– Не будут. Завтра Мухомора повезут в Костополь для следственных действий. По дороге вы нападёте на фургон, охрану разоружите, но как только выпустите Мухомора, случится какой-нибудь форс-мажор, завяжется бой, в общем вы как бы погибнете, а Мухомор в это время удерёт.

– А в чём смысл такого?

– Как же ты не понимаешь. Я ему вчера сообщил как бы невзначай, что Гермоген – наш агент, и что он его заложил. Мухомор первым же делом побежит в Службу Безпеки, а там разбираться-то не будут, раз есть сведения, что Гермоген – агент органов, сразу его запытают и убьют.

– Но мы ведь тогда так и не узнаем, кто он.

– Это проблема, безусловно. Но так ли это важно? Мы знаем, что он бандеровец, и что версия наших сибирских коллег оказалась неверной. Следует покарать виновников гибели Ватутина, пусть даже и не своими руками.

– Действительно, не так уж плохо.

– Так что отставить разговорчики, готовьте операцию. Повезёт Мухомора вот тот фургон, – и  он показал в окно. Запомните номер. И добудьте на всякий случай бычью кровь.

Операция была назначена на 8 утра завтрашнего дня. Трое чекистов полпути проехали на машине, дальше незаметно переоделись в бандеровскую форму, и выдвинулись к нужной точке на шоссе.

В шесть с небольшим утра Мухомора вывели из камеры и сказали, что повезут в Костополь на некие следственные действия. Он был крайне удивлён. Его вывели и посадили в автозак. Всю дорогу Мухомор что-то бормотал себе под нос.

Вдруг через полтора часа раздалась автоматная очередь, фургон остановился. Мухомор напрягся. Он не стал высовываться в окошко, мало ли, шальная пуля прилетит. Была сымитирована гибель охраны в перестрелке, для достоверности их ещё быстро вымазали бычьей кровью. Настал решающий момент.

В кузове находился всего один милиционер. Когда кто-то из «бандитов» приблизился к двери, он выстрелил. «Бандит» страшно закричал. Затем послышался крик.

– Открывай дверь, гнида, или на воздух взлетишь! У нас базука есть!

Милиционеру ничего не оставалось, как открыть дверь. Ворвавшиеся внутрь «бандеровцы» оглушили его, а потом «заметили» Мухомора.

– Ба, а это что за птица!

– Выпустите меня, я свой! Мухомор я!

– Да хоть подберезовик, лишь бы не мент поганый! Вылезай!

Мухомор вылез наружу.

– Здорово вы их! А нас вот восьмерых… один одолел. Теперь-то поквитались!

– Бегом отсюда!

Вдруг откуда-то показался Виллис, мчавшийся прямо к ним. Мухомор поспешил унести ноги, не особо заботясь, что будет с его «спасителями». И тут устроили стрельбу, по большей части в воздух, не обошлось и без криков подстреленных «бандитов». В общем, сработано было чисто.

Мухомор всё бежал и бежал. Прошло уже часа три, он углубился в какой-то лес, присел отдохнуть. Вдруг сзади его ткнули автоматом.

– Кто такой, дядя?

– Я... М-Мухомор.

– Пойдём с нами, разберемся.

Его привели в какой-то бункер. Значит, свои это. – подумал он.

– Побеседуешь с СБ, или как?

– А что поделаешь.

– Ну вот и правильно. Уж очень охота знать, как ты на наш провод вышел.

Вошёл главарь Службы Безпеки. Назвался Серым.

– Так ты, Мухомор, говоришь, отбили тебя наши хлопцы?

–Да, километрах в двадцати отсюда.

– Ой, не засланный ли ты казачок? Странно, что за хлопцы такие были.

– Думал, ваши. Меня самого буквально недавно в бункере взяли, один мент поганый с ноги в голову засадил, гранату бросил, других выстрелами напугал. Восемь человек в одиночку повязал считай.

– Не повезло, не повезло.

– Гермоген проклятый выдал! Он их агент! Я ведь так всегда и думал!

– Гермоген?! – глава Службы Безпеки задумался.

– Да, полкан тогда на допросе сказал, мол не отопрёшься теперь, всё про тебя Гермоген рассказал.

– Ну сволочь красная! Замочить надо зрадника!

– Как бы он того, не улизнул.

– Ну нет. От меня ещё никто не уходил! Сколько я таких предателей убил – не счесть! Внешне он как ангел чист, а внутри-то он чекист.

Мухомор вздрогнул.

– Ладно, ты живи пока, а вот Гермоген больше не жилец.

Как оказалось, пресловутый Гермоген волею судьбы переместился из Ровненской области почти на самую границу – куда-то под Ужгород, где трудился обычным служащим. Серый в течение недели выяснил это. Он приказал при обнаружении Гермогена немедленно его взять и пытать.

Поздно ночью к Гермогену в дом ворвались бандиты, оглушили и уволокли его в лес.

На стуле сидел почти раздетый пятидесятилетний мужичок в разбитых очках. Ему уже хорошо досталось от Службы Безпеки, и он решил, что если уж умирать, то хотя бы без лишних мучений.

Он рассказал, что действительно, находясь в Ровно в 1943-м году был завербован одним человеком, который представился членом подпольного обкома. А зимой 1944-го тот человек поручил ему деликатное дело – выйти на Клячина, и «заказать» тому покушение на Ватутина. Тот, кому это нужно было, был большим человеком, кто-то с 1-го Украинского Фронта. Он обещался перебросить деньги через линию фронта, что и было сделано, но деньги присвоил Клячин.

Однако Безпеку не интересовали такие тонкости, кто убил врага бандеровцев Ватутина. И вообще, там считали, что Гермоген говорит полуправду, в чём-то признался, а что-то утаил. Гермоген сознался, что он сотрудничал с людьми с той стороны. Факт сотрудничества с противником перевесил, и Гермоген был всё же подвергнут дальнейшим пыткам, убит и вздёрнут на дерево.

Слухи об этом дошли до Черногорцева и Харитонова.

– Это наш провал. – сказал Черногорцев.

– Не скажи. Без всей проделанной работы такого результата могло бы и не быть.

Человек, пославший Гермогена к Клячину в качестве посредника, успокоился. Теперь свидетелей уж точно нет. Впрочем, совесть преступника никогда не знает покоя. А ведь шло уже лето 1953-го года, Берию фактически вышибли со всех постов.

Черногорцев и Харитонов задумались, не повлечёт ли это и для них каких-нибудь последствий? Ведь внезапная отставка Тетерина тоже случилась не просто так.

Но вроде бы не было ничего такого подозрительного. Правда, Харитонова отправили по какому-то делу в командировку в Воронеж. Черногорцев же остался здесь.

Харитонову временно поселился в доме на улице Освобождения труда. Задача его была – заниматься поиском одного фашистского карателя из отряда АСАНО, помогавшего японцам, который как-то засветился в Новосибирске, но взять его тогда не успели, а теперь будто бы был обнаружен в Воронеже.

Харитонов навёл кое-какие справки по этому делу. Действительно, каратель мог окопаться здесь, и круг поисков всё более сужался.

Однако в ночь со 2 на 3 августа 1953 года случилось страшное.

Харитонов возвращался на квартиру на улице Освобождения труда, как вдруг из-за угла выскочил ГАЗ-67. Борис Михайлович не успел ничего сделать, из машины раздалась автоматная очередь, прямо как в каком-нибудь американском кино про гангстеров, и он упал. Так и скончался, не приходя в сознание. Машину нашли за городом брошенной и подожжённой.

Черногорцев узнал об этом через день. Его терзал вопрос, с чем связано убийство, с новым делом, которое почему-то дали Харитонову, или же с чем-то другим? Зачем было направлять его в командировку на другой конец страны ловить какого-то улизнувшего от правосудия карателя? Что, хороших чекистов мало у нас? Что-то здесь нечисто.

Вдруг ему пришла в голову мысль, что убийство могло быть связано и с делом о покушении на Ватутина. Всё-таки смена всего руководства и самого министра не прошла даром. Не пронесло, как он надеялся в глубине души. Но что же выходит, преступник засел где-то на верху и всех зачищает? Нет, бред какой-то, разве может у нас такое быть? А в то же время странная отставка Олега Филипповича, и опять же, эти непонятные перестановки. Не будет ли он следующим, или Олег Филиппович?

Впрочем, если только с ним не расправятся также подло, как с Харитоновым, он сумеет выкрутится. Во всяком случае, постарается.

20 августа на него обрушилась ужасная новость. Волченко с какой-то стати вздумал обвинять его в угрозах, якобы все показания из него выбивались именно таким путём, а также пытками, не оставляющими следов. С какой стати он так заговорил, кто его надоумил? Ведь это всё неправда. Связался на свою голову с этим бандеровским выродком.

Дело против Черногорцева пока ещё не возбудили, но всё шло именно к тому. Конечно, многие на самом деле ему сочувствовали, и не верили подобным обвинениям. Но тучи явно сгущались.  

Черногорцев решил посоветоваться с Олегом Филипповичем. Они решили не встречаться у кого-то на квартире, а встретиться на Большевистской улице, как бы случайно.

– Плохие дела, Ваня, плохие. Слухи всякие циркулируют, хотя может и не стоит, конечно, им верить, что Берия уже убит втихую. И в целом, всё как-то непонятно. Вот Харитонова так расстреляли. Кто, за что?

– Нет у меня ответов на эти вопросы, Олег Филиппович. Против меня-то вообще дело могут завести. Волченко вдруг оговаривать стал, мол и пытал я его, и показания выбивал.

– Ну это не иначе, как надоумил его кто.

– И что делать?

– А много ли у тебя вариантов? В подполье уходить разве что, скрыться куда-то, даже не знаю.

– Дожили. Я, чекист, и должен так поступать.

– А что, лучше, если так вот полоснут на ходу из автомата, или посадят?

– Не лучше. Но сильны мы, лишь пока вместе, а не поодиночке.

– Тут ещё надо знать, Ваня, кто с нами, а кто против нас.

Черногорцев пошёл к себе домой на улицу Кирова, где он жил на первом этаже в двухэтажном доме. Открыл почтовый ящик. Там какая-то записка.

«Иван Данженович, за вами скоро придут, лучше скрывайтесь! Всегда преданный вам Д.»

– Может, провокация? – подумал Черногорцев. Хотят, чтобы я удирал как трусливый заяц!

Однако он забрал из квартиры деньги и ценности, а также пистолет и патроны, и только хотел уходить, как вдруг в подъезде появились двое его коллег.

– Иван Данженович, приказано вас задержать!

– Факт. – заметил Черногорцев.

Они подошли к нему.

– А пистолет-то заряжен? – спросил Черногорцев у одного.

– Заряжен-заряжен.

Черногорцев ударил его ногой в колено и выхватил пистолет. Второй не успел ничего сделать, Черногорцев приставил ему пистолет к виску. Пришлось действовать такими вот гангстерскими методами, какими был убит Харитонов.

Он решил поступить по-гангстерски, как с Харитоновым. Нет, ни в кого стрелять он не собирался. Но на улице он увидел других чекистов.

– Внимание, у меня заложник! Бросайте оружие, или я ему башку прострелю! Считаю до трёх!

– Бросайте, что делать. – проворчал командир группы.

– Толкните ко мне!

У дороги стояло две машины – ЕМВ 340 и Победа. На них и приехала группа чекистов брать Черногорцева.

– Ключи от любой из машин, быстро!

Ему кинули ключи от ЕМВ 340.

– Вот хитрецы, хотят выиграть время, ведь Победа стоит впереди, её пока объедешь. А тут каждая секунда дорога. – размышлял Черногорцев.

Он прострелил Победе два колеса, сам сел в ЕМВ и усадил своего заложника.

Черногорцев завёл машину, и, недолго думая, дал задний ход на полную. Это оказалось неожиданностью для тех, кто пришёл за ним.

– Ротозеи! – кричал командир.

Тут они увидели проезжающий мимо Москвич, остановили его, и заставили водителя выйти. Двое прыгнули в Москвич и погнались за ЕМВ.

На ближайшем перекрёстке Черногорцев успел развернуться. Конечно, он заметил, что за ним гонится Москвич. В такое время машин было совсем немного. Черногорцев обогнал Эмку, потом ЗИМ и какой-то грузовик, посмотрел в зеркало – Москвич упорно висел на хвосте. Делать было нечего. Черногорцев выехал на перекрёсток, где по встречной полосе двигался ГАЗ-93. Сидевший рядом заложник закрыл глаза от страха. Черногорцев вылетел прямо на самосвал, который резко свернул вправо. Самосвал занесло, и Москвич, пытаясь избежать столкновения, взял сильно влево, и в итоге опрокинулся на бок.  

Вскоре Черногорцев высадил заложника. Теперь надо было думать, как быть дальше. Все пути назад отрезаны. Впрочем, были ли они?

Укрыться у Олега Филипповича теперь нельзя, Харитонов убит, что теперь делать? Только скрываться. Может даже и за рубеж, в народный Китай или Монголию. Может, повезёт, не выдадут. А может, и не повезет, но в капиталистические страны удирать точно не хотелось, да и далеко они.

– Что теперь делать с машиной? Бак-то чуть менее чем полный, а что толку? Обложат со всех сторон и выловят, как он ловил всяких гадов. Да и до границы всё равно не дотянет без заправки. Впрочем, какая к чёрту граница? Что за трусость?

Итогом его размышлений стало то, что он всё же решил укрыться у Олега Филипповича. Он понимал, что за его квартирой вполне могут наблюдать, но решил сыграть на парадоксе. Ведь знают, что Черногорцев – опытный чекист, и едва ли сунется туда, где его могут ждать.

Машину он бросил и пошёл пешком. Он шёл через колхозный рынок. Внезапно вокруг началось что-то непонятное, все забегали, засуетились. К рынку подъехало несколько милицейских фургонов.

– Опять за мной, наверное. – подумал Черногорцев.

Он не ошибся. Через громкоговоритель призвали всех оставаться на местах и готовить документы для проверки.

Черногорцев спрятался за каким-то строением. На глаза ему попался грузовик с арбузами и дынями.

– Точно не местный. Либо из нашей Средней Азии, либо из Монголии. То, что надо! – подумал Черногорцев.

К грузовику подошли двое милиционеров. От них Черногорцева отделяло не больше двадцати метров. Водитель показал им документы, они начали о чём-то спорить. Тут Черногорцев заметил, что водитель – монгол.

– Ха, со мной, что ли, спутали. – думал он.

– Показывай кузов! – приказали ему.

– Там никого нет, товарись милицанер.

– Сейчас проверим!

В кузове действительно были только арбузы с дынями. Однако это их не успокоило.

– Разбирай это всё!

– Да как можно? Их же ещё так много!

– Разбирай! Может у тебя там преступник прячется!

– А не меня ли ищете, товарищи милиционеры? – сказал подкравшийся сзади Черногорцев.

– Он! – едва успел воскликнуть один, как Черногорцев ударил его ногой в колено, и тот опустился. Второй было полез за пистолетом в кобуру, но у Черногорцева пистолет был уже наготове.

– Не советую! – сказал он, качая пистолетом.

– Вот гад, обхитрил нас! Тебя же по всему городу теперь ищут, и по всей стране будут искать, не уйдёшь!

– Надо действовать быстрее. Они ведь здесь не одни. – думал Черногорцев. Опять придётся рискнуть своей головушкой.

Он приказал одному из милиционеров раздеться, надел его форму, затем сковал наручниками водителя и посадил его в кабину.

– Так надо, потерпи немного.

Тот кивнул.

Черногорцев тронулся к выезду с рынка. На выезде ему преградили путь.

– Куда едешь?! Не велено!

– Черногорцева задержал, вон он у меня в кабине сидит! Тут в машине целый склад оружия ещё.

– Ай молодец! Ну проезжай тогда, вези в отделение! Попался-таки!

Будь Черногорцев без формы, ему бы не уйти, но форма чаще всего «убивает» лицо, и потому на него никто не обратил внимания.

– Так хорошо торговля шла. – сокрушался монгол. А потом этот худой милиция, потом вы ещё.

– Не переживай. Сможешь меня через границу перебросить, так отблагодарю.

– Готовься благодарить. Я ведь и в Китай тропки знаю.

– Да ты, никак, контрабандист?

– Ну, что-то вроде того.

– Полгода назад я бы тебя повязал конечно прямо здесь.

– А теперь мы в одной упряжке. – заметил монгол.

– Серьёзно контрабандист? Что же у тебя под арбузами и дынями?

– А сто и обычно. Солото, толляры, иены есть.

– Да ты меня благодарить должен. Представляешь, что бы с тобой было, найди они твоё добро.

– Плохо было бы мне.

– То-то же!

– Грузовик-то задержат где-нибудь в пути, сообразят. – огорчённо заметил Черногорцев.

– Остановись! – сказал монгол.

Черногорцев остановился. Монгол вылез, извлёк из кузова другие номера, снял эти, и прикрутил их.

– Ну ты жулик, однако! Вот говорю, ещё весной я ты тебя повязал!

– А теперь твоя жизнь зависит от меня, как и моя от тебя.

В Новосибирском МВД были в бешенстве от того, что Черногорцев опять ускользнул прямо из-под носа. Конечно, сообразили, что в грузовике тогда был именно он. Но фальшивые номера сделали своё дело, грузовик никто нигде не останавливал, всё прошло тихо.

Границу с Монголией в целом миновали спокойно.

Дальше нет смысла вдаваться в похождения Черногорцева, можно сказать только одно. Монгольские власти собирались его изловить и выдать. После смерти Чойбалсана там всё тоже стало несколько не так, чего и не учёл Черногорцев.

Привёзший его контрабандист рекомендовал ему убираться, иначе его и самого могут поймать.

Черногорцева провели по тайным тропам прямо в Китай. Конечно, никто не гарантировал, что и здесь его не захотят выдать. Да и редко где любят непрошеных гостей.

Однако всё получилось несколько не так, как он предполагал.

Черногорцев угодил в лапы недобитых гоминьдановцев, сколотивших банду и терроризировавших округу. Откуда-то в банде оказался и один казах, через которого Черногорцев с трудом смог всё рассказать о себе. Его поставили перед нетривиальным выбором – быть убитым прямо здесь и сейчас, или служить в банде.

Черногорцев согласился остаться в банде, хотя такое положение ему, конечно же, нравиться не могло. В общем, обложили со всех сторон. Китайское правительство тоже было готово его выдать, как только он будет пойман, но об этом ему не было известно. Впрочем, даже если и было, то что, терпеть недобитых гоминьдановцев лучше?

Однажды лес с гоминьдановцами окружила Народно-Освободительная Армия, тогда ещё более-менее заслуживавшая такого названия. Началось жаркое побоище. Гоминьдановцы несли потери, лишь Черногорцев встал во весь свой немалый рост и из двух автоматов вёл огонь по солдатам, чем и сумел их задержать, хотя старался ни в кого не попасть. Пуля царапнула его в щёку, и он упал. Кто-то из гоминьдановцев потянул его за ногу, указывая назад. Стали отступать.

В живых остались лишь тот казах, один гоминьдановец и сам Черногорцев.

– Ну, бурятский богатырь, храбро ты с ними сражался! Наверное, много солдат положил! А мы-то думали, тебя чекисты заслали! – сказал казах.

– Чего ради? Китай не в их компетенции.

– Мало ли, вот за мной хотя бы. Я шпионю теперь в пользу ЦРУ. Знаешь такое?

– Как не знать.

– Открутить бы тебе голову, да рано пока. – подумал Черногорцев.

– Этот говорит, - казах показал на гоминьдановца, что надо пробиваться на юг, там переберемся куда-нибудь. Может и американцы самолёт вышлют, заберут, хотя сейчас это трудно сделать. Но он тебе теперь доверяет.

Совершая небольшие переходы, они добрались до Тибета через полгода. Там им удалось укрыться, хотя не без труда, ведь Тибет уже был в составе Китая. Однако там было много повстанцев, боровшихся против китаизации Тибета. В общем, какое никакое убежище Черногорцев нашёл. Пришлось поселиться при одном тибетском монастыре. Такая жизнь продолжалась до 1959 года. С каждым годом маоисты всё сильнее прессовали Тибет. Черногорцев понял, что нынешний Китай, Китай конца 1950-х годов – никакой не народный, а скорее эсеровский. В России от эсеров в своё время ничего хорошего ждать не пришлось, с маоистами в Китае аналогично.

В начале марта 1959 в Тибете вспыхнуло народное восстание. Стоит заметить, что участвовали там отнюдь не только феодалы и аристократия, но и немалое чисто трудящихся. И нет, они не были кем-то обмануты.

Черногорцев тоже принял в нём участие, но восстание закономерно потерпело поражение, и ему со многими повстанцами пришлось бежать в Индию.

– Кто бы мог подумать лет шесть назад, что придётся бежать в капиталистическую страну. – удивлялся и сокрушался Черногорцев.

Однако в Индии Черногорцев не задержался. Вместе с уцелевшим гоминьдановцем он перебрался на Тайвань, руководимый удравшим из Китая Чан Кайши. Поселился в Тайбэе и работал там на одном из заводов. Есть сведения, что даже забастовку как-то устроил.

Умер Иван Данженович Черногорцев в Тайбэе 26 июля 2012 года в возрасте 95 лет. Его товарищ и коллега Борис Харитонов погиб, будучи всего лишь 40-летним.

Иван Данженович болезненно реагировал на провокации Китая против СССР в 1969 году. Понял, что не зря ему не понравился Китай в своё время, и так же болезненно воспринял уничтожение СССР, увидев, что 1953 год был в этом ключевым моментом. Вполне вероятно, что успел издать свои мемуары на китайском и английском языках. К сожалению, он толком не смог ответить на вопрос, кто же был заказчиком убийства Ватутина, однако, благодаря совместной с Харитоновым и Ровненскими коллегами деятельности он сузил круг подозреваемых до пяти, максимум десяти человек. Только дотянуться до них ему уже не позволили, а без мешка доказательств все обвинения не стоят и ломаного гроша. Конечно, можно было бы спихнуть всю вину на Хрущёва, или Жукова, или Крайнюкова, но это было бы неверно. И главный свидетель, одновременно и соучастник – Гермоген, навеки замолчал, хотя и не ушёл от возмездия.

– Здорово. Но если Голубева отопрётся, скажет, что не знает ничего о прошлом Светланы Калинович? Ты сам бы наверняка так сказал.

– Неважно, что она скажет, важно, что они будут делать. Кажется, пришла пора действовать.

– Запускать дезинформацию?

– Именно!

– А кто нам в этом поможет?

– Твой Сова, который сейчас лежит в больнице в Костополе.

– Если я правильно понял, то получается: я должен снова навестить Голубеву, и сообщить, что мы нашли убийцу Сморковича. Он сейчас лежит в больнице и готовится дать показания. Она решит с кем-то посоветоваться, как быть, скорее всего, примут решение его убрать, а мы её возьмём, а затем и всех остальных, не так ли?

– Именно так.

– Хороший план. А если она не попадётся? Вдруг мы ошибаемся?

– Увидим.

Харитонов уговорил полковника Петренко выставить группу ещё и у дома Федюнина. Это, конечно, было сложнее сделать. Но было сделано.

В итоге подозреваемые оказались обложены со всех сторон. Оставалось только подтолкнуть их к действиям. А пока что я хотел бы изложить версию Харитонова.

Харитонов в общем-то поначалу ничего не подозревал, однако его весьма заинтересовал тот факт, что группа подпольщиков совершила нападение на банк, похитила оттуда огромную сумму денег, которая будто бы была сожжена. У него возникла мысль, а что, если далеко не вся сумма была сожжена? К тому же человек с советской стороны, дававший 200 тысяч марок за покушение на Ватутина, откуда-то должен был их взять. Не станет же он их печатать в самом деле! А похитить деньги тогда вполне было возможно. Ведь отряд Д. Медведева, в котором состоял легендарный разведчик Н. Кузнецов, всегда имел при себе достаточно рейхсмарок. К тому же он обратил внимание на то, что при обстреле кинотеатра в мае 1943-го пострадало не так уж много гитлеровцев, а предлог для развязывания террора появился просто великолепный. Подрыв двух грузовых машин – что же, иногда и гитлеровцам на такое можно пойти, создать и укрепить легенду своих людей.

Однако этой версии, на первый взгляд весьма правдоподобной, которая, быть может, очень понравилась читателю, и до того понравилась, что он негодует, почему эти злодеи ещё не арестованы, нашёл что противопоставить Иван Данженович.

Борис обратил внимание, что группа похитила более двухсот тысяч рейхсмарок, которые потом якобы были сожжены. Согласен, обстоятельство странное. Можно предположить, что Гермоген похитил их, чтобы в будущем заплатить за покушение на Ватутина, только здесь есть одно большое «но».

– Какое же?

– А такое. – продолжал Черногорцев. Ведь мы знаем, что Клячин попросту обманул Гермогена, присвоив все деньги. Что же получается, Гермоген совсем тронулся умом, что похищенные его же группой деньги по чьему-то приказу целиком отдаёт Клячину. Допустим, ему было приказано оплатить покушение похищенными марками. Но тогда бы он сто тысяч сразу оставил себе, а остальные дал Клячину, и тот бы его не смог обмануть. Из этого следует, что деньги-то принадлежали совсем не тому Гермогену, то есть не Федюнину. Можно в чём угодно заподозрить Гермогена, но не в таком идиотском поступке.

Далее, вопрос насчёт радиостанции. Если группа создалась по своей инициативе, то ей взяться-то поначалу было неоткуда, тем более группа занималась диверсиями внутри города, а не разведкой. А вот с Гермогеном более странная история, если он якобы кому-то из членов Военного Совета писал донесения, то уж его-то по-хорошему следовало обеспечить радиосвязью. Да, его могли бы запеленговать, но и многих других разведчиков тоже.

Борис Михайлович пытался отстоять свою версию, и на сей раз предположил, что, может быть, деньги сразу были переправлены за линию фронта, а оттуда они попали сразу к Клячину.

– Интересно, но сомнительно. Нет, так вряд ли могло бы быть, для этого им нужен был бы самолёт, потому что Гестапо после такого налёта наверняка перекрыло все входы и выходы, попробуй улизни из города.

– Может чудом удалось улизнуть?

– Тогда где же этот член Военного Совета прятал такую сумму? – расхохотался Черногорцев. Хоть во все карманы запихивай – не поместится.

– Может под видом портфеля с документами передали?

– Обнаружили бы всё равно. Разведка – это тебе не частная лавочка.

Тут Харитонов понял, что его версия дала трещину. Но в отношении Федюнина и подпольщиков он был прав – надо их разрабатывать, и в случае чего арестовывать. Аналогично поступить и с Калинович. Впрочем, нет, её арестовать при первом же появлении. Только где она появится? И получается, что Гермоген всё-таки не тот. Конечно, он в чём-то замешан, но, похоже, не в покушении на Ватутина.

Однако пока ни к чему ломать голову над тем, как деньги попали к Гермогену, тому или не тому – неизвестно, и почему Клячину удалось его обмануть.

Операция вступила в завершающую стадию. Впрочем, до завершения было ещё далеко, но конкретно в деле с подпольщиками и Федюниным надо было ставить точку.

Черногорцев позвонил из Ровненского МГБ Голубевой, и через час, на всякий случай, Васютину. Сообщил радостную новость. В Костополе в результате штурма квартиры был задержан опасный преступник, который теперь даёт признательные показания. Он-то и выболтал, что в 1944-м году ему приказали убрать Сморковича. Черногорцев беспечно сообщил, в какой больнице находится бандит. Оставалось только дождаться ответных действий с другой стороны.

– Приманка брошена. Местных предупредили. Но может и самим поприсутствовать?

– Если успеем. – сказал Харитонов.

Для этого полковник Петренко согласился им выделить старенький довоенный Мерседес с шофёром, чтобы их быстрее довезли до Костополя и потом обратно.

Наконец их довезли. Пока что всё было спокойно. Харитонов решил остаться на первом этаже, а Черногорцев – в палате с Совой.

– Готовься, Сова, возможно тебя придут убивать.

– Господи, за что мне всё это.

– Зато зачтётся, что помог нам задержать преступников. Если они конечно заявятся сюда. Мы их возьмём раньше.

Но первый день прошёл для Черногорцева и Харитонова спокойно. Никаких покушений на Сову не было.

Голубева же тем временем навестила Васютина, а потом доехала на поезде до Оржева. Потом возвратилась. Стало ясно, что наживка проглочена, хотя пока нельзя было сказать точно, захочет ли она или кто-то другой убрать Сову. Всё можно списать на то, что это известие взволновало всю их группу, ведь спустя девять лет нашли этого отморозка, зарезавшего их товарища.

На следующий день страну шокировало ужасное известие – умер товарищ Сталин. Всё вокруг сразу как-то помрачнело и посерело. Но и этот день прошёл для Совы спокойно.

Кстати следует отметить, что сразу после его смерти МГБ и МВД были объединены в одно ведомство.

Наступило уже 7 марта. Черногорцеву с Харитоновым уже наскучило пребывание в этой больнице, но ничего не поделаешь, так нужно. И тут вдруг Харитонов увидел, как в больницу входит Голубева.

– Пожаловала, голубушка. На всякий случай хорошо бы предупредить. Они, конечно, не ротозеи, но мало ли что.

Голубева поинтересовалась у кого-то, где находится раненый бандит. Ей ответили. Затем она достала халат и пошла к Сове.

Харитонов всё же успел добежать наверх и предупредить всех о приближении Голубевой. Сам уже собирался уходить, как вдруг заметил, что она приближается. Быстро закрыл дверь.

Он и Черногорцев вжались в стены, чтобы сразу со входа их не было заметно.

Дежурящей снаружи охране Голубева сказала, что она медсестра и пришла делать укол. Её впустили.

– О, а вы что, новенькая? – прямо с порога отвлёк её Сова.

Она как-то сразу отвлеклась, и не заметила спрятавшихся по бокам Черногорцева и Харитонова.

– Да. А вы значит и есть тот самый бандит?

– Ну видимо я.

– Ложитесь на живот, сейчас будем делать укол.

– Какие ещё уколы? Давно не делали.

– Снова прописали.

Сова нехотя повернулся на живот. Голубева полезла в сумку, как вдруг появились Черногорцев и Харитонов.

– Ой, Ульяна Викторовна, а что это вы тут делаете? – И Черногорцев тут же схватил её за руку, сжал со всей силы, и она выронила пистолет.

– Полюбуйся, Сова, чем тебя угостить хотели! Кстати она имеет какие-то контакты со Светланой Калинович, которую ты упоминал.

Сова лишь присвистнул, а затем истерически захохотал.

– Как видите, про вас известно чуть менее чем всё. Будем разговаривать, или как?

Голубева не ответила.

– Будем-будем. – сказал Харитонов.

Где Васютин? – спросил Черногорцев.

– Выгляните в окошко, если ещё не поздно. Всё продумано до мелочей. – усмехнулась она.

Черногорцев метнулся к окну. Увиденное повергло его в ужас: Васютин уже заряжал фаустпатрон. Некогда было размышлять, откуда он у него взялся. Черногорцев, не открывая окна, всадил в Васютина две пули. Рука у того беспомощно повисла, он упал и уронил фаустпатрон, не успев его толком зарядить. Граната выпала, и через несколько секунд произошёл взрыв. От Васютина остались лишь рожки да ножки. В палате были выбиты стёкла, Черногорцева немного зацепило их осколками.

Затем и остальные подошли к разбитому окну. Черногорцев прыгнул вниз со второго этажа. Мало ли что, нужно действовать быстро. Но нет, Васютин был мёртв.

– Превратности судьбы. Свои горят гораздо большим желанием уничтожить меня, чем вы. – заметил Сова.

– Всё равно, Сова, твой дом – тюрьма. Лет на десять уж точно. – сказал Харитонов.

Поднялся страшный переполох, который утих лишь когда приехал уже знакомый Черногорцеву капитан Быковский.

– Здравия желаю, товарищи майоры! Вот это вы работаете! Столько шуму в городе, зато Сову изловили, за которым мы безуспешно гонялись, теперь ещё этих вот вывели на чистую воду. А я ведь тогда читал о них заметку в газете. Кто бы мог подумать!

– С Совой была… Черногорцев было хотел сказать случайность, но вспомнил про покушение на Ватутина. Впрочем, может и не случайность была.

– Плохо, что теперь минус один свидетель. – заметил Харитонов.

– Придётся тебе за двоих отвечать. – сказал Голубевой Черногорцев. Где бункер в лесу?

– На большой поляне. Чтобы войти – надо постучать в пень три раза, откроют.

– Уводите её. Пришлите ещё людей, будем брать бандитов. И надо нейтрализовать Федюнина в первую очередь. – приказал Харитонов.

– Слушаюсь! Пришлю двадцать человек, достаточно будет? – сказал Быковский.

– Должно хватить. Кстати тебе бы, Ваня, может остаться? Всё-таки посекло малость.

– Пустяки, царапины. Пусть помажут чем-нибудь. Не могу же я в операции не участвовать.

– Хорошо. Ждём тебя и выезжаем.

– Черногорцеву быстро смазали раны, на большее он и не согласился, они сели в Победу и направились к Оржеву. Пришлось немного задержаться, чтобы в пути их догнали два ЗИС-150 и автозак ГАЗ-51.

У Оржева колонна разделилась. На этот раз решили направить к Федюнину Черногорцева, а Харитонов с Внутренними Войсками поехал брать бандитов в бункере.

Черногорцев и двумя милиционерами подъехал к дому Федюнина и постучал. На этот раз скрывать, кто он, было ни к чему.

– Неужели меня в чём-то подозревают? – удивился он.

– А в чём конкретно вас подозревать? Проблемы случились у ваших так сказать бывших подопечных, о них и будем говорить.

– Это вы о ком? Неужели о Голубевой и Васютине?

– Именно.

– Так что с ними случилось? Это честные и храбрые люди, в чём их можно заподозрить?

– Сначала они просто путались в своих показаниях, а потом совершили покушение на одного бандита. Мы нашли того, кто убил Сморковича.

Федюнина передёрнуло.

– Не может быть! И кто же это?

– Один бандит. Сегодня Голубева и Васютин пытались его убить. Она пришла к нему с пистолетом, потом он хотел выстрелить из фаустпатрона в окно палаты, видимо, когда Голубева не подала сигнала, что дело сделано, но подорвался.

– Да это же абсурд какой-то. Они честные подпольщики, а вы описываете их как каких-то бандитов.

– Однако это факт, я всему этому был свидетелем сегодня. Посмотрите хотя бы на моё лицо.

– Даже не знаю, может жажда мести у них была так велика.

– На то существуют советские законы, которые они грубо нарушили.

– Да-да, конечно.

– А ещё, вы не знаете Светлану Калинович?

Федюнин побледнел, но быстро взял себя в руки, и ответил, что не знает.

Пока оставим Федюнина и Черногорцева, и посмотрим, как обстояли дела у Харитонова.

Машины остановились в сотне метров от поляны. Дальше двигаться уже не позволяла весенняя распутица, да и не было необходимости. Всего в операции участвовали двадцать шесть солдат Внутренних Войск, трое милиционеров и сам Харитонов. Двадцать пять человек окружили поляну, ещё четверо пошли с Харитоновым.

– Буду говорить только правду! – сказал он.

Харитонов стукнул в пенек три раза. Через полминуты голос откуда-то снизу спросил, кто там.

– Милиция, открывай!

– Какая к лешему милиция?

– Советская! Открывай же!

– Да ты сдурел, пьяная морда?! Я вот тебе сейчас покажу милицию!

Пенек отодвинулся, и снизу показалось дуло автомата и чьё-то рассерженное лицо. Харитонов ударил бандита сверху ногой в голову, затем бросил внутрь гранату с чекой и прыгнул сам. Пять бандитов лежали на полу, видимо, испугались броска гранаты, двое потянулись за автоматами, но Харитонов выстрелил в их стороны.

– Все на пол!

Затем он позвал нескольких солдат, они спустились вниз.

Он заметил какую-то забившуюся в угол женщину. Это и была Светлана Калинович.

– Вас-то мы тоже разыскиваем, так что собирайтесь.

Бандитов сковали наручниками и по приставленной лестнице подняли наверх.

– Этих гавриков в фургон, и везите в Ровно. Этого, пожалуй, тоже. – Он толкнул главаря банды, который открыл ему бункер. – А вот с ней я хочу побеседовать здесь.

– Здесь как-то холодно. – сказала она.

– Холод освежит память. Быстрее всё расскажешь, быстрее доставим в тёплую камеру.

– Товарищ майор, мы ещё нужны?

– Останьтесь пока, мне же надо будет на чём-то её отвозить. Можете их арсенал забрать пока.

– Слушаюсь!

Бандитов погрузили в фургон, и тот уехал. Остальные солдаты и два грузовика пока остались здесь. Кто-то полез в бункер, чтобы забрать оружие бандитов.

– Ого, тут и фаустпатрон завалялся! – воскликнул один молодой солдат.

– У них как-то и пушка завалялась, было дело. Только не поможет. Давили и будем давить этих вонючих клопов. – сказал другой.

Харитонов приступил к допросу Калинович.

– Спрашиваю только один раз. Первый вопрос, в каких отношениях ты состояла с Клячиным? Ответ не знаю принимается, но как последний. Я увезу тебя подальше от населенных пунктов и… отпущу, подстилка бандитская. Сама прибежишь.

– Отношения у нас были такие, что ближе и придумать трудно.

– Что тебе рассказывал Клячин о своих делах, особенно в период января-апреля 1944 года?

– Он рассказывал, что некий Гермоген пообещал ему сто тысяч марок за покушение на генерала.

– Ты видела этого Гермогена?

– Нет… То есть, видела, но только в окно дома, а оно всё грязное. Я тогда хотела к нему прийти, смотрю, свет горит на кухне, а там, видимо, этот Гермоген с ним был.

– Ну что увидела-то?

– Очкастый и лысеющий мужичок лет сорока, сухонький. Больше ничего не разобрала.

–Больше его не видела?

– Я тогда спряталась во дворе у Клячина, он вышел, воротник пальто поднял, особо не разглядишь.

– Но ты видела, как он шёл. Может что-то в походке было?

– Что-то было, не помню точно, что, вот если бы увидела, может и вспомнила.

– Вёл ли Клячин дневник?

– Вёл, но весной, когда он сымитировал нападение на свой дом, он решил его предать огню. Помню этот, Пастушенко с кем-то ещё уже зажёг дом, а я про дневник вспомнила, тайком пробралась, знала, где он лежит, чуть не угорела, но вытащила.

– Где он?!

– Товарищ майор, тут тетрадка какая-то! – послышался голос из бункера.

Ему принесли несколько обгоревшую тетрадь. Какие-то листы сгорели полностью, какие-то ещё можно было прочитать. Тоже неплохо.

– Кто из них тебе знаком? Харитонов достал фотографии Голубевой, Васютина, Сморковича и Федюнина.

– Троих знаю. Они из лжепартизанского отряда, созданного немцами. Иногда приходилось иметь с ними дело.

– А вот этого-то?! И он показал на Федюнина.

– Не припоминаю.

– Сколько человек было в отряде?

– Только они кажется.

– Пока достаточно. Принесите ей тёплые вещи, и выдвигаемся в Ровно! – скомандовал Харитонов.

Ей принесли её вещи, и усадили в грузовик вместе с Харитоновым.

Теперь пришла пора вернуться к Гермогену и Черногорцеву.

**

Гермоген упорно всё отрицал. Говорил, что никого не знает, и что он честный человек.

– Знаете, Аркадий Михайлович, не клеится у нас что-то разговор. Так что собирайтесь, и побеседуем уже у нас. Только без глупостей!

– Да, конечно.

Федюнин начал неторопливо собираться, а сам усиленно соображал, что они могут о нём знать? Да может быть, и ничего такого, откуда. А вдруг знают всё? Что же делать.

Федюнин собрался, и Черногорцев, желая припугнуть его, сказал:

– Да, Аркадий Михайлович, всё выплыло наружу.

Через полтора часа все собрались в отделении, куда были доставлены Голубева, Калинович и Федюнин. Харитонов же тем временем изучал дневник Клячина, точнее, то, что от него осталось.

Удалось обнаружить несколько записей о Гермогене. Как выяснилось, впервые Гермоген вышел на Клячина в декабре 1943-го года. Как это произошло – уже не узнать, страницы утрачены. Однако странно, почему Гермоген первым делом обратился именно к нему. В дневнике мало что было на этот счёт. Упоминалось лишь, что Гермоген грозился обратиться к другим.

В январе 1944-го года он был дома у Клячина и ужинал с ним, обсуждая дела. Вообще, Гермоген описывается весьма нелестно. Но из примет его внешности ничего нового так и не найдено. Последняя запись – 1 февраля 1945-го. Гермоген прислал записку с угрозами. Возникает вопрос, через кого он это делал?

Устроили очную ставку между Голубевой и Калинович. Отпираться им было бесполезно, обе признали друг друга. Оставалось много вопрос к Федюнину, что он за птица такая? Гитлеровец, бандеровец, или кто ещё? Ведь его не признала Калинович.

Федюнин ещё поупирался, но в итоге понял, что всё равно всё раскрылось.

– Ладно, чего уж там, пишите. Настоящие мои имя и фамилия – Воробецкий Казимир Брониславович.

– Как и когда вы оказались в Ровно на самом деле?

– Я был сюда послан разведкой Армии Крайовой ещё весной 1943-го, чтобы в будущем вредить наступающим советским войскам. Думаю, об этой организации вам хорошо известно. Признаюсь, служил в Офензиве с 1935-го года, а дядюшка мой ещё в Эвиденцбюро. Это в Австро-Венгрии. Шпионил в царской России. Целью моей было всячески гадить Советской Армии при наступлении, но иногда и немцам с бандеровцами нагадить по-мелочи, чтобы создать впечатление, будто мы боремся с ними. Всё-таки АК по существу руководилась эмигрантским правительством в Лондоне.

– Уже интересно. А конкретнее, что вам надо было делать?

– Вести потихоньку пропаганду среди верующих, что эти земли должны стать польскими. Дело в том, что отец Гермоген был похож на меня. Очень.

– Почему был?

– Пришлось его убрать и занять его место. Ну немного изменить внешность очками. Сами же знаете, в них лицо выглядит несколько по-другому. А про то, что настоящий Гермоген появился здесь перед войной – я не соврал, об этом узнал у него.

– Как вы сошлись с лжепартизанским отрядом?

– Они как-то пронюхали, кто я есть, ну и поставили перед выбором, что или я им помогаю, или мной займётся Гестапо.

– Ну, вам-то конечно делать больше ничего не оставалось.

– Да.

– Теперь главное. Кто вам поручил заказать Клячину покушение на Ватутина?

– Вот об этом я ничего не знаю.

– Не отпирайтесь. Игра проиграна!

– Но тот Гермоген это был не я! Это всё Сморкович мутил воду, передавал какие-то донесения на советскую сторону, не всегда правдивые, я их шифровал.

– Что в них было?

– Да обычная в таких случаях информация, где какие части, чем вооружены и так далее.

– Может что необычное прошло через ваши руки?

– Не припомню.

– Куда делись деньги, которые были в банке?

– Рейхсмарки я припрятал. Каюсь, не сжёг. Но потом они куда-то исчезли.

– Кто знал о том, куда вы их спрятали?

– Сморкович разве что, больше некому.

Харитонов и Черногорцев вышли в коридор.

– Ну, что думаешь, врёт или как? – спросил Черногорцев.

– Как ни странно, но кажется, что не особо. Увы, но сдаётся мне, Гермоген – это не он.

– Но кто тогда? Того третьего мы ведь отбросили как несоответствующего.

– Мне кажется, даже если мы отловим всех до последнего бандеровцев здесь, всё равно этого не узнаем.

– Что за пессимизм? Нет преступений, которых нельзя раскрыть, Борис.

– Мы арестовали и допросили уже кучу бандитов, столько всего вскрылось, а Гермогена как нет, так и не было.

– Но вот же он сидит в кабинете.

– Я считаю, это не он.

– Объясни же.

– Позже.

Затем Федюнина попросили пройтись туда-сюда, а Харитонов пригласил Калинович. Они действительно не признали друг друга. Вскоре её увели.

– Нет, не он как будто, походка всё же отличается. Я же говорю, вспомнила бы.

Харитонов с Черногорцевым вернулись на квартиру. Потрудились они сегодня на славу, не мешает и отдохнуть. Однако не до отдыха им.

– Так вот, Ваня, я считаю, Гермоген этот вроде бы очень близко и в то же время очень далеко.

– Как это?

– Ну вот представь, запер ты пистолет в сейф, а ключи выбросил в реку. Пистолет близко от тебя, но в то же время далеко, потому что ты не в состоянии его достать. Такая вот диалектика.

– Как её применить к нашему Гермогену?

– Ну рядом он где-то, только недосягаем пока что для нас. Не там мы его ищем.

– Может дожать этого Гермогена, вдруг всё же он? Ну некому больше.

– Есть кому.

– Чёрт возьми, ну не… Волченко же! По возрасту не подходит, и вообще. Рост у него высокий, немногим ниже меня. А во мне-то 183. – сказал Черногорцев.

– Нет, не Волченко. Но ведь неспроста он решил заговорить. Что если этот Гермоген его и надоумил, чтобы запутать следы?

– Мысль интересная. Неужели ты считаешь, что Гермоген может сидеть вместе с Волченко?

– А вдруг?

– Чертовски интересно. Но кто он, бандеровец, или нет? Как и когда он рассказал ему об этом?

– Теперь я думаю, что он бандеровец. Во-первых, был с Клячиным на короткой ноге. Во-вторых, сделал правильный выбор в лице Волченко. Вряд ли попал пальцем в небо.

– Что будем делать, подключим Олега Филипповича, или сами возвратимся домой и продолжим дело?

– Думаю, пора возвращаться. Уж больно мы здесь в гостях задержались, квартиру занимаем как-никак. Правда, хлеб свой недаром едим, бандитов им помогли отловить на год вперёд. Подпольщиков этих так называемых на чистую воду вывели.

– Да, мне рассказали, как ты их в бункере взял. Один на восьмерых, не считая Калинович, прямо как конь в шахматах.

– Ну не один. Как-никак, наши воины прикрывали сверху. Сила-то наша в том, что мы не одни.

Харитонов и Черногорцев поблагодарили за сотрудничество местных коллег, со всеми попрощались, и готовились отбыть в Новосибирск. Пока шло дело, пролетела уже большая часть марта. Конечно, прежде они телеграфировали Олегу Филипповичу, чтобы предпринял меры к продолжению дела до их прилёта.

Наконец Харитонов и Черногорцев вернулись в родной Новосибирск. Погода здесь была, разумеется, более холодной, но всё же им было очень приятно вернуться домой после отсутствия длиной в несколько месяцев.

Олег Филиппович тем временем выяснил, что в одной камере с Волченко находятся ещё семь человек. Из них бандеровцев только двое. Но следовало бы отработать всех. Также необходимо было обратить внимание на его контакты во время работы. Может, кто ему передаёт записки.

Это была практически последняя возможность вычислить Гермогена, а вслед за ним и других людей, которые за ним стояли. Харитонов и Черногорцев огорчались, что так легко поверили в свою версию о Гермогене – церковном служащем. Конечно, она принесла немало пользы, но так и не приблизила к настоящему Гермогену.

Наступал апрель 1953 года. Развалилось, а может быть было умышленно развалено дело врачей. Казалось бы, какое отношение это имеет к нашему делу? Однако, имеет, поскольку и дело о покушении на Ватутина могли заставить свернуть, тем более оно не было таким резонансным. Мало ли, что там наговорил какой-то бандеровец. Начали проверять, но никакого Гермогена так и не нашли. Так может его и не было никогда?

Уже несколько недель как сменено было руководство МВД во многих регионах страны. Затронуло это явление и Ровненскую, и Новосибирскую области. Многие люди по каким-то непонятным причинам стали заменяться, особенно из среднего звена. Черногорцева с Харитоновым это несколько тревожило. С другой стороны, внешне-то шло всё своим чередом, чего было беспокоиться. Но во что бы то ни стало, они решили до Гермогена добраться, пусть бы даже пришлось и сложить свои головы.

Итак, приступили к разработке нынешнего окружения Волченко. Сопоставили данные о Гермогене с их данными, сразу отпало человек пять. Оставался один бандеровец и один еврейский националист.

Черногорцев пошёл изучать их дела. Начал с бандеровца.

Васильчук Юхим Петрович, 1902 года. Много чего за ним водится, и у Петлюры воевал, и границу нелегально пересекал. Позднее работал кладовщиком. Арестован в августе 1945-го в Ровненской области за укрывательство двух бандитов и так далее. Вполне подходящий человек на роль Гермогена.

Милашевский Иосиф Абрамович, 1904 года. Так, чем занимался во время войны? Вот: выдал Гестапо пять человек, бежавших из Ровненского гетто. Занимательно. Однако Гермоген жил в Ровно, вероятно, без особых ограничений и притеснений, а этот, хоть и выдавал подпольщиков, но позволили бы ему так свободно жить и общаться с Клячиным? Пожалуй, надо начать с него, чтобы понять, насколько он подходит или не подходит на роль Гермогена. Только сделать это как-то незаметно.

Решено было сделать так, как делали в Ровно. Куда не следует идти Черногорцеву, пойдёт Харитонов. Вот Харитонов и вызвал на допрос Милашевского.

Милашевский оказался как раз невысоким и сгорбившимся. Видел, судя по всему, тоже неважно. Харитонов решил постепенно подвести его к нужным вопросам.

– Иосиф Абрамович, нам известно о ваших чёрных делах в Ровненском гетто. Однако хотелось бы кое-что уточнить. Где вы пребывали с конца 1943-го по февраль 1945-го?

– Таки это очень просто, до начала августа 1944-го я пребывал в лагере в Дрогобыче. Когда он был освобождён от немцев, я бежал, дальше скитался по Западной Украине, пока в одном городе меня кто-то не признал, что это я выдал беглецов из Ровненского гетто. Угодил под арест. Это было в начале 1945-го, в середине января.

– Да, даты как-то не стыкуются. – подумал Харитонов. Арестован он несколько раньше, чем Клячин получил последнюю записку от Гермогена. Может просто долго шла? Надо его потрясти ещё.

– А с бандеровцами какие у вас отношения были?

– Скажете тоже, какие у меня могут быть с ними отношения?

– Мало ли, может знали кого.

– Нет, никого я не знал.

– А вот этого человека не припоминаете? – Харитонов показал ему фотографию Клячина.

Лицо Милашевского совершенно не изменилось. Он сказал, что такого не знает.

Харитонов окончил допрос. Оставалось разобраться с Васильчуком.

Казалось бы, дело шло хорошо, но смена руководства дала о себе знать. Харитонов зашёл к Тетерину, и заметил, что тот чем-то огорчён.

– Меня, Борис Михайлович, снимать собираются, и, как ты понимаешь, не в фильме.

– Как же так, за что?

– Стар мол стал, говорят, тридцать пять лет трудишься, пора тебе на пенсию, дорогу молодым нужно давать. Всё, завтра последний день здесь работаю.

– Да что же творится-то!

– Я бы и сам хотел знать, что. С тех пор как Сталин умер, много чего непонятного происходит. И вроде бы трудно придраться к заменам руководства и прочему, а всё же что-то происходит, что-то не то.

– Вероятно. Но, надеюсь, Гермогена мы изловим. Осталось немного.

– Ох, надеюсь.

Харитонов рассказал о предстоящей отставке Олега Филипповича Черногорцеву.

– Да, дела. Надо усиливать натиск на Гермогена. Этим продолжу заниматься я.

Однако честь покончить с Гермогеном выпала не доблестным сибирским чекистам Черногорцеву и Харитонову, а их Ровненским коллегам.

Конечно, здесь было всё не так просто, и кто такой Гермоген – так и осталось неизвестным для чекистов. Однако версия, что Гермоген был человеком с советской стороны, потерпела крах.

Проблема Харитонова и Черногорцева была именно в этом. Полковник Петренко решил действовать иначе. Может быть, и ошибочно, ведь Гермоген мог и не оказаться бандеровцем.

Начал он с допроса главаря банды. Возглавлял её бандит по кличке Мухомор, он же Степанюк Аким Петрович.

– Ну что, Мухомор, будешь признаваться-то в содеянном?

– Не в чем мне признаваться, начальник. Ну да, в банде состоял, это вы и сами знаете, но ничего серьёзного сделать не успели.

– Да что ты говоришь! Врёшь, врёшь, зараза! Мне-то Гермоген всё про вас сообщил, сколько людей вы поубивали, как дома грабили и жгли!

– К-к-какой Гермоген?!

– А что, у вас их много?

– Сдал, сволочь!

– А ты думал. Наш агент как-никак.

– Подозревал же гада, и не только я. Ещё тогда. Ножом в грудь… ну точно он его.

– Ты о чём?

– А, ни о чём, начальник. Ничего больше не скажу!

Мухомора увели.

– Так в чём же ваш план-то, Юрий Алексеевич? – спросили у Петренко.

– Увидишь. Наживку он уже проглотил. А вы готовьтесь, вам скоро предстоит пьеску одну разыграть.

– Какую ещё пьеску?

Так на ком же было больше вины: на солдате из шеренги, на полковнике-регулировщике, на смеющихся полковниках и генералах, на наблюдающем мне, на всех тех, кто говорил, что война все спишет?

В марте 1945 года моя 31-я армия была переброшена на 1-й Украинский фронт в Силезию, на Данцигское направление. На второй день по приказу маршала Конева перед строем было расстреляно сорок советских солдат и офицеров, и ни одного случая изнасилования и убийства мирного населения больше в Силезии не было. Почему этого же не сделал маршал Черняховский в Восточной Пруссии? Сумасшедшая мысль мучает меня – Сталин вызывает Черняховского и шепотом говорит ему:

– А не уничтожить ли нам всех этих восточнопрусских империалистов на корню, территория эта по международным договорам будет нашей, советской?

И Черняховский – Сталину:

– Будет сделано, товарищ генеральный секретарь!

Это моя фантазия, но уж очень похожа она на правду. Нет, не надо мне ничего скрывать, правильно, что пишу о том, что видел своими глазами. Не должен, не могу молчать! Прости меня, Ольга Ильницкая".

(с)

Леонид Рабичев Война всё спишет

Что это - реальное покаяние, или клевета? По сюжету русские солдаты в Европе воровали и насиловали. Или это просто одна из сторон войны? Тем не менее, книга не запрещена и пояснений никаких не даётся.

Спектакль уже стал скандалом: зрители уходят с премьерных показов, в адрес авторов летит шквал критики и проклятий. Особенно цинично то, что эту постановку представили публике в год 80-летия Победы в Великой Отечественной войне.

Пересказывать всё, что творят на сцене, не то чтобы стыдно — просто физически противно. Поэтому предлагаем вам насладиться «жемчужиной» режиссёрской мысли: человек, обсыпанный мукой — по задумке, оживший памятник Ленину — весело отплясывает под музыку.

Авторам нашумевшего и запрещённого к показу в России фильма «Смерть Сталина» (лишившегося прокатного удостоверения в 2018 году) явно есть чему поучиться. И британская сатира, и тульский «перфоманс» — вклад в одно общее дело: фальсификацию истории нашей страны и глумление над её ключевыми фигурами.

Bravo, Tula Drama Theater, bravo! Вы вывели искусство провокации на новый уровень.

А потом вы приходите к власти в своей стране, и....сталкиваетесь с суровой реальностью. Кризис, де-факто патриархальное, полутрадиционное общество, война, упадок. Да и вообще - большая власть оставляет равнодушными лишь единиц. Так что ваша политическая практика довольно быстро расходится с риторикой. А потом вы умираете, и ваше наследие получает ещё более творческую переработку, потому что одно дело - теория, а другое - глубинные коды общества и прагматичные потребности государства.

Я далеко не марксист, но мне, на самом деле, искренне жаль Ленина. Вероятно, он и в самом деле верил в это учение и видел в социализме и власти пролетариата будущее. Но давайте будем честны - разве общество вчерашней Российской империи было готово к такому скачку вперёд? Да и был ли он в принципе возможен, даже в куда более близких к описанному в "Капитале" условиях? Вопрос открытый, однозначно судить не буду. Сужу только по тому, что было в реальности.

Так что, с самого начала партия большевиков грубо нарушала свои же принципы. Сначала - ссылаясь на гражданскую войну, а затем - ну, по инерции, наверное. Вряд ли во вчерашней самодержавной империи с крестьянским большинством было легко создать власть советов. Зато там было просто установить авторитарное партийное правление, со временем подменившее собой номинальные институты вроде тех же советов. Такова жизнь, таковы реалии управления.

Тем не менее, я считаю Ленина человеком, который ещё пытался найти баланс между государственными нуждами и своими идеями. Он с соратниками запустил масштабные социально-экономические программы, объективно поднявшие уровень жизни, способствовал появлению социальных лифтов, издал законы, давшие широким слоям больше прав (не все из них соблюдались по-настоящему, но многие).

Попытку ему можно засчитать. А вот то, что будет потом...Скажем так, сильно дальше от идеалов самого Ильича. В частности, Иосиф Джугашвили, известный как Сталин, является очень своеобразным ленинцем. Каким он там был до революции и гражданской войны - опять же, судить не буду, однако после 1924 года явно пошёл по весьма протоптанному и шаблонному пути.

Акулы, смирно сидевшие при жизни Ленина, тут же начали древнюю как мир историю - борьбу за власть, не имевшую отношения ни к какому социализму. Подобное было и в Вавилонском царстве, и в древнем Китае, и в европейских королевствах. Замените "он разгневал богов/Бога/Аллаха/Небо" - на "он предал дело Ленина и был шпионом", и вуаля, получите ровно то же самое.

Проще говоря, Иосиф Сталин, продолжая прикрываться социалистической риторикой, установил типичное единоличное руководство. Нет, не потому что он злодей и тиран сам по себе, а потому что такова традиция и система. Ну нельзя теоретическим учением отменить ни столетия истории, ни базовую психологию человека, получившего власть. Сталин тут стал лишь самым резвым из претендентов.

Его концепция "социализма в отдельно взятой стране" закрепила закрытый и авторитарный характер советской системы (в которой, по иронии, сами советы окончательно стали не более чем ширмой), где была партия большевиков - настоящая сила, и генеральный секретарь - настоящий лидер.

Здесь начинается интересное. Ленин, убеждённый атеист и материалист, наверное, не хотел бы, чтобы вокруг него создали культ. Зачем, если дело, согласно его же убеждениям, не в нём, а в самой природе общественного прогресса? Однако, у властей СССР были иные планы. Ещё до получения Сталиным полной власти этот культ начал складываться, а уж при нём - развился невероятно. Владимир Ильич как реальная личность, его труды, его вклад в государство - всё это быстро сакрализовалось, будучи встроенным в новый нарратив об "отдельном социализме".

Но было уже неважно, что бы там подумал лидер революции. Главное, что его фигура прекрасно легитимизировала советский строй, а значит, и право на власть самого Иосифа Виссарионыча. Тот поступательно и мощно способствовал созданию централизованной и сильной системы, где интересы государства перевешивали интересы не только индивида, но и социальных слоёв. Ничего нового - старая песня но новый лад. Был уже и Октавиан Август, и Оливер Кромвель, и Наполеон Бонапарт, которые точно также перешли к империи на фундаменте потерявшей реальный вес республики.

Заметьте, что названных выше персонажей вовсе не считают злодеями (кроме, может, Кромвеля) - напротив, вокруг них давно и прочно появился ореол великих государственников. И Сталин избрал тот же путь.

Все мы знаем - первые пятилетки, масштабные проекты, урбанизация, индустриализация, распространение грамотности, развитие ВПК - это всё факты и бесспорные достижения, подтверждённые реальностью. Плановая экономика тут действовала неплохо, особенно учитывая крайне сложное, кризисное время.

СССР стал унитарной страной с могущественной вертикалью власти, где лидер в виде генсека являлся главной, квази-монархической фигурой, а партийная бюрократия была его "дворянством". Даже в архитектуре в этот период появился новый стиль - сталинский ампир, что очень похоже на эпоху Наполеона.

Но есть и у такого подхода и обратная сторона. Если уж сравниваем с Наполеоном, то у того была хищническая внешняя политика, огромные утраты людей и ресурсов из-за многочисленных войн, неэффективная и вредящая отношениям с соседями Континентальная блокада Британии и репрессии, включая цензуру и давление на оппозицию.

В XX веке у похожего правителя были свои нюансы, частично из-за иного времени, частично из-за иной страны. Помимо уже упомянутых репрессий, коснувшихся не только политических противников, но и очень многих инакомыслящих, интеллигентов, зажиточных крестьян и прочих опасных элементов, стоит упомянуть ряд серьёзных проблем.

Были и тройки НКВД, были и несправедливые расстрелы, но это всё не касалось граждан так массово, как это порою преподносят. Но отметить надо, так как подобное в ту эпоху имело значительно более массовые масштабы, чем сейчас, и некоторые социальные группы затрагивало крайне болезненно.

Самая же главная загвоздка - это перекосы в экономике. Плановая система и колхозное хозяйство, безусловно, были хороши в создании масштабных проектов и строительстве армии, но хуже справлялись с обеспечением населения товарами широкого потребления. Власти делали упор на тяжёлую промышленность в ущерб лёгкой, игнорируя потребности среднего гражданина за пределами самого минимума для сносной жизни. Что поделать - у государства есть дела и поважнее.

С крестьянством тоже вышло своеобразно - его использовали как старт для индустриализации (продажа зерна за границу), однако спешная и не всегда разумная коллективизация привела к голоду в плодородных районах страны, следствием которого стали массовые смерти. Деревня на десятилетия превратилась в донора для городов, который нередко получал от всезнающего государства слишком малую награду за свой тяжёлый труд.

И оно всё шло рука об руку. К 1953 году СССР фактически, без всяких "но", был влиятельнейшей сверхдержавой со сферой влияния в полпланеты, с отличной промышленностью, развитой наукой и собственной ядерной бомбой - критически важным инструментом сдерживания в последние восемьдесят лет.

Однако созданная государственная машина была больше сосредоточена на великих задачах и на поддержании международной силы страны, чем на чём-либо ещё. Разумеется, никто специально советских людей не мучал и не желал им бедности, но система не могла дать среднестатистическому человеку множества благ и возможностей, ведь просто не рассматривала его как саму по себе ценную единицу, лишь как винтик для общих (читай - государственных) целей. Она была слишком неповоротливой, чтобы реагировать на более комплексные вызовы.

Такое вот наследие оставил Сталин. Не он это придумал, и не он один это делал - определённый фундамент имелся и без того - но под его лидерством механизм стал именно таким.

Чего же не учёл сын грузинских гор? А не учёл он многое. В тяжёлую, опасную эпоху 1930-40-х годов, действительно, эти методы немало помогли стране выстоять и обеспечить свою безопасность. А потом начались другие времена.

Из-за ядерного щита мировые войны уступили место холодной, что убрало необходимость мобилизации и жёсткой централизации. Борьба с США перетекла больше в идеологическую и технологическую плоскость, и если для второго командная экономика ещё была полезна (космическая гонка), то вот с первым вышло грустновато.

Пока на Западе жизненный уровень рос в прогрессии, СССР в этом плане сильно отставал. Сложная, бюрократизированная система, заточенная под абсолютно другие задачи, не предоставляла своим людям того же материального благополучия.

Я ещё раз отмечу, что это не означает, что всюду царствовал лютый дефицит и граждане траву ели. Минимум в жилье, досуге, пище - был, но он был несравним ни с США, ни с ФРГ, ни с Францией, ни с Италией, ни с другими странами западного лагеря.

В будущем СССР сильно перещеголяют Япония и Республика Корея, последняя тоже будет использовать плановые методы, но более гибко. Это важно, потому что эти страны, особенно Корея, начинали с ещё более тяжёлых позиций - война и бедность, унаследованная от прошлого, у неё имелись в полный рост. Ещё позже Республика Китай, Китайская народная республика, Вьетнам и даже Северная Корея (частично) тоже поведут преобразования, используя низкий старт и сочетания плана с рынком. СССР этот момент упустил, цепляясь за созданное.

Низкий старт перестал быть актуальным в 1950-ые (уровень жизни, хоть и был ниже западного, не был столь плох, и советская рабочая сила не могла похвастаться привлекательной дешевизной), а на уступки капиталистам власти идти не желали ни в какую.

В целом, положение было не самым идеальным. Возможности планового хозяйства исчерпали себя, и в какой-то момент даже тяжёлая советская промышленность начала устаревать. Сельское хозяйство и лёгкая индустрия оставались второстепенными отраслями, из-за чего в стране возник культ дефицитных потребительских товаров, а продовольствие пришлось закупать за золото у Ирана и Канады.

И тут на сцену выходят они - великие реформаторы. Первым, кто хотя бы немного задумал переделать государство под нужды обычных людей, был Никита Сергеевич Хрущёв. У него что-то даже получилось - например, обновление жилого фонда, чтобы у каждой семьи была небольшая, но своя квартира, и не было бараков и коммуналок.

Неплохо, но мало. Неудачи - в аграрной политике, и нереалистичные обещания "построить коммунизм к 1980 году", не вызвали к нему любви у народа и элит.

В стране продолжались проблемы. Бюрократия и косность системы душили возможные позитивные сдвиги. После Хрущёва власть взяли партийные чиновники-консерваторы во главе с Л. И. Брежневым, которым статус-кво давал блага и привилегии, подобно дворянам в старых монархиях, и они органически не принимали изменения. При них начался выпуск советских массовых автомобилей и видов бытовой техники, которые стали более доступны населению, но происходило это запоздало и не на уровне рыночных экономик. Системные ограничения никуда не девались.

Да и нужно ли было их куда-то девать тогдашней верхушке? В то же время в Западной Сибири нашли огромные нефтегазовые залежи, которые после кризиса 1973-го стали приносить СССР достаточные доходы, чтобы закрывать глаза на пороки государства.

Так получалось жить более десятка лет, пока в середине 1980-х годов цены на нефть и газ не упали. Вместе с накопившимися проблемами это вызвало слишком сильный кризис, чтобы его можно был спокойно преодолеть, просто в очередной раз не обратив внимания на осложнения. Власть партии и её филиалов по всей стране ослабла, и центробежные силы победили. Плановая экономика разрушилась, а сам СССР распался.

Я много болтал о издержках советской экономики для большинства жителей страны. А что, собственно, всё это время думали сами эти жители? Вопрос, конечно, расплывчатый и сложный, но в целом не будет ошибкой заявить, что граждане были достаточно аполитичны, привыкнув жить в однопартийной централизованной системе. Что они могли ценить больше, чем стабильность и сильную власть, особенно после всех войн и потрясений?

Очередные потрясения, особенно такие, которые начались с распадом СССР, вызывали большое недовольство и страдания миллионов, что отразилось на исторической памяти обо всём советском периоде. А как мы знаем из прошлого поста, историческая память работает весьма своеобразно.

Если спросить у обычного человека, кто же всё-таки виноват в распаде СССР, что он ответит? С высокой долей вероятности, будут названы фамилии "Горбачёв" и "Ельцин", реже, но тоже вероятно - "Хрущёв". Сталин и Брежнев, скорее всего, будут отсутствовать.

Действительно, Михаил Горбачёв стал генсеком ровно в тот момент, когда уже и углеводороды не могли залатать дыры советской системы. За шесть лет руководства он много раз пытался спасти положение дел, обновив СССР. Были смягчены политические ограничения, появились рыночные элементы (хозрасчёт), спал уровень цензуры. Как мы видим, вышло очень и очень плохо - экономических изменений было катастрофически мало, а политические лишь усилили всегда тлевший по окраинам сепаратизм и придали популярность диссидентству.

Желая хоть что-то сделать, Горбачёв и ко ненароком ослабили централизацию, и весь каркас этого гиганта посыпался. Было слишком поздно прикладывать к язве подорожник, когда она уже разрослась и начала неистово вонять.

В этом состоит одна из главных ошибок Горбачёва. Но значит ли это, что это он развалил страну? Разве он создал в своё время такую громоздкую систему, не способную вовремя меняться? Он провёл тотальную централизацию? Он оттягивал любые реформы годами, заедая проблемы нефтедолларами? Нет, это делал не он. Гибель СССР закладывалась его руководством начиная со Сталина, и со временем возникали всё новые и новые поражавшие систему проблемы. Просто у неё оказался некий запас прочности, продлённый удачным ресурсным открытием.

А когда Горбачёв получил власть, было уже слишком поздно проводить реформы в рамках текущего строя. Итог немного предсказуем.

Анализ ситуации наталкивает именно на такие выводы. Только вот мало кто вообще проводит такой анализ. Здесь мы возвращаемся к описанному мною искажению - лидер всегда будет козлом отпущения, потому что так проще. Но работает оно и в обратную сторону.

Давайте проведём параллели с предыдущей частью. Сталин - это Луи XIV, при котором система сложилась такой, какой сложилась. Ключевые прекосы, приведшие в дальнейшем к краху, образовались при нём. При этом, поскольку его правление в краткосрочной перспективе ознаменовалось множеством достижений и побед и было мифологизировано в культуре, он стал почитаемой фигурой "лидера-государственника", с которой мало негативных ассоциаций (хотя есть и критика, порой тоже нерациональная).

Брежнев и бюрократы вообще - это Луи XV. Меньше достижений, больше кризиса, но сохраняются внешний лоск и стабильность. В памяти народа - спокойное время, хотя по сути - банальное оттягивание изменений в страхе за потерю власти.

Наконец, Луи XVI - Горбачёв. Недостаточно харизматичный и компетентный лидер, пришедший в наихудшее время, когда тянуть дальше было уже нельзя. Ожидаемо не справился с управлением в сложный период, после чего был обвинён в крахе.

Действительно, немногим придёт в голову, что в падении Союза может быть виноват Сталин (на самом деле - не он один, а сама система, оформившаяся при его важнейшем участии). Ведь он построил заводы, выиграл войну, создал ядерное вооружение - он явно великий, в отличие от этого плешивого предателя! Такую точку зрения люди разделят скорее, чем иную. Так легче и удобнее. Хочется гордиться страной и видеть в её истории сильного, идеального, берущего за всё ответственность лидера, чтобы было спокойнее. Ради этого будут созданы какие угодно легенды.

Вроде, столь разные государства - королевская Франция и СССР, но интересная параллель между ними есть. Я ни в коем случае не утверждаю, что они были ужасны. Нет, я восхищаюсь красотой Версаля и московского метро, я благодарен советским учёным за ядерный щит, я вижу, что абсолютизм и плановая экономика однажды вывели цивилизацию на новый уровень и помогли ей преодолеть ряд проблем.