LaughingBudda

Приехал как-то к нам на зону этапом один азербайджанский паренёк. Молодой совсем, даже двадцати ему, по-моему, не было. Типичный такой азер - высокомерный, заносчивый, горделивый. Он сразу же примкнул к диаспоре своих смуглолицых земляков.
Его горячая кровь постоянно проявляла себя в нетерпимости и неуважении к остальным, по этой причине у него зачастую вспыхивали конфликты, и паренька часто таскали в дежурку и ставили там на растяжку. Кто не знает - это когда стоишь лицом к стене, ноги расширены ровно до такого состояния, до которого способны расшириться, и руки ладонями к себе лежат на стене. При этом каждый проходящий мимо мент норовит пнуть тебя по ноге, чтобы ты не вздумал сводить ноги ближе друг к другу. Такое наказание в лагере практиковалось применительно к зекам, когда после бунта в Копейске в 2012-м ментам запретили применять насилие к заключенным. В такой раскоряке требовалось простоять один-два часа.
Как-то однажды утром я заметил, что этот азерок сидит за столом обиженных и пьёт там чай - а этот стол любой мужик обходит стороной и не дай бог туда мужику сесть. Стало интересно, в чем прикол, и вот, что мне рассказали.
Отправившись в очередной раз в ШИЗО из-за своей горячности, этот парень вздумал там предаться греху рукоблудия. Ну, это не предосудительно - каждый ж дрочит, как он хочет. Но чувачок, видимо забыл, что весь этот процесс виден на экране пульта дежурки, поскольку в каждой камере установлено видеонаблюдение. Ну или, может, не знал просто в виду малого жизненного опыта. И вот, значит, пошалил малой, начало подходить дело к финишу, а он вместо того, чтобы слить продукт онанизма в унитаз или, на худой конец, в кулачок - кончил зачем-то себе в кружку, из которой сам же гоняет чаи.
Естественно, мусора рассказали об этом инциденте завхозу, он рассказал мужикам - и все вместе посудили, что сидеть с ним за одним столом и есть из общей посуды зашкварно. Паренёк уехал жить в петушиный угол, и больше его горячая кровь не бурлила. Видели бы, сколько смирения появилось в его глазах. Как сейчас вижу - большие чёрные влажные глаза с взглядом, полным страдания и осознания ошибок всего своего жизненного пути.
Вот так вот половой рефлекс вкупе с глупой головой перечёркивают заключённному на зоне весь статус.

Пока мотал срок, развлекал себя написанием длинных витиеватых писем для своих родных и близких. Перепечатаю немножко на пикабу - вдруг, кому-то зайдёт.

Молчаливая зима пропихнула своё ленивое тело сквозь кургузый сумрак драных лохмотий старухи-осени и уронила его к моим незадачливым ногам, распластавшись вдоль горизонта зубастой белизной своей холодной улыбки. Раньше я наивно полагал, что это просто и легко объясняется – достаточно лишь вынуть из заплатанных штанин горсть угловатой обывательской логики да всыпать её в раскалённое горнило тусклых всполохов аргументации. Теперь же вся эта витиеватая игра в логику со своим настежь распахнутым запотевшим рационализмом сами яростно требуют шероховатых объяснений и словесных подпорок. В небесной канцелярии не пишут гусиными перьями, потому что гуси оттуда давным-давно улетели.
Мамзель, я премного польщён твоей прошлой зефирно-облачной весточкой и даже имею на её счёт кой-какие собственные соображения. Но коль уж они мои собственные, то пусть таковыми впредь и остаются, дабы не трепать шелка твоего извилистого зрения заскорузлостью своих колюче-проволочных вензелей.
Великодушно помилуй меня, государыня маменька, но иностранные языки изучать я подобострастия не имею. Пусть они достанутся тем, кто протянет к ним свои тоненькие несмышлёные ручонки – мне же сподручней иметь голову, не обременённую излишним весом затхлости ненужных знаний. Честно сказать, русскоязычных собеседников для обмена мелкими мненьицами мне вполне достаточно. Если же ты имеешь назойливое желание, чтобы я покинул эту пьяную страну балалаек, матрёшек и банных веников, то я, увы, горько вынужден тебя разочаровать – берёзы и лягушки мне милее кроваво-пердящих макдональдсов и хвалёной забугорной толерастии. Лучше буду лущить горох и питаться полевыми былинками, нежели размазывать свою славянскую душеньку по брусчатым помостам копенгагенов и лихтенштейнов.
В нашей берестяной отчизне есть всё и даже больше того. Всюду ширится бескрайность пространств, куда можно безбоязненно опустить богатырскую ступню или прислонить свои натруженные ладони. Отовсюду струится мягкий золотистый свет безмятежного духа православия, позволяющий нам разглядеть друг друга без всякой опаски быть потерянными. Здесь есть всё – кривошипно-шатунные механизмы и капустные бабочки. Чего тебе тут может не хватать?
Пока что я связан по рукам и ногам узлами уголовного законодательства, но помышления мои устремлены ввысь – за грани небесных препон и скорлупы материальности. Наступит миг, и злые путы стекут плавленым гудроном с моего светящегося тела в тугую почву справки о моём освобождении. И тогда я перестану греметь посудой несочетаемости бумажных слов и обрывков тягостных воспоминаний, будоража тьму своими шаткими телодижениями..
Мне несказанно жаль, что Оличка ощутила своё пышное «я» уколотым моим убогим замечанием по поводу редколесья её несмелого письмописания. Оля!
Прости мою никчёмную эфирно-жировую оболочку за то, что она так дерзко позволяет себе разливать свой гнусный дёготь по атласной светлости твоего душевного безветрия. В то время, когда мои крючковатые пальцы выцарапывают для тебя свои узловатые каракули, я не тот, кто тянет свой непримечательный срок в момент твоего глубокогрудого прочтения того глупого письма, что было набросано тебе в моём (да и твоём)недалёком, но уже напрочь отмёршем прошлом. Того хриплоголосого меня, что писал тебе свою лебединую весточку уже нет, а есть другой, синтепоновый чудак, обновленный и затейливо сумасбежавший. Не тащи через кудрявую пашню времени сталактитовый крест своих трухлявых переживаний. Растворяй его, не медля, в кислоте здравомыслия и христианского всепрощения.
Тот старик, что уснул прежде моего рождения и открыл глаза уже в моём тщедушном тельце, не смог сохранить памяти, смачно накопившейся в ячеистых кладовых бездонного хранилища истории его жизни. Миг назад он был стариком с чугунным грузом жизненного багажа за сгорбленной спиной, щёлк! – и он невесомый молокосос, безуспешно пытающийся уцепиться за ветхие обрывки ускользающего безвременья. Обеспамяченный старец взирает на мир глазами младенца, ища зацепки и знаки, чтобы восстановить свою ушедшую жизнь. Но постепенно, капля за каплей, его вытеснил медленно проявляющийся и обрастающий собственной личной историей я. Я засЫпал старика радужным песком своих многочисленных масок, и он напрочь утерял себя в их многоликой пучине. Но когда-то обязательно наступит момент, когда все маски будут сорваны и сожжены очищающим огнём пробуждения от великого сна. И вот, мало-помалу, из глубин моего сознания поднимается, как железобетонный батискаф, вечный и неделимый, ясный и стразоглазый, безмолвный Шептун Запредельности.
Мамулье, Ольганэ, позвольте мне выразить вам глубочайшую признательность и достопочтение за терпеливый разбор сего добронравного послания из недр заполярных пустошей к подушечкам ваших благочестивых пальчиков. Я склонен заподозрить, что вы смутно озадачены новою манерой моего мыслеизъявления. Всё дело в том, что я утомлённо срыгнул от деревянности и мертвотелости своей прежности и решил придать своей земле немного соли. Ухватитесь за мою мысль и тут же уткнётесь в упятнанный шарик, хлёстко выкатывающий чернила из худосочного сосуда, упрятанного в тугой корпус стеклопакета авторучки с незатейливой надписью «Пилот», в терпкую обширность клетчатой древесности тетрадной страницы. Мысль лавирует в тупоугольном секторе бытия котлетчатых ужинов и тяжёлого облака воспоминаний, всасывающего в свои смрадные недра липковатое тело пространственно-временного континуума.
Я совершенно позабыл, каково это – быть по ту сторону колюче-овчарочьих заслонов. Жизнь там видится мне забавной, ирреальной и нелепо-вычурной. Множество муравьеобразных человечков в разноцветной одежде вытекают из пододеяльного утра и вливаются в свирепо-красный закат истомно-визгливой юности. Они смешно топорщатся над каменистой гладью асфальта и мелко разбрызгиваются по своим кособоким конуркам, гогочут и улюлюкают, всасывают километры лапши в тугие трубочки своих губ и плюются под ноги кровавыми сгустками своего неблагоразумия. Они заглядывают своими воробьиными глазёнками друг другу в витрины и как бы невзначай выколупывают оттуда понравившиеся безделушки и камушки. Неужто и я жил среди них и так же неуклюже болтал своими долговязыми ногами в ожидании финальной сцены своего очумелого сценария? Неужели и я звучно звучно щёлкал нетрезвыми пальцами, чтобы подозвать зазевавшегося официанта, и озорно свистел, завидя внезапно проезжающий мимо меня таксомотор? Ведь вполне может быть, что это был вовсе не я, а герой дешёвого американского сериала, в добавок ко всему ещё и чёрный, а я существую только лишь меж полей этого самого письма. Кончи читать – и нет меня.
Ура, товарищи! Лотос распускает свои полупрозрачные лепестки. Солнце распускает свои лоснящиеся лучики. Птицы нервно сплёвывают сухие чик-чирики. Горбатое небо выпивает нас, как просроченный кефир, после чего обильно испражняется из неведомой выси липучими хлопьями снежного недоразумения. Всё это сопровождается пением сонмища ангелов, и весь наш грёбаный мир оказывается бережно укутанным в шерстяное одеяло божией безраздельной любви и тёплого сияния неуловимой истины.
Что это было? Письмо любящего сына и брата или потный бред горячечного? Шутовское кривляние или снятие покрова ложных ипостасей и личин? Ушат помоев или источник благонравия? Крик отчаяния или смех вселенной над механистической природой пишущего?
Ничего.
Почитали и забыли.

Последняя ночь на зоне - самая волнительная ночь за все годы отсидки. Многие не могут уснуть в эту ночь, ворочаются с боку на бок, представляя, как за спиной захлопнутся железные ворота, и в жизнь наконец ворвётся дух долгожданной свободы.
Я сидел на зоне, расположенной на полуострове Ямал, в Заполярье, и чтобы добраться до дома мне требовалось преодолеть немыслимое расстояние. Путь мой лежал в сторону города Омска, и что ждало меня за забором, я даже представить себе в свою последнюю ночь на зоне не мог.
Я помнил, что из Омского СИЗО добирались мы до этого лагеря неделю, пару раз покидая свой столыпинский вагон и перекантовываясь в транзитных камерах попутных централов. Пару суток пожили в ЕКБ, чуть более суток - в Кирове.
Теперь мне предстояло ехать одному и своим ходом, и я не знал, выдадут мне билеты на поезда до дома или выделят на это необходимую сумму.
Последнюю свою ночь на зоне я спал совсем плохо, часто просыпался, не понимая, который час. Проснулся до сигнала подъёма, одел брюки от робы, кеды, сверху оставил одну футболку, что режимом нашего учреждения было строжайше запрещено. Но я-то уже свободен и на режим мне пофиг - осталось только дождаться, пока дневальный отведёт меня в дежурку, чтобы там я прошёл через свою последнюю в этом заведении дверь и больше сюда никогда не вернулся.
Содержимое своего баула, весь скарб, что сопровождал меня втечение срока, я раздал друзьям и нуждающимся. Отложил себе в дорогу только зубную щётку, пасту, рулон туалетки из гуманитарки, мыло и одноразовый станок. Собрал всё это дело в пакет и положил в тумбочку. Также взял в дорогу маленькую книжечку с Новым заветом, чтобы было, что почитать в дороге.
Когда в бараке затрубил сигнал подъёма, я сидел на табурете и умиротворённо наблюдал, как зеки повскакивали с кроватей и принялись их заправлять. Многие подходили, чтобы попрощаться. Я обошел весь барак, поручкался со всеми, с кем общался и имел какие-либо дела, пока тянул свой срок.
Пока мужики делали зарядку, я пил чай в комнате питания. Руки дрожали в предчувствии скорых перемен.
Сдал в прачечную матрас и постельное бельё. Вернулся в барак. На тумбочке дневального зазвонил телефон, тот ответил и произнес в мою сторону заветное «с вещами на выход».
Проходя по центральному продолу, я ловил на себе множество взглядов арестантов с других отрядов - одобрительных и завистливых. Все эти мужики были мне знакомы, ведь мы долгие годы существовали бок о бок в пределах небольшого периметра колонии, поэтому я стал махать им всем руками, кричать, - «давайте, мужики, скорейшего всем освобождения». Почувствовалось даже некоторое неудобство, что вот он я, иду счастливый и в футболке холодным июньским утром, а они остаются тут сидеть и многим до освобождения ждать ещё очень и очень долго.
Зайдя в дежурку, я по привычке убрал руки за спину и поприветствовал сотрудников ИК, хотя мог уже этого и не делать.
Меня вывели на улицу и сказали идти в кассу - в здание через дорогу. Здесь я никогда не был. Я не помню, каким путём нас привезли в колонию, потому что момент выхода из автозака был жутким, страшным и непонятным. Со всех сторон что-то кричали, сыпались удары, нас куда-то гнали. Выход же на свободу мне запомнился отлично. Утро было зябким, но приветливым и повсюду ходили люди в синей камуфляжной форме. Я спросил у кого-то из них, где находится касса, мне показали направление. А в кассе я получил 4 билета на поезда и 800 рублей в качестве единовременной выплаты. Также мне дали полный пакет сухпайков, чтобы пожрать в дороге. Ехать предстояло с тремя пересадками и двумя ночёвками на вокзалах - в Сейде и Кирове.
Потом я пошёл на склад за вольной одеждой, которую мне заблаговременно выслала мать. Рубашку они там потеряли, раздолбаи, но ветровку и спортивные штаны мне выдали. На голове у меня была кепка, в которой я ходил по лагерю - только я отпорол с неё серую полоску, располагавшуюся над козырьком.
Автобусную остановку я нашел с трудом, но удачно сел на автобус и доехал до ж/д вокзала. Сдал в билетную кассу один из билетов - практически забесценок, но я посудил, что от Омска доеду до дома на маршрутке.
Всю дорогу я смотрел в окна поездов и жадно впитывал в себя красоты проезжаемых ландшафтов. Разглядывал людей, что встречались в пути - в разноцветных одеждах и с громадными телефонами в руках. Всем существом чувствовалось небывалое облегчение.
В пути вахтовики предлагали мне выпить, но я вежливо отказывался - я давно отвык от спиртных напитков и три года как не курил.
На вокзале в Кирове ко мне подошли двое полисменов и спросили, мол, только освободился? На мой кивок попросили показать им справку и пожелали счастливого пути. До сих пор не пойму, как они узнали - ведь я был в вольной одежде, шел в толпе пассажиров и ничем себя не выдавал. Кепка без полоски тоже выглядит обычной вольной кепкой.
Домой я добрался без происшествий, там не знали дату моего приезда, потому что возможности сообщить её у меня не было, да и хотелось устроить неожиданный сюрприз. Это был фурор.
Два года прошло уже с моего освобождения, а до сих пор в своих снах я порой возвращаюсь в свои казематы и встречаю там всех своих старых знакомых. Мы опять вместе мотаем срок и постоянно о чем-то разговариваем. Какое же счастье просыпаться после таких снов и осознавать, что ты дома и можешь спокойно валяться в постели, не ожидая, пока зазвучит подъём и дневальный не растрясёт твой шконарь.
Всем добра! Берегите себя, будьте терпимее друг к другу, радуйтесь жизни - какой бы она у вас ни была.
та самая книжица

Лет в 25 я плотно увлёкся психонавтикой или, говоря по-простому, подсел на ПАВы. Началось всё с сиропа от кашля, производимого в Индии - придя с работы, я выпивал 2-3 пузырька мятной жижи, включал специально подобранный музыкальный фон и на несколько часов отправлялся в глубины бесконечности своего внутреннего космоса.
Потом наткнулся на продажу энтеогенов -растений силы - в одном интернет-магазине и решил заказать на пробу пару грамм шалфея предсказателей. Шалфей немного расширил мой духовный кругозор, открыв доселе невиданные возможности моего сознания. Под его воздействием я просто вышел из пространства-времени на пять минут, и вернувшись из запределья, осознал себя и весь окружающий мир иллюзорными и совершенно надуманными.
Как-то, найдя в интернете тематический сайт для торчков и психонавтов вроде меня, решил я там зарегистрироваться и почитать чужие отзывы и трип-репорты о тех или иных химических экспириенсах. Там же нашел я наводки на интернет-магазины, торгующие продуктами по разработкам Александра Шульгина и китайской синтетикой типа дживиаш. Я сделал несколько заказов и, получив на почте свои пакетики, начал активно раздвигать рамки своего «я» и познавать то, что скрыто за гранью человеческой мысли и видимостью материи.
Как-то раз я зашел в наш местный Дом Культуры, где работали мои давнишние приятели, с которыми в ранней юности играли мы в вокально-инструментальном ансамбле при клубе пионэров. Играли, в основном, каверы на старый-добрый русский говнорок, и получалось у нас довольно неплохо. Словившись в ДК, мы забрались в каморку над актовым залом, из которой на сцену обычно падают лучи проекторов и показываются разные фильмы, и несколько раз продегустировали кое-что из моих интернет-заказов. Нас было пятеро и я доверял каждому из своих сонакурщиков абсолютно и полностью. Я вообще в то время всецело доверял жизни и не ждал от неё никаких неожиданных оплеух.
Некоторое время спустя, к моему дому подъехал Васек, один из тех приятелей, что составляли мне компанию в нашем Доме Культуры. Приехал Вася с просьбой сыпануть ему немного зелья, дабы оно помогло ему скоротать его нехитрый досуг. Я отсыпал немного вещества в пакетик, предварительно снятый с сигаретной пачки, и вручил всё это дело корефану, посидев немного с ним в машине.
На следующий день Васёк позвонил и предложил купить у меня грамм того же самого зелья по приемлемой цене - сулил за эту сделку тысячу целковых. Я ж ему на это ответил, что насыплю бесплатно - приезжай да бери. Васька сказал, что берет не для себя и хотел просто отблагодарить меня материально за создаваемую суету. Ну, думаю, тысяча на дороге не валяется, - забили с Васей стрелку, и я понёс ему стафф.
Встреча была назначена около компрессорной станции, вблизи железнодорожного полотна. По пути туда мне в голову закралась мысль, - а что, если это какая-то подстава и Васёк мутит что-то недоброе? Но я её тут же отогнал, заверив себя, что знаю Васю с ранних лет и он на всякую подлость не способен.
Когда я подошел к месту встречи, Вася уже был там - мы обменялись приветствиями и тем, ради чего затеяли эту вылазку. Выкурили по сигарете и пошли каждый в свою сторону. Я накинул на голову наушники, отошёл на несколько шагов в сторону железной дороги, и сквозь музыку услышал позади себя какой-то подозрительный кипиш. Обернувшись и увидев, что на меня бегут какие-то пацаны, я успел подумать, - гопота по ходу, щас пинать меня будут. Меня и вправду свалили с ног, подопнули под бок и навалились всей братией на мою спину. Наушники упали с головы и я услышал крики: Госнаркоконтроль! Госнаркоконтроль! Меня заковали в наручники, поставили лицом к стене и пошли искать понятых. В это время я попытался договориться с ними по-хорошему, чтобы они меня освободили и все мы разъехались по домам. Но опера ГНК договариваться не хотели и ту ночь я провёл у них в отделе.
В общем, оказалось, что мой закадыка Василий попался в цепи правосудия, и ему поставили условие: сдай какого-нибудь барыгу или сядешь сам. Он знал, что я не барыга, но также знал, что у меня всегда есть, чем начитаться, поэтому, трусливо поджав хвост, пошёл на сделку с правосудием.
В итоге по результатам обыска и следствия, меня обвешали всеми частями статьи 228 и светило мне от 8 до 16 лет строгача. Прокурор так и запросил - 11 лет строгого режима, плюс 340 часов обязательных работ. Судья же не стала жестить и насыпала мне 4 года 3 месяца колонии строгого режима без всяких штрафов и работ, опираясь на смягчающие обстоятельства в виде наличия двух малолетних детей и того, что я не привлекался к закону ранее.
Вот так вот, продав один-единственный раз граммулю запрещенной радости, пополнил я собой ряды душегубов, насильников и оптовых барыг, отправившись на 4 года в места, не столь отдалённые.
Так что, драгоценные мои, если вам дорого то, что имеете, и не хотелось бы сменить сытую довольную жизнь на существование в застенках российских лагерей, лучше подумайте тысячу раз стоит ли игра, в которую вы решили сыграть, свеч. Можно ли довериться другим участникам этой игры? Лично мне опыт отсидки помог найти способы расширения сознания без всяких допингов и психоактивов, - да и просто научил жить неспешно и без суеты, ценя каждое мгновение своей единственной расчудесной жизни. В тюрьме ли, на воле ли - больше не важно.
Мир вам! Радости сердца и спокойствия мысли! У меня всё

Волею судеб довелось мне пожить за колючей проволокой. Причём на самой, что ни на есть Краснознамённой ФКУ ИК-8. Знаете же, есть Черный дельфин, Белый лебедь - так вот, наша зона называется Белый медведь и расположена на полуострове Ямал в захолустном заполярном городке Лабытнанги, что в переводе на русский звучит как Семь лиственниц.
На чёрных зонах я не бывал, но этапом со мной ехали первоходы с чёрного лагеря и делились кое-какими особенностями тамошнего бытия. По приезду в колонию все эти ребята были горько разочарованы в красном ходе и частенько ностальгировали о том, как здорово сиделось при АУЕ-укладе.
В красном лагере всю АУЕ-дурь выбивают из тебя сразу же, при приёмке. Блатных и бродяг запинывают специально обученные сотрудники, попутно обзывая авторитетов преступного мира петухами и опущенной швалью. Забивают и простых арестантов, молодых пацанов и престарелых пенсионеров. В общем, сразу дают понять, что приехал ты в юдоль печали и страдания.
Когда ты прибываешь на отряд, сразу замечаешь, что у зеков существует разделение на мужиков(это основной контингент лагеря), активистов(или козлов, как их все называют), баландёров(работников столовой) и обиженных(в основном, сидящих за преступления против половой неприкосновенности). Мужеложства на красной зоне не практикуется и обиженные там нужны для всяких грязных работ типа чистки санузлов или выноса мусора.
С порога тебе предлагают вступить в актив и у тебя есть право отказаться. Задача активистов состоит в помощи сотрудникам колонии в выявлении среди зеков мыслепреступлений или любых других отступлений от режима учреждения. Мыслепреступлением считаются мысли о побеге, суициде или поддержке воровских традиций. А нарушение режима, например, пуговка верхняя на робе у тебя расстегнулась - тогда дневальный бежит к завхозу, завхоз сообщает инспектору, инспектор дает тебе выговор - и хорошо, если он будет устным. То есть за любую мелочь тебя там могут подкинуть, поэтому весь срок приходится тщательно следить за каждым своим словом, внешним видом и содержанием прикроватной тумбочки. За лишнюю книгу в тумбочке - выговор, за найденную мойку(лезвие, выломанное из одноразового станка) можно уехать в штрафной изолятор. Хотя мойками там пользуется каждый, они нужны при любом шитье (а шьёшь ты там часто - робу, бирки, оторвавшиеся пуговицы) и просто часто пригождаются, так что почти в каждой тумбочке мойка припрятана в щелях или просунута между досками.
Режим колонии из года в год один и тот же. Подъём в 6 часов, 6.15 - 6.30 обязательная зарядка, если шлангуешь - звонок инспектору - наказание. Потом завтрак, состоящий из каши (овсяной либо пшеничной), утренняя проверка, немного времени на личные дела и ПВР. В каждом бараке есть комната типа актового зала со множеством стульчиков, и вот, зеки рассаживаются по местам, включается радиоприёмник, и монотонный голос зачитывает правила внутреннего распорядка колонии, выдержки из УК и УПК и антиалкогольные статьи по пятницам. Каждый, кто не занят работой на промзоне, кто не вступил в актив или не петух, должен высидеть час такой лекции, не общаясь друг с другом и не моргая более, чем на долю секунды. Моргнул дольше - инспектору сообщат, что ты спал, тебя наказывают. В день по нескольку мужиков уводят на беседы с инспекторами по этому поводу. Отмазки мужиков, что они не спали, никогда не канают - для мента прав всегда козёл, который тебя ввалил.
После лекции ПВР - обед, состоящий из первого, второго и киселя либо компота. На первое суп или щи, в котором в качестве мяса плавает чья-то кишка, на второе - картошка, каша или рагу. Картошку большую часть времени дают сублимированную. То есть, не свежую, а предварительно высушенную и сваренную для обеда. Такая картошка не очищена от глазков и кожуры и имеет привкус мыла. Её добавляют и в супы и в рагу, и многие её просто не едят. В день пайка хлеба для каждого осужденного - булка хлеба. Хлеб печётся там же, в столовой.
После обеда у зеков есть немного личного времени - можно почитать книжку, погулять по локальному дворику возле барака или тупо потрещать с товарищами о том о сём. Разговоры в лагере на 90 процентов состоят из обсуждения баланды, новостей об амнистии и поправках к УК и перетиранию свежих сплетен о друг друге.
Общение с обитателями других отрядов в лагере запрещено - каждый барак изолирован друг от друга и живёт разными укладами. В одном, например, посвободнее, козлы не так лютуют и можешь во время ПВРа перекинуться парой слов с соседом, в другом - слова лишнего не скажи, подтянут, третий барак - вообще рабочий, весь день по большей части пустует.
После обеда и часа отдыха зеков ждут видеолекции в виде документальных фильмов, показываемых по внутренней телесети. Порой фильмы попадаются даже интересные, но часто повторяются.
Ужин в лагере подаётся рано - в районе 16 часов, в зависимости от отряда.
В 18.00 звуки горна из всех приёмников возвещают о начале вечерней проверки. Зеки кучкуются в локальных двориках, после чего строем выходят на плац, где начальники отрядов проводят перекличку.
После вечерней проверки уже можно расслабиться и до отбоя заниматься своими делами - почитать, посмотреть ТВ, побродить по локалке, попить чайку. Ближе к вечеру каптерщик выдает шахматы и нарды - можно занять себя настольными играми.
В 22.00 отбой. И это по будням. В выходные отбой и подъём в 23.00 и 7.00 соответственно. Также по выходным нет лекций и можно поиграть в футбол-волейбол летом и в настольный теннис зимой. Из года в год распорядок не меняется, форма одежды ближе к зиме обрастает фуфайкой и ватными штанами. Также на зимний сезон одевается шапка-ушанка, причём уши даже в самый лютый мороз опускать запрещается. Шарфы режимом не предусмотрены, а валенки стали выдавать только в 2012 - до этого арестанты круглый год ходили в летних ботинках.
Тему запретов можно описывать долго, но самые бросающиеся в глаза это запрет садиться на шконарь до отбоя(целый день нельзя прилечь ни на секунду), запрет нарушения формы одежды(нельзя выйти из барака без кепки, нельзя ходить просто в футболке - даже пуговку на лепне расстегнуть запрещено), запрет общаться с другими отрядами (это дело мигом сливается козлами операм, а те тебя прессуют и всячески наказывают).
В целом, жить можно - особенно, если другого выбора у тебя нет. Конечно, там всеми силами подавляют в тебе любые проявления личности, но как кастанедовский сталкер, ты можешь весь срок делать вид, что ты в системе и активно исправляешься. Очень угрюмая атмосфера там царит и, кажется, большинство просто упивается своими страданиями. Когда я начал лезть к ним со своим позитивным взглядом на жизнь, один подвел меня к окну и говорит: «смотри, кругом заборы, колючка, вышки стоят - как тут можно радоваться?» А я в ту пору уже особо этого не замечал и, когда он показывал на колючку, взгляд мой был устремлён поверх этой ерунды. Небо там, в Заполярье, красивое.
Чтобы выйти досрочно, в колонии есть система социальных лифтов. Нужно избегать выговоров и собирать поощрения. Поощряют более всего за служение администрации, поэтому в козлы записываются многие не обременённые моральными качествами граждане. Чем больше добропорядочных людей такие подставят, тем больше плюсиков получат.
Также можно получить поощрения участвуя в мероприятиях по типу КВНов, Спартакиад или каких-нибудь конкурсов, проводимых отделом воспитания. В общем, если срок небольшой, шанс выйти по УДО повыше. Работай на промке, участвуй в самодеятельности, мерься силами в спартакиадах - и комиссия по УДО тебя заметит.
Многого не написал, но думаю, общая суть понятна. Когда меня судили, я очень боялся тюрьмы и зоны, но попав туда, понял, что там такие же люди, как и везде и жизнь, какая-никакая, но бурлит. И если уж кому довелось туда попасть, не потеряйте это время впустую. Совершенствуйтесь по мере возможностей - так хотя бы время быстрей пролетит.
Ну и напоследок, репортаж местного ТВ о тамошнем КВНе - чтобы дать немного представления о лагерном досуге.
Всем мир, не попадайтесь в жернова правосудия, берегите себя и своих близких!