Pron010

В новогодние праздники посетили семьей город Брест, потому как среди всех резиденций деда Мороза Беловежская Пуща оказалась ближе всего. И так нам там понравилось, что уже полгода пару раз в месяц проводим выходные в Беларуси.
Люди нравятся, неравнодушные.

Стою с корзинкой перед алкогольным отделом в "Евроопте". Выбираю настоечку поаппетитнее. Молчу. Рядом также молчит дядя с корзинкой. Потом наклоняется ко мне и тихо так: "Вот эту возьмите." И пальцем в старку тыкает. Взял водку и ушел. Я постоял в сомнении еще пару минут, и взял старку. Спасибо тебе, неизвестный дядя! Шикарная оказалась.

В Могилеве перед драмтеатром остановился попарить вейп (бросал курить через эту фигню). Вокруг вроде никого, присел на ступеньки, тут вопль: "Мущщина, что вы делаете?!" Смотрю - бежит ко мне мадам, активно жестикулируя. Прочитала мне лекцию, что парение вейпа это яд, яйца усохнут и не будет детей. Я смущенно пробубнил, что их уже двое народилось, хватит пока. Но парилку спрятал и обещал, что больше нини.

В Минске, тоже в магазе, стою в очереди на кассе. Плотненько так стоим. Тут оборачивается женщина передо мной и заявляет:"Не прижимайтесь!" Стою в недоумении, в одной руке корзинка, в другой телефон, до нее полметра еще. А мадам понесло - что за воспитание, извращенцы, приехали об белорусок тереться и все такое. Я мычу неловко - не льстите себе, мол, дамочка, но чую - проигрываю. И тут кассирша зычно: "Женщина, не орите! Мужчина, прижмитесь лучше картой к терминалу!"

Люблю вас, белорусы :)

Все боятся смерти. Ну так принято. Да и инстинкт самосохранения одергивает — не туда! Не лезь! Убьет! Не боятся только дети, потому что не понимают, что такое смерть и не знают, что такое боль. Ну пальчик порезал, не считается даже… А взрослые знают. Знают, как хрустят кости, когда с размаху на подвернутый локоть, как расползается мясо, когда рука с ножом сорвалась и хрясссссь, как ползет камень из почки и как бьют наотмашь палкой по голове. Вспомнил, и холодком по спине потянуло, мурашечки побежали…

Чем взрослее становишься, тем острее воспринимаются ужасы войны. Простые люди, простые лица, сложные выборы. Гвардии лейтенант Мамкин в своем деревянном самолетике Р-5 везет через линию фронта чудом уцелевших детей, 10 человек. Младшему три, старшему четырнадцать. При перелете через линию фронта самолет атакует немецкий истребитель, в результате двигатель загорается от попадания, а дальше пламя перекидывается на фюзеляж и кабину пилота, фанерка же. И вот Мамкин в буквальном смысле слова горит. Летит и горит. По инструкции надо прыгать, но дети. И Мамкин летит. Летит к какому-то озеру, там сажает самолет и дети чудом спасаются. И только тогда Мамкин с ожогами 3-4 степени (врач пишет, виднелись обгоревшие кости на голенях) разрешает себе потерять сознание и через 6 суток умирает от ожоговой болезни. Оглушительная стойкость.

Первого февраля 1944 года, освобождая Ленинград, в маленьком селе Поддорье двое советских солдат — украинец Пилипенко и киргиз Тюменбаев — повторив подвиг Матросова, закрыли собой амбразуру дзота. Страшные слова «почти одновременно». То есть сначала один; а потом другой понял, что этого не хватит и бросился тоже. Для того, чтобы боевые товарищи прошли по телам и разорвали глотку тому, который за пулеметом, и его друзьям в фельдграу. Чтобы не зря. Главное, чтобы не зря. Всего таких бойцов в РККА было 437. 437 самураев.

Мне говорит телевизор, интернет, и даже некоторые близкие, что надо скорбеть. Что послезавтра не день нашей Победы, а день скорби и горя. Что надо страдать, а потом, научившись страдать, надо каяться. И потом, в конце, надо ощутить вину за Пилипенко, Мамкина, Тюменбаева, Федора Григорьевича Проничева и двадцать миллионов советских граждан, что посмели победить тогда, когда нельзя было проиграть.

А я не буду. Я буду праздновать. Посмотрю парад, где румяные мамкины маршируют на площади, махну сто пятьдесят, дедов вспомню, напишу брату. В надежде, что там, в своей скромной солдатской Валгалле, двадцать миллионов не забытых бойцов грохнут кружками о снарядные ящики.

Дед, я не забуду.