Гнетёт, конечно, надвигающийся финал 30-и-дневника. Можно подготовить соломинку и сообщить — ну, так вот если чего не того, то есть не отыщется мышление если, то, уж, по крайней мере, будет известно как не следует поступать, чтобы его отыскивать. Это легко сообщить, но что делать, если мышление очень хочется, прям очень? Хоть стогом этих соломинок обсообщайся, не прибавит ничуть.
Того пуще, если оно отыщется, но так и останется таким, невысказанным, будет своей невысказанностью гнести и впредь. Ну, то есть, вот хочется в беседе блеснуть, проявиться как-то со стороны мышления, мол, вот, есть у меня, не безмысленный, чай, имею — ан нет, увы. И так всякий раз.
Или ещё соломинку, посерьёзнее: мышления нет, зато... Да, зато есть что-то другое, а у других и этого другого нет. Хорошо, что всегда что-то есть взамен мышления.
А что если мышление это такая выдумка, которая придумана для того, чтобы её каждый раз, когда захочется человеку мышления, придумывать нужно было? Ну, то есть, вот он придумал мышление, а вот ему уже не повезло, придётся сызнова корячиться. Так это очень запросто получается тогда: и впрямь, назови мышлением то, что им назовёшь, и оно им и будет. Но зачем же тогда этот 30-и-дневник? Как бы его так обстряпать, чтоб не зря он был? Типа: назову мышлением то, что назову, но через 30 дней(а у кого-то быстрее даже может получиться), мол не с бухты-барахты, а вот, глядите-ка, время прошло, не поторопился я с называнием.
План такой — день соломинок завершается, может будут ещё в двадцать седьмом дне. Чеееек.