?

- А когда еще? Самое лучшее время. Вы спите, никто мне не мешает. Где мне вас днем ловить?

- Это да, - протянул Михаил, - а что? Очень удобно, спишь, смотришь себе сны, а тебя лечат.

- Ой, вы знаете, ваши сны - это отдельная история. Иногда так скучно одному, приходится сочинять всякие сказки, песни петь, разговаривать с самим собой. Я недавно только понял, что все, что я говорю, люди видят во снах. Теперь стараюсь себя сдерживать, а то потом как послушаешь, что людям снится, аж самому страшно становится - неужели это я такое рассказывал, - было слышно, как доктор засмеялся, - а вообще, вы ж как дети малые. Всю ночь над вами пыхтишь, шьешь, обезболиваешь, реанимируешь, а потом вы просыпаетесь и у вас прям руки чешутся поковыряться в своей ране, отодрать болячку, посмотреть - что там, под ней. Хоть по рукам вас бей. Поэтому у некоторых так долго все и заживает. Вы, я надеюсь, не из таких?

- Хотелось бы не быть таким, но точно вам ответить не могу.

- Так, сейчас будет немножко больно. Я еще один шов наложу. У вас, оказывается разрыв раздвоился. Я сразу и не заметил.

Михаил вдруг отчетливо вспомнил, как он со своим другом Сашкой отбивались от нескольких гопников в одном из темных переулков своего района. Как потом сидели на скамейке и вытирая кровь со своих лиц и кулаков, пообещали, что всегда, до самого конца жизни, будут вместе и никогда не оставят друг друга в беде. В груди снова закололо острой и тягучей болью.

- Вот, так лучше, - снова послышался голос, - я тут все продизенфицировал, надеюсь, что не будет заражения души.

- А это что?

- Вы знаете, это очень неприятное заболевание. Даже и не знаю, что хуже - некроз или заражение. Дело в том, что иногда в таких случаях в душу попадает... Как бы так обьяснить... Инфекция. Это происходит, если вовремя не обработать рану. Она потом затягивается и, на первый взгляд, все с ней хорошо, но внутри уже идет процесс заражения. Она убивает все положительные эмоции и оставляет лишь негатив. Человек живет в постоянных тревогах. Злость, обида, зависть, все это жрет его изнутри. Разрывает душу на части, заставляет вскрываться старые раны... В общем, неприятное зрелище. Но у вас, вроде бы все хорошо. Я очень на это надеюсь.

- Доктор, а как долго будет проходить лечение?

- Ну, это зависит от вашего иммунитета, в первую очередь. А во вторую - я вас очень прошу, не ковыряйтесь в ране. Не надо дергать за нитки, не надо смотреть, что там. Там ничего интересного. Нити сами рассосутся, все затянется и, может быть, только маленький шрамик останется.

Глаза Михаила начали тяжелеть, а сознание туманиться.

- Спасибо вам, доктор. Мне, кажется, стало гораздо легче. А как вас зовут? - сквозь надвигающуюся пелену, выговорил молодой человек.

- Да на здоровье, Миша, - улыбнулся врач, - все будет хорошо, ты не переживай. А зовут меня... Зовут меня - Время. Но теперь я буду представляться по-другому. Теперь я - Доктор Время. А что, неплохо звучит, по-моему.

Михаил уже не слышал, что говорит врач. Он спал и видел сказочно красивые сны, а Доктор Время сидел рядом и рассказывал ему интересные истории о людях и об их судьбах, о любви и ненависти, о жизни и смерти. Он делал то, что умел делать лучше всех - лечить рваные раны на еще живых душах людей.

(с) ЧеширКо —- Дневники Онлайн