MaxArt

Внутри...

Девичьи крики резанули по слуху, заставили вздрогнуть мужчин, сидящих рядом с телевизором. Крик был настолько страшным, будто девушка увидела перед собой призрака, да не одного, и ощутила свою скорую смерть... Наверное, разрезаемый заживо человек кричал бы иначе - от боли, причиняемой острыми ножами, от мерзкой улыбки мучителя... Нет, все же от боли. А эта девушка кричала так, будто умирала от чего-то неведомого и непонятного. И ее крик действительно замораживал кровь в жилах, заставляя сердце биться медленней.
А потом крик прекратился. Она куклой осела в кресле и уставилась в одну точку.
- Мария? - из динамика раздался чуть хриплый голос мужчины, сидевшего за большим дубовым столом почти под камерой. На экране была видна лишь его спина, короткие светлые волосы, зачесанные назад, да руки, перебирающие четки на столе.
- Мария, ты с нами?
И тишина... Та самая тишина, которая извещает людей знающих о начале большой бури.
- Мария, скажи мне что-нибудь...
А вот молчание на третий раз, это не к добру, ой как не к добру. Мужчина встал, на мгновение заслонив спиной камеру, отошел в сторону, выходя из кадра, и через пару секунд появился около застывшей в кресле девушки. Он осторожно присел рядом с ней, нежно приподнял ее руку.
Девушка никак не отреагировала на это прикосновение, и когда мужчина отпустил руку, та безвольно упала вдоль тела. В руке мужчины появился маленький диодный фонарик, он посветил Марии в глаза, проверяя реакцию зрачков. Замер.
- Что за чертовщина...
- Стоп! - один из смотревших запись поставил на паузу, задумчиво поглядел на экран. - Ты понимаешь, что мы что-то упускаем?
Второй - совсем еще молодой паренек, небритый, с цепким взглядом серых глаз - задумчиво потеребил нижнюю губу и уставился на напарника.
- Он с ней говорил, вдруг ни с того ни с чего она заорала. Она была сумасшедшая, Антон, что-то переклинило, на какое-то слово такая реакция... Мало ли, ты что, психолог?
- Нет, он - психолог! - Антон постучал по экрану телевизора. - А еще психиатр и психоаналитик! Он гений в своем занятии, он может тебя уничтожить лишь словом, ты сам в себе замкнешься! И то, что произошло у него на сеансе, настораживает!
- Но ты слышал его слова! Он заставил эту девочку раскрыться, и это на четвертом сеансе!
- Тут не в словах дело, я это чувствую... Вот поверь мне, Ром, со словами-то как раз полный порядок...
И Антон отмотал пленку чуть-чуть назад. За пару-тройку секунд до леденящего кровь крика. Снял с паузы, и внимательно уставился на экран. Как уже несколько раз до этого, пытаясь увидеть ранее скрытое и недоступное.
Крик снова резанул по слуху. Антон скривился, отмотал назад и опять запустил проигрывание видео. До очередного крика. И опять отмотал, запустил.
- Вот! – он радостно ударил по экрану. – Смотри на него, внимательно смотри! Что он делает, черт побери, ты видишь?
Роман задумчиво потер переносицу, глядя на телевизор. Перевел удивленный взгляд на напарника и шумно выдохнул…
- Может стоит его еще раз допросить?

За одиннадцать дней до…

В дверь робко постучали, я отложил ручку, посмотрел на часы. Секундная стрелка пробегала последние деления, так что можно было считать, что посетитель пришел точно к назначенному времени.
- Войдите!
Я воткнул в специальное отверстие на столешнице ручку, привстал как раз вовремя, чтобы встретить вошедшую девушку. Она протянула мне руку, я слегка пожал ее и указал взглядом в сторону.
- Проходите, садитесь...
Она все еще молча прошла, осторожно переступив через спящего на полу пса, и в задумчивости остановилась около кушетки. С секунду подумала, будто решая, и осторожно присела в стоящее рядом кресло, на самый краешек. Мол, я еще не решила, нужен ли мне этот сеанс, или ну его к чертям. К слову, кресло, сделанное на заказ, чтобы в нем было удобно не то, что сидеть, даже жить: выпуклая спинка, обтянутая черной кожей, удобные подлокотники, механизм для легкого откидывания кресла назад.
Я сидел также молча, положив голову на сплетенные пальцы. Изучал гостью.
Молодая, лет двадцати, прямые русые волосы водопадом падают на плечи, струятся по спине. Худенькая, с точеной фигуркой, маленькой грудью, пожалуй, ее можно было бы назвать красивой, ну если вам нравятся девушки из той породы, которую хочется защищать от всего. Лицо требовало особого изучения: маленький ротик, не замазанный помадой, нос, чуточку более длинный, чем следовало, с маленькой точкой родинки справа над ноздрей. Большие серо-голубые глаза, подведенные черной тушью, подчеркивающие их размер и почти идеально круглую форму.
- У вас теплый взгляд, - улыбнулась девушка, чуть наклоняясь вперед. - В ваших глазах живет солнце.
Я улыбнулся. О моей работе много что говорят – что к пациентам надо относиться по шаблонам, что нельзя привыкать к ним, нельзя показывать свои эмоции. Я же отношусь к тому числу врачей, которые прекрасно понимают: если ты не откроешься пациенту, то как же он откроется тебе, чувствуя эту фальшь.
- У вас действительно три высших образования?
Я кивнул, вспоминая, что знаю о ней. Мария Викторовна Волоснякова, студентка МЭСИ, живет в среднестатистической семье. Ее мать – Лидия Александровна – в свое время в этом самом кресле избавилась от курения, помнится, ей не помогали никакие средства, хоть и перепробовала все, что возможно: пластырь, жвачка, травяные сигареты. После всего трех сеансов она навсегда избавилась от дурацкой привычки, и уверилась в моем профессионализме. После нее ко мне косяками повалили друзья семьи, с разными проблемами, в которых они боялись признаться родным, но выкладывали все как на духу мне.
А теперь настала очередь ее собственной дочки. По словам матери, у дочки обнаружились проблемы совершенно разного характера. Лидию Александровну беспокоило общее поведении, и какая-то непонятная скрытность, не свойственная ранее общительному и веселому ребенку. Будто ребенка подменили. Будто появилась какая-то вторая Маша, ничем не отличимая от первой, но при этом новая. Чужая.
- Я так понимаю, что вы не хотели сюда идти? – я подхватил со стола четки, аккуратно перебросил костяшку сквозь пальцы. – На сколько я знаю, ваша матушка…
- Ну что вы все на «вы»! – обозлилась она. – Давайте уж нормально, а то чувствую себя старухой какой-то.
- Хорошо, - я перебросил еще одну костяшку. – Итак, твоя матушка очень сильно боится за твое поведение. Посему она попросила тебя придти ко мне, поговорить, может быть это общение поможет… В результате, мы получаем девушку, которая не может противиться воле мамы, вот и пришла сюда, - следующая четка с тихим стуком завершила свое скольжение. – А такое вот общение нам обоим не нужно – ни я от него ничего получу, ни ты.
Я снова замолчал, медленно перебирая четки. Мария сидела в кресле неуверенно, не понимая, что я от нее пытаюсь добиться. Я же просто изучал ее.
Пес, почувствовал слишком затянувшуюся паузу, приподнял голову, внимательно поглядел на меня. Перевел взгляд на девушку. Встал, и потянувшись, направился в мою сторону.
- У меня есть предложение, - я опустил руку вдоль тела, псина обнюхала ее, облизнула. – Ты приходишь ко мне когда захочешь, мы можем общаться, можем просто сидеть молча, но главное – бывай здесь. Я не могу обманывать твою матушку, но при этом и идти против твоей воли я не должен.
Она вздохнула с заметным облегчением, сдвинулась на кресле, облокачиваясь на спинку, улыбнулась. Первый шок прошел, появилось вполне естественное желание общаться, и благодарность за мой поступок.
- Спасибо вам, Сергей, я дико обязана…
Лайка легла у моих ног, я осторожно пошевелил пальцами по ее загривку.
- А эта собака, это какой-то… - Маша замялась, подбирая слова. – Трюк? Ну, чтобы разговорить пациента?
- Нет, - я искренне улыбнулся, глядя в ее серо-голубые глаза. – Я живу тут же, в офисе, и где, как не дома держать пса?
- Как его зовут?
- Менш… - я снова кончиками пальцев почесал голову лайке. – Очень умный пес, Мария, ты бы знала.
Она очень серьезно поглядела на меня, ища подвох в словах, но его не была, я откровенен, и на секунду набежавшая тень сомнения тут же отступила. Маша заговорила о своих животных – двух котах и двух псах, долго рассказывала об этом зверинце, я же долго слушал, теребя Менша за ухом. Невооруженным взглядом было видно, что в ней произошел надлом, причем не совсем недавно, как предполагала мать, а гораздо раньше, возможно во время становления ее личности. Что-то было не так с самого начала, но для матерей мы все идеальны, хотя хотелось бы чуть лучше, и вообще будем самыми-самыми, но тут Марию явно любили, баловали, видели какая она хорошая и умная, но не замечали главного.
Того, что ей плохо… Что общительное и веселое дитя, улыбающееся снежинкам, умиляющееся от одного вида маленьких котят, на самом деле ужасно несчастное, неприспособленное к жизни существо. Сейчас, сидя в кресле напротив меня, Маша излучала уверенность, присмотревшись, можно определить, и чуть надменный взгляд, гримасы прожженной стервы, редко мелькавшие на ее милом, еще совсем детском личике, все то, что не свойственно тому ребенку, о котором мне рассказывала Лидия Александровна.
Маша говорила много, видно было, как ей не хватало этого общения, простого и одновременно всепоглощающего, когда ты точно знаешь, что тебя слушают, а не просто кивают в ответ, моля всех богов – хоть бы она заткнулась! Несколько раз она начинала расспрашивать меня, потом сбивалась, говорила о своей жизни, и снова спрашивала о том, кто я, почему я тут живу, почему у пса такое странное имя, почему пес такой спокойный…
Наконец, я не выдержал, осторожно прервал ее.
- Мария, прости, давай условимся – я не давлю на тебя, а ты не говоришь о Менше…
Она удивленно посмотрела на меня, не понимая, в чем дело, я тут же объяснил:
- Слишком много внимания, он же все понимает.
Она улыбнулась, принимая мои слова за шутку, понизила и без того тихий голос, прошептала:
- Да, я понимаю… Животные они такие…
Вскочила с кресла, слишком резко, будто испугавшись чего, сделала пару быстрых шагов к двери.
- Заходи, когда захочешь поговорить, Мар