несмотря ни на что, продолжаем :))))

Ингалоф собирал войско неподалеку от Бенолана. Он был полон раздумий, а где-то внутри ворочался ужас. После осмотра армии, проведенного отцом и после разноса, Ингалоф заметно улучшил материальное обеспечение своих воинов. В какой-то мере отец гневался зря, поскольку все войско состояло из небольших регулярных армий губернаторов, которые должны были сами обеспечивать солдат всем необходимым. Ингалофу пришлось немного опустошить королевскую казну, чтобы князья предоставили ему свои армии и чтобы они поддерживали их в боеспособном состоянии. Положение дел в Бенолане было таково, что король и королевская семья не имели полной власти на всей территории страны. Очень часто князья или поместные правители неких территорий выказывали открытое неповиновение королю. Это весьма удручало молодого принца, и ему приходилось призвать на помощь все свои способности, чтобы убедить мелкопоместных владетелей помочь претворить в жизнь королевский указ.

Дворяне, что входили в состав войска, не доверяли Ингалофу, и король отправил с ним старого, зарекомендовавшего себя во многих сражениях военачальника. Этот военачальник, звавшийся Хильдумаром, должен был руководить за спиной принца, и это гневило последнего.

С юга, из королевства Тиленак, прибыла подмога – две тысячи человек, и с ними девятнадцать баллист; двадцатая, говорили они, разводя руками, разбилась при переходе. Бесконечной железной змеей вилась вереница солдат и лошадей, тащивших невиданные ранее на севере конструкции. Южане высокомерно осматривались вокруг, прищелкивали языками и грязно ухмылялись. Воины Ингалофа – три тысячи человек – тиленийцев невзлюбили при первой же встрече, и старались с ними не смешиваться.

Баллистами назывались конструкции в полтора человеческих роста высотой, построенные из дерева и покрытые железом и шкурами. Гигантский лук, который, по сути, представляли собой баллисты, позволял бросать копья и мощные стрелы с такой силой и такой скоростью, что они пролетали целый фарлонг и даже на излете могли пробивать кусок дерева толщиной в двадцать дюймов. Говорили, что такая машина может убить дракона с одного выстрела. Впрочем, никто не проверял это в действии, но наловчившиеся в метательном деле южане обещали, что результат превзойдет все ожидания.

Подходило к концу лето. Дни становились все короче, участились дожди, и дороги превратились в непролазное болото. Те отрезки королевских дорог, которые были построены еще при Бледжисах, чья династия славилась великим строительством, сохраняли первозданную основательность, и ни время, ни тяжелые грузы не могли разбить их. Но таковых участков осталось очень мало, ибо жители окрестных деревень, бывало, растаскивали камень на свои нужды.

В один из немногих ясных дней в военный лагерь прибыла принцесса Сильвина. Часовые издалека узнали королевский штандарт и черную с серебром карету, по обе стороны которой скакало два всадника из личной гвардии Роглифа. О прибытии высокой гостьи тут же сообщили Ингалофу, и тот, побросав все свои дела, вышел из палатки встречать свою сестру.

Сильвина выглядела весьма свежо, словно и не было четырех часов тряски в карете. На простом темно-синем платье, спускающемся до пят и опоясанном белым шнурком, не было ни единой складки. Ингалоф обнял девушку, и она едва заметно поежилась – холодная сталь его лат коснулась обнаженной кожи на руках.

- Брат мой, ты, как всегда, великолепен. Глядя на тебя, нельзя даже усомниться в твоей победе, - промолвила она, улыбаясь.

- И нельзя, сестренка. Мощь нашей армии настолько велика, что все драконы, едва завидев ее, сбегут в ужасе! – воскликнул Ингалоф.

Принцесса рассмеялась.

- Мой милый друг, даже один ты мог бы сразить наповал весь драконий род своим великолепием. – Сильвина взяла брата под руку и положила голову ему на плечо. – Ингалоф, мой дорогой Ингалоф, наш отец говорил, что к тебе на помощь пришли тиленийцы. Скажи мне, можно ли доверять им?

- Безусловно. – Брат сжал ее руку. – Я доверяю им как самому себе. Южане честны и незлобивы. Но позволь, я покажу тебе кое-что… - и с этими словами Ингалоф повел сестру вдоль линии лагеря, и все, кому они встречались, улыбались им вслед. Они прошли мимо часового, который отдал честь принцу и часто-часто заморгал при виде Сильвины.

Лагерь поразил девушку своим размахом. Белоснежные палатки воинов беньи тянулись куда глаза глядят, желто-красные палатки тиленийцев располагались чуть поодаль. Над всеми ними развевались гордые штандарты, узкие и раздвоенные, широкие полотна, хоругви и стяги. Ингалоф отвел сестру в конец лагеря, где находились баллисты.

- Взгляни, Сильвина. Те страшные на первый взгляд конструкции – это то, что помогло тиленийцам в войне с игмарами – василисками. Их вожди уверяют нас, что василиски – создания даже ужаснее, чем драконы, и что наши мучения скоро прекратятся. Это своевременная помощь. Благодаря ней мы уничтожим в горах все, что крупнее белки! Драконы практически разорили наши Северные земли, судя по донесениям с севера. Наша победа будет быстра!

Сильвина улыбнулась ему.

- Тебе непременно нужно будет захватить хотя бы одного дракона в плен и привезти его в столицу, мой дорогой брат. Мы организуем представление для двора.

Ингалоф расхохотался.

- Конечно, захватить дракона, связать его и доставить в столицу – что может быть легче?

- Однако же, я приехала к тебе в лагерь не за тем, чтобы полюбоваться на военную мощь, – продолжала, как ни в чем ни бывало, Сильвина.

Принц посмотрел на нее.

- Что ты принесла мне?

На минуту повисла удручающая тишина. Ингалоф недоуменно смотрел на сестру, пока та собиралась с мыслями сказать все ему.

- Весть, которая не придется тебе по нраву. – Принцесса перевела дух, взяла брата за руку и медленно начала: - Отец наш против моей воли выдает меня замуж за Юдрика, будущего гвербрета Тиленака, - промолвила она со спокойным лицом.

Ингалоф отступил от нее, и на лице его было написано неподдельное изумление.

- Так вот какова цена помощи подлых тиленийцев! – вскричал он. - Ты навсегда покинешь наши края, примешь их подданство, станешь одной из них, и сердце мое будет до конца жизни оплакивать тебя!

Сильвина горько кивнула, и продолжала:

- Что может быть крепче военного союза, подкрепленного союзом родственным? Два королевства, которые можно объединить под властью гвербретов… Залог безопасности двух стран, так сказал отец. Но, Ингалоф, брат мой, тебе грозит куда больше опасностей, чем мы думаем. Погибнешь ты, случайно ли, в бою ли, - и власть перейдет ко мне, а через меня – на правителей Тиленака. Так что, берегись, мой маленький брат. А когда ты вернешься к нам, победоносный, возмужавший и гордый, народ будет рукоплескать тебе и приветствовать тебя, говоря «Наш брат вернулся!». И королева Тиленака будет счастлива превыше всех остальных, спрятав свое лицо под покрывалом замужней женщины.

И она обняла его напоследок, и оставила в тяжких раздумьях, покинув лагерь.

Ингалоф!

Итак, продолжаем)

Вторые сутки шел проливной дождь.

Едва спешившись с резвого коня, король раздраженно кинул поводья конюшему, выросшему возле скакуна. Стянул мокрые перчатки, и быстрым шагом направился к себе, так, что плащ за его спиной развевался подобно крыльям. Слуги, завидев его, жались к стенам, ибо знали, что, когда правитель раздраженно бьет себя перчатками по бедру, он в плохом настроении. Причина гнева была проста – король вернулся с осмотра армии, которую собрал Ингалоф для похода на север.

Конюшня соединялась с дворцом невысоким переходом, пользоваться которым имели право лишь высшие сановники королевства. Часто раньше этим переходом пользовались тайные послы, отправляемые под завесой секретности, а также сбегали незадачливые любовники. Переход был построен под наклоном, упираясь в легкие двери, где на страже стоял одинокий солдат. Слегка кивнув королю, он приветствовал своего повелителя и распахнул двери.

Изнутри дворец оставлял ощущение весьма древнего, запутанного и громоздкого строения, каковым, по сути, он и являлся. Его коридоры буквально пахли историей, развешанные по стенам гобелены и картины повествовали о славном прошлом. Древность выглядывала из каждого угла – она сквозила в осыпающейся штукатурке, в старинных узорах, в древних письменах. Несмотря на усилия целого штата слуг, под руководством управляющего, невозможно было поддерживать чистоту совершенно везде, поэтому наиболее часто используемые помещения и там, где часто бывали гости, бесконечно скребли, мыли и чистили; что же касается малоиспользуемых комнат и залов, то пыль и крысы устраивали в них свое царство.

Встречать короля выпорхнула Сильвина, свет очей его старости, эльф-бесенок, и поцеловала руку Роглифа.

- Отец мой! – пропела она.

Король потрепал дочь по щеке.

- Отец мой, Марута рассказывает ужасные вещи. – Боже, как выросла Сильвина за эти последние годы!

- Что взбрело в голову этой старой сплетнице? – добродушно поинтересовался король.

- Марута говорит, что один дракон способен разгромить целую армию, а наш Ингалоф собирается пойти войной на полчища драконов. Она боится, что мы никогда больше не увидим ни брата, ни этого войска.

- Ты предпочитаешь верить вымыслам твоей гранд-фрейлины? – усмехаясь, промолвил Роглиф.

- Но, отец мой…

- Сильвина, не говори так, дочь моя. – Он посмотрел на нее пристально и внезапно промолвил: - нам стоит побеседовать. И весьма обстоятельно – у меня в кабинете. Немедленно.

Принцесса встревожилась, но король уже ушел к себе. Девушка вернулась к себе, задумчиво хмуря брови; взгляд ее упал на гравюру, изображавшую ее брата в сражениях на востоке. Она подошла к гравюре и коснулась ее пальцами, ощутив приятную мягкость дерева – на ней был изображен принц Ингалоф Перофальский перед троллем-великаном, царем троллей. В ту пору Ингалофу было двадцать лет – прошло всего четыре года! – но он уже вел себя, как опытный полководец. И действительно, армия под его руководством быстро остановила троллей-захватчиков, вторгшихся в страну, а в двух сражениях нанесла им тяжкий урон и вынудила спасаться бегством выживших чудовищ. В последнем сражении принц дрался с самим гранд-троллем, повелителем этих мерзких тварей и отсек тому правую руку. Народ уже сложил легенды, как тролль, схватив меч в левую руку, продолжал сражаться, и как чуть было не поразил Ингалофа, найдя слабое место в его защите (последствия до сих пор были заметны – с тех пор вот уже четыре года принц хромал на левую ногу). Но все же, мастерство молодого военачальника одержало победу, и Ингалоф сразил своего противника. Эту гравюру особенно любила Марута, придворная гранд-фрейлина. Она же и заказала ее для покоев принцессы, зная о ее нежных чувствах к брату.

Девушку с детства пытались сосватать, ей прочили в женихи то одного, то другого влиятельного князя; будучи еще совсем девочкой, она смеялась и увиливала от прямого ответа на вопрос об ее будущем женихе, сейчас же все ее возможные женихи состарились, обрюзгли и обзавелись семьями с десятью детьми. Сильвина расцвела в последний год, превратившись из очаровательной девицы в прекрасную женщину, и обнаружила, что ее боятся. Стражи при ее виде краснели и трепетали, а также норовили казаться еще выше и стройнее, обладатели самых острых языков королевства у нее на приемах терялись и не находили слов. Скульпторы со всей страны, художники и поэты сидели днями и ночами у ворот дворца, надеясь хоть краем глаза увидеть самую красивую девушку королевства. Ей посвящали стихи – она их, не читая, отдавала Маруте, ее пытались изваять из камня, но традиция запрещала размещать статуи живущих членов королевского дома во дворце, ее пытались нарисовать, но девушка мало кому позировала, а если и позировала, то крайне недолго, будучи очень неусидчивой.

Может, на самом деле, она и не отличалась особенным вкусом, но все, что бы она ни надевала, сидело на ней как влитое, словно сшитое на заказ, даже если это была простая крестьянская одежда. И, что бы она ни надевала, считалось модным, и ей старались подражать все женщины столицы – а за ними уж не могло замедлить все прогрессивное женское население страны, отчего мужчины стонали и, стиснув челюсти, покупали очередное платье для своих услад.

Рабочий кабинет короля Бенолана был полной противоположностью кабинета принца. Если кабинет Ингалофа располагался в крайнем левом крыле дворца, и потому комната имела вид неправильной трапеции, то у короля рабочее помещение располагалось в центральной части дворца. Кабинет, в котором король принимал просителей, поражал своими размерами – размерами с тронные залы в иных странах, он в высоту составлял примерно шестьдесят футов. Потолок словно бы поддерживали две исполинские фигуры легендарных великанов, между их фигурами располагался широкий и длинный стол. Многие говорили, что эти два великана символизируют короля и собор – две власти в стране. Вот уже несколько сотен лет власть короля была серьезно ограничена этим собором – советом наиболее влиятельных сановников. Роглиф бессильно сжал кулаки. Он ненавидел царившие в соборе подхалимство и лесть, равно как ненавидел и входивших в него. Он считал, что собор крадет власть, по праву рождения переходившую от отца к детям.

За спиной короля висела весьма подробная карта Северного мира и рядом с ней – карта Бенолана. В последнее время король все больше времени проводил возле второй карты, отмечая про себя мятежные или готовые к открытому выступлению против королевской власти провинции. Страна и сатрапии раскалывались на куски, раздираемые двумя различными политическими партиями, и королю приходилось балансировать между ними, чтобы сохранить свое положение.

Сильвина вошла к отцу в кабинет, подождала, пока закроется дубовая дверь, подбежала к нему и упала возле него на колени.

- Папенька! – на лице слезы. – Обещай мне, что Ингалоф вернется живым!

Король поднял дочь с колен, отер своею рукой слезы и положил руку на плечо.

- Твой брат вернется живым и невредимым. Я сегодня же, с позволения Собора, отправил за помощью в Тиленак, и Тиленак пришел нам на помощь. Ибо то, что я увидел сегодня – было ужасно. Ингалоф собирался атаковать драконов, имея в распоряжении всего две тысячи человек – и считал, что этого будет достаточно. – Роглиф покачал головой. - Войска прислали только три провинции – Олмерт, Перофаль и Энуа. Все остальные шестьдесят провинций, и даже те из них, что понесли наибольшие потери от нападений драконов - отвернулись от нас. Дочь моя, ты живешь в стране, где у простого крестьянина больше прав, чем у короля! Наш же друг, гвербрет Тиленака, шлет легионы, а с ними – двадцать баллист. Из этих баллист можно расстрелять драконов, и копья, которые они кидают, пробивают двадцатидюймовой толщины дерево, что уж там говорить о драконьей броне.

- Это значит, что поход кончится удачно?

- Дочь моя, мы не можем быть ни в чем уверены; удачлив будет этот поход или нет, зависит от Ингалофа, и только от него. Все, что было в моих силах – я сделал.

Король смущенно улыбнулся.

- Порой, - начал он, откашлявшись, - мы жалеем о своих поступках уже после того, далеко после того, как совершили их. Стоило ли мне принимать решение сегодня утром?

Король снова грустно посмотрел на дочь, словно стараясь в последний раз запомнить родные черты, и почесал бороду. Сильвина заметила это, и встревоженно спросила:

- Папенька, что-то гложет твое сердце?

- Да, ибо гвербрет запросил высокую цену за свою помощь. Но то, что эта цена вырвет мое сердце – я осознаю только сейчас.

- Но – что он запросил?

Роглиф некоторое время молчал, словно выдерживая некую паузу, затем тяжко произнес:

- Руки дочери королевской для своего сына.

Сильвина не верила своим ушам. Она отступила, и ее голубые глаза потемнели.

- И ты… не посмел ему отказать?

Король промолчал вместо ответа.

- Душа моя, союз крови обеспечит нашей стране помощь и послужит залогом безопасности двух держав. Сильвина, твой брак нужен двум странам, ибо только так мы можем сохранить нерушимые границы на юге и обратить свой взор на мятежных губернаторов.

- Ты выдаешь меня замуж, не спросив моего согласия. Ты заставляешь меня стать женой человека, которого я даже не видела? – Сильвина со слезами на глазах взглянула на отца. Король грустно посмотрел на нее и медленно кивнул. В глазах его читалась безбрежная горечь и тоска по дочери, словно он никогда больше не увидит ее.

В столице был поздний вечер. В этих широтах темнеет рано, поэтому жители города загодя запасаются свечками и дровами, чтобы не оказаться в темноте без света. После того, как солнце скрывается за западными землями, повсюду в городе загораются яркие огни. Светятся общественные фонари, окна в домах, маяки и все это великолепие игры света находит отражение в речной глади. Город преображается в воде словно фантом, сказочный призрак, повторяющий все мелочи реального собрата, от последней хибары на берегу реки до величественного дворца. Дворец! О нем стоит рассказать отдельно. Его построили восемьсот лет назад тогдашние правители страны на небольшом полуострове, который образовывался слиянием Пероса и Филланмарка. Но за восемьсот лет ров, который отделял дворец, расширился, и ныне замок, по сути, располагался на острове, соединенном с сушей десятком величественных каменных мостов. Бесчисленное количество королей, что сменили династию строителей, всячески улучшали дворец и вносили в него разные изменения, так что от его первозданного вида не осталось практически ничего. Он разросся, башни его стали выше, а подземелья его – глубже. Старый камень уже кое-где начал крошиться, и практически каждый год по весне ремонтные бригады начинали восстанавливать какую-либо часть дворца. Обитателям дворца древнее строение напоминало каркас самого государства, ибо, как и дворец, старая империя, построенная на мече и огне, распадалась. Междоусобные распри, повсеместные волнения и своенравные бароны, поднимавшие голову на окраинах королевства, ослабляли страну. Король бросал войска на погашение бунтов, на усмирение мятежных губернаторов, но все чаще и чаще задумывался, что его действия напоминают ремонт одряхлевшего здания, которому осталось совсем немного до сноса.

Но пока дворец и Бенолан стояли, и Роглиф – пока еще – правил твердой рукой на всей территории страны.

В одной из башен, устремленных вверх, Ингалоф, принц Бенолана, будущий правитель по праву рождения, устал принимать просителей в своем кабинете. Старик-камердинер трижды хлопнул в ладоши и сделал движение рукой, что заставило всех гостей мгновенно покинуть помещение – рабочий кабинет. Он был обставлен по вкусу отца, еще двадцать лет назад, и до сих пор в убранстве кабинета мало что изменилось. Лишь прибавились трофеи на стенах, да позолота потемнела. Вековая мебель – длинный роскошный стол и несколько кресел были выполнены в Тиленаке, покрыты суровой тканью зеленого цвета. Стол был буквально весь в свитках, исписанных вдоль и поперек, свитки лежали и на креслах, свисая до пола. На стенах висели ковры, повествующие об основных вехах в истории страны – вот великий предок Руро вбивает острие копья в каменную расщелину, помечая место, где будет впоследствии стоять Город, вот полчища чудищ атакуют столицу, вот корабль «Луноцвет», отправленный в кругосветное путешествие сотни лет назад. Каменный пол был холоден, несмотря на то, что в дальней стене жарко натопленный камин согревал воздух в комнате.

В чем принцу нельзя было отказать, так это в той щеголеватости, которая присуща самоуверенным в себе молодым людям. Одет он был в преимущественно темные цвета. Темную, почти черную тунику обхватывал серебристый пояс с небольшим рубином в центре. Через грудь, наискосок, шла фиолетово-синяя лента, у сердца к ленте был прикреплен королевский стилизованный герб – вставший на дыбы единорог в оправе. На плечах края туники соединялись друг с другом серебристыми пуговицами, и издалека их можно было принять за эполеты. Черные брюки были вправлены в мягкие кожаные сапоги, которые приятно стучали по полу.

Принц был высок и тонок, но вскоре грозил потучнеть. Голос у него срывался на низкий баритон, когда он говорил, а его смех был заразителен. Зеленые глаза контрастировали со светлыми волосами, аккуратно подстриженными на висках. При ходьбе он чуть прихрамывал – последствия давнего увечья. Стараясь скрыть этот свой недостаток, принц ходил медленнее, и в его движениях появилась некоторая вкрадчивость

- Эти люди полагают, что в моих силах решить абсолютно все вопросы, - пожаловался он в никуда.

- Вполне объяснимое мнение, если учесть ваше положение, милорд. Чем ближе к королю, тем больше просителей, – ответил старик.

Ингалоф коротко и нервно рассмеялся.

- Даже в своем родовом поместье я не обладаю всей полнотой власти. Я не получаю отчетов о ведении дел, не вижусь с управляющим. Король и Собор решают за меня все, что мне, как они посчитают, понадобится в моей жизни. Даже комнату эту выбрал не я.

- Будь вы гораздо моложе, ваше высочество, вам это не казалось бы столь противоестественным – позволить кому-либо принимать за себя решения.

- К счастью или к несчастью, но я не дитя больше. Ах, как порой хочется вернуться в прошлое и исправить то, чего можно было избежать! Прошлое. Сказочное, радужное, прекрасное прошлое. – Взгляд принца затуманился, и он внезапно обратился к камердинеру. - Фиенес! Расскажи мне, помнишь ли ты, как впервые увидел меня? Что сказало тебе сердце?

Еще бы Фиенес не помнил тот день. В сорок лет сложно-таки забыть столь памятное событие, когда государь официально призывает своего первого министра и награждает его высшим орденом, а затем объявляет о назначении его Лордом Камердинером королевского дома. Королева-мать, мама правящего Роглифа, когда-то, в пору своей молодости, втайне от всех строила глазки высокому и темноглазому кузену – Фиенес приходился ей двоюродным братом; а после рождения Ингалофа посоветовала Роглифу взять того к себе на службу. В своем выборе она не ошиблась, ибо Фиенес должен был стать тем, кто наставлял бы принца в первые годы его жизни и вел по пути праведности и смирения.

Но как же возненавидела его Брангвен, правящая королева! В первый же день, когда по всему королевству и подданным странам объявили о рождении наследника престола, Брангвен отказала Фиенесу – человеку, который должен был стать Ингалофу ближе родного отца – в доступе к нему. Лишь после вмешательства короля первый министр и по совместительству лорд-камердинер смог увидеть своего господина, наследного принца Бенолана. С тех пор и на протяжении всех последующих двадцати четырех лет, Фиенес ревностно охранял Ингалофа от всех опасностей и учил его, готовя к вступлению во взрослую жизнь и к короне.

Тот сморщенный младенец на руках у молодящейся женщины – Маруты – превратился в будущего короля Бенолана. Мог ли Фиенес предполагать, что именно его воспитаннику предстоит столкнуться с самыми страшными испытаниями за все время существования страны?

- Милорд, - обратился старик к принцу, меняя тему, – я никогда прежде не видел вас настолько удрученным. Если вы будете продолжать в том же духе, то неминуемо сляжете в постель.

- Ах, друг мой, друг мой, - Ингалоф подошел к окну и оперся о подоконник. – Это страшное время. Мое сердце опечалено. Если бы в силах наших было заглянуть в будущее и узнать, каким оно будет! Принесет ли оно нам одни беды и холод разрухи, или станет прекрасным?

- Я смею полагать, что вся прелесть жизни как раз и заключается в неизвестности нашего будущего, милорд.

- Но ведь как просто было бы жить, зная, чем кончится то или иное деяние, и к каким результатам оно приведет! – воскликнул принц.

- Просто? Вы уверены? Ведь за кажущейся простотой наступит тоска и безысходность. Интерес к жизни подогревается тем, что вы чувствуете себя как на ристалище, когда отвечаете на удары судьбы и вам кажется, что все зависит от вас. Едва же вы узнаете результат, как у вас ослабевают руки, и вы несете поражение. Примерно то же самое случилось с магами, когда ваш доблестный предок Харва объявил охоту на ведьм; волшебники и все их колдовское племя сражались еще некоторое время. Но затем, с помощью магических приемов, они подсмотрели в ткань времени и узнали исход битвы. И с тех пор они только проигрывали все сражения.

Принц хихикнул.

- Пожалуй, таких вопросов я не задавал уже давно.

Старик невозмутимо спросил:

- Смею ли я предположить, что вы думаете о предстоящем Соборе, который выберет вам невесту?

- Фиенес, я давным-давно смирился с тем, что эти губернаторы, раздирающие полотно нашего государства на части, выберут мне самую мерзкую даму из всех возможных. – И тут он усмехнулся. – Нет, друг мой… Я думаю вовсе не о том, – с минуту он помолчал, затем продолжил. – Отец наш просит, чтобы я возглавил армию, которой суждено сгинуть в снегах севера.

Фиенес собирался с мыслями. В комнате раздавался только треск огня в камине, да переклики стражников за окном.

- Это великое деяние, к которому вас призвал отец, - начал он. - Северные губернаторы стонут от одного воспоминания об ужасе с гор. Никто другой не справится с этой задачей лучше вас. Запал молодости прошел у всех военачальников, мало кто мог провести кампанию так же блестяще, как вы провели кампанию на востоке по усмирению троллей, а уж с этой напастью сможете справиться только вы. – Камердинер подошел к принцу и встал рядом с ним. – Порой самые тяжелые испытания оборачиваются моментами сладкой победы. Поверьте мне.

Ингалоф порывисто обернулся к старику.

- Я перечитал все древние анналы. Все легенды о драконах – и нигде нет ни малейшего упоминания о том, что когда-либо уже предпринимался такой поход, когда-либо собиралась такая армия, имеющая единственную цель – уничтожить драконов. Меня сложно обвинить в малодушии, но, друг мой, сейчас я боюсь! Что можно противопоставить той животной мощи, против которой и целого войска будет недостаточно? Фиенес, ни в одной песне, где упоминаются убийцы драконов, не описывается, КАК они это делали!

Фиенес улыбнулся принцу, в глазах его плескалась извечная мудрость и знание.

- Милорд, вам нужна помощь из Тиленака.

возражений не последовало, но появился один таинственный подписчик, поэтому публикую дальше. Осторожно, очень длиннопост. 

На склонах холмов, где зеленой травы оставалось совсем немного – все остальное было пожрано молодым и жарким солнцем – мальчик пас овец. Маленькому пастуху было на вид двенадцать лет, и он выглядел как оборванец – непричесанные всклокоченные пряди соломенных волос, грязная коричневая одежда, нуждавшаяся в починке. Голос его, которым он покрикивал на своих собак, был звонкий и ясный, и было видно, что мальчик подзывает псов лишь из баловства.

Пастушонок гнал своих овец домой – день близился к закату, и нужно было запереть животных, чтобы они не разбрелись в грозу, которую обещали уже третий день. С самого утра, однако, нещадно палило яркое солнце, на небе не было ни облачка, и дед пастушонка все приговаривал, что уж такой жаркой погоды он давно не видывал. Да и мудрено ли, коли дед прибыл в эти места с севера, где хмурое солнце поднимается над горизонтом только, чтобы осветить на пару часов все вокруг, а затем снова опасть вниз. Теперь, когда вся семья переселилась южнее, дни стали дольше, а климат – теплее.

Горы далеко к северу были покрыты дымом уже целый месяц. Люди говорили, что жара высушила деревья на сто лиг вокруг, и леса в горах, где у деревьев было меньше доступа к влаге, горели. С гор спускались медведи и волки, голодные и испуганные, и от того еще более опасные, так как все животные бежали от огня на благодатные равнины. Пастушонок, судя по всему, знал об этом, так как на его боку болтался не по годам длинный нож, а помогали ему не две, как обычно, а четыре собаки. На прошлой неделе волки задрали семь коз в подворье их соседа, и деду крайне не хотелось, чтобы овцы последовали за несчастными, но кормить ненасытных овец, тем не менее, нужно было, и он, скрепя сердце, отпускал внука уже несколько дней подряд с оружием и с собаками.

Мальчик встрепенулся – одна из недавно окотившихся овец застряла в кустах и жалобно блеяла. Он свистнул собакам, командуя им попридержать овец, и осторожно двинулся в кусты. Колючки больно ранили его, и он вполголоса пожурил животное.

- Маарен, - тянул он ласково, - Маарен, ко мне. Вернись, Маарен!

Не успел он произнести эти слова, как над его головой пронесся вихрь. Собаки где-то за спиной жалобно взвыли и смолкли. Мальчик испуганно вскинул голову – и оцепенел от страха. Сердце его ухнуло и прыгнуло в пятки. В небесах, подобно величественному кораблю, бороздящему моря, медленно пролетала огромная крылатая тень. То был дракон – да какой дракон! Вечернее солнце ярко блестело на его золотистой шкуре и слепило глаза, тень от его туловища накрывала все стадо, от его грозного силуэта веяло древней мощью и великолепием. Он смотрел вниз своими гигантскими кошачьими глазами, медленно расправляя крылья и сильно взмахивая ими.

Дракон стремительно упал вниз, схватил жалобно вскричавшую овцу и взмыл вверх. Пастушонок посерел в лице – он никогда раньше не видел драконов и тем более не знал, чем они питаются. А вдруг ему захочется отведать человеческого мяса? Кто знает, вдруг драконам ненавистны люди?!

Чудовище расправило крылья, разжало когти – и обглоданное тельце овцы упало на землю. Дракон сделал еще пару заходов вниз, уничтожив трех животных. Затем, словно ни в чем не бывало, он взмыл высоко в небо, взмахнув крыльями настолько сильно, что ветви кустарника прижались к земле, гневно протрубил что-то, и стремительно улетел обратно на север, исчезнув в сумеречных небесах.

Лишь через несколько минут пастушонок пришел в себя, собрал остатки своего стада и при помощи собак, вернувшихся к нему, пригнал овец домой. Его сбивчивым рассказам никто не поверил, а дед избил, обвинив мальчика в небрежении, из-за чего, как говорил дед, взмахивая розгой, было потеряно полстада.

Спустя неделю налет повторился, а затем они стали происходить с завидной очередностью. Пастухи теперь выходили на выпас вдвоем, а то и втроем, и брали с собой оружие – луки и длинные копья, но такое оружие не помогало против драконов. И все чаще не возвращались домой крепкие сыны равнин, и все в бóльшем количестве домов воцарился траур и плач.

Губернатор области отправил срочное послание в Бенолан, однако, пока письмо проходило череду бюрократических проверок, прошла еще не одна неделя.