Холодный весенний ветер принес с севера пепел и снег. Солнце, словно чувствуя общие настроения, скрылось за хмарными облаками и не показывалось уже неделю. Бенолан снова покрылся снегом, замело улицы, крыши домов, бездомных кошек, попрошаек и печные трубы. Город, что едва-едва пробуждался от зимней спячки, опустел и затих. А когда из армии примчался гонец, его лицо и руки были обморожены, как в самую глухую зиму.

Старший посыльный, к чьему цеху относился прибывший с севера, вскочил, едва увидев гонца, и заботливо усадил его в теплое кресло.

- Докладывай, - мягко промолвил мастер.

- Господин мой, у меня известия, хуже которых нет ничего. Меня зовут Одас, я был вместе с господином принцем в его походе.

- Так, продолжай. Каковы известия? Когда ждать их триумфального возвращения?

- Мой господин! – Одас испуганно воззрился на своего начальника. – Войска больше нет! И принц искалечен, а принцесса замолкла и более не разговаривает! Мне было указано передать это лично королю Роглифу.

Мастер медленно подошел к Одасу и наклонился к нему. Его руки дрожали, когда он вцепился в плечо гонца.

- Скажи, друг мой… Скажи и будь честен – есть ли выжившие?

Одас склонил голову, и на его колени закапали слезы.

- Я.. – начал он и запнулся. Слезы мешали ему говорить. – Выжило всего десять человек, и их высочества принц Ингалоф и принцесса Сильвина в том числе. – Он поднял голову и посмотрел на мастера – тот беззвучно плакал, сотрясаясь всем телом. В горной кампании он потерял своего сына.

Город неприветливо встретил вестового из армии. Видя изрядно потрепанные одежды и бледное от голода и холода лицо, горожане сжимали кулаки и плевались вслед. Бенолан был напряжен как тетива лука, и Одас торопливо прошагал к дворцу, где его немедленно допустили к королю.

Король за последние два года сильно постарел, осунулся и иссох. Сейчас он сидел возле своего камина, в теплом кресле, прочитывая бумаги, лежащие на планшете кресла. Подняв глаза на вошедшего гонца, король кивнул тому, медленно встал и подошел к Одасу. Посыльный склонил голову и молчал. Наконец, тишина была прервана хриплым голосом Роглифа:

- Что с армией?

- Разбита, - был ответ. – Нас предательски уничтожили возле врат Железных Гор, милорд.

- Сколько…выжило?

- Не больше, чем пальцев на руках, ваше величество.

- А как мои дети? Как Сильвина и Ингалоф?

Одас отвел глаза.

- Живы, но… Потеряли желание жить, ваше величество…

Увидев эту нерешительность, Роглиф воскликнул: «О, горе мне!», пал на колени и обнял ноги гонца, причитая: «это наказание мне за содеянное». Тело короля сотрясалось от рыданий.

На сорок дней во всем королевстве был объявлен траур по павшим в войне, и на сорок дней все увеселения были высочайше запрещены. Что же касается Ингалофа, то он после этой войны значительно изменился, потеряв волю к жизни, что порой приходилось принимать за него даже простейшие решения.

Сильвина, потерявшая любимого, чахла день ото дня, и придворные лекари в один голос утверждали, что девушке необходима смена обстановки и больше общения – но Роглиф не допускал этого, так как боялся потерять ее вообще. Сильвина не разговаривала ни с кем, а ночами ей снились кошмары. Дошло дело до того, что во дворец призвали некую гадалку, страшно боявшуюся возмездия за занятие запрещенным ремеслом, и ведьма эта раскрыла все, что творилось в душе принцессы. Она говорила, что внутри у той мрак и холод, и, что заглядывая в ее нутро, она смотрит во тьму. Сильвина худела, теряла вес, перестала следить за собой и ни на что не обращала внимания. Когда девушке стало совсем худо, король с дочерью отправились на юг, на неспокойное побережье, к теплому морю, но и южный воздух не помог, и там Сильвина, прожив две недели, тихо скончалась.

С ее смертью из народа словно вынули некий стержень, который позволял всем терпеть невзгоды. Королевству после ее ухода из жизни предстояло просуществовать не более трех лет. Одна за другой провинции откалывались, образуя собственные независимые народы, и для короля Роглифа, как и для сына его Ингалофа, уход из жизни Сильвины каким-то образом стал символизировать гибель всей державы.

Погиб Тремент и погибла Сильвина, вскоре покинул этот мир и старый король, а через три года пал в бою и Ингалоф. Смерть не щадит ни молодых, ни старых, безжалостной косой собирая свой кровавый урожай. Пора горячей юности убила принцессу, уничтожила надежду в людях, опустошила души родных.

Ее последним словом было имя дракона, который ждал ее в чертогах потустороннего мира, и, умирая, она едва заметно улыбнулась. Трементом его звали, и память о нем навсегда останется в человеческих сердцах. Его имя станет клятвой верности племени драконов людскому роду. И никогда более ни дракон не причинит вреда человеку, ни человек – дракону, и так будет до скончания веков.

Тремент!

======================================================

Приложение I

Политическая система Бенолана выглядит довольно сложно. Имеющиеся институты власти: власть короны, Собор, поместные сатрапы, губернаторская власть.

К о р о н а

Поколение за поколением королевская власть в Бенолане слабела. К тысячному году существования государства короли еще оставались верховной властью в стране, однако многие функции были урезаны. Тем не менее, право объявления войны или право на заключение мира, назначение лордов-правителей провинций все еще лежало в руках королей. В распоряжении королей находилась так называемая королевская армия – весьма профессиональная и мобильная армия, обученная в бесчисленных сражениях с бегущими из Маримина отрядами. К сожалению, во время описываемых в повести событий, королевская армия силами собора была распылена по границам.

С о б о р

Участниками малого собора являются депутаты от каждой провинции, а также члены королевской фамилии, ответственные за те или иные вопросы государственного дела. На Малом соборе готовят почетные места для сатрапов (три кресла уровнем выше всех) и два места для короля и королевы (уровнем выше сатрапов, причем кресло королевы чуть позади кресла короля). На трех креслах должны фиолетовые покрывала – цвет сатрапства и фиолетово-красные на королевских. Как правило, ни сатрапы, ни король не посещают малый собор. Малый собор заседает постоянно.

Великий собор проходит раз в два года. Закон и традиции требуют присутствия как всех губернаторов, так и короля, так и сатрапов. Помимо них на Соборе должны присутствовать члены королевской фамилии, ответственные за те или иные вопросы государственного дела.

Малый собор определяет внутриполитическую жизнь государства, решения, принимаемые этим собором, обязательны для исполнения всем губернаторам. Малый собор обладает значительным правом при короле, который принимает свои решения, консультируясь с председателем собора. Малый собор назначает губернаторов провинций, избирая их среди тех кандидатов, которые предоставляет король.

Великий собор определяет внешнеполитическую жизнь государства на следующие два года. Все решения принимаются путем голосования, причем у каждого губернатора – по одному голосу, у сатрапов – по десять голосов, у короля – тридцать голосов. Также великий собор может дать предписания самому королю.

С а т р а п ы

Как уже сказано вше, сатрапы представляют собой власть короны на местах. Слово сатрапа приравнивается к слову самого короля. Никогда еще сатрапов не было больше трех или меньше трех – по количеству сатрапий. Власть сатрапов передается по наследству. Сатрапы обязаны подчиняться королю, однако в их руках к тысячному году скопилась огромная власть – при желании сатрап мог пойти наперекор короне, и остановить его было бы довольно сложно. У каждого сатрапа есть своя небольшая армия, которую он способен выставить для отражения внешней угрозы.

Г у б е р н а т о р ы

Политика губернаторов во многом определяется политикой вышестоящего сатрапа. Каждый губернатор в своей провинции является устами сатрапов. Губернаторы вольны принимать решения в рамках своих провинций, не затрагивая всей страны. У каждого губернатора есть своя армия, которую он обязан выставить по первому требованию сатрапа или короля.

Недалекое будущее Бенолана весьма трагично. Уже в описываемое время король Роглиф пытался соединить распадающуюся страну в единое целое, бросая правительственные легионы один за другим в разные провинции, которые то и дело объявляли о своей независимости. Войска сатрапов не могли справиться с растущим ростом напряженности, да к тому же, один из трех сатрапов при Роглифе откровенно стоял за повстанцев.

Восточные земли, еще при Бледжисах, были завоеваны с великим трудом; во время короля Роглифа там объявились в поистине кошмарных количествах разбойники и бродяги, объединявшиеся в шайки, которые часто нападали на гарнизоны королевских войск. Удержать под властью короны столь дальние провинции было сложно по причине их удаленности, и короли выводили свои войска оттуда, оставляя их на произвол судьбы. А когда в 1005 году Роглиф умер от старости, оставив в наследство своему сыну расшатанный трон, дело было и вовсе худо.

О своих правах на престол заявил некто Эверард, потомок первого сына Элдорфа. Чуть менее ста лет назад, когда династия Первингов, процарствовав 84 года, пресеклась, Собор выбирал зачинателя новой династии, и им был выбран некто Элдорф. Однако, по несчастному стечению обстоятельств, за месяц до коронации Элдорф умер, и королем был избран его сын Харва, что пришлось не по душе Филдарту – внуку Элдорфа через первого его сына, Ноина, который погиб на войне с Тиленаком в 899 году. Филдарт утверждал, что необходимо следовать законам о престолонаследии, разработанным тем же собором более трех сотен лет назад, законом, который практически не оставлял никаких шансов на престол вторым детям королей.

Многие считают, что именно в этом и кроется одна из причин слабости королевской власти в стране. Как бы то ни было, но Филдарт почувствовал себя обманутым и пытался заручиться поддержкой армии, когда армия не поддержала его, он обратился за помощью к влиятельным советникам в Собор, но и там потерпел фиаско, поскольку ни одна фракция не изъявила желания ему помочь. Как изменника, его бросили в темницу, однако через два года он был освобожден и сослан на дальний запад. На западе Филдарт нашел расположение тамошнего губернатора и начал тихо составлять сеть заговоров; но ни ему, ни его сыну не суждено было занять королевский трон.

В последние пять лет царствования Роглифа кресло председателя Собора занял делегат от области Лайт, области, которая никогда не питала расположения ко всем из рода Харвингов, и Роглиф не был из них исключением. Королю было жизненно необходимо, чтобы Собор, изначально настроенный против него, не блокировал хоть некоторые из его указов. Для этого ему требовалось заручиться поддержкой народа и на этой волне выиграть борьбу с Собором.

Удачный случай выпал при начале драконьих атак, король усмотрел в этом прекрасную возможность упрочить свои позиции, одержав победу в маленькой и быстрой войне. Он снарядил армию и поставил во главе нее двух командиров – своего сына, Ингалофа, и, для удовлетворения требований Собора, военачальника Хильдумара. К сожалению, как известно из истории, поход против драконов превратился в двухлетнюю кампанию, а та, в свою очередь, завершилась полнейшим разгромом армии, союзники отозвали свои войска, и был тяжело ранен принц Ингалоф. Колебавшиеся было депутаты переметнулись в лагерь, оппонирующий королю, и число мятежных провинций, которые они представляли, увеличилось до семнадцати. К тому времени пошатнувшееся из-за смерти Сильвины здоровье короля Роглифа вынудило Собор подыскивать зачинателя новой династии. А после же его смерти, когда воцарился Ингалоф, контуженный на войне и получивший тяжелейшие моральные травмы, стало ясно, что он не годится в короли, и о своих правах на престол заявил некто Эверард, потомок Филдарта. Однако великий Собор большинством голосов (53 против, 27 за и 13 воздержавшиеся) отказал ему. Но на этот раз за Филдартингами, не в пример событиям почти столетней давности, стояла мощь семнадцати провинций и даже одного сатрапа (+10 голосов), и вспыхнула гражданская война, унесшая жизни многих тысяч человек. Три года длилась она, и Ингалоф (с которым уже не было Хильдумара, отошедшего в мир иной вместе с Роглифом) вынужден был покорять каждую из семнадцати провинций – либо же отвоевывать захваченные противником. Ближе к тому моменту, когда, казалось бы, победа уже была близка, Ингалоф с отрядом ближайших соратников попал в засаду и был убит.

Собор было выбрал на престол великую княгиню Лобинию, но она правила всего пять месяцев. Лобиния призвала на помощь Тиленак, чтобы его армиями поразить мятежников, однако, как оказалось, молодой гвербрет Тиленака был себе на уме. Он отправил армию на север, но покидать освобожденные от мятежников провинции южане не собирались.

Выяснилось, что тиленийцы, воспользовавшись слабостью Бенолана, решили отхватить себе наиболее приглянувшиеся им земли. Началась война с Тиленаком, и страна надорвалась, не выдержав гражданской и освободительной войн одновременно. Под ударами Тиленака королевство Бенолан было поглощено им, а оставшиеся незахваченными провинции объявили о независимости и создали свои собственные королевства. Княгиня Лобиния скрылась на западе, где на осколках старой империи появилось три новых государства.

В далеком будущем, под натиском диких кочевников и Тиленак, и осколки Бенолана, были разорены. Высокая сейсмическая активность в этом регионе в результате страшных катаклизмов, вызванных ушедшими далеко в прошлое войнами магов, заставила всех бежать из этих мест, и вскоре всякая память о существовавших когда-то государствах была утеряна и забыта. Где-то в эльфийских справочниках говорится, что в тех местах существовало королевство Манахим, а правящий дом Лисариена даже называет некую Гилкенрис, жену одного из своих королей, которая якобы была родом оттуда. Однако всякая история и всякие сведения об этом древнем государстве давно позабыты, покрыты полувыдуманными мифами и сединой древности. Лицо земли знало и не такие великие страны, и падение их было гораздо ужаснее, все превращается в пыль, и исчезает навсегда. И Бенолан, свободолюбивый Бенолан, не стал исключением.

Административное деление Бенолана:

Сатрапии: Аделис, Най, Редиффо.

Сатрапия Аделис: провинции Лайт, Анкалир, Минтанк, Мелува, Хелкия, Бонев, Туранис, Стила, Рудалик и др.

Сатрапия Най: провинции Эруа, Перофаль, Хорса, Арантьескил, Гвилит и др.

Сатрапия Редиффо: провинции Олмерт, Фаранк, Гведомаль, Иль Джурва, Амун, Адун и др.

Приложение II.

Повесть лет

Летоисчисление приводится по системе Бенолана.

100

около Впервые появляются чудища и иные нечеловеческие существа, как, например, василиски.

200

около Некто Руро получает власть над своим племенем. Он объединяет вокруг себя несколько наиболее лояльных племен манохов и создает первоосновы государства Бенолан. Параллельно с этим к юго-западу идет образование Тиленака из иных племен манохов.

243

Тааг Руриен основывает Город Бенолан.

к 300

Бенолан расцветает. Под руководством первых королей основана школа Магов Бенолана. Это не нравится Гинкару и начинается противостояние между Беноланом и Маримином.

около 400

К границам Бенолана подходит эльф Калхассэ со своим племенем и просит у короля дозволения пройти его землями. Получив отказ, Калхассэ вынужден идти на север.

Начинается война драконов и людей. После ее окончания драконы исчезают из человеческой жизни на почти пятьсот лет.

486

Первинги отправляют в кругосветное путешествие корабль «Луноцвет», так и не вернувшийся к родным берегам.

около 800

Примерно в это время великие войны на Маримине, Гинкар разбит, остров начинает медленно тонуть. Появляются солнце, луна и звезды.

955

Харва объявляет всех магов и колдунов вне закона. Начинаются волнения и народные суды. Пойманных и уличенных в колдовстве чародеев сжигают на кострах. Королевская Академия магов Бенолана протестует, но Собор, которому она подчинялась, закрывает ее и со всех преподавателей берутся подписки о неиспользовании магии.

959

Харва гибнет от рук практикующих чародеев. Пенхольд, сын его, продолжает кампанию по уничтожению магов. Все оставшиеся в живых прячутся в подполье и скрывают свои способности. Здание Академии магии отдано под сиротский дом.

973

Рождается Сильвина.

976

Рождается Ингалоф.

996

Тролли нападают на Бенолан. Ингалоф отражает их нападение.

999

В Северном мире наступает засуха.

1000

Учащаются нападения драконов на поселения Бенолана в северных провинциях.

1001 август

Ингалоф снаряжает армию и отправляется в Железные горы с карательной экспедицией.

1002 октябрь

Сильвина готовится отбыть в Тиленак. По пути ее похищает Тремент.

1002 декабрь

Тремент ранен. Сильвина принимает решение встретиться с братом.

1003 январь

Ингалоф встречается с драконами. Сильвина отправляется в Бенолан.

Тиленак переживает не лучшие времена. С востока его атакуют кочевые племена, и гвербрет отзывает все свои армии для отражения угрозы.

1003 февраль

Ингалоф сражается с Трементом и убивает его.

1006 февраль

Роглиф умирает. Со смертью Роглифа, как потом выразится один философ, окончилась целая эпоха.

1006 апрель

Начинается гражданская война.

1008 май

Гибнет Ингалоф, попав в засаду.

1008 июнь

Собор выбирает в правители Великую Княгиню Лобинию.

1008 сентябрь

Гибнет Андуир от руки королевских войск. Бенолан разваливается.

Приложение III.

Язык Бенли

Язык жителей Бенолана представлял собой любопытный образчик практически полностью сохранившегося древнего праязыка, который был в обиходе перед концом первой эпохи. Так называемый язык бенли был, как и ненгвайт, параллельной ветвью эволюции этого праязыка; в отличие от бенли, последний получил максимальное распространение на всем Северном континенте. Древний человеческий праязык, как смеют утверждать некоторые лингвисты, является всего лишь модификацией, своего рода говором эльфийского (праэльфийского) языка; считается, что на этом языке говорили некоторое время после своего появления все люди. Причиной столь массовому распространению эльфийского языка может служить только одно – эльфы, первыми нашедшие людей, обучали их своему языку, искусствам и ремеслам. По мере течения времени, в человеческом народе выделились два мощных племени – племя манох (как они себя называли, люди беньи) и племя наналар, первое племя более воинственное, второе – обращенное к изучению наук и к знаниям. Манохи приносили добычу и охраняли древние становища людей от нападений чудищ, наналары учились у эльфов и взгляд их был обращен на юг, поскольку примерно в это время на юге, на одном из великих островов, мятежный палин по имени Гинкар создавал Дом – своеобразное пристанище для уставших телом и духом, где можно было обрести успокоение. Юг был символом безопасности и здоровья, неудивительно, что множество наналаров, а с ними и почти все эльфы, двинулись туда, и там сложилось государство Маримин. Оставшиеся манохи основали государство Манахим, или, как его называли сами манохи - Бенолан. Таким образом, в древнем мире завершился процесс становления государств.

Долгий срок жизни в изоляции, вдали от просвещенного Маримина, естественно, был чреват неизбежными изменениями в языке. Бенли мутировал, но не с такой скоростью, как нангва – язык людей Маримина. Все же к пятисотому году, когда происходят войны на Маримине, манохи и наналары уже едва понимали друг друга. К сожалению, после великих войн, в бенли проникло много слов из нангвы, так как эльфы и наналары бежали из тонущего Маримина на запад, и путь их пролегал как раз через Бенолан. Как и за полтора столетия до этого, правители Бенолана закрывают двери королевства перед непрошеными гостями, но волна беженцев была настолько мощной, а границы – настолько протяженными, что мигранты прорвали рубежи и потоком хлынули на запад. Миграция длилась около ста пятидесяти лет, в три захода. Таким образом, в чистом виде бенли после этого сохраниться не мог.

Затопление Маримина нарушило баланс сил в регионе, и восстановление его шло с кровью. Многочисленные чудища бродили по континенту в поисках пристанища, народы бежали на запад, создавались и разрушались королевства. В свете этих событий Бенолан, стойко переносивший множество невзгод, не выдержал внутренних раздоров и внешних угроз и распался. Часть манохов присоединилась к бежавшим на запад наналарам, часть была рассеяна и затерялась в пустошах. Манохи не смогли сохранить свой язык, и окончательно ассимилировались с наналарами уже спустя одно-два столетия. Язык бенли не сохранился в результате исчезновения самого государства в битвах, последовавших за великими войнами. Отдельные его элементы до сих пор можно проследить в языке кочевников Пустошей.

Нангва же развивался и дальше, дав рождение языкам Юга (народы Тхунды, Хандората, Эруйн), и впоследствии сам превратился в ненгвайт.

Примеры:

Вариант бенли Вариант нангва Вариант ненгвайт

Selyrvina (Сильвина) - Silyrvina (Сильвина) - Silvina (Силвина)

Engelof (Ингалоф) - Anquilas(Анкуилас) - Angelath (Ангелат[ф])

Tramant (Тремент) - Trement (Тремент) - Trement (Тремент)

Laidd-qwaen (Ласкейн) - Lasquaine (Ласкуэйн) - Lascain (Ласкайн)

Divalnacyr (Дивельнакь) - Tifelnacyr (Тифелнакь) - Tifelnach (Тифелнах)

Horydd Gwaedomal (Хорис Гвэдомал)- Foris Indimelyr (Форис Индимель) - I dim anforton (И дим анфортон)

===============

ЭТО КОНЕЦ. Спасибо, что были со мной :)

Принц кинулся к сестре – но вместо привычного обожания в ее глазах он увидел холодный расчет и отвращение.

- Сильвина! – воскликнул Ингалоф.

Та кивнула ему в ответ и промолвила:

- Я надеюсь, мои друзья передали тебе, что нам предстоит важный разговор?

- Твои друзья? – недоверчиво спросил принц.

- Именно.

- ДРАКОНЫ – твои друзья? – задохнулся от возмущения Ингалоф. Видя, что девушка кивнула ему, он медленно, глядя ей в глаза, продолжал: - Да, нам действительно есть много о чем побеседовать.

Сильвина кивком головы отпустила драконов и величественно предложила Ингалофу следовать за собой. Принц еще раз поразился тому, как сильно изменилась девушка за то время, что он ее не видел – за последний год… или два? Армия иссушила мозги, и он с трудом смог вспомнить прежнюю сестру. Была ли она вообще когда-то такой милой и веселой девушкой, какой она осталась в его воспоминаниях или это всего лишь плод его воображения? Могло ли быть такое, что когда-то Сильвина обнимала его и улыбалась в лицо, цветущая и полная сил? Что же, в таком случае, случилось с ней за это время его отсутствия?

Принцесса вела его за собой по склону горы. Впереди замаячил вход в пещеру, он сулил тепло и защиту от слепящего снега. Ингалоф чувствовал себя неуютно под горячими взглядами драконов, что смотрели ему в спину, он был почти что уверен, что, заслужив титул Убийцы Драконов, он не выживет сегодня, случись на его жизнь покушение. Не более уютно он чувствовал себя и в тепле, рядом с костром – от когда-то родной сестры веяло холодом и чужеземностью.

- Убийца драконов, - прорезал тишину скрипучий, ужасно чужой голос Сильвины. – Вот как тебя называют в народе.

Ингалоф недовольно поморщился.

- Ты для этого меня вызвала к себе? Напоминать мне о том прозвище, которое мне дали против моего желания?

Предложенный Сильвиной стул неприятно скрипел и грозил вот-вот развалиться. Ингалофу приходилось все время держать равновесие, чтобы не потерять лицо, упав со стула.

- Ты даже не имеешь ни малейшего понятия, для чего я попросила друзей найти тебя?

- Хватит ходить вокруг да около, сестра, – раздраженно ответил Ингалоф. - Выкладывай, что ты хотела.

Сильвина уставилась ему в глаза – двумя ледяными кружочками.

- Ингалоф, я хочу, чтобы ты отозвал свое войско назад. Я хочу, чтобы война прекратилась.

Принц хохотнул.

- Сильвина, ты, верно, шутишь! – Воскликнул он, но, увидев выражение лица сестры, посерьезнел: - Да, этого хочет мой рассудок, но сердце мое желает обратного. Этого хочет армия, но народ желает продолжения войны – и победы, красивой победы. Этого хочет мой отец, но понимает, что…

- Что только быстрая победа в быстрой войне сможет упрочить позиции отца перед Собором, так ведь? – перебила его Сильвина.

- Так и есть.

- Так, значит, что не от тебя зависит, когда кампании придет конец?

- Сестра моя, боюсь, что это…

- Напомни мне, в чем была цель похода? – вновь прервала его принцесса.

Ингалоф пожевал губами и осторожно начал:

- Целью кампании было восстановление безопасности на северных границах и усмирение драконьего племени, дабы драконы более не совершали нападений на наши селения.

- Скажи мне, брат мой, достигли ли вы своей цели? – в упор взглянула на него Сильвина, и Ингалофу совсем не понравилось, как сильно она выделила слово «брат».

- Собственно, мы достигли своей изначальной цели – мы отомстили драконам,… Однако когда драконы похитили тебя, весь Бенолан был возмущен, и иные предлагали искоренить все племя драконов под корень. И настроения в стране такие, что только сокрушительное поражение драконьего воинства придется по сердцу многим, и потому необходимо нечто более существенное, чем простое признание факта отмщения.

- Нечто более существенное?! Брат мой, ты хоть представляешь, до какой степени абсурдности дошли твои высказывания? Вы оттеснили драконов на самые дальние рубежи к северу, вы уничтожили все потомство этих созданий! Это ли не существенное достижение? Когда в бой идут одряхлевшие от старости драконы, и их сбивают в воздухе из луков?! Где предел человеческой гордости и жадности?! - вскричала принцесса.

- Ты хотела высказаться – и только? – угрюмо бросил Ингалоф. – Я не тот слушатель, который будет без возражений принимать твою болтовню. Мы – карающая десница, мы – возмездие, которое настигло драконов за их беззакония, учиненные нашему народу. Наше имя должно вызывать страх и ужас. Мы огнем и мечом навсегда заставим драконье племя запомнить, на что мы способны!

- Ингалоф, когда возмездие преступает все возможные границы, оно переходит в безжалостность, страх и беззаконие! За несколько драконьих налетов вы изничтожаете все их племя без остатка, а за десяток унесенных овец убиваете десяток драконов! Это - справедливость? Справедливость не жестокость, Ингалоф, справедливость – это прежде всего милосердие!

- Давно ли ты была одних с нами взглядов? – прошептал Ингалоф, глядя на нее.

- Все изменилось, брат мой.

- Я думал встретить здесь свою сестру, Сильвину из Бенолана, - горько промолвил принц, не обращая внимания на ее последнюю тираду. – А встретил дракона, переодетого в мою сестру.

- Драконы открыли мне глаза на многое. – произнесла она ровным голосом и Ингалоф, хмыкнув, заинтересованно глянул на нее.

- Как зовут его?

Девушка смутилась и начала теребить подол своей куртки.

- О чем ты?

- Я спрашиваю, как зовут того, кто околдовал твое сердце, сестра. Об этом грязном мошеннике, который разведал тайны твоего сердца!

- Не смей так говорить о Тременте! – взвилась Сильвина и ее глаза заблестели, а от одного воспоминания о нем у нее сладко забилось сердце.

- Ах, так вот как его звать. Тремент, - медленно, словно смакуя каждый звук этого имени, проговорил принц, заметивший, как изменилась при этом Сильвина. – И он любит тебя? Он говорит, что любит?

Сильвина склонила голову и кивнула, еле заметно.

- Мы запомним его имя, – высокопарно начал Ингалоф, - и при случае постараемся передать ему царственный привет от высокородной Сильвины, дочери земли Бенолан. Что же касается желаний твоих и племени драконов, то они не исполнимы. Мы не можем свернуть кампанию, ибо мы будем продолжать искать и уничтожать драконов. Всех до единого. Наш разговор, сестра, был совершенно бесполезен. Вы услышали дуновение ветерка и самонадеянно ожесточились в своей гордыне, укрепившись за слабыми стенами. Но поднимается ураган! Ураган, который сметет всю драконью спесь и разрушит до основания их королевство! Наши враги падут все до единого, и никто не выстоит в этой буре.

И он двинулся к выходу, намереваясь покинуть пещеру и вылететь в расположение армии. Его фигура четко выделялась на фоне яркого снега, суровая, повзрослевшая и чуть сутуловатая. Сильвина, сидевшая на своем ложе как будто скованная, окликнула его:

- Ингалоф!

Тот, не оборачиваясь, замер на месте.

- Что может принять народ для восстановления мира? Какие условия может он выдвинуть?

- Их первейшая цель на протяжении последних двух месяцев – возвращение тебя.

- Если я буду возвращена вам, война прекратится?

- Скорее всего, да.

- Насколько скорее?

- Я очень даже уверен, что война еще длится только потому, что воины не теряют надежды найти тебя. Если бы знали, что ты погибла – в отместку сюда бы направили дополнительно пять легионов и вычистили бы все горы сверху донизу, уничтожили бы все живое крупнее мыши. Но так как в сердцах наших теплилась надежда, что ты жива, мы продолжаем поиски, не перегибая палки, дабы не вынудить драконов причинить тебе зло.

Сильвина некоторое время молчала. Поймет ли Тремент, на какую жертву она пошла ради него, ради его жизни? Поймет ли, что ей предстоит страдать всю оставшуюся жизнь одной?

- Я возвращаюсь домой, Ингалоф. Война должна быть прекращена.

И принц впервые за все это время расслабился и криво улыбнулся ей.

- Это будет мой первый же приказ по возвращению в армию! – вскричал он.

***

Сильвина возвращалась домой в тяжелых раздумьях. Ее дух жаждал вернуться в Бенолан, к отцу и своему народу, а сердце призывало ее остаться с Трементом. За эти долгие два месяца, что она провела в драконьем плену, она успела встретить того, кто пришелся ей по сердцу, того, кто полюбил ее и, самое главное, кого полюбила она. И теперь, ради сохранения жизни всей нации, она отвергла любовь, принеся ее в жертву миру.

В ее сознании билась одна мысль – вернуться и бежать с Трементом далеко на север или далеко на запад, в неизведанные земли и провести последние дни с ним! Она была уверена, что дракон не откажет ей, и что судьба их может сложиться совсем иначе, очень и очень счастливо. Ах, если бы на чашу весов была кинута не любовь с одной стороны и не мир с другой стороны! Как бы ей хотелось, чтобы в том далеком сентябре Тремент похитил не ее, чтобы ее похитил не Тремент, или чтобы она успела опомниться, прежде чем влюбиться в него подобно лицеистке. Тогда бы боль расставания, разлуки не была бы такой сильной. О, если бы Тремент похитил ее вновь, и умчал ее в дальние края, чтобы ветер вновь свистел в ушах, и чтобы она весело смеялась, и… и внезапно Сильвина ощутила эту легкость и свободу полета, силу в своих мышцах, упругость воздуха под своими крыльями – и поняла, что Тремент, ее Тремент, никуда ее не покидал. Тремент был с ней, и он знал, что она чувствует. Только вот проникнуть в его мысли уже было не так легко, как это было раньше. Скрывался ли ее любимый дракон или прятал свои мысли, чтобы… и внезапная догадка пронзила все ее существо, что она похолодела.

Холодный северный ветер сменился южным, принесшим тепло, и в воздухе запахло грядущей весной. Снег превратился в черновато-серую массу, в пористую кашу, по которой было очень трудно ходить. Лошади увязали, а люди чертыхались, попадая в нее. Колонна проходящих солдат превратила и эту хлипкую массу в жижу, смешавшуюся с грязью, тысячи и тысячи ног истоптали горные тропы и тем, кто шел позади, приходилось весьма нелегко.

Принцесса ехала на коне – для нее разыскали дамское седло. Ингалоф последовал ее примеру и уселся на своего выносливого коня, и оставался свежим, когда солдаты теряли последние силы. В эти дни, когда чистый горный воздух позволял увидеть находящиеся очень далеко предметы, солнце слепило глаза, но каждый день можно было увидеть сопровождавший армию силуэт, летящий в небе. Воины указывали наверх, перешептывались, злобно косясь на принца, и тому от таких взглядов становилось не по себе. Вид дракона не внушал людям оптимизма, и воины торопились покинуть проклятые горы, чтобы быстрее оказаться дома. Но дракон и не думал нападать – он кружил вдалеке, словно конвоируя армию до предгорий.

Горы становились все ниже и ниже, за двумя-тремя перевалами уже маячила впереди равнина, воздух стал влажнее и теплее. Ингалоф поравнялся с Сильвиной, та, едва кинув на него взгляд из-под нахмуренных бровей, демонстративно отвернулась и пристально всмотрелась вперед. Принц усмехнулся, и отъехал от сестры. Понял ли он, что творилось в ее сердце? Какое смятение бушевало в ее душе, грозя свести с ума Тремента, который мысленно всегда был рядом с ней? В ней нарастало какое-то напряжение, которое заставляло сердце биться быстрее и быстрее, какой-то нарыв в душе, который должен был вскоре разорваться. Мерно ли шагавшие солдаты создавали такое впечатление, общее ли настроение, негласно витавшее в воздухе, или что-то еще, но ей казалось, будто Тремент ласково поглаживает ее по голове и шепчет «Подожди». А солдатам казалось, будто им в спины устремлены железные острия копий и все торопились поскорее спуститься с гор.

Впереди раздались радостные крики. Задние ряды колонны поднажали вперед, и лица нескольких тысяч солдат словно озарились радостью. Командиры начали кричать на воинов, чтобы сохранить дисциплину, их хлесткие приказы далеко раздавались в воздухе, и в создавшемся шуме никто поначалу не расслышал того, что в какофонию звуков – ржания лошадей, криков солдат и капитанов, хруста снега, грохота походных телег – добавился еще один.

Поначалу напоминающий вздохи ветра, звук рос и ширился, и вот кто-то обернулся назад взглянуть на причину этого звука. «Дракон!» вскричал кто-то и нарушилась даже видимость порядка. Из-за только что пройденного перевала вылетал один дракон, второй, третий, еще несколько – целое летающее воинство. Солдаты в ужасе закричали, а Сильвина внутренне возрадовалась – ведь впереди всех был ее Тремент! Вокруг нее нарастала суматоха, одни натягивали тетиву на луки, другие готовились метать копья и дротики. Но драконы не думали давать людям передышку. Они совершили один круг над армией, словно для демонстрации своей мощи, и извергнули огненные струи.

Ингалоф подскакал к Сильвине, схватил ее за руки, дико озираясь по сторонам. Гибли его солдаты, заживо сжигаемые в пламени драконов, страшно крича. Он оказался в эпицентре спокойствия, так как драконы боялись нанести вред принцессе, и облетали это место стороной. Где то неподалеку уже сбили одно чудовище, и несколько солдат добивали его секирами, кто-то только целился из длинных луков, кто-то корчился в муках.

Принц схватил первого попавшегося солдата и проорал тому в ухо, чтобы он держал принцессу, а сам вырвал из его рук длинный лук, поджег стрелу и натянул тетиву, напряженно выискивая одного единственного дракона – и принц мог поклясться, что он нашел его, увидев, как зажглись глаза Сильвины при виде этого дракона! Именно Тремент стал воплощением всей его ненависти к драконьему племени, именно Тремент, на которого пал выбор его сестры, несправедливый, на его взгляд, именно Тремент, который посмел околдовать его сестру, ведь не могла она сама влюбиться в него? И этот Тремент парил вокруг, погромыхивая и поливая все вокруг своей воспламеняющейся слюной.

Ингалоф тщательно прицелился и отпустил стрелу, и тут же послал ей вслед вторую, затем третью и четвертую. Он метко разбил четыре сустава на крыльях дракона и тот громко затрубил, пытаясь взмахнуть своими гигантскими крыльями – но те изменили ему, и Тремент с тяжелым грохотом упал оземь. Сильвина за его спиной вскрикнула.

- Тремент! – вскричал Ингалоф. – Тремент, прекрати эту бойню, и моя сестра останется жива!

- Не слушай его! – донесся до его слуха крик девушки. Сильвина билась в крепких руках воина и пыталась вырваться. Ингалоф влепил ей пощечину, заставив умолкнуть.

- Трус! Дракон, что называешь себя Трементом, ответь мне! ОТВЕТЬ МНЕ!

Ингалоф чуть не сорвал голос, прокричав эту фразу. Но и ее проигнорировал дракон – он и поверженный на землю представлял собой великую угрозу; размахивая хвостом, он наносил тяжелые увечья людям или убивал их. Но вот он взглянул в глаза принцу и тот услыхал в своей голове могучее «Ингалоф», отчего принц зашатался – настолько тяжким был голос дракона. Но Ингалоф растерялся лишь на мгновение:

- Если тебе дорога Сильвина, прекрати битву! Отзови своих драконов! Тремент!

И тогда Тремент ответил ему:

Защищайся.

Дракон шевельнул перебитыми крыльями, выпрямился и устремился вперед, склонив голову. В его слюнных железах копилась жидкость, которая воспламенялась от огненного дыхания дракона, и Ингалоф отбежал в сторону, сжав в руках длинный меч. За его спиной начали собираться воины, держа в руках луки со стрелами, опасливо переглядывались и держали наготове щиты. На мгновение у принца промелькнула мысль, что воины так и не поняли, что железные щиты в драке с драконами – только лишняя обуза, поскольку пламя накаляет их докрасна за мгновение и сжигает руку, и большой пользы, таким образом, они не приносят.

Дракон вскинул голову. Он как гигантская змея, скользил вперед, не обращая внимания на стоны раненых и тела воинов, которые он давил своим весом. Из его подъязычных желез вперед выплеснулись две струйки маслянистой жидкости, моментально охватившие незадачливых воинов – и мгновение спустя воспламенились. Он своей когтистой лапой расшвырял всех, кто стоял между ним и Ингалофом, пытаясь нанести ему урон, и занес было вторую лапу, чтобы схватить принца, но тот был наготове. Принц отпрыгнул от удара и схватился за роговые образования на туловище дракона, растущие между его конечностями, под крыльями. Тремент встряхнулся – но Ингалоф удержался; укрепившись там, он вскарабкался на спину, пару раз сильно процарапав о шипы незащищенные части тела. Тремент страшно взревел, попытался взмахнуть перебитыми крыльями, встряхнулся еще раз и принялся извиваться всем телом – и Ингалофу пришлось отбросить меч, чтобы удержаться, меч с жалким звоном полетел вниз. Дракон полуобернулся и постарался зацепить его своими смертоносными зубами – но безуспешно.

- Стреляйте в него! – прокричал принц, не заботясь о том, услышит его кто-нибудь или нет. – Дайте мне меч! Меч! Меч мне!

Оставшиеся в живых воины, которые не разбежались в ужасе, израсходовали все свои стрелы. Грохот битвы был невероятным. Пот стекал с лица Ингалофа, но не было ни времени ни сил стереть его. От ударов о могучую броню дракона у него помутнело в глазах, и все его существо яростно твердило ему, что остается только вцепиться намертво в шипы и не отпускать их. Если отпустить шипы, говорило сознание, то он упадет вниз, под лапы дракона, и тот убьет его.

Тремент носился по полю битвы – из его бока торчало уже не меньше пяти дротиков и не меньше десятка стрел, но они не причиняли ему вреда. Солдаты впереди, по пути движения дракона, сооружали конструкцию из пяти длинных копий, соединенных вместе, чтобы дракон напоролся на них. Ингалоф заметил, что, надавливая и всячески шевеля шипы на спине дракона, он причиняет тому боль, и в гигантском теле срабатывают рефлексы – когда принц выворачивал шип справа, дракон поворачивал направо, когда принц выворачивал левый шип, дракон, соответственно, поворачивал налево.

Испачканный в драконьей крови, Ингалоф не преминул воспользоваться этим – и направил противника прямиком на рогатину. В последний момент перед тем, как напороться, Тремент предпринял последнюю попытку стряхнуть принца с себя, задрожал всем телом, опалил рогатину и солдат, что стояли рядом с ней – и закричал от боли. Гигантское тело с размаху напоролось на рогатину, с такой силой, что Ингалоф едва не пропорол себе бок о шипы. Копья на всю глубину вошли в грудь поверженного противника, изломавшись внутри и изорвав жизненно важные органы в теле дракона. Крик его был настолько страшен, что на мгновение все прекратили бой, обернулись – и поплатились за это своими жизнями.

Агония дракона сотрясала его тело в страшных конвульсиях, и Ингалоф не смог удержаться на нем, соскользнул вниз, и чуть было не попал под удар гигантской лапы, так что ему пришлось тут же откатиться в сторону. Из груди дракона, там, куда вонзились копья, лилась ручьем его кровь – ярко-желтая, как мед. Дракон бессильно взмахнул хвостом, громко застонал, по всему его телу прошла судорога и он замер. Некоторое время спустя его дымчато-лунные глаза помутнели и закрылись, и из груди вырвался последний выдох.

Так был повержен Тремент, один из величайших драконов.

Но и Ингалоф был тяжело ранен. Его латы были измяты, несколько ребер сломаны, и из многочисленных ран текла кровь. В диком танце кружились вокруг искры пламени, где-то вдали разрывали душу вопли солдат и сотрясал воздух громовой клик драконов. Ингалоф уронил голову на руки и перед его глазами оказался меч, оброненный в пылу битвы, замысловатая резьба пустилась в пляс в обнимку с рукоятью, и в ушах стоял неумолчный гул, и сердце гнало кровь, бухая, словно молот, в далекие-далекие места. Принц потерял сознание от полученных ран – и это спасло его жизнь.

Гибель Тремента отразилась дикой болью в голове, в сердце, во всем естестве Сильвины. Она как будто сама переживала все, что происходило с ним, и вся боль, которую переносил дракон, она испытывала на себе, у нее подкосились ноги и стражник, что охранял или стерег ее, опустил ее на землю. Это не дракон летел на копья, это не дракон пытался сбросить Ингалофа с себя, и это не он корчился в муках, пронзенный длинными копьями, – это и Сильвина, достигшая полной гармонии и полного единения с Трементом, была там. И в тот миг, когда Тремент испустил дух, Сильвина громко вскрикнула и забилась в истерике, испытывая непередаваемые чувства, словно бы из ее тела заживо выдирали некий член, росший в ней с самого рождения. На том месте, которое раньше в ее сердце прочно занимал гордый дракон, теперь царила леденящая пустота. Ее сердце заледенело в этом холоде, и одиночество разбило его.

Не знаю, зачем я продолжаю выкладывать это ))))

***

В один из солнечных дней Тремент и Сильвина почувствовали себя достаточно уверенными для полета к востоку, к истокам Филланмарка, что уже давно обещал дракон. Несмотря на то, что в тех местах обычно стояла обманчиво теплая погода, легко можно было подхватить простуду, и потому Тремент заботливо побеспокоился о том, чтобы Сильвину снабдили теплой одеждой для прогулок. К этому времени они настолько часто отправлялась с Трементом на прогулки, что девушка наловчилась запрыгивать на спину своему гигантскому золотому скакуну.

В этот раз дракон и принцесса (чьи отношения, надо сказать, уже давно никто не смог бы назвать отношениями стража и пленницы) отправились в полет с первыми лучами солнца, дракон был навьючен, как и всегда, продуктами на целый день. Они летели целый час – и покрыли то расстояние, которое пеший прошел бы за целый день. Филланмарк у своих истоков представлял собой небольшой ручей, звонко сбегавший с гор, и его можно было пройти вброд, не замочив и щиколоток. А всего сотней миль ниже по течению Филланмарк превращался в полноводную реку, через которую строили не один мост. Берега реки были сплошь усеяны галькой, деревья росли только по левому берегу. Правый берег был слишком каменист, и из изрезанных трещинами скальных пород торчало несколько кустов, где вили гнезда птицы.

Солнце палило не по-декабрьски жарко. Подумать только, вспомнила Сильвина, что буквально в тридцати милях отсюда воины ее брата страдают от холода, а они с Трементом загорают здесь .

Пока дракон разжигал костер, принцесса принялась копаться в своих чувствах. Сделать это пора было уже давно, однако каждый раз она откладывала дело на потом. Но вот, наконец, наступил определенный момент, что медлить больше было нельзя, и разобраться во всем требовало ее сердце… и громче всех взывал к ней молчаливый взгляд Тремента.

Тремент! Он больше не казался ей пленителем, он был тем человеком – да, человеком, который проник сквозь ею же самою выстроенную броню неприятия и королевские устои. Сколько она себя помнила, ни один из ее почитателей не преодолевал столетиями выработанные правила приличия, этот этикет времен еще великого Руро, этикет, выводивший ее из себя. Сильвина вспомнила Маруту, хранительницу ее ложа, гранд-фрейлину королевского двора, и внезапно все титулы, все эти громкие звания, ослепительно прекрасные костюмы и тысячелетние традиции, торжественные приемы показались ей до тошноты скучными и глупыми. До сих пор жила Сильвина-принцесса, Сильвина-дочь Роглифа, Сильвина-сестра Ингалофа, но не существовало Сильвины – девушки, не было внутреннего стержня в ней. Была лишь оболочка, выступавшая на приемах и которую обожествляли сотни почитателей по всей стране. С появлением Тремента в ее жизни внешняя оболочка словно начала спадать, обнажая родившуюся личность, человека, способного любить и нуждающегося в Тременте. Значило ли это, что сердце без ее ведома безоговорочно капитулировало перед драконом? Значило ли это, что она влюблена в этого дракона? И снова она в нерешительности отступила от ответа на этот вопрос.

До нее донесся вкусный запах приготовленной пищи.

- Сильвина, - обратился к ней спутник, и его глаза искрились счастьем. – Прошу вас присоединиться к обеду. Обед ждать не будет, иначе мне придется съесть все!

Сильвина уселась на приготовленное Трементом бревно, покрытое белым одеялом, чтобы не испачкать ее одежды. На импровизированном столе был распечатанный кувшин вина, плавленый сыр, сушеные яблоки, вкусные, только утром приготовленные хлебцы, горячее мясо и зелень. Вкусно было все, а девушка не ела с самого вечера, так что обед исчез в считанные минуты. Беседы никакой не получилось. Принцесса несколько раз порывалась начать серьезный разговор, но каждый раз останавливалась с замиранием сердца, боясь, что вместо осмысленной фразы из нее вырвется неясное бормотание. Она прокручивала в голове сотни сценариев начала разговора, заканчивающихся то горячим поцелуем, то скромными объятьями, и каждый раз ее бросало то в жар, то в холод. Тремент удивленно смотрел на нее, улыбаясь, и эта улыбка сводила ее с ума. А могла ли она сказать то же о нем? Сводила ли его с ума ее улыбка?

Весь день они то бродили по берегу реки, спускаясь до водопадов, то грелись под лучами капризного зимнего солнца, зная, что через неделю теплая погода сменится ужасающим морозом. Начинали говорить они оба, и одновременно перебивали друг друга, при этом принцесса заразительно смеялась. Так, в беспечных беседах, прошел целый день.

Обратный путь решили сделать, когда солнце коснется горизонта. Небо окрасилось в нежно-розовый цвет, облака закрутились и рассыпались по небесам золотистыми клубящимися разводами. Они быстро собрались и тронулись в путь. Мощное тело дракона в который раз напряглось, рванулось вперед, и очутилось на высоте в десятки футов. Сильвина ощутила это знакомое чувство единения с драконом, и это переполняло ее счастьем. Интересно, подумала она, может ли он в эти моменты понять, что я думаю о нем?

Внезапно девушка ощутила, как дракон существенно набрал скорость. Сильвина не успела спросить Тремента, в чем дело, как снизу, с земли, раздались крики и свист летящих стрел. Единение было нарушено, дракон двигался прямо вперед, затем рывками влево и вправо. Сильвина глянула вниз – и чуть не обмерла. На склонах горы небольшие фигурки людей разворачивали военные машины и пускали в их сторону длинные стрелы, другие готовили сети. Раздался мощный звук рога, который отразился от горных ущелий. К счастью, Тремент умело отклонялся от летящих орудий, и продвигался вперед. Но в самый последний момент, когда, казалось бы, они пролетели опасный участок, Тремент дернулся и взревел от боли – боль почувствовала даже Сильвина. Внизу радостно завопили люди, и принялись трубить в боевой рог, но Тремент продолжал полет. Видимо, это стоило ему больших усилий, потому что скорость неизменно падала, и он, коротко и резко взмахивая крыльями, едва долетел до своей обители. Упав на землю, он тут же обернулся человеком, и обессилено закрыл глаза. Рана под левым плечом ужасно кровоточила, от потери крови Тремент был очень бледен.

- Стрела отравлена… - прохрипел он, и голова его откинулась назад.

Словно в бредовом полусне Сильвина потом вспоминала, как на себе дотащила Тремента до комнат, как удивленно смотрели на нее попадавшиеся ей на пути драконы, и как никто не предложил ей своей помощи. Три дня лежал он без чувств, и три дня Сильвина обмывала его рану, смачивая повязку на голове, сбивая жар и просиживая возле его постели днями и ночами. Тремент метался в бреду, выкрикивая ее имя, цеплялся за нее. Ему было жарко, и она приносила мокрые полотенца, ему было холодно, и она укутывала его одеялами. Она поила его сама и кормила как кормят малолетних детей, а Тремент отплевывался.

Наконец, наступил момент, когда Тремент очнулся. Сильвина спала у его кровати, положив голову на руки – три бессонных ночи дали знать. Тремент погладил ее голову – девушка даже не пошевелилась, но сердце у нее забилось часто-часто. Он разлепил пересохшие губы и прошептал:

- Сильвина, я люблю вас.

***

Погода угомонилась лишь через неделю. На смену дикому вчерашнему ветру пришел относительно легкий ветерок, сдувавший снег, что падал последние десять дней. Первую половину дня тиленийцы зачехляли свои баллисты, прощались с северянами, и готовились к выступлению. Из двенадцати рабочих баллист одна была разбалансирована, но южане настолько сильно хотели покинуть эти горы – проклятые места, как они говорили, - что эта баллиста была без лишних разговоров сожжена. Без вещей тиленийцев, которые они упаковали, лагерь заметно опустел; наспех провели церемонию прощания, а утром следующего дня они уже оставили лагерь и ушли на юг.

После ухода союзников Ингалоф заметно сдал. Он стал меньше спать и резко осунулся, армия бесцельно рыскала по горам в поисках чудовищ. Теперь ловцы драконов возвращались ни с чем и несчастно разводили руками. Пара десятков солдат дезертировала из армии, и Хильдумар издал специальный указ, весьма строго каравший дезертиров. О бежавших немедля сообщили в столицу и отныне каждый, кто встретит на пути дезертира, имел право убивать его или забирать себе в рабство.

Подобные меры возымели действие, и бегство из армии прекратилось. Однако смутные волнения и недовольство нарастали, и Ингалофу рекомендовали не оставаться одному. Офицеры отныне ходили только по двое, и перестали, как прежде, муштровать, но солдаты злобно косились на них, и, как казалось многим офицерам, вынашивали планы бунта. Когда напряжение в армии достигло своего апогея, явились драконы.

Войско расположилось в долине, укрытой со всех сторон от ветров горами. Три дня относительно теплой и безветренной погоды умиротворяюще подействовали на солдат. Ночами с гор спускался туман, густой, как молоко. Часовые травили страшные байки о Соломенных Людях, которые выходят из тумана и уносят в свое темное царство зазевавшихся солдат, от этого становилось еще мрачнее и воины жались друг к другу в страхе. Мимо лагеря протекал ручей, не замерзающий даже зимой, и сейчас от него шел пар. После того, как незадачливые воины Винирд и Гуулан отпили из этого источника, они свалились с резью в желудке и пару часов спустя умерли в жестоких мучениях. Заговорили, что драконы отравили воду в ручье выше по течению, и дисциплина в лагере, итак бывшая никудышной, вовсе разболталась. Солдаты и командиры бродили взад и вперед со злыми лицами, и как раз назревала очередная ссора, когда кто-то крикнул во весь голос «Драконы!», и все посмотрели в небо.

Около дюжины гигантских тел показались из-за гор. Многие солдаты тут же вспомнили все старые предания, в которых описывались сражения между людьми и драконами, где принимали участие великие воинства с той и другой стороны. Раздались крики ужаса и отчаяния.

Драконы летели журавлиным клином. Командиры тщетно отдавали приказания – солдаты их не слушали, зачарованно наблюдая за синхронной работой двух десятков крыльев. В холодном воздухе ясно прогремел трубный рев ведущего дракона, и вот отряд приземлился, подняв страшный ветер. Драконы встали в боевую позу – за два года солдаты успели научиться, как выглядят драконы перед атакой – длинный и усеянный острыми шипами хвост приподнят, чтобы получить размах перед ужасным ударом, голова приспущена и рога уставлены на людей. Принц вспомнил: в сказаниях говорилось, что дракон копит во рту воспламеняющуюся жидкость, чтобы, резко вскинув голову, выплюнуть ее и поджечь своим огненным дыханием. Именно поэтому перед атакой драконы словно кланяются. Один из них, впрочем, и не думал готовиться к битве, вместо этого он величественно прополз по камню в сторону людей, нервно вскинувших луки и сети, и глухо пророкотал.

Вблизи дракон был прекрасен, - подумалось внезапно Ингалофу. Удивительно пропорциональное тело, которому могли позавидовать лучшие скульпторы, так легко, словно перышко, поднималось в воздух – а на самом деле весило с полтонны. Единственной частью тела дракона, которая чрезвычайно интересовала Ингалофа, были его глаза. Они не были похожи ни на глаза животных, ни на человеческие глаза, ни на глаза насекомых. Они напоминали два мутно-туманных светильника, словно те фонари, которыми еще пользовались в западных старомодных провинциях – круглые стеклянные посудины, с отверстием в боку для выхода дыма. Ингалоф в детстве часто баловался, кидая в такой фонарь тлеющий мох и слегка затыкая отверстие. Тогда в сосуде начинал кружиться дым, и маленький принц представлял себя могущественным магом, гадающим на огне. И вот теперь глаза дракона напоминали те сосуды, наполненные дымом.

Никто даже не осмелился начать сражение с драконами, поскольку все понимали, что если оно и случится, то окончится явно не в пользу людей, а поскольку драконы, судя по всему, собирались начать переговоры, Ингалоф и Хильдумар вышли встречать нежданных гостей.

Мы – посланцы владыки Рандолиса Златоликого, повелителя драконов, мы пришли с миром и ждем от вас мира! – раздалось в голове у Ингалофа и у всех воинов.

Ингалоф склонил голову в знаке приветствия.

- Мы рады видеть послов короля. Какие вести принесли вы? – вопрошал он.

Нам нужен принц Ингалоф Перофальский, убийца драконов, ибо мы хотим говорить с ним.

- Ингалоф Перофальский перед вами, - просто отвечал принц.

Дракон при этих словах впервые глянул в упор на принца и шкура его, покрытая острой и прочной чешуей, встала торчком, словно в великом возбуждении.

- Кто же говорит от имени владыки Рандолиса?

Дракон гордо поднял голову и выпрямил шипастый хвост.

Я – сын его, Аурелис, был ответ. Принц Ингалоф, Сильвина желает встречи с вами.

Вскинулся при этих словах он, и в его голосе сильно было заметно волнение.

- Сильвина…. Она жива?

Да, милорд. Собирайтесь, ибо принцесса Сильвина хочет говорить с вами. Нам велено доставить вас к ней.

Ингалоф едва удержался от того, чтобы поклониться перед этой животной мощью, и мысленно обругал себя.

- Мы дадим свой ответ через час.

Драконы склонили головы, и принц быстрым шагом отправился к себе в шатер, попутно вызвав к себе Хильдумара. Вдвоем они долго держали небольшой военный совет; Хильдумар убеждал Ингалофа оставить это предложение, так как ему казалось, что это западня и принц будет предательски убит. Однако Ингалоф отвечал тому, что у армии нет иного выхода – слишком уж превосходящими были силы врага, да и не было у драконов привычки лгать. Хильдумар, впрочем, был себе на уме – внешне выказывая преданность своему принцу, он внутренне радовался и надеялся, что принц встретит свою смерть в логове драконов и тогда руководство армией перейдет ему в руки, а там и трон маячил неподалеку.

Тогда принц уселся на одного из драконов, могучее тело напряглось и мгновением позже взмыло в воздух. Солдаты в молчании провожали принца в далекий путь, словно не надеясь встретить его обратно. Хильдумар с затаенной ухмылкой глядел на Ингалофа, и уже приготовился писать в Бенолан королю Роглифу о столь неожиданном решении.

Полет длился не более пятнадцати минут, на низких высотах. Драконы берегли принца – если бы они летели со своей привычной скоростью и практически под небесами, то Ингалоф неминуемо замерз бы насмерть в ужасающем холоде высот. В полном молчании летели они, горные вершины сменялись другими, - как, наконец, ведущий дракон начал снижаться, проревев в морозный воздух свой приказ. Ингалоф отклонился назад, пытаясь сохранить равновесие – но это не помогло, он все равно больно ушибся грудью о выступающий шип дракона. В следующий миг дракон словно провалился в воздухе, бешено заработал крыльями, выровнялся и продолжил спуск.

В долину, в которой они приземлились, нельзя было проникнуть пешему, опытным глазом определил принц. Высокие горные перевалы надежно охраняли это место – драконы знали, где спрятать принцессу. Спешившись, Ингалоф размял свои затекшие ноги, растер онемевшее от холода лицо руками и замер. В двадцати шагах от него стояла высокая стройная фигурка. То была Сильвина. Они наконец-то встретились, после многих месяцев разлуки и ожидания.

Дорогие подписчики, простите за долгое молчание - был на Эльбрусе:) не было времени совсем зайти на пикабу.

===============

Кампании не было видно конца, так как люди вышли победителями из всего семи сражений с драконами. Боевые машины тиленийцев на узких горных переходах одна за другой выходили из строя. Из девятнадцати осталось всего двенадцать, и Ингалофу это совсем не нравилось. Две баллисты сорвались с переходов, и в бою противник разрушил одну. Четвертая пришла в непригодность, когда ее оставили без присмотра на ночь, и ее всю запорошило снегом. Дерево разбухло и потеряло упругость, а мощная тетива лопнула, едва ее натянули. Одна баллиста развалилась сама на части, не выдержав частой работы, а последняя – по вине солдат. Тиленийцы, как говорили, сами разломали свою машину и представили дело как само собой случившееся. Солдаты утверждали, что тиленийцам надоело сражаться, и они хотели домой, поэтому пытались ускорить свое возвращение. Ингалоф вызвал к себе капитана корпуса тиленийцев и имел с ним долгую беседу, пытаясь выведать правду, но так ничего и не достиг.

Хильдумар стал бояться за здоровье своего принца с тех пор, как в действующую армию пришли сведения о похищении Сильвины, зная, какова любовь брата к сестре, Хильдумар не сомневался, что теперь Ингалоф превратится в охотника и начнет жестоко мстить похитителям. Мудрый военачальник не ошибся, Ингалоф рвал и метал, требуя подчас невозможного, и это не нравилось людям. Назревало волнение, что-то предстояло сделать – возможно, на время прервать затянувшуюся кампанию и позволить людям отдохнуть, но принц бы никогда в жизни не принял такого решения. Хильдумар, порой глядя на принца, задумывался – действительно ли в нем горит любовь к сестре или это просто желание выслужиться перед Собором владетельных лордов, которые, как говорили, искали основателя новой династии. Как бы то ни было, но Хильдумар считал, что Ингалоф хотел обратить на себя внимание Собора, чтобы председательствующие в нем представители провинции Лайт (Лайт никогда не любил Харвингов, ибо Харвинги происходили из Перофаля, а издавна эти две области враждовали друг с другом) приняли его как будущего короля.

Удивительно жестокая зима была в самом разгаре. Солнце вставало, медленно катилось по краю небосклона и спустя четыре часа уходило под землю. Снег кружил в воздухе под завывания ветра, слепил глаза и морозил руки. Дикий горный ветер словно вознамерился выдуть армию из гор, и дул уже вторую неделю не переставая. Врачебный корпус был переполнен – более пятидесяти солдат получили обморожения и теперь валялись в лазарете, ожидая дня, когда буря спадет и можно будет отправиться в теплые края. Как назло, князья и бароны не снабдили своих воинов зимней одеждой, зная, что армия отправляется в поход в горы, в места, где холод и мороз беснуются десять месяцев в году, а на вершинах гор царит вечная зима. Ингалоф слал все более гневные письма в Бенолан, но столица молчала, а король Роглиф ответил лишь однажды, и письмо содержало одно слово – «Крепись». Настроение у молодого принца ухудшалось и ухудшалось, а вдобавок от холода начала ныть больная нога, так что порой он едва удерживался, сжав зубы, чтобы не закричать.

В один из таких дней, когда прошло около двух лет с того дня, как похитили принцессу, в армию прибыли посланцы гвербрета. Миновав столицу Бенолана, они пропутешествовали из самого Тиленака, чтобы передать важные вести. Два уставших человека на не менее уставших конях пробились сквозь снежную пелену, оставляя за собой длинную цепочку следов на снегу

За принцем послали сей же момент. Ингалоф, укутавшись в теплый плащ, стоял на утесе, нахмуренный, и думал о спасении сестры. Когда его окликнул адъютант, принц не сразу обернулся; адъютанту пришлось позвать его еще раз, и тогда Ингалоф резко дернулся, словно его облили холодной водой и откликнулся на зов солдата. Его лицо побелело, брови и двухдневная щетина были покрыты инеем, но глаза пылали огнем ненависти.

- Мой господин, - почтительно проговорил воин. - Прибыли послы гвербрета.

Ингалоф едва заметно кивнул, и, постояв еще некоторое время на утесе, вернулся к себе. Он, стиснув зубы от боли в колени, проходил мимо солдат, и солдаты уже не приветствовали его, а хмуро прятали глаза или отворачивались. По лагерю за считанные минуты разнеслись слухи, что послы гвербрета прибыли с плохими вестями, что гвербрет объявил войну Бенолану и что теперь он отзывает все войска. Все это – свистящим шепотом в морозном воздухе – слышал Ингалоф, и кулаки его бессильно сжимались, потому что ничего поделать не мог. Он спиной чувствовал ненавидящие взгляды, но что-то подсказывало ему, что не стоит оборачиваться назад.

На встрече, помимо принца, присутствовали Хильдумар и капитан тиленийцев. Шатер главнокомандующего разом приобрел атмосферу таинственности, как только туда вошли два смуглых человека в тиленийской форме. Хильдумар встал и поклонился гостям, Ингалоф едва заметно кивнул (потому что был сильно раздражен методами войны, которыми руководствовались южане и, собственно, самими южанами), а капитан отдал честь. Принц подождал, пока послы устроятся и приведут себя в порядок, затем обратился к ним:

- Мы приветствуем наших союзников. Какие причины побудили гвербрета отправить своих посланников в столь дальний поход?

- Ваше высочество, господа, гвербрет Тиленака шлет вам свой привет, – начали свою речь послы.

Снаружи сильно взвыл ветер, вогнув внутрь стенку шатра, и присутствующие ощутили укус зимы на своих лицах.

- Мы преодолели значительное расстояние из Ленгвельта в действующую армию с важной вестью, которую никак нельзя доверить почтовым голубям.

При этих словах все, кто был в шатре, заметно напряглись. В голове Ингалофа и Хильдумара пробежали мысли о предательстве, о том, что слабый на здоровье гвербрет Тиленака умер, и на его месте воцарился сын, обозленный на Бенолан, и что может начаться война и о том, что в чем-то солдаты были правы. По всей видимости, это легко было прочитать на лицах двух военачальников, поскольку послы продолжили:

- Ваш король Роглиф знал, что гвербрет отвел два месяца на поиски прекрасной Сильвины. Срок, который отвел наш повелитель на поиски вашей, милорд, сестры, давно истек, и терпение нашего гвербрета – вместе с ним. Вот уже два года сын его отказывает себе в плотских утехах, ожидая свою суженую невесту, и вот уже два года его кормят обещаниями. Тиленак испытывает не лучшие времена, и нам для отражения угрозы на наших границах требуются все силы. Посему гвербрет отправил с нами это послание. – Посол развернул свиток и принялся читать.

«Высочайший указ Его Величества Бреговайна

Мы, Бреговайн, гвербрет Тиленака, господин Фаранка, великий герцог Менохайма, повелеваем:

Нашей действующей армии в Железных Горах отступить от завоеванных позиций и вернуться в пределы Тиленака, боевые машины зачехлить и вернуть в пределы Тиленака, те машины, которым причинены разрушения, и которые еще возможно восстановить, отремонтировать и вернуть в пределы Тиленака, те машины, восстановить которые нет возможности, предать огню;

Командирам сообщить о нашем решении в Бенолан и отступить в Тиленак;

Нашим послам объявить о прекращении войны между Тиленаком и драконами.

Такова воля гвербрета».

На щеках Ингалофа заиграли желваки. Он настолько сильно сжал рукоять меча, что костяшки пальцев побелели, и, едва дождавшись конца письма, рявкнул:

- Ваш гвербрет обезумел?! Мы как никогда раньше стоим на расстоянии вытянутой руки от победы, победы в самой великой кампании уходящего тысячелетия! Если… нет, когда мы одержим в этой войне победу, имена победителей высекут на камне и в сердцах людей!

Ответом ему было молчание, прерываемое лишь вздохами ветра снаружи да потрескиванием костра в переносном камине. Черты лица принца заострились. Он огляделся вокруг и провел рукой по волосам. Хильдумар и капитан не осмеливались нарушить тишину, глядя на Ингалофа.

Наконец принц проговорил:

- Я не смею остановить ваши войска, – и, обратившись к капитану тиленийцев, продолжил: - я желаю, чтобы вы покинули нас как можно быстрее. Остаток кампании мы проведем сами, без вашей помощи. Сильвина будет найдена и спасена из лап драконов, и все лавры победы будут принадлежать нам.

- Милорд, оспаривать решение гвербрета осмеливается лишь сам гвербрет, - склонили головы послы. – Наше дело – донести его волю до вас, ваше высочество.

- Мы готовы выступить уже послезавтра утром, ваше высочество, - осторожно вставил капитан тиленийцев.

- Вы предаете меня, - тяжко промолвил принц. – Без ваших баллист мы не победим и не спасем принцессу Сильвину! У нас недостаточно сил для отражения этой угрозы со стороны драконов. Королевство находится на грани гражданской войны, все наши войска заняты в разных концах страны и на границе! А вы! Вы, называвшиеся когда-то нашими друзьями, наносите нам удар в спину! Как вы не можете понять?! Ах, нет, я ошибался. Предатели! Предатели окружили меня со всех сторон! – Ингалоф хищно огляделся, пристально осматривая каждого из присутствующих. – Сколько вам заплатили драконы за ваше отступление?! Вы вступили с подлыми тварями в союз и ищете моей смерти, чтобы у Бенолана не осталось наследника?

- Милорд, вы ошибаетесь, это…

- Молчать! – страшно взревел принц, и послы задрожали от ужаса. Он быстро подошел к послам и схватил одного за грудки. Ноздри его раздувались, а глаза горели. - Молчать, предатели! Трусы!!! Выведав, что кампания безуспешна, вы решили переметнуться на сторону драконов и оставить меня одного! Я прав?! Я прав?! Или вы не желаете, чтобы мы отыскали нашу сестру, и тогда у вас появится повод объявить нам войну? СКОЛЬКО ВАМ ЗАПЛАТИЛИ ДРАКОНЫ?!

- Милорд, прошу вас, - осторожно начал Хильдумар, но был прерван криком Ингалофа.

- Оставьте меня! Немедленно!

Шатер немедленно опустел. Ингалоф очутился в одиночестве. Прямой и неподвижный, стоял он в середине шатра, гордый и несломленный, хотя такое известие больно ударило его в самое сердце. Теперь он должен был противостоять превосходящим силам драконов в одиночку, без чудесных устройств южан, и кампания по укрощению драконов, вылившаяся в кампанию по спасению сестры, внезапно показалась ему бесконечной.

Сильвина!

После разговора с Рандолисом Тременту было приказано перевести принцессу из той пещеры, где ее держал дракон, в великие пещеры королей – они были запрятаны гораздо дальше к северо-востоку, и отыскать их было практически невозможно. Что же касается драконов, то они легко отыскивали путь к покоям короля. Тремент однажды говорил Сильвине, что драконы видят не столько физическими глазами, сколько неким подсознательным чувством, которое ведет и направляет их.

- Редко, - говорил он, - нужны нам глаза. Их предназначение лишь в том, чтобы уследить нечто, находящееся в пределах досягаемости, в пределах видимости. С их помощью мы можем приближать и отдалять видимое, но не более того; если же нужно увидеть нечто весьма далекое, то мы пользуемся греэтана. Способность эта присуща только нашему племени. Чтобы понять, что такое греэтана, вначале надо понять, что такое алитана.

Сильвина поначалу долго не могла привыкнуть к рубленой и сильной речи дракона, которая порой то звучала в ее ушах, то раздавалась прямо в голове.

- Алитана – это то, что звучит у вас в голове, тогда как слух – то, что ты воспринимаешь физическими ушами. Точно таким же образом, зрение и видимые образы мы воспринимаем глазами, а греэтана помогает нам видеть отдаленные, не доступные телесным глазам, местности. Молодые драконы еще распознают отдельно обоняние и фиритана, но, чем старше становится дракон, тем хуже он распознает запахи своим носом. Это – привилегия королей. Потому что огонь выжигает чувствительные к запахам места в носу, а короли не пользуются огнем для утверждения своей власти.

Эти пещеры называли великими еще гномы. Тремент насмешливо указал на то, что с точки зрения драконов, пещеры никак не могут быть великими по причине своих весьма скромных размеров. Драконам подходили только тронные залы гномов и природные гигантские пещеры, изобиловавшие на прибрежной части гор. Горы в этих местах были буквально изрезаны ходами, комнатами, залами и глубокими трещинами, через которые и сейчас, пятьсот лет спустя, были перекинуты тончайшие каменные мосты. Мастерство строителей маленького народа было настолько велико, что ни время, ни сотрясения гор, ни нападения драконов не разрушили красоту подземных сооружений.

Тремент, в образе человека, вел Сильвину по подгорным переходам, попутно рассказывая ей, какое событие и как было связано с их народом. Вход в эти подземелья располагался неподалеку от Фодж Круилат, и Тремент говорил, что гномы создали настолько разветвленную систему переходов, что можно было зайти здесь и выйти чуть ли не на побережье Ледовитого моря, где только скалы и снег, и чайки скорбно кричат по не вернувшимся из морей.

- Здесь гномы устраивали свои загадочные празднества, собираясь в круг, и пели низкими голосами свои колдовские песни, – и Тремент показывал на зал, в котором на стенах все еще были выбиты письмена рунами. – А эта часть называлась Бездной, дальше мы повернем налево и попадем в секцию дворцов. Далее идут неизвестные нам ходы. Мы не исследовали пещеры до конца, нам душно в них, и потому мы заняли лишь то, что нам действительно нужно.

- Гномы пытались отвоевать у вас эти подземелья? – Сильвина порядком запыхалась подниматься и спускаться по полутемным переходам и лестницам, рассчитанным явно не на человеческий размер шага.

- Да, - улыбаясь, ответил ей Тремент. – и неоднократно. Но каждый раз их попытки оканчивались провалом. Мой прадед участвовал в тех сражениях. И гномы пробили ему крылья, так что он не мог летать. И потому заполз в самые глухие подземелья и плакал от бессилия. Он оставил после себя песнь золота и песнь смерти. Первую я спою вам, когда смогу.

- Почему не сейчас?

- Скоротать время? – ответил вопросом на вопрос дракон.

Сильвина кивнула.

- Эта песнь требует очень сильного чувства – гнева, любви, ненависти – чего угодно. Я не готов сейчас петь ее. Прадед знал, что сочинять. Эта песнь потом вошла в легенды, и вы можете услышать, что ее сочинил и другой дракон, и третий, - но все это ложь. То был мой прадед. Он сам по себе – легендарная личность.

- У нас, у людей, по крайней мере, в столице, и драконы, и гномы, - все сами по себе – легенда.

- Веселенькая легенда, против которой понадобилось собирать армию двух государств! Мифы оживают и грозят его величеству королю? – и Тремент улыбнулся.

- Была на то обоснованная причина! Все лето и всю осень вы разоряли наши северные провинции, убивая пастухов, воинов, овец и разрушая города!

- Сильвина! – голос Тремента погрубел и прихрип, – прекратим этот бессмысленный спор.

Они в полном молчании дошли до деревянной двери, явно выполненной совсем недавно, Тремент распахнул дверь, впустил Сильвину внутрь, и сообщил, что, как только ей понадобится его помощь, пусть мысленно позовет его, и он явится. Девушка услышала, как закрылась за ней дверь, и комната погрузилась в тишину. Сильвина осталась одна, в плену драконов, не ведая ничего о судьбе своего брата и о том, где именно она находится. Даже Тремент, к которому она успела привыкнуть, оставил ее и, похоже, затаил на нее обиду.

Этот дракон более не казался ей варваром с гор, в обличье дракона он был прекрасен, впрочем, и в человеческом теле от него можно было бы потерять голову, если бы не ее с детства взращенные принципы. Сильвине казалось, что то мгновение – а на самом деле минут десять, пока дракон давал ей полюбоваться горами с высоты птичьего полета – которое она провела на его спине, сблизило их. Она ощутила свободу, радость от нахождения в воздухе, сопротивление воздуха – и не могла забыть этого пьянящего чувства.

Драконы предоставили ей царские хоромы. Комната оказалась лишь первой в череде залов и комнат, которые Сильвина не преминула тут же исследовать перед тем, как лечь спать. Всего она насчитала восемь помещений, включая два зала, уборную с водопроводом – откуда же здесь, в горах, система водоснабжения? – и библиотеку. Последняя находка девушку обрадовала, поскольку в библиотеке находилось великое количество книг – целые полки, уставленные книгами сверху донизу. Сильвина взяла первую попавшуюся книгу, выбрала себе приглянувшуюся комнату, обделанную в белый цвет, улеглась на кровать и принялась читать. Уже на второй странице глаза ее начали слипаться от усталости и скуки, и вскоре книга выпала из ее обессиленных рук – принцесса уснула.

На следующий день Тремент вывел Сильвину на свежий воздух. Такие прогулки в скором времени должны были стать вполне обыденным явлением, и, как позже она узнала, именно Тремент выразил желание быть ее единственным сопровождающим. Погода уже неделю держалась прекрасной, а с того времени, как ее похитили, дождя не было ни разу. Прохладные пещеры служили спасением после долгих прогулок пешком под палящим солнцем. Они проводили многие часы в горах, брали с собой еду и питье, и обедали под деревьями, делились историями и смеялись. Иногда Тремент оборачивался драконом и позволял девушке садиться на себя, и они совершали длительные перелеты на север, к берегу холодного моря, любовались полетом чаек, наслаждались грохотом прибоя, а пару раз, поддавшись ее уговорам, дракон даже слетал на юг. Они видели деревню внизу, люди с такого расстояния казались муравьями, высыпавшими из домов на улицу, глазея на парящего в воздухе исполина и крича в ужасе. Но сколько бы раз Сильвина ни просила Тремента отыскать действующую армию Ингалофа, дракон всегда наотрез отказывался.

Такие полеты приносили принцессе настоящее удовольствие, и, судя по всему, дракону также нравилась компания девушки. С каждым днем Сильвина все сильнее и сильнее чувствовала, что Тремент становится ей ближе – не в том значении слова, в котором его обычно употребляют, говоря о представителях противоположного пола. Нет, дракон становился ближе ей именно в прямом смысле – она могла поднапрячься и узнать, где он находится, представить его мысли и, как ей казалось, видеть то, что видит дракон. Примерно то же ей говорил и Тремент, описывая свои чувства.

Больше всего Тремент любил рассказывать Сильвине о прошлом племени драконов. В эти моменты он становился до смешного напыщенным, гордым и, как сказала бы Марута, «благословным».

- Драконьему роду уже несколько тысяч лет. Мы помним эти места, когда здесь никто не жил, помним дни без солнца и ночи без луны и звезд, когда лицо земли только создавалось, и в великих мучениях появлялся нынешний облик.

Мысленно Сильвина представила себе эту картину – или это представил дракон, и Сильвина увидала это у него в голове? Темные тучи покрывают все небо, тут и там извергаются вулканы и пепел оседает везде, где можно. Временами поднимается сильный ветер, слепящий глаза, раздается грохот и треск, и разверзается земля.

- Мы уже тогда предпочитали свободу неба земному пленению, – продолжал Тремент. – один день полета стоит года жизни червяка. Мы летали в небесах, наблюдая за мучениями земли, а дом наш был далеко на юге, на одном из островов – скалистых и голых.

- У нас учат, что драконов создал злодей Гинкар, - промолвила Сильвина.

- Нет! – горячо отвечал Тремент. - Злодей не мог ничего создавать – он мог только уничтожать и сокрушать. Мы появились сами, из морской воды и вулканической лавы, из земной тверди и горного воздуха, иначе как еще можно объяснить сочетание несочетаемого – живой плоти и пламени, тяжелого веса и свободного полета в небесах?

Сильвина покачала головой.

- Мне так не кажется. Все мы чьи-то создания – люди, гномы, эльфы. Даже уродливые чудища – даже они были созданы, и кто-то потратил на них свое время. Поверить, что драконы – единственные существа, появившиеся сами – невозможно.

- Принцесса, - снисходительно улыбнулся уголком рта Тремент. – Вы все еще верите в эти сказки о том, что все мы творения полубогов? Что первый человек и первый эльф были созданы на пятый или… как там говорится в ваших преданиях? Седьмой день творения мира?

От таких слов девушка аж сбилась с шагу.

- Что вы хотите сказать?

- Что эльфы, люди, гномы – все живые существа на свете – появились на свет в результате долгой истории развития. Вы наблюдали за ростом детей? Как дети превращаются во взрослых, так и прародители этих трех рас превратились в то, что мы имеем ныне. Многие наши мыслители даже полагают, что у ваших трех рас – мы называем вас виргванихадами, двуногопрямоходящими – общие предки, и лишь мы, драконы, развились совершенно отдельно от вас. Мы выделяем вас, затем четвероногих непрямоходящих животных – ингванихадов – и нас, то есть драконов. – Тремент посмотрел на нахмурившуюся принцессу, и, весело рассмеявшись, продолжил: - Ах, Сильвина! Глядя на вас, возникает желание, чтобы вы были драконом. Тогда бы вам было лучше уловить все это, а мне… мне было бы приятно иметь такую подругу.

Сильвина озорно взглянула на него.

- Вас не устраивают наши нынешние отношения? Разве мы не общаемся как друзья?

На мгновение Тремент словно погрустнел, и Сильвина уловила слабый отголосок его мысли. Трементова мысль была как он сам – большая, горячая, колкая, и у него в голове ворочалось смутное «С тобой было бы приятно летать». А мне он нравится, внезапно поняла принцесса.

- Как бы то ни было, - деланно бодрым голосом продолжал он, - мы появились, а это само по себе немаловажно! И после этого долгое время были единственными повелителями этих мест. Где-то далеко в иных землях злодей Гинкар выводил свои ужасные творения с помощью чудес селекционирования, а мы правили над дикими зверьми, и прогоняли отсюда гинкаровых чудищ. То было благословенное время молодости нашего племени.

Когда в эти земли пришли люди, началась зрелая пора драконьего века. Ваша раса была молода, и, хотя на юге появилось уже королевство на одном из великих островов, здесь вы еще жили разрозненными племенами. Мы наблюдали за вами, мы ждали – и были слепы. И мы пропустили момент, когда вы создали государство. Мы наблюдали за вашими великими войнами, мы приветствовали появление солнца и луны в небесах. Учат ли у вас о событиях тех лет?

Сильвина на мгновение наморщила лоб.

- Я… я точно не уверена, но мы учили историю Бенолана по курсу истории старого мира, и...

- И почему-то вы не знаете ничего, что происходило до появления вашего государства? – перебил ее Тремент.

- Смутно.

- И не знаете, из-за чего между нашими народами такая неприязнь?

Сильвина покачала головой.

- Да, и вы все еще верите, что Гинкар или какой-нибудь другой полубог создал вас? – Насмешливо произнес дракон.

Девушка вымученно улыбнулась.

- Тремент, у вас крайне удивительная способность ставить людей в неловкое положение, – попыталась она отшутиться.

Дракон улыбнулся и взял ее руку. От этого прикосновения она даже слегка вздрогнула, кожа дракона была на ощупь приятно сухая, шероховатая. На удивление ее реакция была вовсе не той, какую она ожидала от самой себя – Сильвине казалось, что, едва дракон коснется ее, как она немедленно изобразит на лице холодную деликатность и попросит держать свои руки подальше от нее. Однако теперь она обнаружила, что и сама сжала его пальцы, и не желает их отпускать.

- Я принесу вам вечером книгу, в которой, надеюсь, вы получите ответы на все интересующие вас вопросы, - проговорил Тремент.

- Там будет история древнего мира? – пролепетала девушка.

- Там будет история нашего племени. Историю древнего мира я намереваюсь рассказать сам, - чуть позже, в более подобающий день и при более подобающей атмосфере. Если вы, конечно, согласны подождать еще некоторое время.

Принцесса согласно кивнула. Тремент казался ей единственным существом во всех горах, который был ей настолько близок, что… впрочем, насколько он ей был близок, она и задумываться даже не хотела. Однако почему это она теперь с волнением ждала каждый день прихода Тремента и таких дней, когда они отправятся на прогулку? Она уцепилась за его руку и изобразила на лице улыбку. Так они и продолжили прогулку, и Тремент время от времени удивленно оглядывался на свою спутницу.

Вечером Сильвина обнаружила у себя в комнате книгу в коричневом кожаном переплете. Она словно ожидала своего часа, раскрытая на первой странице; от нее несло ароматом древности и таинственности. Достаточно насытившись и утолив свою жажду, девушка устроилась на постели поудобнее, подложила под голову подушки и принялась читать.

«В осень 389 года покинул земли Гинкара дом некоего эльфа по имени Калкасто и двинулся на север».

Книга была еще древнее, чем она думала. Гинкаром, как она помнила, называли короля древности, который в своей мудрости достиг таких высот, что мог равняться самим богам. О Калкасто она мимоходом что-то слышала на давно позабытых уроках истории.

"Путь эльфа проходил мимо страны Бенолан, и он испросил разрешения поселиться в земле той. Однако король Бенолана отказал эльфу, и тогда Калкасто с его народом пришлось отбыть еще дальше. Но в тех местах обитали драконы, и король Бенолана умышленно не предупредил об этом эльфа, и случилось так, что эльфы пришли на земли драконов, и заняли их, и драконы вынуждены были изгнать их вон. Калкасто же говорил всем, что изгоняет драконов с позволения владыки Бенолана, перекладывая, тем самым, часть вины на того. И когда племя драконов потребовало восстановить справедливость; перед правителем Бенолана, обратившись в людей, предстали посланцы драконов, и в дерзких выражениях говорили они с королем, требуя осадить своего воина. Говорили они, ежели король не усмирит Калкасто, тогда драконам придется самим восстановить справедливость. Но король Бенолана, не выслушав послов, предательски вырезал их, и объявил каждого дракона в земле Бенолана и за ее пределами вне закона. Так началась резня, и много драконов пало в ней, и король драконов, золотой Лебретин, пал также, а подлый Калкасто бежал далеко на север, умывая свои руки. Люди изгнали драконов вслед Калкасто, но тот бежал слишком далеко, а драконы избрали местом своего проживания Железные Горы. И там Федин, сын Лебретина, поклялся отомстить за гибель своего отца».

Так вот где крылись корни давнего противостояния людей и драконов! Вот почему полтысячи лет назад началась война, и вот как случилось то, что драконов изгнали далеко на север. Сильвина попыталась вспомнить хоть одну старинную легенду, в которой говорилось бы, почему началось избиение драконов, и не могла вспомнить. Книга же давала ответы на все вопросы. Теперь она чувствовала некую долю ответственности за свой народ, который причинил так много боли и страданий, и драконы уже не представлялись ей чем-то ужасным, напротив, прочитав книгу, девушка почувствовала к ним смутную симпатию.

Дни тянулись за днями, и дракон прилетал и улетал. Сильвина, впрочем, больше ни разу не стала свидетелем того, как происходит превращение дракона в человека и наоборот. Они вели долгие беседы вечерами при свете костра, и мало-помалу принцесса привязывалась к своему пленителю. Тремент приоткрыл ей глаза на многие факты, которые в королевстве предпочитали умалчивать, и Сильвина понимала, что кое-что в Бенолане ей не договаривали. Теперь каждый раз, когда дракон отлучался, она боялась, что именно ему попадется на пути Ингалоф, и что именно Ингалоф сразит его в сердце своими мощными баллистами. Волнение ли то было, или что, но Сильвина ждала Тремента с надеждой.

Однажды Тремент прилетел раньше времени и, едва обернувшись человеком, вбежал в пещеру.

- Ингалоф на подходе, – встревоженно бросил он.

Странно, подумала про себя Сильвина, почему новость о брате не вызывает в ней такого же волнения, как и раньше?

количество подписчиков увеличивается, поэтому продолжаю, т.к. не планирую останавливаться на полпути. однако есть определенное ощущение, что появились и личные минусаторы :) 

====================

На следующий день Тремент разбудил ее, когда солнце еще не взошло. Он был очень взволнован, и нервно ходил взад-вперед по сумрачной пещере. На вопрос девушки, в чем была причина столь странного поведения дракона, он отвечал:

- Знаете ли вы об Рандолисе Золотоглазом? О короле драконьего племени?

Сильвина молча покачала головой. Тремент изумленно воззрился на нее и воскликнул:

- Помилуйте, но не знать одного из величайших из драконов, что когда-либо существовали на свете – просто грех! Более того, непростительно слышать подобные слова из уст дочери короля соседней страны!

- Знаете ли, милый друг, - Сильвину рассмешило это слепое почитание. – Между нашими двумя народами нет особых сношений. Было бы странно, если бы королевская дочь Бенолана интересовалась подобными вещами.

Тремент подошел к ней и, усевшись рядом, взглянул в ее глаза – и девушка впервые увидела глаза дракона в человеческом обличье с такого близкого расстояния.

- Сильвина-из-Бенолана, - торжественно начал он. – Вам выпала великая честь начать новую страницу в наших отношениях, ибо вас хочет увидеть владыка Рандолис, король нашего племени, также именуемый Златоглазым. И встреча должна произойти сегодня. Готовы ли вы принять его приглашение?

Не оскорбит ли его отказ? Кто знает, вдруг, получив отрицательный ответ, Рандолис разозлится и придет в гнев? И последствия ее решения будут потом еще долго мучить ее в кошмарах? Вдруг, подумала принцесса, у нее получится убедить короля драконов остановить эту бойню и начать переговоры с Ингалофом, и внезапно она увидела себя участвующей в этих переговорах, но отчего-то со стороны драконов! И, обдумав все это, принцесса согласилась. Было жутко интересно, что хотел сказать правитель самой загадочной расы на свете! Но еще больше ее удивили глаза Тремента – по-детски ясные, зеленые, такие чистые, словно там плескались горные озера. В них Сильвина прочитала просьбу и не смогла отказать. Дракон просветлел в лице, и целый день разговаривал с ней, рассказывая о древних временах и истории, связанные с его отцом, дедом и остальными немногочисленными родственниками.

Ближе к вечеру Тремент дал ей одежду для полета – кожаные штаны и толстую куртку на ремнях; одевшись, принцесса вышла из пещеры. Поначалу ее ослепило солнце, светившее в горах гораздо ярче, чем в долине. Солнце било ей в глаза, и когда она привыкла ко свету после полумрака пещеры, она огляделась и ахнула. Подобной красоты девушка еще никогда не видела. Горы! Повсюду горы, могучие и древние, седые вершины которых покрыты снегом, они вздымались одна за другой, цепь за цепью, выглядывая своими острыми пиками друг после друга. На склонах гор торчали толстые высокие деревья, которые росли в этой местности, и Сильвина знала, что для того, чтобы обхватить их, нужно не менее двух человек, но с такого расстояния они казались небольшими прутиками, торчащими из торса древнего великана. Здесь, казалось ей, можно было бы жить веками и не стариться душой.

Тремент, улыбающийся при виде ее восхищения, подошел к ней и положил руку на плечо. Чем-то он ей напомнил довольного кота, который объелся сметаны. В детстве у принцессы был большой кот, одноухий и зубастый – Марута принесла его котенком. Он, обессиленный от голода и холода, лежал возле ворот, жалобно мяукая. Дружными усилиями кота выходили, и вскоре он стал важным подспорьем крысоловам – пропадая еженощно, он наутро приносил по несколько трупиков. И каждый раз, когда Сильвина – сама! – давала ему сметаны, кот жмурился от удовольствия и мурлыкал, прикасаясь к ней своим холодным носом.

- Видите ли вы ту гору, чья вершина вся покрыта снегом? Эта абсолютно симметричная гора – Фодж Круилат. Фодж Круилат – место, куда мы сейчас отправимся. Это вход в королевские пещеры, великий дворец Рандолиса. Никто из людей или эльфов еще не был удостоен такой чести лицезреть хотя бы издали это место, а о том, чтобы кто-то из двуногих входил во дворец и говорить не стоит.

В голосе Тремента звучала гордость и благоговение перед местом, судя по всему, священным для него. Сейчас он был действительно прекрасен – и Сильвина невольно залюбовалась им. Дракон стоял на возвышенности, его глаза горели, ветер обдувал волосы, и его кожа, казалось, светилась изнутри. В этот момент с глухим хлопком Тремент исчез, оставив принцессу в легком замешательстве, но тут же над ее головой возник золотистый дракон, огласивший окрестности громким ревом, который тут же отразился от окружающих гор. Едва появившись в своем истинном облике, Тремент бешено замолотил крыльями – внезапное перевоплощение в буквальном смысле вышибло землю у него из-под ног – выровнялся и приземлился неподалеку от нее.

Он взглянул на нее, раскинул крылья, вытянул лапу вперед и шумно выдохнул.

Ваше высочество, раздался голос у Сильвины в голове. Я понесу вас на себе.

Впервые принцесса увидела живого дракона во всей его красе так близко. В длину он был примерно двадцати пяти футов – настоящий великан небес, грозная машина смерти. Клиновидная голова дракона была увенчана шипами – над серебристыми глазами росло два рога, и еще один – посередине, как самый длинный шип, шипы начинали расти на макушке, достигали наибольшей длины возле затылка и там внезапно обрывались. Затем они продолжали расти за крыльями, и тянулись до самого хвоста, постепенно уменьшаясь в размерах. Голова его была нежно-желтого цвета, но, чем ближе к хвосту, тем темнее становился золотистый цвет, и в яркий день, как этот, шкура слепила глаза – Сильвина невольно прижмурилась. Тень от игольчатой чешуи, покрывавшей все тело Тремента надежной броней, создавала причудливый рисунок, который при малейшем движении дракона менялся. По обе стороны головы росли длинные гибкие усы, придававшие дракону слегка смешной вид – но Сильвина понимала, что смеяться над этими великими существами опасно и непростительно.

Тремент, судя по всему, давал Сильвине вдосталь налюбоваться своим могучим телом и пару раз лениво шевельнул крыльями, обдав ее теплым ветром. Он нетерпеливо фыркнул, и настойчиво, словно укоризненно, посмотрел на нее. Сильвина заторопилась и по протянутой лапе дракона вскарабкалась на чудовищно большую тушу. Даже сквозь ее мягкую обувь чувствовалось, насколько твердая броня у Тремента, и острые шипы грозили проколоть тонкую подошву. Спина дракона, между его головой и спинными мышцами, управляющими широкими крыльями, была на удивление мягкой.

Усаживайтесь здесь и держитесь крепче.

Сильвина уцепилась за выступающие шипы, уселась поудобнее. Дракон переступил лапами, напрягся, чуть подался назад и резко распрямился, словно пружина. Крылья мощно взмахнули раз, другой – и могучее тело мгновенно очутилось в ста футах над землей. Девушка чуть не свалилась с дракона при прыжке, у нее бешено заколотилось сердце, когда она представила, что с ней будет, если она упадет с такой высоты. Ветер приятно обдувал щеки, облака в небе словно бы устроили состязание на скорость с драконом. Чувство свободы, чувство полета опьянило ее, и Сильвина счастливо рассмеялась. Она почувствовала единение с драконом, с тем могучим телом, которое несло ее в небесах, прониклась теми полуживотными мыслями, обуревавшими Тремента – а, может, это Тремент сам приоткрыл перед ней завесу своих мыслей? Это волшебное чувство свободы длилось всего миг, и когда он, едва начавшись, оборвался, Сильвина ощутила укол в самое сердце.

Она стояла на земле, опершись о вздымавшийся и опадавший бок дракона. Тремент изогнул свою клинообразную голову к ней и взглянул в ее глаза.

Сейчас вам предстоит встретиться с величайшим из драконов, Рандолисом Золотоглазым. Сильвина, дочь Роглифа, что своим появлением нарушила равновесие сил в нашей стране, готовьтесь. Рандолис может прочесть многое по едва заметным знакам. Обращаться к нему стоит по имени.

Девушка кивнула. В ней с детства воспитывали присутствие духа, чтобы, окажись она в такой ситуации, не попасть впросак. Поэтому у нее не дрожали от волнения руки, не выскакивало из груди сердце – она лишь сдвинула брови и внутренне собралась. Так они и пошли вперед – девушка, прямая как тростинка, и дракон, который рядом с ней смотрелся как кит с форелью.

На склоне горы широкий вход в длинную и темную пещеру даже как-то был не сразу заметен – строили, судя по всему, гномы. Они умели замаскировать двери в свои царства так, чтобы даже самый внимательный лазутчик не смог обнаружить их. Однако Тремент, как показалось девушке, бывал здесь часто и потому без труда отыскал неприметные двери-ворота. Дракон вполз внутрь, шурша на камнях и громыхая телом, Сильвина вошла за ним. В нос резко ударило затхлым воздухом и драконьим запахом, едким, но приятным. В гулкой тишине ее шаги звучали особенно громко, отзывались эхом – пещера была огромной, и эхо гуляло по стенам, рождая все новые звуки.

В ту пору, когда драконье логово еще принадлежало гномам, оно было ярко освещено, и вход в него был крепко заперт гигантскими воротами, а пол был до блеска отполирован и начищен. Однако после того, как драконы изгнали гномов из этих мест, ворота были сорваны с петель, а в полу появились глубокие рваные трещины от того, что драконы часто ползали по нему, процарапывая своей шкурой камень. Гнетущий полумрак пещеры сковывал движения девушки, давил на голову, и Сильвина безотчетно двигалась, тесно прижимаясь к Тременту.

В самом конце зала возлежала гигантская туша. Чудовищных размеров дракон, темный силуэт которого виднелся там, едва заметно шевельнулся, лениво вытянул в их сторону длинную шею, так, что голова качнулась, и распахнул глаза. Внезапно Сильвина очутилась прямо перед носом бледно-серого массивного дракона. Его глаза и впрямь были золотого, а не серебристого, как у всех драконов, цвета, размером с немаленькое блюдце, и едва заметная пленка скрывала глаза и снова опадала. Дракон шумно выдохнул, глухо пророкотал что-то и отвернулся.

«И это все?» - подумала девушка про себя.

Нет, последовал лаконичный ответ. Ты ли дочь старого короля, Сильвина-из-Бенолана и та, что вскоре станет супругою гвербрету Тиленака?

- Я, - отвечала принцесса, во все глаза глядя на дракона, свернувшегося в клубок. Он был очень стар, и его бока при дыхании приподнимались с мелкой-мелкой дрожью. Так же дрожал и Тремент слева от нее.

Ближе, услышала девушка и покорно двинулась вперед. В твоих ли силах, человек, остановить это избиение моего народа?

- Вам сначала стоит убедить меня, есть ли в этом необходимость.

Человек! Я предлагаю тебе сделку.

Тон его был холодный и размеренный, и сам дракон словно превратился в стеклянное чудовище, звенящее от негодования и гнева. Звон родился в стонущем от напряжения воздухе.

От волнения у девушки пересохло в горле, и она выдавила:

- Какую сделку?

Я дарую тебе жизнь в обмен на сотрудничество. Я – Рандолис Золотоглазый, Повелитель Ветров, предлагаю это. Согласись и получи наслаждение от жизни.

- Что будет, если я откажусь? – спросила принцесса.

Ты умрешь, был холодный ответ. Тремент слева ощетинился при этих словах и взглянул на нее своими лунными глазами.

- Выслушай же меня теперь, крылатая ящерица. Я – Сильвина, принцесса Бенолана, дочь своего народа и кровь от крови своего отца. Ваш народ получил по заслугам, и Ингалоф не остановится до тех пор, пока не освободит меня из ваших лап!

Гнев древнего дракона ударил, как темный вал. Казалось, задрожал и взвихрился сам воздух, чешуя напряглась и ощетинилась острыми лезвиями, глаза вспыхнули яркими фонарями. Сильвина отступила, а Рандолис зашипел и приподнялся во весь гигантский свой рост.

Человек, холодно и медленно произнес он. Убеди Ингалофа остановить войну, и я дарую тебе жизнь.

- Нет, - отвечала Сильвина.

И в третий раз прошу я.

- И в третий раз скажу я «нет», - твердо молвила принцесса.

Тремент склонил голову. Рандолис равнодушно взглянул на девушку, улегся кольцом и, казалось бы, забылся сном. В пещере воцарилось напряженное молчание, прерываемое лишь нервным стуком хвоста о холодный пол – Тремент горел желанием покинуть помещение. Наконец, Сильвина услыхала:

Вы можете уйти.

Свадебный поезд организовывала Марута. День отъезда согласовывали уже трижды, но каждый раз, когда вроде бы уже все соглашались на определенный день, возникала какая-нибудь мелочь, препятствовавшая отъезду. Однако, в конце концов, с грехом пополам все вопросы были улажены, и кортеж отправился в долгий путь.

Поезд поражал своим великолепием. Свита принцессы, которой вскоре предстояло стать женой будущего гвербрета Тиленака, составляла двести пятьдесят человек. В их число входили танцовщицы, послы, воины, высокопоставленные чиновники и дворяне. Каждая из групп имела свое место в кортеже – сначала шли музыканты, безостановочно пиликавшие любимые напевы молодой девушки, затем шли сватья, разодетые в пух и прах, за сватьями было место высоких гостей из Тиленака, что возвращались к себе домой на разукрашенных золотом каретах. За тиленийцами ехали послы Бенолана, за послами – чиновники и дворяне, многие в своем личном транспорте, и, наконец, – королевская карета, самая большая, на восемь человек, которую везла четверка вороных лошадей, украшенная цветными лентами и белым штандартом Харвингов. Воины, что охраняли кортеж, скакали по обе стороны поезда, одетые в парадную форму, и никого не смущало то, что перед въездом в столицу Тиленака форма запылится и станет неприглядной. Для этого Марута запланировала ночевку в пригороде великолепного Ленгвельта, в городке под названием Эпикс Руй, чтобы наутро кортеж въехал в столицу во всей своей красе.

День исхода выдался поистине благополучный. Рано утром случился небольшой дождь, прибивший к земле всю пыль и освеживший воздух. В небе летели королевские соколы, всадники скакали туда-сюда с важными донесениями, и во всем городе царила суматоха. Дворец, все эти годы бывший островком спокойствия, в последние два месяца стараниями Маруты превратился в гигантский муравейник, где все подчиняются королеве-матери. Здесь все слушались одной женщины, и она руководила всем. Под ее чутким управлением, наконец, подготовка к отправке подошла к концу, все обстоятельства были учтены, все сценарии проработаны, и послы-церемониймейстеры подготовили въезд принцессы в Ленгвельт и встречу с будущим гвербретом. Король все это время шутливо отмахивался от своих обязанностей, и даже намекал Маруте, что той неплохо бы взять на себя бремя управления государством. Но мудрая женщина лукаво улыбалась и морщины вокруг ее глаз становились от этого еще острее.

Сильвину печалило только то, что вести от Ингалофа приходили не так часто, как ей хотелось бы. За те полтора года (уже полтора года!), что миновали, как Ингалоф с воинством отправился в горы, она видела его всего однажды, когда брат внезапно, без предупреждения приехал в столицу, и первым делом бросился к ней. Тогда они некоторое время даже не могли и слова промолвить, счастливые, и лишь потом начали обмениваться новостями. На принце была золотая броня – то были латы из шкуры убитого его собственной рукой дракона. И Ингалоф говорил, что кампания проходит удачно, что их потери, благодаря хитрым разработкам южан, составляют всего две сотни человек.

Брат обещал вернуться через год – и она ждала, надеясь, что он успеет вернуться до ее отъезда. Она признавалась в этом Маруте, и умная женщина дважды оттягивала время выступления кортежа, чему и сам король был рад, напоследок любуясь дочерью. Но, наконец, наступил момент, когда оттягивать уже было невозможно. Гвербрет и его послы слали письма, в которых вопрошали короля Роглифа о причинах задержки, и дальнейшее промедление грозило великими неприятностями со стороны южан. Роглиф нехотя отпустил ее, оторвав от своего сердца.

Сильвина, таким образом, покидала Бенолан с тяжкими думами. Она так и не увиделась с братом, и в душе боялась, что не увидит его никогда. С раннего утра ее причесывали, умащали тело благовониями, одевали, красили веки и мочки ушей, подчеркивали губы, создавали поистине царскую прическу, чтобы народ Бенолана запомнил ее красоту напоследок.

Вот она села в свою карету, - дверь захлопнулась, они сделали торжественный круг прощания по дворцовой площади, она отрешенно помахала рукой отцу, людям, что толпились на площади (там были крики «Прощай» и «Наконец-то»), задвинула шторки и откинулась на сиденье, устало прикрыв глаза. Она не видела того, что стражники отдавали ей почести и салютовали на прощание. Специально для свадебного кортежа ворота, ведущие из дворца в город, украсили цветами и белыми одеждами; с далекого юга привезли невиданных птиц с гигантскими сине-зелеными хвостами и пустили их по дворцовому саду. Выехав в город, карета начала мерно тарахтеть по мостовым. Вот сквозь крики людей пробиваются сильные голоса командиров ее стражи, вот звонкий цокот копыт ее лошадей, и раздался утробный звук трубы. Мимо проплыли гигантские башни городской стены, городские ворота – и дорога, тянущаяся вдаль и вдаль, побежала вперед. Кортеж принцессы покинул Бенолан. В карете становилось все жарче, Сильвина распахнула шторки, положила голову на плечо верной Маруты и…уснула. Мерный перестук копыт, мягкое покачивание кареты усыпили ее, и она погрузилась в объятья сна.

За всем этим следил издалека круживший в небесах дракон. Он разумно придерживался такой высоты, чтобы человеческий глаз не смог различить его фигуры, и с такой стороны, где не было ни одного поселения. Его огромные кошачьи глаза могли приближать и отдалять вид, и в данный момент все его внимание было сосредоточено на длинной веренице людей.

Исполин небес был по-своему прекрасен. Тело, удивительно пропорциональное, бугрилось перекатами мышц, и солнце отливало золотом на его шкуре. Тремент – так его звали – потерял в бессмысленных битвах своих родичей, погибших от рук воинов Ингалофа, и он горел желанием прекратить эту бойню. Оставшиеся в живых драконы отправили его выкрасть королевскую дочь, чтобы заставить принца сложить оружие и покинуть Железные горы. Он следил за кортежем уже час в образе дракона и почти месяц дожидался его отправки, оборачиваясь человеком и смешиваясь с толпой, что постоянно кружила возле дворца.

Наконец, его терпение иссякло. Он подумал, что время пришло, и что кортеж отъехал на достаточно далекое расстояние от города и от человеческих поселений, и само его появление распугает всех. И он золотистой молнией рванулся вниз.

Сильвина поначалу не поняла, что означает страшный шум, раздающийся за окном кареты. Она растерянно взглянула на Маруту, растерянно взглянувшую, в свою очередь на нее; открыла дверцу кареты и отпрянула – подлетевший всадник тут же прокричал ей:

- Принцесса, не выходите! На нас напали!

Суматоха ширилась и росла. Лошади бесновались и ржали от ужаса, воины отдавали бессмысленные команды, женщины кричали, и над всей этой какофонией звуков мощно протрубил рев гигантских легких.

Сильвина взглянула наверх – и обмерла. На них пикировал самый, что ни на есть настоящий, дракон, какими их описывал ей брат. Вот он приземлился, осмотрелся вокруг – чудовище словно не замечало многочисленных стрел и копий, вонзавшихся в него – и, заметив карету Сильвины, заковыляло к ней. Солдаты выстроились перед ним заградительной стеной, безостановочно пуская стрелы, но дракон страшно взревел, обнажив длинный ряд острых зубов, и расшвырял людей, словно игрушки. Он проскользнул мимо обломков других карет, и его голова замерла напротив кареты принцессы.

Девушка потеряла дар речи при виде настоящего дракона и попятилась вглубь кареты – чудовище следило за ней своими гигантскими глазами. Марута где-то слева истошно завопила, но все это было словно в отдалении, словно не с ней. Дракон поднял голову и разодрал крышу кареты, затем запустил в нее переднюю лапу и, схватив принцессу, сильно оттолкнулся от земли, взмахнул крыльями и поднялся на такую высоту, что, упав с нее, можно было покалечиться. Сильвина словно сквозь сон услышала команду «Не стрелять! У него принцесса!» и «Принцесса в плену!» и потеряла сознание.

***

Очнулась она от ароматного запаха жареного мяса и чувства голода. Лежала она, судя по всему, на куче соломы, которая колола ее спину; каменное основание постели холодило тело. Сильвина раскрыла глаза и уперлась взглядом в каменный потолок, изрезанный трещинами. Глаза не сразу привыкли к сумраку, и она нескоро поняла, что находится в пещере. Девушка повернула голову набок, потому что оттуда шел звук потрескивания костра – и увидела на фоне огня силуэт мужчины, стоявшего к ней спиной.

Мужчина был высок и в данный момент был занят тем, что проворачивал на вертеле сочные куски мяса. Он был одет в темную накидку – в полумраке сложно было определить цвет его одеяния, во всяком случае, руки и ноги ниже колен были открыты, обнажая бугрящиеся мускулы и небольшие шрамы. Дым от костра тянулся вверх – в пещере был воздуховод, судя по всему, небольшой. К стене были прислонены два копья и щит, висели шкуры и рога. Кое-где на стенах были выбиты непонятные рунические письмена, и один их вид повергал в трепет.

Сильвина вспомнила истории, которые ей рассказывала Марута о гномах, что когда-то обитали в Железных горах, и что когда люди изгнали пятьсот лет назад драконов на север, в горы, последним пришлось вытеснить гномов из мест, где они всегда жили. Здесь происходили великие сражения, и пало очень много драконов, но гномы в свою очередь изгнаны далеко на запад, и уже очень давно о них никто ничего не слышал. С тех пор и первые, и последние обратились в легенды, в детские сказки, в миф, и только недавно ночные кошмары обрели плоть и вторглись в простую и размеренную жизнь людей.

Странно, подумала она про себя, что мне не кажется это странным – находиться в неизвестной пещере рядом с неизвестным человеком и не помнить события последних часов. Все, что отпечаталось у нее в памяти – это прикосновение гигантских лап, которые расцарапали ее нежную кожу и кое-где разодрали праздничную одежду. Сильвина невольно шевельнулась – от долгого лежания у нее затекли ноги. Мужчина при этих звуках резко обернулся и добродушно произнес:

- Добрый вечер, сударыня принцесса.

Девушка оглядела себя, отметив причиненные одежде повреждения, и набрала воздуха в грудь, чтобы излиться тирадой возмущенного гнева, но мужчина опередил ее, улыбнувшись и сказав:

- Приветствую вас в одном из своих скромных жилищ, Сильвина. Да, это не королевские хоромы, но моим нуждам оно полностью отвечает. Предупреждая ваши вопросы и возмущение, представлюсь: перед вами Тремент из племени драконов, пленивший вас и... куда вы? Бежать бесполезно, моя госпожа – выход из пещеры заколдован.

Сильвина, вскочившая было на ноги, тут же охнула – в затекшие конечности хлынула кровь и в ступни словно вонзились сотни тысяч тончайших иголок. Она гневно посмотрела на него.

- Сударь, - начала принцесса. - Если уж вы чувствуете себя достаточно самоуверенным, чтобы нападать на королевскую дочь на ее пути к законному жениху, то у вас должны быть весьма веские на то основания.

Тремент ухмыльнулся.

- Уж поверьте, мои причины весьма и весьма веские.

- Настолько веские, что они позволяют вам похищать принцессу и запирать ее в вашей пещере? И коли уж вы разговариваете с членом королевской семьи, то извольте прибавлять к своим фразам обращение «Ваше высочество».

Мужчина при этих словах поморщился.

- Полноте, Сильвина, я не присягал вам на верность и не являюсь вашим подданным. Пусть Ингалоф делает это, - съязвил он, и Сильвину резко укололо столь небрежное упоминание об ее брате. – А, кроме того, я сам в какой-то мере член королевской семьи Долис.

- Эти пещеры, - продолжал он, - служат мне приютом, и если наложить на них кое-какие чары, они могут предстать перед вами в виде дворца. Что касается причин, побудивших меня схватить вас – то это он же, ваш братец, Ингалоф, названный также Драконоборцем, принесший немалые страдания моему народу за последние полтора года.

- Ингалоф! – воскликнула девушка.

- Да, он самый.

- Мой доблестный брат заставит вас освободить меня и совершит над вами возмездие, будьте уверены! – воскликнула принцесса.

- Не сомневаюсь, Сильвина, в вашей преданности своему брату и в его желании отомстить. Но ежели мы того не захотим, то Ингалоф не найдет нас и будет безуспешно искать еще хоть все два года. Я найду его раньше – и мы принудим его к миру.

- Кто – мы? Ваше племя?

Тремент вместо ответа склонил голову.

- У нас не было выхода. Ингалоф загнал нас далеко в горы, наши ряды редеют. Убиты мои отец и братья, – сухо произнес он, и при этих Сильвина отчего-то почувствовала приступ жалости к нему. – А вы можете поменять исход войны в нашу пользу; по крайней мере, можете остановить бессмысленное избиение.

- Тремент, Ингалоф – не тот человек, которого можно вынудить сделать что-либо. Так же, как и мой отец. Да и в любом случае, - горько проговорила принцесса, - в стране присутствуют силы гораздо более могущественные, чем королевская власть, которые требуют продолжения этой войны.

- Ваше высочество, - мягко улыбнулся Тремент. – Вы должны понять, что для нас важна каждая минута. С каждой минутой мы становимся все сильнее. Так что за то время, что пройдет до соглашения между вашими партиями – спасать вас или отказаться от поисков – мы усилимся настолько, что при любом исходе, при любом решении останемся в выигрыше.

Тремент вернулся к вертелу, снял с рожна мясо, положил его на сковороду, повернулся к ней спиной и сказал, что будет отсутствовать всю ночь, и что еда готова. После этого он воткнул в крепление возле ее ложа факел. Сильвина про себя подумала, что дракон, возможно, отправится на помощь к своим собратьям, и что, скорее всего, увидит Ингалофа, и при этой мысли у нее забилось сердце, но она не решилась спросить об этом вслух.

Мужчина прошел к выходу, обернулся и посмотрел на нее – Сильвина заметила лишь его глаза – глубокие и слишком блестящие – и покинул пещеру. Спустя некоторое время снаружи резко что-то вспыхнуло, и затем раздался низкий звук, воспринимаемый даже скорее всем телом, нежели чем ушами. И все смолкло.

Оставшись одна, девушка принялась исследовать пещеру. Выйти из нее, как и говорил дракон, было невозможно – неведомая сила словно вталкивала ее назад, в пещеру, и вскоре принцесса прекратила попытки бежать. Пещера была неправильной формы, но больше напоминала некую комнату о четыре стороны; дальняя от выхода сторона была футов тридцать в ширину, в самом углу в каменном полу было выбито углубление для костра, обе боковые стены были футов пятьдесят в длину. Неподалеку от ее ложа, там, где каменный пол переходил в стену, девушка обнаружила дверь, скрытую ранее в полумраке. Теперь на нее падал свет от укрепленного на стене факела, и Сильвина увидела небольшую ручку, сделанную явно не под человеческие пальцы – больно уж низко была расположена незаметная ручка, и слишком маленькой она была. Принцесса подошла к двери, потянула ее – та не поддавалась. Она потянула сильнее, и тогда раздался скрежет вперемежку с треском, и дверь резко распахнулась, едва не сбив ее с ног.

На Сильвину пахнуло сыростью и затхлым воздухом. Дерево рассохлось, из щелей во все стороны, потревоженные внезапным вторжением света, побежали насекомые. Паутина провисла, и паук, беспомощно перебирая лапками, поспешно убрался прочь.

Проход манил к себе. Девушка вытащила факел из его крепления, попутно исцарапав руку, и отважно шагнула вперед, в темноту. Первые несколько футов, которые она прошла с опаской, тоннель был очень и очень узким, но буквально через несколько шагов он настолько раздался, что трое могли пройти в ряд, не задевая стен своими плечами. Пол становился все более и более ровным, и Сильвина вскоре перестала чувствовать сквозь свои мягкие сапожки камни и неровности. Стены, чем дальше она шла, тем более были исписаны рунами.

Страх обуял девушку. Темный тоннель изгибался в тридцати футах впереди нее, и оттуда лился тусклый свет. В голову пришли фантастические образы златохранилищ гномов, и она вспомнила, что Марута рассказывала, как гномы ревностно оберегали свои сокровища. Девушка представила, как за поворотом ее ждут стражи из племени гномов, готовые схватить ее за вторжение в их святыню.

Отринув все сомнения, принцесса осторожно двинулась вперед, завернула за угол… и никого не обнаружила. Тоннель раздался далеко вширь, превратившись в гигантский зал, а воздух стал заметно свежее и чище, а на стене висели факелы, освещавшие ей путь. Потолок взмыл далеко вверх, и оставался темным. Девушка тихо ахнула.

Далеко вперед, настолько далеко, что человеческий глаз не мог выследить конец, уходили высокие колонны, толщиной с два человеческих обхвата. Зеркальный пол был настолько ровный, что ему мог позавидовать пол в королевском дворце Бенолана. Сильвина живо представила себе, как в этом зале проходили торжественные приемы владык гномов, и ей внезапно захотелось хоть краем глаза увидеть то былое великолепие, что когда-то царило в этих залах, а ныне осталось в виде воспоминаний и осколков былой роскоши.

Принцесса не решилась идти дальше. Она еще с минуту постояла, поглазела на прекрасный вид, развернулась и пошла назад. За сегодняшний день хватило уже впечатлений. Пора было и отдохнуть.

В пещере Тремента ее ждала баранина, которую дракон зажарил на костре, и баранина эта была безумно вкусна; в противоположном углу девушка нашла флягу с вином, которую тут же и опорожнила в глиняную кружку.

Насытившись, Сильвина уселась на импровизированной постели из сухой травы и каменного ложа, и принялась думать. Холодало.

Если, думала она, Ингалоф узнает о том, что сестра его находится в плену, он обезумеет от страха, что драконы способны причинить ей вред и изничтожит все их племя. Опять же, если драконы предупредят его, что с ней, Сильвиной, ничего не случится, только в том случае, если Ингалоф покинет горы, тогда они смогут прийти к какому-нибудь соглашению. Принцесса ни на минуту не сомневалась, что стала жертвой, залогом безопасности, козырем в руках, нет, в лапах драконов. И с этими мыслями она незаметно для себя уснула.