Познавательный текст на "Бийском округе" - воспоминания о детстве Владимира Лесных, который сейчас живет в Ульяновске. Оно приходится на 30-50-е годы прошлого века.
За всю свою долгую жизнь я видел много земель. Служил на Северном флоте, летом ездил на жаркий юг, сейчас живу на Волге, в г. Ульяновске. Но есть на свете такое место, куда я постоянно стремлюсь, куда приезжаю почти каждый год. Здесь удивительная природа, прекрасные люди. Эта земля — Алтай. Здесь я родился, здесь прошло мое трудное, но такое счастливое детство.
Мои предки жили в с. Туманово Солонешенского района. Кругом привольные пастбища, живописные луга с зарослями кустарников и цветов, речка с берегами, поросшими ивой и черёмухой. Во время коллективизации рядом с Туманово образовалась животноводческая ферма. Сейчас ее уже нет, но она живет в моей памяти. На ферму волею судьбы переселились мой дед Влас Феогенович Пушкарев и бабушка Арина Феогеновна. Там же некоторое время жили мои родители. Название села не случайно. Обычно к утру над ним образовывался такой туман, что за десять шагов можно было идущего человека услышать, но не увидеть. Наверное поэтому здесь росли буйные травы.
Утром бабушка будила меня рано, чтобы я отогнал корову в стадо к пастуху. Я ленился обуться. Босой брал прут и гнал корову, которая, отдохнув за ночь, с удовольствием ела сочную траву, и коротким путем к броду через речку идти не хотела. На траве была холодная роса, блистали «алмазы». Ноги ломило от холода, больно было наступать. Я выбегал из травы на дорогу, грел ступни ладонями. За это время моя скотина уходила далеко-далеко. Мне приходилось ее догонять вновь по холодной росе.
Но вот мое животное влилось в стадо. Пастух, немец по фамилии Кильбаук, вместе со своим сыном Эдиком, моим сверстником, машут мне рукой: мол, сдал, иди домой. И вот я дома. Ноги горят, я клянусь, что завтра послушаюсь бабушку, обуюсь. Назавтра все повторялось. Наше детство было босоногим, однако я никогда не простывал.
С восходом солнца все менялось. Трава высыхала, дни стояли жаркие. Ходили купаться на речку. Там были затоны, где купали даже лошадей.
Семья Анны Шевчук
Время было трудное. Иногда одному человеку выпадало столько испытаний, что хватило бы на десятерых, но люди не сгибались. Такой мне представляется жизнь Анны Евдокимовны Шевчук. Ее редко называли по имени, говорили просто «тетка Шевчучка» или просто «тетка». Ее домик стоял рядом с нашим.
Это был простой четырехстенник с небольшими сенцами. Возле дома маленький огородик. Приехала Анна с Украины. Все говорили, что там ей пришлось пережить страшный голод. Муж умер, осталось четверо детей — два сына и две дочери. Говорила она на смеси украинского и русского. Часто сама изобретала слова и ругательства. Говорили также, что в молодости она работала в богатом доме ночной горничной, ухаживала за барыней.
Как известно, в 1936 году Сталин провозгласил, что в СССР социализм построен полностью. Хотя обещанной материально-технической базы создано не было. Люди жили очень бедно.
Когда началась война, у Анны была корова. Но женщина не могла построить ей хороший сарай. Однажды та пришла подоить кормилицу, но увидела только недоглоданные останки. Ночью волки загрызли животное прямо в хлеву. Основным продуктом питания в войну была картошка, но и ее не хватало. Младший сын Анны Витя 4-5 лет сидел дома абсолютно голый. Дочь Надя 6-7 лет носила вместо платья мешок из-под биокорма. В таких мешках поступал корм на телятник в совхозе.
Анна стирала его в воде, настоянной на золе, так как мыла не было. Такой щелочью стирали и мылись в бане в годы войны.
Одежду самой Анны трудно описать. Помню на ней засаленный ватник без пуговиц, она подпоясывала его обрывком веревки. На шее и на голове было какое-то тряпье. Обувала резиновые калоши, утепляла ноги тряпьем, шкурками каких-нибудь животных, подвязывая все это веревочками. Но никто никогда не видел ее плачущей. На лице постоянное выражение строгости.
Когда ее обижали, когда сдавали нервы, Анна выходила на улицу, становилась у своей двери и произносила длинные странные монологи. Не важно, слушают ее или нет, так она отводила душу.
Доставалось всем. Мужу, что рано умер: «Тебе хорошо, ты ноги повытягивал, а мне одной детей растить…» Тот, кто на ферме ее обижал, получал матерные пожелания: «А, мать твою упере, чтоб ты не росла в гору высоку, а росла бы в землю глубоку… Господь бы дау». «Кажу, земли бы тебе понавзъедаться!»
Не проходило и пяти минут, тетке становилось легче и она пела: «Купыв кораблиц за сто пять рублиц, за сто пять рублиц з полвоиною»… или: «А детина плаче, як ворона краче…» При вспыльчивом характере и при столь обездоленной судьбе тетка была очень отзывчивой. Стоило ее о чем-то попросить, она не рядилась об оплате, бежала и помогала. Она выполняла любую работу: зарубить курицу, зарезать барана.
В годы войны она работала на ферме на двух работах: днем ухаживала за новорожденными телятами, а ночью дежурила в отделении для стельных коров. Если ночью у коровы начинался отел, она работала и за веттехника. Утром докладывала ветеринару: «Зорька родила бычка, а Дочка — телочку». Приняв отел, брала новорожденного теленка на руки, а он весил 50-60 кг, и несла его в «профилакторию».
После отела молоко коровы превращалось в молозиво. Этот продукт Анна отливала себе, ставила на плиту, что имелась в помещении, и молозиво превращалось в нечто, похожее на яичницу. Заворачивала его в передник и бежала к детям, благо дом был рядом.
Дети спали на полатях. Постель им заменяла солома. За ночь избушка так выстывала, что при выдохе был виден пар. Дети согревались в соломе, крепко прижавшись друг к другу. Вынос молока с фермы был большим преступлением, но голод вынуждал. Все продукты тыл отправлял на фронт. Хлеб продавали строго по нормам. В основном это был ржаной хлеб. Иногда поступал хлеб белый, и это был праздник. Внук Анны — Ленька, Любин сын, кричал:
— Баба, не бери хлеба чирнага, бери хлеба билого.
— Билай? А дэньги дэ?
Младший сын Анны был страшно худой, с большим животом.
Работники фермы крадучись также выносили жмых. Кукурузный или соевый жмых привозили для корма скота. Спрессованный в колеса около метра в диаметре жмых был тяжел, его катили по земле до дома, если он легально выписывался на склад.
Дома его распиливали пилой на куски, рубили топором. Из кукурузного жмыха варили похлебку, соевый подсушивали, толкли в ступе пестом и замешивали тесто. Некоторые хозяйки добавляли в него муку, тертый картофель, чуточку молока, если такие продукты дома случались.
Обычно картофеля хватало в семьях, где были старики и дети. Работающим людям выращивать картошку было некогда. Они работали от зари до зари.
Тетка была худой, высокой. Она не ходила, а полубежала. Ноги ее едва поспевали за телом. От изнурительного труда она легко засыпала. Могла спать стоя, прижавшись к столбу, к стене.
Прошло время. Дети выросли и стали зарабатывать. Я тоже подрос и стал заходить к Шевчукам. Тогда было так принято: зайти к знакомым, поздороваться, понаблюдать, что делают соседи. Люди были очень открыты. Мне хотелось узнать, где тетка спит. За печкой у нее была лежанка из досок. Но там не было места, чтобы лечь. Она спала там сидя.
Анна приготовила обед, он стынет, а сына Виктора все нет. Тетка потихоньку материт его и Любу, старшую дочь. Внук Ленька в одной рубашонке, без штанов, сидит на подоконнике и наблюдает за дорогой. Информирует бабушку: «Баба, Вия е…ка…и….». Что означает: Витя едет кашу есть. А потом повторяет бабушкин матерный лексикон: «Люба идэ, мать ее…»
В начале 50-го года получил повестку в армию старший сын тетки Анны — Николай. Он пришел к нам поделиться этой новостью.
Сидел на сундуке и рассуждал: «Пойду послужу. Все служат». Помолчал: «Дадут сапоги… Дадут гимнастерку, брюки…»
Что видел в своей жизни этот молодой человек? Лишенный всего необходимого — одежды, питания, бани, он не потерял веры в какое-то более высокое свое предназначение. И это его отношение к труду. Сегодня послали копать, завтра — косить. И он исполнял все честно за копейки, а то и вовсе бесплатно. Иногда унижали. Бригадир на телятнике хвалилась своим сыном: «Не просто так парень, не Колька Шевчук». А этот ее парень семь раз призывался в армию, и всякий раз возвращался из районного центра благодаря хлопотам своей мамаши. На восьмой раз сельчане не пошли его провожать, думали, он снова вернется. Но вот тогда-то только и пошел служить.
Тыл в годы войны
Тыл жил мыслями о фронте. Никого не интересовало, болен ли труженик, есть ли у него еще силы на физический труд, на кого он оставляет детей, уходя на работу. А события на фронте не радовали: «При тяжелых боях за Смоленск при превосходящей силе противника наши войска отступили…» Наши опять отступают. Что же будет?
Привозили газеты с оказией из райцентра. Большое впечатление на женщин произвела статья об украинской девушке-партизанке Кате. Всем селом плакали. Катя под покровом ночи пробралась в родное село, занятое немцами. В комнате стала звать свою мать: «Ненька, чи ты не слышишь, твоя Катря пришла». Но дома никого в живых не было. Немцы убили всех и маленького брата Стасика. Эту газету люди передавали друг другу. Забывали про голод и холод, шли на работу и верили в Победу.
Была большая проблема с дровами. Чтобы привезти их, напилить и наколоть, нужны сильные мужские руки. Женщины рубили кустарник, приходилось топить и соломой, от которой и проку-то не было. Зима в Сибири долгая. Ждали весны. Молились, чтобы до нее дожить.
В мае дети бродили по лужайкам, выискивая съедобную траву. Так родились названия растений: калачик, медуница, пряники. Слизун собирали в мешок, крошили мелко, толкли и пекли лепешки. Получалось вкуснее, если добавляли в массу 2-3 яйца. Но беда была в том, что кур кормить было нечем, яиц не было. В пищу шли репейные стебли, от которых губы становились коричневыми, так как в них было много йода. Моя бабушка варила из них похлебку, добавляя в нее свекольные листья, картошку и немного молока. Молоко почти все сдавали государству.
В войну население облагалось большими налогами. Моей матери пришлось сходить в районный центр пешком за 25 км, чтобы дать объяснение суду, почему она не доплатила 10 рублей.
В июне начиналась заготовка корма для скота. В начале месяца готовили сочный корм — силос. Вручную копали в поле силосную яму емкостью 8-20 тонн, также вручную косили траву, сгребали ее в валки, а потом в кучки. Лошадь запрягали хомутом с веревочными постромками, к которым привязывались волокушки. На волокушки складывали кучки травы и свозили в яму.
Лошадей отправляли на фронт возить военные грузы, поэтому вместо них как тягловую силу использовали коров, бычков.
На корову верхом не сядешь, и приходилось водить за поводок. Животные к такой работе были не приучены, иногда обращались в бегство, иногда ложились и не хотели вставать даже под ударами палок. Коневодами были подростки. Они плакали, не справлялись с этой работой. А неисполнение трудовой повинности наказывалось по законам военного времени.
В совхозе для уборки сена использовали конные грабли. Вынужденно запрягли в них племенного жеребца, нервного, пугливого. Управлять этими граблями посадили моего двоюродного брата Сашу Пахомова, ему было 12 лет. Саша был смелый, смышленый и драчливый подросток. Грабли, поднимаясь и сбрасывая нагребенное сено, издавали громкий металлический звук. Жеребец Алепка был напуган этим звуком, закусил удила и понес все это устройство вместе с седлом. Пытаясь освободиться от своего странного груза, жеребец делал невероятные виражи. Брат не удержался и упал под грабли. Их подбрасывало вверх и вниз и они своими зубьями ранили Сашу.
Я помню брата, обложенного подушками. Он был в сознании, но очень напуган. Медицинскую помощь оказывала бабушка. Отмыла от крови, перевязала голову, помолилась Богу и читала заговоры. Она была знахаркой, лечила от укусов змеи, от разных болезней. Саше даже впоследствии понравилось болеть. Никогда ему не уделяли столько внимания. За него молились, бабушка доставала из своих запасов для него творожок, сметанку и хлебушек. Он выздоровел, продолжал успешно драться, изводить девчонок, пока не ушел служить в армию.
В войну и послевоенное время дети были незаменимыми помощниками взрослых. Я сам пошел работать в совхоз в 8 лет. Возил копны на лошади, и мне платили зарплату. Лошадь была худая, черной масти, послушная, по кличке Цыганка. У нее был один недостаток: стоило опустить поводья, и она убегала, поэтому мне приходилось с сенокоса бежать за ней. Догонял я ее уже в деревне. Злился на Цыганку, но когда находил, зло проходило.
Утром мы просыпались в 6 часов, шли на ферму. На комбазе находили своих лошадей, верхом возвращались домой, завтракали. Бабушка наливала бутылку молока и клала в сумку краюху хлеба. Это был обед. Ужинали дома, возвращались с заходом солнца. Уставали очень. В теплую погоду мы сдавали лошадей в ночное пастуху деду Крылосову, а сами бросались в речку голышом. Купание продолжалось долго, пока не становился прохладным воздух. Это было самое счастливое время нашего детства. Если бы сейчас можно было выбирать, я бы выбрал снова это детство. Мы учились побеждать трудности.
Люди иногда не могут отличить добро от зла. Нам тогда было все понятно. Нашими любимыми были герои из кинофильмов: «Сильные духом», «Молодая гвардия», «Лиза Чайкина», «Зоя Космодемьянская». И мы видели поступки своих родителей, которые искренне служили своему делу. Все это вселяло в нас оптимизм и веру в будущее.
