Lenss

Я.Широков― Тогда такой вопрос. Вчера еще стало известно, что ужесточается контроль за абортами. Будет дополнительное лицензирование. Здесь позиция церкви известна. По-вашему это достаточно или нужно ужесточать?

А.Кураев― Я не знаю, что значит, лицензирование абортов.

Я.Широков― Там потребуются еще какие-то дополнительные лицензии…

А.Кураев― Кому?

Я.Широков― Тем, кто это производит.

А.Кураев― Но это не решает вопроса этического и в каком-то смысле правового. Главный вопрос, который разделяет здесь общество – это вопрос о статусе эмбриона. Правовой статус эмбриона. Считается ли он человеком, обладающим, прежде всего, правом на жизнь, или же это просто какой-то моллюск, выросший в чреве матери и, соответственно, она вычищает его как паразита или как грязь из под ногтей, – вот в этом вопрос.

Е.Канакова― Ну, так с этической точки зрения со стороны церкви, когда это эмбрион, а когда, как вы говорите, из под ногтей грязь?

А.Кураев― Сегодня официальная позиция нашей церкви, как и церкви, скажем, католической — то, что с минуты зачатия. Я при этом предполагаю, что есть возможность для изменения этой позиции. Потому что я знаю некоторые суждения и библейские и из мира православный отцов, которые позволяют сдвинуть эту границу, но в любом случае не далее третьего месяца, когда появляется человекообразная форма эмбрионов. Именно так, по-аристотелевски, размышлял святой Григорий Нисский в 4-м веке: "Никто не назовет человеком недозрелый зародыш, но признает в нем только возможность развиться в человека, если будет доношен, а пока зародыш в несовершенном виде, он нечто иное, но не человек" (св.Григорий Нисский. Слово о св.Духе против македонян духоборцев. // Творения. ч.7. М., 1868. с.41).

Для Аристотеля душа – это энтелехия тела, некая конечная и определяющая цель его развития. И вот поэтому Аристотель был против платоновской идеи переселения душ. Он полагал, что душа не есть некая случайность по отношению к телу, и душа может жить только в том теле, которая для него предназначена. Поэтому душа рыбы не может жить в человеке, а душа волка – в пальме.

Из этого следовало (когда уже стали известны стадии развития эмбриона), что зародыш обретает человекообразные черты не сразу, он сначала на рыбку, на лягушонка похож, и только с человекообразным телом соединяется человеческая душа. Значит, где-то, может быть, на третьем месяце.

Е.Канакова― То есть до 3-х месяцев это не противоречит этическим нормам?

А.Кураев― Вновь говорю, официальная позиция сегодня не делает этих различий. Я просто говорю, что если начнется серьезный спор на эту тему, а не просто азартное запретительство, то максимальная граница, до которой церковь могла бы отступить, будет на этом сроке. Но и тут она все равно не совпадет с той позицией, на которой настаивают феминистские движения, которые вообще никаких пределов не видят. Можно искусственными родами убить уже почти созревшего малыша, если это желательно для его обладательницы.

Я.Широков― Можно ли понять, что вы не согласны с той кампанией против абортов, как она ведется сейчас?

А.Кураев― Как она ведется – не согласен. Потому что она ведется довольно глупо.

Я.Широков― В чем эта глупость?

А.Кураев― Ну, начиная с того, что почему-то идут на попятную. То есть патриарх подписывает петицию о запрете вообще абортов – а через день почему-то его пресс-служба начинает заявлять, что патриарх только за исключение абортов из обязательного медицинского страхования, а не вообще против абортов. Это уже странность.

Второе: зачем это было вообще сейчас подписывать и начинать, учитывая, что накануне года президентских выборов президент не пойдет на такой шаг, который расколет общество. То есть здесь шансов не было ни малейших.

В-третьих, наверное, если вы начинаете кампанию, то у вас должно быть много-много вагонов аргументов и просто напечатанной продукции и готовности об этом настойчиво говорить. Мы не видим такой настойчивости ни у патриарха, который говорит все больше скорее про Сирию, чем про убийство своих, русских детей. Вот если провести контент-анализ его проповедей, то мы увидим, что он больше про Украину или Сирию говорит, про обличение Запада, но не про наших «абортмахеров». Но если это не главное для патриарха, это не главное, для церковного высшего управления, то значит, в таком случае я делаю вывод, что это имитация борьбы.

Я.Широков― А в чьих интересах?

А.Кураев― Ну, патриарху хочется казаться своим для православных фундаменталистов, может быть. Иногда какие-то жесты когда делаются для успокоения внутрицерковных партий: ну ладно, так и быть как бы «мы в чем-то с вами, вас понимаем». То есть это не всерьез. Я вот себя ставлю на место серьезного церковного политика. Если мне некая тема всерьез интересна, то тогда при любом контакте с аппаратом правительства, Думы, президента этот интересный для меня вопрос я буду ставить в центр обсуждения при любом контакте. Обсуждаем, как провести нам какой-нибудь «День Героя», а, поговорив три минуты я говорю: «Но главное, что я хотел узнать - а в каком комитете рассматривается этот законопроект с поправкой касающейся интересной меня темы?» — и перейти к этой теме. Вот такого давления, я абсолютно точно знаю, что его нет со стороны патриархии.

Я.Широков― А вот скажите, раз уж вы поставили себя на место большого церковного политика, как бы вы вели тогда кампанию против абортов, чтобы она была правильной? Или, по крайней мере, чтобы она была понятна большинству. Потому что общество светское, оно на эту кампанию смотрит, действительно, как вы заметили: группа фундаменталистов пытается навязать свою волю.

А.Кураев― Для начала я бы, наверное, попросил бы свой аппарат очень подробно и внятно объяснить мне, что происходит по этой тематике в западном мире. И в американском обществе. И в Польше – тут наиболее интересный вариант: все-таки в Польше церковному сообществу удалось свою позицию, границы своего влияния раздвинуть в постсоветские времена. Как это удалось? А на какие контраргументы наткнулись? Где пришлось уступить? Какие последствия? Одно из них: гражданки Польши делают аборты где-нибудь, может быть, в Литве или в соседней Словакии. Это статистику над знать и осмыслить, и многое другое. В любом случае, понять, какие аргументы могут быть приемлемыми из моих уст, и понять, какими аргументами мне ответят. Слышать их тоже надо. Решение любой ситуации начинается с аналитики, сбора информации. Ведь история, в том числе, и эта, началась не с меня.

Е.Канакова― То есть этот процесс вы бы европеизировали, то есть как на Западе бы сделали или просто взяли?..

А.Кураев― Не знаю, что значит, как на Западе. Но я бы очень хотел узнать, каков там уровень аргументации.

Я.Широков― Насчет Польши очень интересным момент, потому что буквально несколько месяцев назад мы видели эти массовые многотысячные манифестации женщин и тех, кто их поддерживает как раз против повального запрещения.

А.Кураев― Знаю. Поэтому опять же важно узнать аргументы тех, кто не согласен с нашей позицией. Их тоже надо расслышать.

Я.Широков― А то, что сейчас делает правительство, то есть усложняет процедуру саму абортов и обсуждается вопрос о выводе из системы страхования, по-вашему, это правильное направление?

А.Кураев― Я считаю, да. Конечно. Почему из госбюджета, то есть из моих денег, грубо говоря, которые я перевожу в пользу государства, должны оплачиваться операцию по уничтожению моих собратьев, других людей? Говорят, что женины пойдут в подпольные абортарии. Простите, подпольные абортарии бесплатно не работают. Поэтому, почему в подпольные? В коммерческие пойдут. В те же государственные, но на платной основе. И суммы не такие уж больше за эту операцию, совсем небольшие. А сэкономленные на финансировании абортов деньги бюджета можно на стоматологические операции передать.

Е.Канакова― То есть за свои деньги – пожалуйста, а за…

А.Кураев― Идеальной ситуации с точки зрения церкви не будет. Но хотя бы минимум – чтобы за мои деньги не делали аборты.

Е.Канакова― Подождите, идеальная позиция — ну, должна быть какая-то конкретная позиция…

А.Кураев― Вот конкретно начнем с этого. Здесь не должно быть – все или ничего. Потому что в этом случае победа останется за «ничего». Поэтому хотя бы несколько конкретных шагов. Отказ от государственного финансирования абортов – это номер один. Номер два: разрешение врачам отказаться от проведения аборта и при этом не потерять работу.

Е.Канакова― А как вы думаете, реальный такой расклад, чтобы полностью запретить аборты? Это, вообще, возможно?

А.Кураев― Это возможно. Но вопрос, возможно ли это в современном и нашем обществе.

Е.Канакова― Вот в нашем обществе

А.Кураев― В каком обществе это возможно. Очень многое должно измениться, и, может быть, далеко не все из изменений будут в лучшую сторону даже с точки зрения моей, христианской. Понимаете, социум – это живой организм. Поэтому здесь дергаешь за одну ниточку – а может неожиданно отозваться совсем в другом месте, болью отозваться, неприемлемой болью. Так и здесь: запрещаешь одно, а на выходе получаешь исчезновение каких-то важных возможностей общества, важных и для тебя самого, в том числе.

Е.Канакова― Например, возможности выбора?

А.Кураев― Возможности выбора, в том числе. То есть общество рискует стать очень закрытым, очень полицейским, очень подозрительным. Борясь с одной болячкой можно заразиться и заразить себя и других несколькими другими, в общем, не лучше. Поэтому действительно имеет смысл серьезно думать, а не только плакатами размахивать.

Алексей Новиков

Федеральный закон от 21.11.2011 N 323-ФЗ (ред. от 03.07.2016) "Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации" (с изм. и доп., вступ. в силу с 03.10.2016)

Статья 56. Искусственное прерывание беременности

1. Каждая женщина самостоятельно решает вопрос о материнстве. Искусственное прерывание беременности проводится по желанию женщины при наличии информированного добровольного согласия.

2. Искусственное прерывание беременности по желанию женщины проводится при сроке беременности до двенадцати недель.

Женщина вольна сама распоряжаться своей жизнью/телом/судьбой. Поэтому наше либеральнейшее в мире законодательство в отношении абортов должно оставаться неизменным. Это, в общем-то, типичный аргумент, используемый при дискуссии на тему репродуктивных прав и свобод. Реализация прав и свобод у нас проходит в полном объеме: аборты по желанию составляют около 75% от общего числа (https://вк.эсэс/60MbPW). А если исключить из статистики самопроизвольные аборты, т.е. выкидыши, то видно, что по желанию делается 95% операций по прерыванию беременности, около 600 000. Много это или мало вопрос дискуссионный, смотря с чем сравнивать. Да и речь, в целом, не об этом. А о свободе выбора.

Уже в первых главах Библии мы видим, что Бог даровал человеку свободу выбора. Те апологеты, которые поостроумнее, даже нашли через это ответ на вопрос, про камень, который Бог может создать и не может поднять. И в тех же первых главах мы видим, что свободой человек воспользовался не самым умным образом.

Знаете, я тоже за свободу. Вот чтобы человек что хотел, то и делал. Ну честно. Хочешь – учись, хочешь – не учись. Хочешь – пей, а хочешь – не пей. Хочешь жни, а хочешь – куй. Вот только рос я в то время, когда все эти потенции вполне можно было реализовать. Я был волен сам, без принуждения выбирать, пить водку или нет. И государство, учитывая мою свободу, не ставило препятствий продавцам, которые пятнадцатилетнему мне эту водку продавали. Я не курил, но если бы захотел, легко бы купил пару штук сигарет в ларьке. Там же, кстати, я мог купить петарды имени дядюшки Ляо, ножики, да и черт знает что еще. На секундочку, я жил и живу в Питере, причем не в Купчино.

Человек волен сам выбирать, как ему зарабатывать деньги. Как их сохранять и преумножать. Одним из способов преумножения являются азартные игры. Ну можно же выиграть, правильно? И никто, главное, не заставлял никого в них играть. Просто везде стояли эти автоматы, работающие от пятирублевок, а всякие залы игровых автоматов были почти в каждом здании. И реклама-то какая, реклама. Счастливые лица людей, выигравших очередной дохреналион в однорукого бандита, заполняли прайм-тайм.

Только во всем этом был один нюанс. Экспериментальным путем выяснилось, что нормально распорядиться своими правами могут не все. Неконтролируемая продажа алкоголя давала стране детей, которые в 12 лет могли выпить бутылку водки. Я таких видел, но что с ними было к 30 – я не знаю. Очень удобная продажа сигарет поштучно приводила к тому, что в классе могли курить 80% учеников. В девятом. К одиннадцатому, бывало, бросали уже. Пятирублевый лотерейный автоматик у метро гарантированно избавлял пенсионеров от пенсий, причем не только имеющихся, но и будущих – микрокредитные организации потихоньку работали уже тогда.

Вот я говорил про либеральность нашего законодательства. Начать можно с того, что у нас гормональные контрацептивы, включая экстренные типа «Постинор», можно купить не то что без рецепта, а без рекомендации врача. Пошла – купила. Рекомендации ВОЗ, четыре группы здоровья для назначения КОК? Не, не слышали. Аборт тоже сделать не проблема вообще. Ладно, неделю тишины ввели пару лет назад, только вот кто за этим следит? Психологическую консультацию женщина должна получить, а везде ли есть психологи?

Ну чтобы было понятно, приведу пример из стран загнивающего капитализма. В Германии за счет государства делаются только аборты по

медицинским показаниям и в случае изнасилования. Остальные (на сроке до 12 недель) – за деньги, хотя неимущие могут рассчитывать на льготы. Аборт делается после обязательного психологического консультирования. Консультирование официально предназначено способствованию сохранению женщиной беременности, но выбор остается за женщиной. Женщине должны объяснить, на какую помощь могут рассчитывать беременные при сохранении беременности и т.п.

Я одно время вел группу ВК, еще на заре его становления. Был админом противоабортного сайта. Был на радио с прямым эфиром и звонками слушателей. И если в начале моей «работы» цель казалась несколько абстрактной, то начитавшись, насмотревшись и наслушавшись разных историй, я смог облечь ее в реальные формы. Примером, который я всегда привожу, была семидесятилетняя бабушка, рассказавшая про то, как одного сына родила, а вторую беременность прервала. Только вот единственный ее сын спился и теперь, на закате жизни, она ему передачки в дурдом носит. Никто, конечно, не знает, что бы было, если бы имелся второй сын или дочь, но в этом и отличие аборта от родов. Негативные последствия родов так или иначе можно исправить приложив определенные усилия. А негативные последствия аборта исправить нельзя.

У части читателей уже вскипело, мол, опять страшилки-пугалки, наслушались уже. Можно привести пример какой-нибудь родственницы, сделавшей 27 абортов, и которой ничего не было. Да, действительно, аборт может пройти бесследно, и это еще одна больная тема пролайферской пропаганды. Но может и не пройти. А посчитать соотношение как? Поясню на животрепещущем примере. Вот на днях битва человечества с алкоголем закончилась потерями со стороны человечества 61 человека. Сколько потерял алкоголь, мы не знаем, но это не так важно. И, возможно, справедливыми будут замечания, что это, в целом, не аристократия и была, мол, нормальные люди боярышник не пьют-с. Но ведь эти люди не вчера вдруг решили попить водки и купили лосьон для принятия ванн спиртосодержащий «Боярышник», они же много лет систематически к этому шли. И много лет, систематически государство их игнорировало. Как они начали, как продолжили, как закончили. Что позволило им вообще купить этот лосьон. В смысле кто дал такой лосьон выпустить. Но это такой из ряда вон выходящий случай. Обычно же умирают не так интересно. Вот какой-нибудь умеренно пьющий глава семейства (не больше стакана водки каждый вечер), не вызывая ни у кого беспокойства просто умирает лет на десять раньше положенного. Или разбивается в пьяной аварии. Это же никто считать не будет, чтобы сюжетец в новостях сделать. Никто не пойдет по деревенскому кладбищу, где почти любой покойник младше 25 лет – прямая или косвенная жертва алкоголя.

Вот и с абортами то же самое. Да, обещанные пролайферами последствия настигнут не каждого, точнее, не каждую. Но вот что-то не такое заметное будет преследовать 30% женщин. Или 50. Или 80. Кто знает? Они не будут никуда обращаться, просто напишут анонимно на каком-нибудь сайте что-нибудь, или позвонят на радио. В старости. Поэтому, несмотря на всё свое свободолюбие, я считаю, что сделать какую-нибудь необратимую гадость должно быть сложно. Развестись, совершить суицид, стать наркоманом. Сделать аборт.

МЫ ВСЕ ЕЕ ОСУЖДАЛИ...

Мила стояла в храме и плакала. Уже минут пятнадцать. Для меня это было удивительно. «Что делает здесь эта фифа?» – думала я. Кого-кого, а её я здесь встретить точно не ожидала.

С Милой мы не были знакомы, но видела я её часто. Мы живём в одном доме и гуляем в одном парке. Я – со своими четырьмя детьми, а она – со своими тремя собаками.

Мы все её всегда осуждали. Мы – это я, другие мамы с отпрысками, бабульки на лавочках, соседи и, подозреваю, даже прохожие.

Мила была очень хороша собой, всегда модно одета и, похоже, легкомысленна и самоуверенна.

– Ишь, опять мужика сменила, – ворчала ей вслед баба Нина, сидя на лавочке у подъезда.

– Уже третьего.

– Может себе позволить, денег-то навалом, – поддакивала её товарка баба Шура, с завистью глядя, как Мила с очередным хахалем садится в свою недешевую иномарку.

Сын бабы Шуры, 45-летний Вадик не заработал пока даже на подержанный «Жигуль».

– Лучше бы детей рожала, часики-то тикают, – поддерживал бабушек их вечный оппонент, дед Толя. Но в вопросе осуждения Милы они были единодушны.

Позже вся лавка злорадно обсуждала, что и этот Милкин хахаль смылся. И делала глубокомысленный вывод: «А потому что потаскуха! И вообще, у неё дома, наверное, воняет псиной!»

Но больше всех Милу не любили мы – мамы с детьми.

Пока мы из последних сил носились за нашими чадами по горкам, качелям, кустам, помойкам и просто туда, куда у ребёнка глаза глядят (а глядеть они могут куда угодно), она вальяжно прогуливалась со своими «шавками» и в ус не дула. И даже с какой-то ухмылкой посматривала в нашу сторону. Мол, понарожали, теперь покоя не знаете. То ли дело я. Живу в своё удовольствие. А вы судорожно высчитываете, хватит ли денег Машеньке на курточку и ботиночки, или ботиночки могут подождать.

– Сразу видно – чайлдфри. Они все такие, – говорила моя подруга Наташа, мама троих мальчишек.

– У богатых свои причуды – собачки, кошечки, хомячки, – кивала беременная двойней Людка, пытаясь достать с дерева старшую дочь-оторву.

– Да эгоистка просто, не хочет заморачиваться, а только по заграницам кататься. Это я уже седьмой год моря не вижу, – вздыхала пятидетная Марина.

– Да-да-да, – соглашалась я сразу со всеми, включая тех бабок во дворе. И мчалась поднимать с земли разбившую коленку и орущую на весь парк Тоню.

– Развела тут псарню, лучше бы ребёнка родила, – неожиданно громко произнесла однажды какая-то бабушка с внуком.

– Не ваше дело! – резко обернулась Мила. Хотела ещё что-то сказать, но сдержалась и пошла дальше со своими противными собаками.

– Хамка, – крикнула ей в след та бабуля.

…Я ещё несколько секунд смотрела на плачущую Милу и вышла из храма.

– Подождите, – услышала я вдруг. – Постойте.

Мила шла за мной по церковному дворику.

– Это же вы всегда гуляете в парке с четырьмя девочками?

– Я… А вы с тремя собаками.

– Да. А… А можно с Вами поговорить?.. Вы знаете, я всегда смотрю на вас с дочками, на других мам, и прямо любуюсь, – сказала она… И покраснела.

– Вы?!? – удивилась я. И едва не добавила: «Вы же чайлдфри, эгоистка и фифа!» И вспомнила её «ехидные» взгляды в нашу сторону…

Так мы познакомились. Сели на лавочку. Мила говорила… говорила. И плакала. Видно было, что ей просто очень нужно с кем-то поделиться…

…Мила росла в хорошей дружной семье. И сколько себя помнила, сама хотела много детей. Вышла замуж по большой любви. Но после двух замерших беременностей и приговора врачей «бесплодие» любимый муж быстро испарился.

По той же причине исчез и второй. Но до этого Мила долго лечилась. А в итоге чуть не умерла от внематочной беременности.

Потом был третий «хахаль». И опять внематочная. Но этот сбежал, когда ещё просто услышал о возможном ребёнке. Ему нравилась машина Милы, то, что она много зарабатывает, а обуза в виде детей в его планы не входила.

– А я была готова отдать всё, лишь бы у меня был малыш!

– Я думала, вы любите собак, – как-то глупо сказала я.

– Да, я люблю собак, – улыбнулась Мила. – Но это не значит, что я не люблю детей.

Чтобы было не так одиноко, Мила завела себе Тепу. А потом её попросили подержать у себя Майка, пока хозяева делали ремонт. Так и оставили. А Феню Мила подобрала зимой щенком на улице.

Жалко стало.

«Развела псарню, лучше бы ребёнка родила», – вспомнила я ту бабушку с внуком.

«Часики-то тикают…», – шипел тогда Миле в след дед Толя.

Часики тикали… Миле был уже сорок один год. Хотя она выглядела от силы на тридцать.

Она решила взять ребёнка из детского дома. Маленького, большого – не важно. Ей очень понравился шестилетний Коля. Точнее, сначала она ему понравилась. Он подошёл к Миле и спросил: «Ты будешь моей мамой?» «Буду!» – ответила она.

«Эгоистка просто, не хочет заморачиваться», – вспомнила я вздыхающую Марину.

Но Колю Миле не отдали. Оказалось, что его мама, больная шизофренией, не лишена родительских прав.

– Для меня это был удар, – вспоминала она. – Я не понимала, как так… Ребёнок страдает, ему нужна семья, а ничего нельзя сделать.

А потом появилась четырёхлетняя Леночка. Девочку уже два раза брали и оба раза возвращали. Слишком резвый у неё был характер.

Кто-то в детдоме рассказывал, что когда вторая «мама» тащила её обратно, Леночка ползла за ней на коленях, хватала за юбку и кричала: «Мамочка, не отдавай меня, пожалуйста! Я больше не буду!»

Когда Мила с ней познакомилась, Лена сразу спросила: «А ты меня тоже вернёшь?» «Не верну!» – еле выговорила сквозь слезы Мила.

Но с удочерением Лены тоже случились какие-то сложности. Мила не стала уточнять. «Но это моя дочь, и я буду за неё бороться!»

В тот день Мила пришла в храм впервые в жизни. «Мне просто некуда больше идти!» – сказала она.

Появился батюшка, и Мила пошла к нему. Они долго о чем-то говорили, и она даже что-то записывала.

– Все будет хорошо! С Богом! – услышала я его слова. И Мила заулыбалась…

Мы шли домой вместе.

– Вы, наверное, думаете, что я заносчивая и гордая, – произнесла Мила. – А я просто устала всем все объяснять. Да и столько уже наслушалась…

Я промолчала.

Мила пригласила меня с девчонками как-нибудь зайти в гости – поиграть с собаками. Я согласилась. И обязательно приду. Но чуть позже.

А пока мне просто очень стыдно.

И я все думаю: «Откуда в нас столько грязи? Откуда во мне столько грязи? Почему мы так легко думаем о человеке все самое плохое?»

И я очень хочу, чтобы у Милы, у этой удивительной женщины, которую мы все осуждали, все в конце концов стало хорошо. Чтобы Леночка обняла её, прижалась к ней и сказала: «Мамочка!» И знала, что её больше никто никогда не отдаст. И чтобы рядом радостно скакали чудесные добрые собаки – Тепа, Майк и Феня….

А быть может, случится чудо, и у Милы будет хороший настоящий муж. А у Леночки появится братик или сестричка. Так бывает, ведь правда?

И чтобы никто никогда не сказал им больше ни одного дурного слова...

Елена Кучеренко