CoolValentina5

Говорят, что ребенок может помнить себя помнить примерно с трех лет.  Верите или нет, но в закоулках моей памяти хранится воспоминание, как папа с мамой учили меня ходить. Это значит, что мне было около года. Они сидели в креслах  напротив друг друга, и звали к себе, вытягивая вперед руки. Страшно было оказываться посредине без привычной опоры, и иногда я хваталась за края скатерти, которые свисали со стола.  Когда мне  удавалось пройти, почти пробежать от рук в руки без скатерти, родители  радовались, и вообще у них были очень светлые и счастливые лица.

Еще помню щемящую тоску о маме, когда она долго не возвращалась с работы. Тайком от всех я уходила в спальню, где у кровати на гвоздке висел мамин домашний халат. Я буквально «зарывалась» в него лицом и вдыхала родной мамин запах. Мне так хотелось в тот момент быть рядом, что на  глазах  появлялись слезы.

Мне повезло. У меня были и папа, мама, и вечером они возвращались с работы, а выходные проводили дома. В воскресенье  готовилось что-нибудь вкусненькое.  Часто пельмени.  Их делали всей семьей: мама замешивала тесто, бабушка  раскатывала сочни, я и две старшие сестры лепили, папа перекручивал фарш на мясорубке. Варили пельмени двумя партиями. Первая – для нас, детей, была готова уже, когда по телику  начиналась «Утренняя почта» с песнями и шутками. Вообще шутки на советском телевидении возможны были только в нескольких передачах, которые шли по выходным. В остальные дни – строго и буднично. Так что вкусная еда и юмор в строго определенных дозах были доступны не всегда. Мультики и интересные передачи мы в программе  обводили жирной чертой и каждый день просматривали, чтобы не проворонить.

Мы были обычной семьей с тремя детьми и бабушкой. Жили не то, чтобы богато, но и не бедно. Как многие другие. Особенность была в том, что за мое детство от рождения до 10 лет мы переезжали три раза.  Сейчас я понимаю почему.  Все дело в утрате  родины, обрубленных корнях.  Не  держали нас рядом ни могилы предков (раскулачили их, вывезли,  да и сгинули навек в прошлом толковые, крепкие хозяева в чужой земле), ни та сила и благодать, которую способна дать родная земля.  Мой отец был ребенком, когда их семью  депортировали из республики немцев Поволжья.  Хороший дом, столярную мастерскую, скотину – все это конфисковали навечно. С началом войны их отправили  в суровый северный край - на  Обскую губу, где чудом выжили, а после победы разрешили выехать в Казахстан.

Мама была русской, но в их  семье тоже было не все гладко. Ее отец  без вести пропал на фронте, ее мама –моя бабушка растила дочек одна. Работала в колхозе с утра до ночи за «трудодни».  В конце концов, так «задушили» колхозников налогами и поборами, что  однажды они тайком, раздобыв через знакомого паспорта, которые должны были храниться  в колхозном правлении,  подались ночью в город Семипалатинск к родне.

В общем, не от хорошей жизни несло моих родителей, как «перекати поле» по стране. Сначала Восточный Казахстан, потом Северный Казахстан, потом поселок Елань в Волгоградской области, потом левобережье от Волгограда. Родилась я в поселке Глубокое Восточно- Казахстанской области. Знаю, что там был завод  с высоченными трубами, из которых периодически выбрасывался едкий дым.  От него першило в горле и хотелось все время кашлять. По этой причине нас часто загоняли в дом с улицы, чтобы переждали «химическую атаку». А еще, как я потом выяснила, Глубокое находится не так далеко от Семипалатинского полигона, где  производились испытания ядерного оружия. С 1931 года по 1991 здесь гремели подземные взрывы.

Я росла не очень крепким и здоровым ребенком, к тому была еще худышкой. Родители решили увезти меня подальше от едкого дыма и полигона: в небольшое село Соколовка в Северном Казахстане, где зимой наметало сугробов по самые окна, и мороз стоял градусов под сорок. Я смотрела на мир через стекла с морозными узорами, которые  казались иллюстрацией к какой-то волшебной сказке и серебрились под солнечными лучами. Дома сидеть надоедало, а на улицу зимой выпускали не каждый день. Да и делать там было особо нечего. Летом было лучше.

Наш дом стоял на высоком берегу Ишима.  Если спуститься вниз, то ты у речки с илистыми берегами, на которых отчетливо виднелись отпечатки гусиных лап.  Гуси плавали днем, а вечером возвращались во двор на кормежку.  Летом можно было гулять по берегу, качаться на качелях, играть с собачкой. Сестры никогда меня в свои игры не брали: для них я была слишком маленькой.  Иногда мы ходили всей семьей в лес за березовым соком или грибами.  До сих пор помню  необыкновенно светлые, белоствольные березовые рощи и хвойный бор с хрустящими  под ногами иголками.  В пять – шесть лет мне уже давали в руки маленькую корзиночку, и я наравне со всеми собирала грибы.

В Северном Казахстане был и чистый воздух и лес, и речка, но помидоры у нас дозревали в валенках,  а из фруктов успевали созреть только ранетки. Сморщенные яблоки, которые изредка завозили в местный магазин, были большим лакомством. Веса и роста я опять не прибавляла – и родители решили ехать в теплые края.

Перед  этим я успела одна, без мамы полежать в больнице в Петропавловске. Об этом – в следующей главе.

Я скучаю. Скучаю по бабушкам в платочках, завязанных на подбородке, и в темных длинных юбках, которые сидели на лавочках перед своими домами. Во всех селах и деревнях были такие деревянные скамейки без спинки и такие бабушки.  Пережившие войну и всякие беды, привыкшие к  жизни колхозной, общинной они, вероятно, с трудом переживали одиночество. Они следили за всем, что происходит на улице и, конечно, надеялись, что кто-то  к ним обязательно подойдет и заговорит.  И еще заговаривали первыми, не особо рассчитывая на отклик. Мы ходили с подружкой в школу мимо такой бабушки, и каждый раз вслед нам неслась какая-нибудь «тирада» про погоду, мысли и жизнь.

Прошли годы, и я уже проходила мимо бабушки  с маленькой дочкой за ручку. Завидев нас издалека, она  проворно кидалась внутрь двора, хлопала дверь дома, а потом старушка появлялась в калитке с конфетой в руках, которая вручалась малышке с улыбкой. Доча моя пугалась, пряталась за меня и не очень радовалась конфете. Бабушку это не смущало, и она еще долго провожала нас глазами, вспоминая, наверное, своих детей и внуков.  Я не знаю, может быть,  какие – то ее дети  умерли от голода или не вернулись с войны. Может быть,  внуки ее забыли, или уехали за границу… Сейчас я бы точно подошла к этой бабушке, поговорила и посочувствовала, но ее нет, а современные бабушки сидят не на лавочке, а в «Одноклассниках».

Я скучаю по молодым родителям, которые радовались,  улыбались и строили радужные планы, а не доживали последние годы своей жизни. По теплоте в их ясных глазах.

Скучаю по общенародным советским праздникам и тому радостному возбуждению, которое им предшествовало. С утра перового или  девятого мая, или седьмого ноября  мы надували воздушные шары равных цветов и конфигураций. Вернее,  этим занимались папа и старшие сестры, а я носилась по комнатам  с уже надутыми,  подбрасывая их вверх. Некоторые шарики оставались дома, а некоторые я брала на демонстрацию. Ходьба в колонне со взрослыми, которые несли знамена и транспаранты, пели и весело шутили,  воспринималась  как какое-то  очень важное и нужное действие. И все мы – детали одного  механизма. Почти одно целое.

Я скучаю по  волшебным кабинкам переговорочного пункта.  Все начиналось с  телеграммы – вызова, сообщающей о том, что наши родственники такого – то числа заказали с нами переговоры. В назначенный день и час мы с родителями, празднично одевшись, шли на переговорный пункт.  В отполированной кабинке с телефоном  по-особому пахло, и лица у родителей, когда они держали в руках телефонную трубку, тоже были особенные. По дороге назад они оживленно обсуждали новости. О том, что кто-то женится, или заболел, или уехал в другой город, или родился.

Я скучаю по  радости, когда мне дарили новый альбом для рисования или тонкую книжку, или когда в почтовом ящике я, наконец, обнаруживала журнал «Мурзилка». Сначала журнал бегло пересматривался страница за страницей. Потом  постепенно прочитывался от корки до корки постранично. Как хотелось, чтобы он был потолще!

Я скучаю по множеству вещей и событий, которые, казалось, будут со мной всегда. Сегодня я вдруг решила, что хочу написать о своем детстве. О самом главном и волнующем.  Первая глава уже готова.  Опубликую в следующем  посте.