Он лихо колотил понты…

Жаргон преступного мира, его тайный язык появился с появлением преступности. Кстати, поэт, отчаянный босяк, гуляка и романтик ХV века Франсуа Вийон создал одиннадцать баллад на языке французских уголовников – кокийяров. До сих пор даже в самой Франции эти тексты до конца не переведены на «нормальный» литературный язык и не поняты. А Сервантес в «Дон Кихоте» знакомит нас с тайным языком каторжников.

«Офеня» в блатном языке

По словарю В. Даля офеня (афеня) — это кантюжник, разносчик с извозом, коробейник, щепетильник, мелочной торгаш вразноску и вразвозку по малым городам, селам, деревням, с книгами, бумагой, шелком, иглами, с сыром и колбасой, с серьгами и колечками.

Расцвет уголовного русского жаргона тесно связан с тайными условными языками ремесленников и торговцев. Да-да, в условиях мануфактурного производства существовало МНОЖЕСТВО таких языков, которые оказывали на «блатную музыку» огромное влияние.

Если кому-либо интересны подробности, отсылаем к замечательной монографии профессора В. Бондалетова «В.И. Даль и тайные языки в России».

Начиная с XIX века, язык офеней начали изучать лингвисты. Профессиональные исследователи уголовного жаргона давно отметили прямую связь офеньского языка и фени.

Одновременно существовал и особый каторжанский, арестантский язык с вкраплениями жаргона мазуриков и офеней. Новый всплеск в развитии фени отмечается во второй половине ХIХ века, когда произошло становление таких крупных южных торговых центров, как Одесса и Ростов, и в уголовный жаргон стали активно проникать южные слова, еврейская лексика на идише и иврите.

Так что, как видите, уголовный жаргон – явление не только современной нам эпохи. Своя блатная феня есть практически в любом языке, где имеются криминальные прослойки и сообщества. А имеются они везде и имелись всегда.

Кто говорит на фене?

Пользующихся феней можно разделить на две основные группы, соответственно, на две основные группы обитателей тюрьмы – братву и остальных, так называемых пассажиров.

Для первых это, как родная стихия, это носители языка, для вторых – это, скорее, иностранный язык, который они изучают по необходимости. Первые иногда и не умеют выражать свои мысли по-другому. Они думают на фене. Вторые зачастую достаточно быстро начинают ее понимать, но вот пользуются с трудом, обычно только для обозначения понятий, специфических для тюрьмы и блатного мира и отсутствующих в вольной жизни.

Есть и немаленькая прослойка так называемых наблатыканых – представителей второй группы, своим поведением и языком стремящихся «проконать» под блатных. Уважением они не пользуются ни у первой группы, ни у другой.

Назвать феню чисто прерогативой уголовного мира — как минимум несерьезно. Сейчас трудно сказать, что и куда перешло: из фени в повседневную речь или обратно. И где проходит между ними грань. Как и между так называемой нецензурной и цензурной речью.

Отметим, что изучать феню теоретически, если кому-то вдруг придет в голову такая мысль, все равно что учить иностранный по словарю. И не стоит вставлять всякие блатные словечки в свою речь с целью «проконать» под своего в блатной среде.

Ничто не даст вам большего уважения, как естественность поведения и речи. Самодостаточность и уверенность в себе и своих принципах ценится больше всего в любой среде, и криминальное общество здесь не исключение. Даже если ваши принципы не совпадают с воровскими. Если такие качества есть в наличии, речь будет выражать ваше внутреннее состояние. Если же там сумбур, страх, тщеславие и самолюбование, то никакие модные словечки не скроют это.

Кстати, о словарях…

Уголовный жаргон стали изучать еще в царской России. Ряд статей и монографий увидел свет в первые годы Советской власти. Позже исследовать феню считалось дурным тоном, и она печаталась лишь в справочниках Министерства внутренних дел сугубо для служебного пользования.

В 1982 году во Франкфурте-на-Майне издательство «Посев» выпустило «Словарь Арго ГУЛАГа» под редакцией Б. Бен-Якова. Тогда же появилось и нью-йоркское издание «Словаря блатного жаргона в СССР». Спустя год в Нью-Йорке В. Козловский выпустил «Собрание русских воровских словарей» в четырех томах. В начале 1990-х «блатную музыку» начали печатать и в СССР.

Здесь же надо отметить знаменитого француза Жака Росси, 21 год оттарабанившего на островах ГУЛАГа, написавшего фундаментальный «Путеводитель по ГУЛАГу» – нечто похожее на толковый словарь лагерной жизни и лексики.

Также среди корифеев жанра надо обязательно вспомнить Фиму Жиганца (в миру – Александр Анатольевич Сидоров из Ростова). Он один из крупнейших и авторитетнейших исследователей русского воровского арго, его этимологии и истории, автор словарей и трудов по истории воровского мира, журналист, ученый-филолог, поэт и переводчик, в том числе классической поэзии на блатной жаргон, и отставной офицер внутренней службы России, 20 лет непосредственно общавшийся с носителями языковой криминальной традиции.

И в заключение пытливому читателю предлагается сравнить в переведенном на блатную феню стихотворении всем нам известный со школьной скамьи оригинал! Кстати, в переводе и с комментариями А.А. Сидорова.

КРАНТЫ ЖИГАНУ

Урыли честного жигана

И форшманули пацана,

Маслина в пузо из нагана,

Макитра набок – и хана!

Не вынесла душа напряга,

Гнилых базаров и понтов.

Конкретно кипишнул бродяга,

Попер, как трактор… и готов!

Готов!.. не войте по баракам,

Нишкните и заткните пасть;

Теперь хоть боком встань, хоть раком,

Легла ему дурная масть!

Не вы ли, гниды, беса гнали

И по приколу на дурняк

Всей вашей шоблою толкали

На уркагана порожняк?

Куражьтесь, лыбьтесь, как параша, –

Не снес наездов честный вор!

Пропал козырный парень Саша,

Усох босяк, как мухомор!

Мокрушник не забздел, короста,

Как это свойственно лохам:

Он был по жизни отморозком

И зря волыной не махал.

А хуль ему?.. дешевый фраер,

Залетный, как его кенты,

Он лихо колотил понты,

Лукал за фартом в нашем крае.

Он парафинил все подряд,

Хлебалом щелкая поганым;

Грозился посшибать рога нам,

Не догонял тупым калганом,

Куда он ветки тянет, гад!

Но есть еще, козлы, правилка воровская,

За все, как с гадов, спросят с вас.

Там башли и отмазы не канают,

Там вашу вшивость выкупят на раз!

Вы не отмашетесь ни боталом, ни пушкой;

Воры порвут вас по кускам,

И вы своей поганой красной юшкой

Ответите за Саню-босяка!

НА СМЕРТЬ ПОЭТА

Погиб Поэт! – невольник чести –

Пал, оклеветанный молвой,

С свинцом в груди и жаждой мести,

Поникнув гордой головой!..

Не вынесла душа Поэта

Позора мелочных обид,

Восстал он против мнений света

Один, как прежде… и убит!

Убит!.. к чему теперь рыданья,

Пустых похвал ненужный хор

И жалкий лепет оправданья?

Судьбы свершился приговор!

Не вы ль сперва так злобно гнали

Его свободный, смелый дар

И для потехи раздували

Чуть затаившийся пожар?

Что ж? веселитесь… он мучений

Последних вынести не мог:

Угас, как светоч, дивный гений,

Увял торжественный венок.

Его убийца хладнокровно

Навел удар… спасенья нет:

Пустое сердце бьется ровно,

В руке не дрогнул пистолет.

И что за диво?… издалека,

Подобный сотням беглецов,

На ловлю счастья и чинов

Заброшен к нам по воле рока;

Смеясь, он дерзко презирал

Земли чужой язык и нравы;

Не мог щадить он нашей славы;

Не мог понять в сей миг кровавый,

На что он руку поднимал!..

Но есть и божий суд,

наперсники разврата!

Есть грозный суд: он ждет;

Он не доступен звону злата,

И мысли, и дела он знает наперед.

Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:

Оно вам не поможет вновь,

И вы не смоете всей вашей черной кровью

Поэта праведную кровь!