ПРОЛОГ

В начале первого века до нашей эры, в Римской республике бушевали гражданские войны.

В 88 году до н.э. к власти в Риме пришел Сулла, а его противники вынуждены были бежать из Вечного города. В их числе был и генерал Серторий. На единственном корабле он прибыл в Тингиз(современный Танжер-побережье Африки).

Местные жители сообщили Серторию, что возле города находится могила полубога-великана Антея, которого сразил в схватке сам Геракл. Серторию стало любопытно, и он велел вскрыть могилу, чтобы посмотреть, так ли велик был Антей?...

Могилу открыли, Серторий впечатлился размерами скелета там обнаруженного, и велел закопать его вновь, не взяв на память ни единой косточки, чем заслужил уважение в среде аборигенов....

С тех пор молва о благородстве мятежного римского генерала стала распространятся со скоростью ветра, куда бы он ни прибыл.

Генерал направился в Испанию, и многие иберийские племена охотно шли к нему на службу.

Серторий создал в Испании вторую Римскую республику, у него были свои легионы, и даже собственный сенат. И, хотя его современника—Спартака помнят сейчас больше, в те далекие годы мятеж раба-гладиатора в сравнении с деятельностью Сертория смотрелся слабыми детскими потугами...

Генерал контролировал две трети Испании и всю Лузитанию(древнюю Португалию).

Однажды, пастух подарил Серторию детеныша-альбиноса лани. Из олененка выросло грациозное животное, и каждый в Испании в те годы знал, что если завидит вдалеке на холме белоснежную лань, значит скоро ждать легионов Сертория....

Врата отворились. В город вошла когорта легионеров и вслед за ними въехали двести всадников. Легат Нума, приведший с собою в Белон солдат, встретился с наместником города—Квинтом Барбатом.

--Как легко вы запустили нас в город—сказал Нума, приветствуя Квинта небрежным жестом—ведь мы могли быть людьми мятежника Сертория...

--У нас всего двести человек в гарнизоне—ответил Квинт—мы не в состоянии перечить ни Первой республике, ни Второй...

--То есть вы лояльны обеим?

--Я верен Риму, и во имя Его блага и процветания не позволю мятежникам разрушить Белон... Они приходят иногда, затем уходят, а город стоит,....однажды Сертория не станет, а город все будет стоять...

Нума поморщился в ответ:

--Не уверен, что римский сенат одобрит такое ваше отношение...

--Я стар—возразил Квинт,--они не успеют судить меня, но Белон я все же сберегу... А что вас сюда привело легат?

--Тщеславие наместник...........я обрету здесь славу, которая обессмертит мое имя...

--Как это?

--Мой отец—генерал шестого легиона, расквартированного сейчас в Гадесе. Я всю жизнь нахожусь в тени своего отца, и пора бы выбраться из нее. У меня есть деньги и положение в обществе, но нет славы. Отец мне не помощник в делах ее достижения, а посему, действовать я решил на свое усмотрение:

...мои люди выкрали из стана союзников Сертория лузитан сына их вождя, и привезли его с собой сюда, мои шпионы позаботились о том, чтобы лузитане узнали об этом. По моим подсчетам, варвары подойдут к городу через три дня.....и начнут требовать вожденка, в чем мы им, разумеется, откажем...

--Вы посмеете превратить мой город в развалины?—наместник испуганно вытаращил глаза на легата.

--Это еще не все любезный Квинт,--улыбнулся Нума—через неделю сюда подтянется мой новый легион, который я сформировал в Малаге за свой счет. До его прибытия мы сможем продержаться несколько дней в осаде усилиями ваших и моих людей, а когда придет легион, то прижмет лузитан к городской стене, и раздавит их. Это будет красивый ход, которым я лишу Сертория поддержки основных сил его дикарей, ..............быть может, за это я заслужу овации в Риме—Нума мечтательно поднял глаза к небу—без войска лузитан мне легче будет уничтожить Сертория, и тогда, меня верно ждет триумф...

--Ваше тщеславие, против благополучия моего города—обреченно проворчал наместник—вы хорошо расчитали, я с моими ополченцами никак не могу помешать этому безумию...

--Именно так—ответил Нума—но не переживайте , мой план расчитан до мелочей, город не пострадает,...пара тысяч лузитан не посмеют брать штурмом Белон, когда в нем мои и ваши люди,..дикари приготовятся к длительной осаде, и через неделю мой легион уничтожит их...

**********

Через три дня лузитане обложили Белон полукольцом, не стали расставлять войска лишь на береговой линии, ибо она вся простреливалась лучниками со стен города. Но пришло не две тысячи дикарей...а шесть.

Тем временем, беда пришла оттуда, откуда ее никто не ждал—со стороны океана:

Рыбаки расставили корррридор из сетей по своему обыкновению, готовясь заманить в него косяк тунца. Рыба заплыла в корридор, и направилась в дальний его конец, в тупик. Рыбаки заперли вход в ловушку сетями, стянулись на своих лодченках к тупику, сссушили весла, и стали бить ими тунца по головам,...океан окрасился в кровавый цвет. Рыбаки затаскивали добычу баграми в лодки, как вдруг, из морской пучины появилась гигантская акула, размером с трирему. Чудовище вынырнуло на половину корпуса, и раздавило своим огромным телом лодченку, пожирая оказавшихся в воде рыбаков. В ужасе, люди с других лодок побросали тунца, и погребли к берегу. Чудовище успело потопить еще две лодки, а оставшиеся в живых рыбаки, трясясь от ужаса, зареклись приближаться к океану...

Находящийся в осаде Белон остался без рыбы.

Прошла неделя, запасы провианта были на исходе, а легион из Малаги не показывался...

--Твой план летит в тар-тар легат—сказал наместник Нуме—боги гневаются на нас, люди начинают голодать, а твоего легиона все нет...

--Легион придет,--отвечал с напускным спокойствием Нума—немного терпения Квинт,.....а чтобы малость задобрить твою встревоженную душу, я приобщу тебя к моей будущей славе...

--Это как?—изумился Квинт...

--Мне приглянулась твоя дочь – Ирина, я бы женился на ней с твоего благословения....

--Ее сердце принадлежит другому—покачал головой наместник..

--Кому же?

--Скифскому рабу,...они полюбили друг друга—Квинт с досадой поджал губы—я недоглядел...

--Разве это проблема? Отрежь ему голову, и сердце девы вновь станет свободным...

--Не могу....скиф спас мне жизнь, и я обещал дать ему вольную...

--Не велика честь иметь зятем вольноотпущенника—возразил Нума—давай поступим так:

....Ты пообещаешь этому скифу руку дочери, если он в одиночку сможет сразить морское чудовище. Скиф конечно погибнет, но у него будет шанс добиться руки Ирины,...ну а там пускай боги рассудят, кому достанется девушка и бессмертная слава....рабу, что выйдет на бой с чудовищем, или мне—римскому патрицию, идущему супротив варварских полчищ...

Через два дня, ранним утром, скиф снарядил две лодки: в одну сел сам, а вторую (сделанную из кожи, натянутой на легкий скелет-каркас)привязал веревкой к первой на длину ста локтей. Ко второй лодке он приделал кожанные лопасти так, чтобы снизу она напоминала тело китенка, поперек нее закрепил дюжину гарпунов, по шесть наконечников, смотрящих к каждому борту...

Если акула атакует «фальшивого китенка» из глубин, она захлопнет свою пасть поперек ловушки, тогда гарпуны вонзятся в обе челюсти чудовища, и оно не сможет больше разжать их, и вскоре погибнет, истекая кровью...—таков был план скифа, но чтобы он сработал, необходимо выплыть с мелководья к глубоким водам, лишь тогда акула сможет воспользоваться своей излюбленной тактикой. На мелководье же, акула будет таранить лодку сбоку, и дерзкая вылазка может окончиться смертью охотника...

Только бы успеть добраться до глубокой воды!

Когда скиф отчаливал от причала, таща за собой на буксире фальшивого китенка-ловушку, с восточной городской стены караульные заметили, как позади лагеря лузитан, блокировавших город, показались штандарты легиона.

Нума возликовал, и приказал своей когорте и всадникам выйти за стены, намереваясь взять лузитан в клещи между своим отрядом и малажским легионом. Всадников в бой Нума повел лично.

Городское ополчение высыпало на восточную стену, чтобы узреть битву...

Сотни глаз следили за войсковыми маневрами перед боем, и только одна пара глаз смотрела в противоположную сторону. Ирина—дочь Квинта, с замиранием сердца наблюдала за тем, как скиф выводит ловушку «на глубину».

Лузитане спешно бросились к оружию, и похватав его, построились так, чтобы принять вражеский натиск с двух противоположных сторон. Нума заметил в рядах дикарей панику, и решил поторопиться: он построил кагорту в линию глубиной в три шеренги под городской стеной, и дал сигнал к наступлению, следуя во главе всадников на северном флаге.

Старый Квинт, протер свои глаза, и вгляделся вдаль...он все еще не мог разглядеть символов на штандартах подходящего к Белону легиона, ровно как и Нума, но на утесе, мимо которого маршировали пехотные шеренги неопознанного легиона старик отчетливо разглядел белоснежную лань...

--Вот тебе и «безупречный план» зятек—и губы Квинта скривились в горькой усмешке...

Скиф еще не добрался до глубокой воды, когда гигантский плавник показался из воды невдалеке от него....

Акула атаковала лодку со смельчаком, а вовсе не фальшивого китенка. Зубастое рыло чудовища протаранило правый борт, и мощные челюсти ухватились за него. От сильного удара, скиф перелетел через борт, и упал на голову акуле, но не растерялся, и сумел вонзить гарпун рыбине в глаз, после чего тут же был отброшен резким движением головы рыбы в воду...

Легион подходил с востока и юга, и чтобы «сомкнуть кольцо» вокруг лузитан, Нума сманеврировал со своими всадниками чуть севернее, и оттуда ударил дикарям во фланг. Варвары расступились, пропуская всадников в центр своего построения, их тыловые шеренги развернулись, игнорируя угрозу с востока от надвигающегося легиона и взяли таурму Нумы в кольцо. Началась резня....

Скиф вплавь добрался до «фальшивого китенка», вскарабкался в лодку, встал на колени с гарпуном в руках, тревожно озираясь по сторонам...

Когда дюжина копий пронзили Нуму, громадная пасть сомкнулась над китообразной лодченкой, в которой стоял отважный скиф, уперев древко гарпуна под колено, и направив его острие в верхнее небо зияющей над ним зубастой бездны...

Сотни человеческих глаз видели со стен Белона, как нелепо пали солдаты того, кто возжелал бессмертной славы,....как над телом мертвого Нумы встал сам Серторий, и оборотил свой пронзительный взор в сторону города. И только Ирина смотрела в другую сторону заливаясь слезами, и душераздирающий стон девушки достиг ушей старого Квинта, и заставил его содрогнуться...

Врата отворились, и в Белон вошли легионеры вперемешку с варварами. Сын лузитанского вождя был тут же отдан Серторию ... Генерал не стал наказывать город, желая показать жителям Белона свое милосердие—такова была его стратегия, которая пока еще не подводила... На следующий день войска покинули город.

И когда штандарты Сертория скрылись за холмом, приливной волной вынесло на берег тушу мертвого чудовища...

Эпилог

Две тысячи лет спустя в программе испанских теленовостей промелькнула такая информация:

«.........Археологи продолжают ведение раскопок у развалин древнеримского города Баэло Клаудия, ранее известного как Белон, и сегодня они порадовали странной находкой----при вскрытии одной из могил, были обнаружены кости молодого мужчины вперемешку с огромными акульими зубами. Палеонтологи заявили, что зубы принадлежали акуле вида «мегалодон», которые вымерли около 120 тысяч лет тому назад, но в связи с обстоятельствами находки специалисты будут вынуждены пересмотреть сроки вымирания этих самых больших акул за всю исторю планеты...... в могиле, также была обнаружена глинянная табличка, с надписью на латыни:

«Спи спокойно любимый рядом со своими бесценными трофеями, пройдут века, и любопытные потомки найдут твои останки, узнают о твоем великом подвиге, и ты обретешь БЕССМЕРТИЕ...»

Современный вид развалин Баэло Клаудия, и макет города

Война Рима с Серторием, Серторианская война (ок. 80 года до н. э. — 72 год до н. э.) — военный конфликт между сторонниками Луция Корнелия Суллы, захватившего власть в Риме, с одной стороны, а также испанскими племенами и побеждёнными сторонниками Гая Мария во главе с римским полководцем Квинтом Серторием — с другой. По сути была гражданской войной, так как большая и влиятельнейшая часть сената во время войны была на стороне Сертория, в самом Риме была лишь театральная постановка "римский сенат" за ниточки которого дёргали несколько человек.

Квинт Серторий служил под командованием Гая Мария и других командиров и проявил себя как талантливый офицер. В 87 году до н. э. он поддержал Гая Мария и Луция Корнелия Цинну в гражданской войне, что стало для него фатальной ошибкой.

В 83 году до н. э., когда Сулла высадился в Брундизии, и началась новая гражданская война, Серторий бежал в Африку, а оттуда — в Испанию. Его прибытие в Испанию было вызвано приглашением племени лузитанов, причина которого неясна: либо они пригласили Сертория для командования в военных действиях против римлян, либо для управления Испанией вместо наместников-сулланцев (Серторий был известен либеральной политикой в отношении провинциального населения, кстати, в отличии от своих союзников по гражданской войне (Мария и Цинны) только он не вырезал своих врагов и не причинял им вреда). Серторий сохранял полномочия проконсула, которые автоматически слагались лишь при входе в Рим, что придавало ему законный вид.

Сулла, к этому времени уже победивший в гражданской войне и провозглашённый диктатором, пытался противостоять Серторию и направил для борьбы с ним Анния Луска. В 79 году, однако, в Испанию был направлен также известный полководец Квинт Цецилий Метелл Пий, которого одновременно назначили наместником провинции Дальняя Испания. Наместником Ближней Испании был Марк Домиций Кальвин.

В 79–77 годах Серторий активно применял партизанскую тактику и добился определённых успехов: Метелл не смог взять город Лакобригу осадой, а легат Метелла Торий Бальб и наместник Ближней Испании Марк Домиций Кальвин погибли в столкновениях с противником. После подавления мятежа Марка Эмилия Лепида в Италии несколько тысяч его сторонников бежали в Испанию, чем серьёзно осложнили положение Метелла.

А теперь подробнее. Как говорят историки он был одноглазым и даже гордился этим, говоря "все носят на себе знаки отличия их воинской доблести (венки, доспехи, оружие и пр.) но вынуждены их снимать, а я ношу этот знак при себе постоянно". Плутарх сравнивает его с другими одноглазыми военачальниками (Антигоном (соратником Александра Македонского) Филиппом (отцом Александра Македонского), Ганнибалом), говоря что он был мягче и добрее с друзьями чем первые два и великодушнее с врагами чем последний.

Сказать что Серторий был гениальным полководцем и политиком, значит ничего не сказать. Не смотря на то, что у него были римские войска, их было катастрофически мало, даже с учётом того, что к ним присоединились испанцы (т.е. племя лузитанов в частности), которые отнюдь не отличались в то время терпеливостью и партизанскими наклонностями, стремясь к прямым сражениям. Ещё стоит упомянуть, что римские легионы значительно превосходили сторонников Сертория по всем строкам: от численности до выучки и дисциплины. Но как же в таком случае он продержался около 8 лет с учётом того что ему противостояли многочисленные легионы под началом самых великих полководцев Рима?

Начнём с того, что Серторий был не только храбрым и дерзким в бою, но и предельно хитрым и коварным при этом (как не удивительно) не лишённым чести. А ещё это был гений мистификации! Он пользовался невежеством (или религиозностью, как кому угодно) лузитанцев и придумал множество хитростей, главная из которых была так называемая "священная лань".

"Дело происходило таким образом. На Спана, простолюдина из местных жителей, случайно выбежала самка оленя, вместе с новорожденным детенышем уходившая от охотников; мать он не смог схватить, но олененка, поразившего его необычайной мастью (он был совершенно белый/альбинос), Спан стал преследовать и поймал. Случилось так, что Серторий как раз находился в этих краях; а так как он с удовольствием принимал в дар любые плоды охоты или земледелия и щедро вознаграждал тех, кто хотел ему услужить, то Спан привел олененка и вручил ему. Серторий принял дар. На первых порах он не видел в подарке ничего необычайного. Однако прошло некоторое время, лань стала ручной и так привыкла к людям, что откликалась на зов и повсюду ходила за Серторием, не обращая внимания на толпу и шум военного лагеря. Затем Серторий объявил лань божественным даром Дианы, утверждая, будто не раз это животное раскрывало ему неведомое: он хорошо знал, сколь суеверны варвары по своей природе. Немногим позже Серторий придумал еще вот что. Если он получал тайное извещение, что враги напали на какую либо часть его страны или побуждали отложиться какой либо город, он притворялся, что это открыла ему во сне лань, наказывая держать войска в боевой готовности. И точно так же, если Серторий получал известие о победе кого нибудь из своих полководцев, он никому не сообщал о приходе гонца, а выводил лань, украшенную венками в знак добрых вестей, и приказывал радоваться и приносить жертвы богам, уверяя, что скоро все узнают о каком то счастливом событии.

Большое огорчение причинило Серторию, когда его лань однажды исчезла: тем самым он лишился чудесного средства воздействовать на варваров, как раз тогда весьма нуждавшихся в ободрении. Однако вскоре какие то люди, бесцельно бродившие ночью, натолкнулись на лань и, узнав ее по масти, схватили. Когда об этом сообщили Серторию, он обещал щедро наградить тех, кто привел лань, если только они умолчат о своей находке, и сам скрыл животное. Выждав несколько дней, он явился с просветленным лицом к судейскому возвышению и сообщил вождям варваров, что видел во сне божество, предвещавшее великое счастье; затем, поднявшись на помост, Серторий начал беседовать с теми, у кого были к нему дела. В этот момент находившиеся поблизости сторожа отпустили лань, а она, увидев Сертория, помчалась, охваченная радостью, к возвышению и, став возле хозяина, положила ему на колени голову и принялась лизать правую руку (еще раньше она была приучена так делать). Когда же Серторий приласкал ее (радость его выглядела вполне правдоподобно) и даже пролил несколько слез, присутствующие сперва замерли пораженные, а затем с шумом и криком проводили Сертория домой, считая его удивительным человеком и другом богов. Это событие внушило варварам радость и добрые надежды."

И ещё пример его ума.

"Поскольку все племена, обитавшие по эту сторону реки Ибер, объединились и приняли сторону Сертория, он располагал большими силами: к нему отовсюду постоянно стекались люди. Но его печалило свойственное варварам отсутствие порядка и безрассудство, и так как они кричали, что надо напасть на врага, и сетовали на напрасную трату времени, Серторий пытался успокоить их разумными доводами. Но видя, что они раздосадованы и готовы силой принудить его к несвоевременным действиям, он уступил им и стал смотреть сквозь пальцы на подготовку схватки с противником, надеясь, что испанцы не будут полностью уничтожены, но получат хороший урок и в дальнейшем станут более послушными. Когда же все случилось так, как он и предполагал, Серторий пришел на помощь разбитым, прикрыл их отступление и обеспечил безопасный отход в лагерь. Желая рассеять дурное настроение, он через несколько дней созвал всенародную сходку и приказал вывести двух лошадей: одну совершенно обессилевшую и старую, другую же статную, могучую и, главное, с удивительно густым и красивым хвостом. Дряхлого коня вел человек огромного роста и силы, а могучего – маленький и жалкий человечек. Как только был подан знак, силач обеими руками схватил свою лошадь за хвост и вовсю принялся тянуть, стараясь выдернуть, а немощный человек стал между тем по одному выдергивать волосы из хвоста могучего коня. Великие труды первого оказались безрезультатными, и он бросил свое дело, вызвав лишь хохот зрителей, а немощный его соперник скоро и без особого напряжения выщипал хвост своей лошади. После этого поднялся Серторий и сказал: «Видите, други соратники, настойчивость полезнее силы, и многое, чего нельзя совершить одним махом, удается сделать, если действовать постепенно. Постоянный нажим непреодолим: с его помощью время ломает и уничтожает любую силу, оно оборачивается благосклонным союзником человека, который умеет разумно выбрать свой час, и отчаянным врагом всех, кто некстати торопит события». Всякий раз придумывая такие убедительные примеры, Серторий учил варваров выжидать благоприятных обстоятельств." (что было с лошадьми (особенно с дряхлой) я тактично умолчу).

Так же стоит упомянуть, что Серторий был мягким и добрым человеком, который занимался военным делом для защиты своей жизни (однажды он предложил своим противникам простить его а он сложил бы оружие и вёл частную жизнь в Риме, говоря "лучше быть последним гражданином в Риме, чем первым во всей Испании". Ему отказали, опасаясь его славы лучшего в мире полководца). Как пишет Плутарх "По моему, добродетель истинная и основанная на разуме ни в коем случае не может превратиться в свою противоположность, но вполне вероятно, что честные характеры и натуры становятся хуже под влиянием больших и незаслуженных невзгод; их свойства меняются вместе с изменением их судьбы. Думаю, что именно это и произошло с Серторием, когда счастье уже стало покидать его: дурной оборот дела сделал его жестоким к тем, кто выступал против него." И то эта жестокость проявлялась чрезвычайно редко (особенно по сравнению с Суллой, Марием и пр.), к примеру, он сжёг город (при этом предварительно выгнав всех жителей, чем спас им жизнь), убил часть заложников (и то только тогда когда его нагло предали, и то не всех заложников, часть он отпустил а часть продал в рабство).

Основной его тактикой было ведение партизанской войны (эдакий Кутузов среди римлян), так как он прекрасно понимал что в чистом поле ему не победить.

Его тактический и стратегический гений в полной мере можно показать в ряде случаев:

1. "Когда Метелл узнал, что лангобригийцев, которые оказывали Серторию немалую помощь, жаждой легко принудить к сдаче (у них в городе был один колодец, тогда как источники, находившиеся в предместьях и у городских стен, легко могли оказаться в руках осаждающих), Метелл подошел к городу, рассчитывая взять его после двухдневной осады, когда у варваров не останется воды. В соответствии со своим планом он приказал воинам нести с собой пропитание только на пять дней. Но Серторий мгновенно пришел на выручку. Он приказал наполнить водой две тысячи мехов, назначив за каждый мех значительную сумму денег. Так как многие испанцы, а также и мавританцы готовы были принять участие в деле, Серторий отобрал людей сильных и быстроногих и послал их через горы; он приказал передать меха горожанам, а затем вывести из крепости негодную чернь, чтобы защитникам хватило воды. Узнав об этом, Метелл пришел в дурное расположение духа, потому что припасы у его воинов подходили к концу, и послал за продовольствием Аквина с шеститысячным отрядом. Но Серторий, от которого это не укрылось, устроил засаду на пути Аквина; три тысячи воинов, выскочив из темного ущелья, напали на Аквина с тыла, в то время как сам Серторий ударил ему в лоб; римляне были обращены в бегство, часть из них пала, другие оказались в плену. Аквин вернулся, потеряв коня и оружие, Метелл должен был с позором отступить, провожаемый беспрерывными насмешками испанцев." Вообще для Метелла эта война была сущим адом. "Он командовал плотной и малоподвижной фалангой, которая была прекрасно обучена отражать и опрокидывать врага в рукопашной схватке, но оказалась непригодной для горных переходов и для столкновений с быстрыми, как ветер, воинами, когда без конца приходилось преследовать и убегать, когда надо было – подобно людям Сертория – терпеть голод, жить, не зажигая огня и не разбивая палаток. К тому же Метелл – человек уже в летах, вынесший многочисленные и тяжкие битвы, – был склонен к неге и роскоши, а тот, с кем ему пришлось воевать, Серторий, отличался зрелостью духа и вместе с тем удивительной силой, подвижностью и простотой образа жизни. Он не пьянствовал даже в свободные от трудов дни – наоборот, он привык к тяжелой работе, дальним переходам, постоянному бодрствованию и довольствовался скудной и неприхотливой пищей. На досуге Серторий бродил или охотился, а потому знал местности как легко доступные, так и непроходимые, и вот, отступая, он всегда находил, где проскользнуть, а преследуя – как окружить противника. Поэтому Метелл, не вступая в битву, испытывал все невзгоды, выпадающие на долю побежденных, тогда как Серторий, убегая от противника, оказывался на положении преследователя. Серторий лишал римлян воды и препятствовал подвозу продовольствия; когда они продвигались вперед, он ускользал с их дороги, но стоило им стать лагерем, как он начинал их тревожить; если они осаждали какой нибудь город, появлялся Серторий и в свою очередь держал их в осаде, создавая нехватку в самом необходимом. В конце концов римские воины потеряли надежду на успех и, когда Серторий вызвал Метелла на единоборство, стали требовать и кричать, чтобы они сразились – полководец с полководцем и римлянин с римлянином; они издевались над Метеллом, когда тот ответил отказом. Но Метелл высмеял их требования, и был прав, ибо полководец, как говорил Феофраст, должен умирать смертью полководца, а не рядового."

2. "До той поры, покуда противником Сертория был Метелл, казалось, что успехи испанцев объясняются в первую очередь старостью и природной медлительностью римского военачальника, неспособного соперничать с отважным полководцем, за которым шли отряды, состоявшие скорее из разбойников, нежели из воинов. Когда же Серторию пришлось встретиться с перешедшим через Пиренеи Помпеем и оба они проявили полководческое искусство, только Серторий превзошел противника и умением применять военные хитрости, и предусмотрительностью, – тут, действительно, молва о нем дошла до Рима, и его стали считать способнейшим из современных полководцев. Ибо не малой была слава Помпея, напротив, она находилась тогда в зените; особенные почести принесли Помпею его подвиги в борьбе за дело Суллы, который в награду назвал его Магном (это значит Великий) и удостоил Помпея, еще не брившего бороды, триумфа. Из за этого даже жители многих подчинявшихся Серторию городов, с уважением взирая на Помпея, готовы были перейти на его сторону; впрочем, вскоре эта мысль была оставлена, чему причиной послужила совершенно неожиданная неудача у Лаврона. В то время как Серторий осаждал этот город, Помпей со всем войском явился на помощь осажденным. Расчет Сертория состоял в том, чтобы занять господствовавший над городом холм – Помпей же стремился ему воспрепятствовать. Но Серторий опередил его, и тогда Помпей остановил свои войска и решил, что обстоятельства ему благоприятствуют, ибо противник оказался зажатым между отрядами Помпея и городом. Он отправил также гонца к жителям Лаврона – пусть де они уповают на успех и с городских стен наблюдают, как он станет осаждать Сертория. А тот, услышав все это, рассмеялся и сказал, что «ученика Суллы» (так, издеваясь, он прозвал Помпея) он сам обучит тому, что полководец должен чаще смотреть назад, чем вперед. И с этими словами он указал тем, кто был осажден вместе с ним, на шесть тысяч тяжеловооруженных воинов, оставленных им в старом лагере, который он покинул, чтобы занять холм; этим людям было приказано ударить в тыл Помпею, как только он двинется на Сертория.

Тем временем крупный отряд фуражиров Помпея отошёл от лагеря для сбора продовольствия и попал в засаду серторианцев. Помпей направил на помощь один легион, но он попал в засаду, устроенную кавалерией повстанцев. После этого римский полководец стал готовить все свои войска, однако в тылу у него показались основные силы Сертория. Не решаясь ни идти на помощь попавшим в засаду, ни вступать в бой с Серторием, Гней бездействовал.

Позднее и Помпей сообразил все это, и так как, с одной стороны, он не решался начать штурм, опасаясь окружения, а с другой – ему было стыдно покинуть жителей Лаврона в беде, то он был вынужден оставаться на месте и, не вмешиваясь, наблюдать падение города, ибо варвары, отчаявшись, сдались Серторию. А Серторий сохранил им жизнь и всех отпустил, но самый город предал огню. Он поступил так, руководясь не гневом или жестокостью (пожалуй, именно он менее всех полководцев склонен был давать волю страстям), но стремясь вызвать стыд и уныние среди почитателей Помпея, а у варваров – разговоры о том, что, мол, Помпей был поблизости и разве что только не грелся у пламени, пожиравшего союзный город, но на помощь не пришел." В том деле Помпей потерял 10.000 человек и весь обоз.

Конечно, и на долю Сертория выпадало немало поражений, и если сам он и его отряды оставались непобежденными, то по вине других полководцев войскам Сертория приходилось искать спасения в бегстве. И то, как он оправлялся после поражений, вызывало большее удивление, нежели победы его противников. Так было в сражении с Помпеем при Сукроне и в другой раз в битве при Сегунтии против Помпея и Метелла. Говорят, что Помпей торопился начать бой при Сукроне, чтобы Метелл не мог разделить с ним победу. Да и Серторий хотел сразиться с Помпеем до подхода воинов Метелла; к тому же он развернул свои войска под вечер, рассчитывая, что его противники – чужеземцы, не знающие местности, и потому наступившая темнота послужит им помехой и если надо будет бежать, и если придется преследовать. Началась рукопашная схватка, и перед Серторием, находившимся на правом фланге, оказался не сам Помпей, а Афраний, командовавший левым крылом римских войск. Однако когда Серторию донесли, что его войска, сражавшиеся против Помпея, отходят под натиском римлян и терпят поражение, он, оставив правый фланг на других командиров, поспешил на помощь разгромленным. Собрав тех, кто уже показал врагу спину, и тех, кто еще оставался в строю, он вдохнул в них мужество и снова ударил на Помпея, преследовавшего испанцев; тут римляне так стремительно обратились в бегство, что самому Помпею угрожала смерть и, раненный, он спасся лишь чудом, благодаря тому, что ливийцы из армии Сертория, захватив коня Помпея, украшенного золотом и покрытого драгоценными бляхами, настолько увлеклись разделом добычи и спорами, что прекратили преследование. Когда Серторий удалился на другой фланг, чтобы помочь своим, Афраний опрокинул стоявшие против него отряды и погнал их к лагерю. Было уже темно, когда он ворвался туда на плечах врага; воины принялись грабить. Афраний не знал о бегстве Помпея, да и не был в состоянии удержать своих от грабежа. Тут как раз возвратился Серторий, добившийся на левом фланге победы; он напал на воинов Афрания, которые в своих бесчинствах растеряли боевой дух, и многих из них перебил. Поутру он снова вооружил войска и вывел их для битвы, но затем, узнав о приближении Метелла, распустил боевой строй и отошел, сказав: «Когда бы не эта старуха, я отстегал бы того мальчишку и отправил его в Рим».

А теперь осветим его политическую деятельность. К уже известному нам факту привлечения на свою сторону сената, недовольных римлян и испанцев он так же успешно вёл переговоры с пиратами (с которыми и ранее имел дело, ещё до войны, но пиратам не понравилось его миролюбие и отсутствие корыстолюбия), которые тревожили не только римские колонии но и сам флот, а так же с самим Митридатом Евпатором, с которым Рим вёл войну в то время. Если бы Серторию удалось, что Рим вполне могли бы раздавить с трёх сторон (Серторий с запада, Митридат с Востока, а пираты с юга, перерезав поставки продовольствия). Но Митридат захотел провинцию Азия (запад современной Турции), а Серторий ему отказал, мотивируя тем, что Митридат уже отказался от неё в пользу Рима ранее. Говорят, Митридат удивлённо воскликнул, узнав ответ " Какие же требования предъявит к нам Серторий, воссев на Палатинском холме (анахронизм: Палатин стал резиденцией правителей только в императорскую эпоху), если теперь, загнанный к самому Атлантическому морю, он устанавливает границы нашего царства и грозит войной, если мы попытаемся занять Азию?".

К этому времени и Серторий и Рим испытывали серьёзные трудности с выплатой жалованья солдатам и со снабжением. Ближняя Испания была полностью разорена, снабжение обеих римских армий было нерегулярным, а в ближайшей лояльной римской провинции Нарбонская Галлия случился неурожай. В Риме ходили слухи, что Помпей хочет отказаться от продолжения войны в Испании и получить назначение в более перспективное место. Были недовольны и солдаты Гнея: жалованье выплачивалось нерегулярно, а разграбленность провинции не позволяла надеяться на богатую добычу.

Вскоре сенат выслал Помпею деньги и два легиона подкреплений. Существует предположение, что отправка подкреплений и денег была вызвана боязнью сената вести войну на два фронта (в это же время стало известно о выступлении Митридата на востоке) и желанием поскорее завершить кампанию в Испании.

В 73 году заговорщики из окружения Сертория во главе с Марком Перперной убили своего полководца. Источники сообщают различные версии заговора: либо Серторий начал править как тиран, либо совершенно отошёл от дел, но при этом стал подавлять инакомыслие, либо же заговор стал следствием честолюбия Перперны, желавшего лично управлять повстанцами.

Узнав о гибели Сертория, Метелл со своими войсками отправился в Дальнюю Испанию, и Помпей остался наедине с армией повстанцев, которую возглавил один из лидеров заговора Марк Перперна. Воспользовавшись его нерешительностью, Гней разбил армию повстанцев.

" И этот последний удар судьбы Перперна не перенес так, как подобает полководцу. У него в руках была переписка Сертория, и он обещал Помпею показать собственноручные письма бывших консулов и других наиболее влиятельных в Риме лиц, которые призывали Сертория в Италию, утверждая, что там многие готовы подняться против существующих порядков и совершить переворот. Но Помпей повел себя не как неразумный юноша, а как человек зрелого и сильного ума и тем самым избавил Рим от великих опасностей и потрясений. Поступил он так: собрав послания и письма Сертория, он все предал огню, и сам не читая их, и другим не разрешив, а Перперну немедленно казнил, опасаясь, как бы тот не назвал имена, что могло послужить причиной восстаний и смут.

Одни из участников заговора Перперны были доставлены к Помпею и казнены, другие бежали в Африку и погибли от копий мавританцев. Никто из них не спасся, кроме Авфидия, одного из заговорщиков и убийц Сертория. То ли ему удалось скрыться, то ли на него не обратили внимания, но он дожил до преклонных лет в какой то варварской деревне в нищете и полном забвении."

Победа над серторианцами позволила Помпею укрепить своё политическое влияние, несмотря на то, что Серторий ЗНАЧИТЕЛЬНО превосходил Гнея в военном искусстве. Активная раздача римского гражданства испанцам, которые отличились в борьбе с Серторием, значительно упрочила авторитет Помпея в Испании. Спустя четверть века Гай Юлий Цезарь писал:

…из тамошних [кельтиберских] общин те, которые в прошлую войну стояли на стороне Сертория, даже заочно боялись имени и власти Помпея как побеждённые им; с другой стороны, те, которые, в противоположность им, оставались в дружбе с Помпеем, любили его за его большие милости.

Помпей основал город в Пиренеях и назвал его в свою честь Помпелон (лат. Pompaelo; современная Памплона). В основании города и именовании его в свою честь порой видят сознательное подражание Александру Македонскому, однако Метелл Пий тоже заложил в Испании город и назвал его на основе своего родового имени — Метеллин (лат. Metellinum; современный Медельин). Часть сдавшихся повстанцев Помпей переселил в заложенный им город Лугдунум Конвенарум (лат. Lugdunum Convenarum; современный Сен-Бертран-де-Комменж), хотя сдавшиеся повстанцы ожидали, что их казнят.

Спасибо за внимание! Надеюсь, Вам было так же интересно, как и мне!=)

Квинт Серторий (лат. Quintus Sertorius; 120-е годы до н. э.—73 год до н. э.) — римский политический деятель и военачальник, известный в первую очередь как руководитель мятежа против сулланского режима в Испании в 80—72 годах до н. э.

"По испанскому обычаю, если какой-нибудь вождь погибал, его приближенные должны были умереть вместе с ним - клятва поступить таким образом называлась у тамошних варваров "посвящением". Так вот, у других полководцев число оруженосцев и сподвижников было невелико, тогда как за Серторием следовали многие десятки тысяч посвятивших себя людей. Рассказывают, что однажды около какого-то города он потерпел поражение и враги теснили его; испанцы, не заботясь о себе, думали лишь о том, как спасти Сертория, и, подняв его на руки, передавали один другому, пока не втащили на стену; только когда их вождь оказался в безопасности, все они обратились в бегство."