Глава ХХХ Падение+Лиза

Нет, всё-таки мелочей во сне не бывает. Напрасно я тогда проигнорировал свое внимание, привлечённое трещиной в стекле, ещё обмолвившись: не барское, мол, это дело. Напрасно.

Вот с этой мыслью я и оказался на земле, даже не почувствовав никакой боли, равно как и удара, хлопка, шлепка или искр из глаз. Хотя нет, кое-что было. Чей-то женский вскрик и визг тормозов. А возможно и показалось, если не считать некоего эха этих звуков, ещё звучащих в сознании.

Я не открывал глаз (значит они были закрыты?), не чувствовал тела, не испытывал сожаления или досады по поводу своей неловкости, а просто лежал.

– Смотри на меня! – Молодая симпатичная женщина показалась мне знакомой. Одной рукой она изящным жестом откинула назад упавшие на лицо густые темно-русые волосы до плеч, когда склонилась надо мной, а другой крепко взяла меня за запястье. – Пошли скорее, если не хочешь тут оставаться! Я – Лиза.

Я вскочил на ноги и увлекаемый Лизой кинулся за ней почти бегом, ощущая сзади чьи-то, как мне показалось, недоброжелательные взгляды. Животный страх и необъяснимое чувство вины, словно я только что совершил преступление, не позволяли мне обернуться. Охотно подчинившись чужой воле и решительному призыву покинуть это место, я легко перемахнул низкую изгородь палисадника. Женщина уже не держала меня за руку, а неслась впереди, демонстрируя чудеса спортивной прыткости. Легкое сиреневое платье играло складками на упругих ягодицах, обнажая загорелые бедра. Несмотря на тонкие шпильки перламутровых туфелек, Лиза ни разу не оступилась и уверенно маневрировала между деревьями, кустарниками и клумбами с цветами. Когда зона зелёных насаждений кончилась, мы завернули за угол высотки и наконец выскочили на твёрдое асфальтовое покрытие широкого тротуара. Каблучки мерно зацокали по нему, и только здесь очаровательная спутница позволила себе оглянуться, вновь протягивая мне руку.

– Молчи и не отставай. Уже близко, – нисколько не запыхавшись, успокоила она меня, предупреждая всякие возможные вопросы.

– Хорошо, – с удивительной покорностью выпалил я, также не чувствуя особой усталости от спринтерской пробежки. Беспокойство и страх отступили куда-то, я был увлечён очарованием Лизы, ароматом её тела и интригой ситуации. Её тёплая мягкая ладонь сжимала мою, словно замыкала в себе весь мир. Мы перешли на быстрый шаг и шли теперь рядом, так и держась за руки. Я уже вожделенно смотрел на Лизу, а она поглядывала на меня с каким-то лукавым интересом и одновременно осаживающе строго.

«Где мы?» – промелькнуло в голове. На секунду моё внимание отвлеклось, мне пришлось оглянуться вокруг, чтобы сориентироваться на местности. – «Проспект Мира? А, нет, Ломоносова… У-у, где это мы?»

Не такое уж и большое расстояние мы преодолели, чтобы я оказался настолько дезориентированным в городе, который знал как свои пять пальцев. Попытавшись мысленно воспроизвести весь путь от места падения, до вывески «Амброзия. Аптекарские товары» под зелёным полукруглым козырьком, промелькнувшим над головой, я заподозрил неладное. Противоположная и более обозреваемая сторона улицы-проспекта, никак не оживляла память и оставалась неузнаваемой. Привычные пёстрые витрины, неоновые короба, настенные панно, яркие рекламные вывески типа «Клинское. Сила в общении», даже места под плакаты с призывом: «Здесь могла бы быть ваша реклама» напрочь отсутствовали. Это был чужой город… Но как?!

– Заходим, – тихо скомандовала Лиза, открывая высокую парадную дверь незнакомого подъезда и пропуская меня вперёд. Женщина уже теснила меня своим телом внутрь светлого холла, когда я, опомнившись, попытался ещё раз окинуть взглядом улицу. Мне показалось кое-что странным, на что я обратил внимание в самый последний момент. Но было поздно, дверь пружинно затворилась, подтолкнув тяжёлым полотном мою таинственную проводницу так, что она уперлась в меня своей высокой грудью.

– А…, там, – попытался я неловко оправдаться за заминку, показывая пальцем в сторону проспекта. – там что-то не совсем нормально.

– Идём, идём, – улыбнулась Лиза. Она впервые обнажила белоснежные зубы и, обхватив меня за плечи, развернула к центру мраморного помещения.

А я никак не мог избавиться от наваждения, стоящего перед глазами: мне показалось, что на улицах было много машин, как это обычно бывает в будничный день. Но двигались ли они? Или их вообще не было? Чёрт, как на такое я не обратил внимания? И где прохожие? Кажется, я никого не видел. Или мне всё мерещится?

– Мне надо уходить. Вместо меня с тобой побудет другой человек, его зовут Натан. Он знает, что делать. Мы еще встретимся, чуть попозже.

– Что происходит, Лиза? Я умер? Где я?

– Это трудно объяснить в двух словах. Я и сама пока не очень много знаю.

– Подожди, не убегай. Это какой-то другой мир?

– Вот об этом я должна тебе сказать кое-что важное. Здесь действуют свои законы. И главный из них персонально для тебя таков: не задавай вопросов, особенно Натану. Больше наблюдай и жди. Всему свой черёд. Иначе, можешь все испортить. Такое не с каждым человеком случается. Не повреди себе, а то удачу спугнёшь. Итак, будь осторожен с вопросами. Веди себя так, будто ты приехал на экскурсию в чужую не очень дружественную страну и не знаешь языка. Помалкивай, Саша. Хорошо?

– Хорошо.

– Все, пока, увидимся. Стой здесь.

Лиза на прощанье улыбнулась, и выскочила в ту же дверь, через которую мы вошли. Я заметно волновался и не успел я толком осмотреться, как из глубины холла по узенькой винтовой лестнице быстрым легким шагом спустился человек. Лет около тридцати, круглолицый, среднего роста, с короткими светлыми волосами, в бежевой рубашке, темно-сером костюме полуспортивного покроя, на ногах — сандалии из кожи телесного цвета.

– Натан, – улыбнулся он и протянул руку.

– Александр, – ответил я. Мы обменялись рукопожатием.

– Поехали, Александр. Времени в обрез. Поторопимся.

Мы поднимались по лестнице довольно долго и вышли на огромную террасу под открытым небом. Здесь стояла одинокая машина. Вокруг — ни души.

Терраса неожиданно выходила без особого спуска на улицу. Я никак не мог взять в толк, с какой стороны здания мы выехали. Я опять не узнавал местность. Казалось, это был уже не тот город, что я видел «внизу». И уж тем более, не мой родной, где я выпал из окна.

Захотелось закрыть глаза. Велено молчать. Почему? Всей грудью я втянул воздух. Он казался чистым и даже озонированным. Мысленно я «осмотрел» своё тело. Изъянов не нашёл. Сердце билось ровно, органы и системы работали исправно. Совершенно точно — все было реальным, не сон, не бред, не галлюцинация. Сунул руку в карман брюк. Только сломанная зубочистка. Наручных часов не было. Слетели при падении? А оно было — падение? Вот единственное, в чем можно было ещё усомниться. Не каждый день падаешь с шестнадцатого этажа, не с чем сравнивать свои чувства. Может просто шел, по улице, например, к машине, хватил тепловой удар, ноги подкосились, разлегся на асфальте... Ерунда. Зачем незнакомой женщине вдруг тащить меня в неизвестном направлении. Незнакомой? Она будто знала меня, улыбалась лукаво, торопила. С чего я взял, что лукаво? Какой-то Натан, с которым говорить нельзя. «Мы ещё встретимся». Что это всё значит? Розыгрыш друзей? Как в фильме Дэвида Финчера «Игра» с Майклом Дугласом в главной роли. Пусть бы уж лучше был розыгрыш, чем реальное падение и смерть. Я ещё пожить хочу. А это что — не жизнь?

Я снова, теперь уже собственноручно принялся себя ощупывать и открыл глаза. Натан поверул ко мне голову — я сидел рядом на переднем пассажирском кресле. Мне показалось он улыбался одними уголками рта и взгляд искрился.

Глава ХХХ путешествие с Натаном в «Лечебницу»

Машина плавно ехала по широким улицам незнакомого мне города. Я во все глаза рассматривал проплывающие мимо дома, вывески магазинов, жадно наблюдал за прохожими и пассажирами общественного транспорта, прильнувших к окнам двухэтажных автомобилей, напоминающих автобусы, или длинных батонообразных минивэнов. И версию розыгрыша уверенно отбросил.

Удивляло все. Архитектура домов, материалы, из которых они были сделаны, словно разноцветный пористый пластик (или это такая драпировка?), формы и размеры окон; ровные ряды столбов с большими шарообразными или грибовидными светильниками; отсутствие электрических проводов, кабелей и какой-либо рекламы – ни «растяжек», ни плакатов, ни штендеров, ни светодиодных экранов (только строгие, но красивые вывески с названием учреждений и магазинов). А вот довольно эффектная подсветка большинства зданий была. Уже смеркалось и город подсвечивался со всех сторон никак нераспознаваемыми источниками света. Иногда казалось, что сами стены источают равномерное мягкое свечение. Но больше всего удивляли люди. Почти все они улыбались и общались между собой. Ни одного хмурого или усталого выражения лица. Такое я наблюдал в старые добрые времена при выходе из кинотеатра после премьеры какого-нибудь жизнеутверждающего или комедийного фильма. А кроме того, поведение, жестикуляция и одежда не поддавались какому-то конкретному определению. Не скажу, что это было похоже на бал-маскарад, или праздничный фестиваль, но и ничего общего с первомайской демонстрацией советских времен. Я почему-то был уверен, что сегодня обычный будничный день. Несколько раз я поймал на себе любопытные и доброжелательные взгляды пешеходов, когда наше авто притормаживало на перекрестках. Я улыбался в ответ, невольно приобщаясь к всеобщей атмосфере радости и счастья. И мне это нравилось.

Нет, определенно, со мной что-то произошло, но не такое ужасное, как просто смерть.

Теперь о дороге, по которой мы ехали. Она была метров 50-60 шириной со светящейся разметкой. По самой середине изредка проносились вагонообразные с совершенно гладкой серебристой поверхностью машины-поезда, состоящие из нескольких секций. Если бы не отсутствие всякого подобия рельсов, я решил бы, что это короткие железнодорожные составы. По совершенно ровной центральной полосе дороги с чуть выступающими яркими ограничительными бордюрами почти беззвучно со скоростью не менее 120 километров в час пролетали эти пассажирские автоэкспрессы. Движение правостороннее, в несколько полос. Самые крупные автомобили двигались ближе к центральной части. Мы ехали с самого края, в полутора метрах от пешеходной части, отделенной от нас живой невысокой и сплошной изгородью – то ли стриженный кустарник, то ли карликовые деревца, мхом переплетающиеся друг с другом.

Моё внимание всё время рассеивалось, я не мог сосредоточиться на отдельных деталях этого странного мира. От спокойного исследовательского созерцания отвлекало множество шокирующих особенностей. Например, только я, высунув в окно голову, хотел рассмотреть поверхность дорожного покрытия, когда мы остановились перед подобием светофора, как оторопел от представшей картины. Вдоль овального в своем сечении мерцающего поребрика, в непосредственной близости от которого дорожное полотно заметно понижало свой уровень, образуя сточную ложбинку, сновали крупные, сантиметра два, серые насекомые, похожие на муравьев. На проезжую часть они не заползали, деловито двигаясь в два встречных потока, подхватывая мелкие мусоринки и исчезая с ними в нескончаемой цепочке перфорационных отверстий профильного разделителя. Когда машина тронулась, я ещё долго восторженно наблюдал за дорожными санитарами, поддерживающими в идеальной чистоте шершавое полимерное покрытие дороги.

– Интересно? – во второй раз повернул ко мне голову Натан, снимая электронные водительские очки. моё внимание теперь переключилось именно на них. Когда он успел их надеть?

– Можно? – попросил я и протянул руку. И тут же спохватился – «Вопросов не задавать!» – было условие.

– На, – просто ответил Натан и улыбнулся. Я же впредь решил быть осторожней.

Я знал, что это по сути своей пульт управления транспортом, некий джойстик-визуализатор движения, но представить то, что я увидел и ощутил, надев очки, конечно не мог.

Дужки мягко обвили уши, встроенные в них датчики быстро протестировали мой слуховой аппарат, отозвались кратковременной вибрацией в сосцевидном отростке, в той косточке, что сразу за ушной раковиной, и я услышал звуки дороги… Глаза быстро свыклись с картиной, представшей через сложные оптические среды линз. В первые несколько секунд все выглядело также, как и без очков, ну может чуть четче и сочнее – я почему-то сразу догадался, что изображение цифровое, – но затем произошло приблизительно следующее. Картинка разложилась на несколько слоев в неком виртуальном объеме. Фокусируя взгляд на одном из них, все другие затуманивались и почти исчезали. Эти слои представляли собой одно и то же изображение с той лишь разницей, что подавались из нескольких точек пространства, окружающего машину. Я мог допустить, что внешние камеры, установленные на корпусе автомобиля, транслируют обзорную панораму. Но как некоторые из них могут «висеть» в воздухе над нами или сбоку в нескольких метрах и сопровождать нас, как привязанные?! Впрочем, «привязанными» они не были. Когда я попытался оглянуться, одна из «камер» продемонстрировала мне чудеса предупредительности и реакции: картинка-слой, мгновенно выделившаяся на фоне других, плавно развернула обзор и показала мне, что происходит позади нас. Трасса уносилась вдаль, за кабриолетом Натана следовала вереница таких же мини-авто. Параллельно им ехали более крупные пассажирские экипажи, иногда обгоняя друг друга по множеству резервных полос движения. Ближе к псевдо-поездной централи шла техника ещё больших размеров, скорее похожая на грузовой транспорт. При попытке всмотреться в интересующие меня детали, находящиеся далеко, изображение автоматически увеличивалось до нужного масштаба. В темных полях, окаймляющих объемную цифровую картину очков-дисплеев, отображались технические данные: скорость, расстояние, навигационные координаты, освещенность, диагностика приборов и тому подобное. Сверху по центру неподвижно горела зеленоватая надпись «авто». Интуитивно-логическое заключение напрашивалось само – включено автопилотирование.

– Достаточно, пилот, иначе настройки собьются, – улыбался Натан, вежливо снимая с меня очки.

На его ладонях были надеты подобия коротких кожаных перчаток без пальцев, кроме указательного и большого. Они, наряду с очками, выполняли функцию управления транспортом. Никакого руля, рычагов, датчиков или кнопок на декоративных панелях кабриолета не было. Как и педалей под ногами водителя. Только удобные подлокотники. Правда, в какой-то момент я усомнился, что под их бархатистой обшивкой не скрывается множество сенсорных датчиков. Уж больно странно Натан иногда барабанил по ним пальцами… А может просто выстукивал ритм любимой мелодии? Кто знает. Теперь я прилежно соблюдал условие – лишними вопросами не докучал своему временному Проводнику. Почему я мысленно назвал его Проводником?

Натан припарковал свою чудо-технику на просторной площадке перед огромной стеклянной полусферой, возвышающейся в центре небольшого благоухающего диковинной растительностью парка. Потолок авто плавно вырос со стороны багажного отделения, а двери бесшумно подались вверх, сложившись куда-то под крышу, как крылышки божьей коровки прячутся под её пятнистым панцирем. Но стоило нам покинуть машину, как двери вновь опустились, а прозрачная мягкая пленка, затянувшая окна, застыла, словно стеклянная. Я не удержался и потрогал её руками: твердая, прочная, действительно как стекло. От прикосновения она мгновенно потемнела, стала черной как антрацит и совершенно непроницаемой для света.

– Пойдем, – окликнул меня Натан. Глаза его озорно лучились, когда он заметил мой интерес, проявленный к метаморфозам «стеклянной пленки».

– Предупреждает: «Прости, я не знаю твоих намерений», или так: «ты мною не идентифицируешься, я тебя боюсь, по неосторожности ты можешь мне навредить».

Мне ничего не оставалось, как удивленно поднять брови.

– Друг! – скомандовал Натан, явно обращаясь к машине, словно это была дрессированная собака, и в данных условиях команда прозвучала как «Свой!». Стекла тут же обрели прежнюю прозрачность. – Вот теперь порядок.

Стало совсем темно, если не считать ярких фонарей, окаймлявших парк и его аллеи. Небо наполовину заволокло тяжелыми тучами, идущими с запада, где час назад скрылось за горизонтом солнце. Где-то совсем рядом вспыхнула молния, через секунду раскатисто громыхнуло. В воздухе пахло свежестью, озоном и цветами. Немногочисленные прохожие улыбались, поглядывая наверх, и ускоряли шаг. Девочка-подросток смешно поддергивая кверху подол и без того короткой цветастой юбочки, перепрыгивала на цыпочках воображаемые лужи, косила глаза на небо и прятала голову в плечи, будто ливень уже начался. Радостно взвизгнув, она оказалась в объятьях стройного паренька и скрылась с ним в одном из многочисленных подземных переходов.

Мы шли, ускоряя шаг, по слегка пружинистой и приятно похрустывающей дорожке, прямиком ведущей к «ЛЕЧЕБНИЦЕ».

Во всяком случае так было написано на скромной вывеске у входа в куполообразное сооружение, перемигивающееся разноцветной матовой мозаикой.

– Извини, Натан, если мой вопрос преждевременен, и все же я спрошу… – осторожно промямлил я, следя за мимикой Проводника. Ничего страшного не произошло, он улыбнулся – в этот самый момент высоченные лепестки-створки входа в Лечебницу распахнулись перед нами.

– Спрашивай, спрашивай, – приободрил меня Натан.

– А где сейчас Лиза? Мы с ней ещё увидимся?

Натан взял меня за руку и вместе со мной перешагнул невидимый порог загадочного сооружения.

– Прямо сейчас, она ждет нас здесь. Я своё дело сделал.

Дверь позади нас бесшумно закрылась – это определялось лишь по мгновенно смолкнувшим звукам улицы, да исчезновению порывов влажного ветра. В необъятно большом помещении было комфортно тепло и сухо. Единственное подходящее сравнение – планетарий: сумеречный свет, чернота наверху и слабые немногочисленные блестки, напоминающие звезды. И больше ничего. Натан продолжал увлекать меня куда-то к центру гигантской площади по совершенно невидимому бесцветному и беззвучному полу. Звука шагов слышно не было. Шествие длилось слишком долго – во всяком случае так мне показалось, я постепенно начал терять ощущение пространства, пройденного расстояния и времени. В какое-то мгновение промелькнула почти равнодушная и одинокая мысль в моей голове: «Похоже, я засыпаю».

Ног я не чувствую, сознание внезапно задергивается блаженной пеленой. В последнее мгновение перед самым провалом в пустоту вижу слегка улыбающееся лицо Лизы, склонившейся надо мной, как хирург над пациентом.

И последняя мысль перед провалом в небытие. Странная, нелепая мысль: «Столько времени я провел в этом мире, а ни голода, ни жажды, ни естественных физиологических отправлений...»

Глава 7. Чужая жизнь. Лэкруш о Творце и людях.

Возможно ли предположить, что современная религия – во многом результат человеческого творчества? А почему нет? При компиляции рукописных (читай: рукотворных) священных текстов, например, библии невозможно исключить так называемый «человеческий фактор». Что было бы в случае изначальной установки на запрет всяческого письменного документирования религиозных догм? Вот заповедали Иисус Христос, Магомед, Будда передавать их опыт и миссию только из уст в уста – что было бы?

Но речь не о содержании той или иной религии. Почему люди взирают на небо, обращаясь к Богу? Не в море, не в землю и не в абстрактную пустоту. Не потому ли, что боги всегда прилетали с неба? Именно прилетали, и зачастую на аппаратах, весьма напоминающих современные НЛО. Об этом говорят и наскальные рисунки, и настенные фрески, и старинные иконы. Известный православный теолог Серафим Роуз (США) в своих статьях об отношении Церкви к вопросу НЛО писал: «Православному человеку не следует попусту смотреть в небо, потому что там можно увидеть много необычного, в том числе того, что видеть чистой душе не положено». По мнению Роуза, НЛО – это «происки Дьявола», пытающегося нас охмурить и сбить с истинной веры. Тогда у меня возникает естественный вопрос: почему тысячи средневековых икон содержат изображения странных объектов, в нынешнем понимании являющихся ничем иным как классическими «летающими тарелками»? На многих фресках и иконах они выглядят как «летящее око Божье», посылающее на Землю ангелов, оживших святых, чудесные знамения и прочие свидетельства Бога. Полагаю, что появившиеся в 1960-70-е годы работы Роуза, осуждающие НЛО как «происки Дьявола против души православной», имели целью вовсе не отвергать феномен НЛО, а отвергать новое его толкование как «инопланетян». Ибо это новое толкование подрывало устои веры и авторитет Церкви.

Сегодняшняя массовая истерия вокруг всего непознанного носит в подавляющем большинстве случаев атеистический характер. Кинематограф и литература изобилуют технологическими трактовками НЛО, инопланетными версиями их существования. Бог подменяется внеземным разумом, параллельными мирами и так далее. А ведь раньше Церковь использовала феномен НЛО как раз в качестве свидетельства существания Бога. Теперь же ситуация поменялась, теперь НЛО, приобретшие в обществе противоречащую Церкви трактовку, стали для последней происками Дьявола. А каковы все же истинные происхождение и предназначение неопознанных летающих объектов и иже с ними: кругов на полях, полтергейстом, шаровыми молниями и т.д., и т.п.?

Феномен НЛО включает в себя два основных компонента – наблюдения необычных явлений в небе (преимущественно в небе, хотя таковые замечены и под водой), и, что более важно, свидетельства о контактах с ними. В настоящий период истории благодаря доступности информации и свободы коммуникаций мы имеем огромное и все увеличивающееся количество сообщений о контактёрах самых разных мастей (родов). Логично допустить, что они были во все времена. Разница лишь в трактовке контактов. Если сейчас доминирует концепция об инопланетных цивилизациях, то в прошлом объяснение неведомого сводилось к контактам с Богом, Сатаной и их посланниками с небес.

О появления и развития человечества на Земле существует множество версий, основанных вовсе не на Боге и инопланетянах, а на нашем искусственном (рукотворном) происхождении.

Можно, к примеру, допустить в далеком прошлом прибытие на космических кораблях представителей разумной расы, оставившей на Земле какие-то следы, артефакты, знания и память о себе. Древние аборигены Земли восприняли инопланетян как Богов, прилетающих с небес, что и дало основу для зарождения и развития религий. Но если до сих пор продолжаются и наблюдения НЛО, и контакты людей с их «пилотами», то это мало похоже на космические визиты представителей инопланетных рас. Слишком уж они эфемерны и неуловимы. Отсутствие истины, доказательных фактов и научного знания делает поведение НЛО идентичным «поведению» Бога и относит обе эти темы к вопросу веры. Так называемые «прямые контакты» или «контакты первого рода» – лишь зеркало сознания контактёров. Общение с инопланетянами, ангелами, представителями потусторонних сил и миров фактически является общением контактёра с самим собой. Лишь «опускаясь с небес на землю» контактёры представляют пережитые события как правило в сильно искаженном виде, поскольку ощущения и память преломляются через призму привычной реальности и доминирующего мировоззрения. Верующий видит ангелов, атеист — инопланетян. Мало-мальски объективными остаются фото– и видеодокументы.

Чем объясняется частичная неуловимость и законспирированность «энлонавтов»? Причём до неприличия однообразная на протяжении тысяч лет! Какая преследуется цель? Наблюдение и изучение? Не верю. Их технический уровень вполне мог бы оставить людей в полном неведении о присутствии в мире кого-то или чего-то, по многим параметрам превосходящего людей. Остается единственное вразумительное объяснение их цели – создание и поддержание иллюзии, что мы не одиноки. Для приверженцев Науки своими короткими материализациями в нашем мире НЛО задают вектор мысли, что в реальной и бесконечной вселенной могут быть иные разумные существа, иные цивилизации. Для Церкви — Бог, проявляющий заботу о своих детях. А это позволяет избежать хаоса в умах.

Что, если мы, наш мир — чья-то искусственная внешняя среда обитания, своего рода заповедник, созданный для неизвестных нам целях? Идея не нова. Матрица, виртуальный мир высшего разума. А почему нет? Следуя Библии, мы созданы по образу и подобию Бога. Или иноматериального сверхразума. Так же и мы, люди, стоим на пороге создания своего виртуального мира и искусственного разума. Такая логика может иметь продолжение до бесконечности. Сотворенный нами виртуальный мир в отдаленном будущем создаст свою игрушечную вселенную с населяющими её разумными единицами. И так далее. Фрактальное мироздание! Подобное рождает подобное.

Осаживая свою разбушевавшуюся фантазию, я возвращаюсь мыслями к нашему, человеческому, миру, к вопросам Жизни и Смерти. Что есть жизнь? И что такое Смерть? Есть за пределами того и другого что-то? Если наш создатель — существо, подобное нам (раз уж «по образу и подобию»), значит это Человек. Возможно, представитель древней цивилизации, исследующий собственный мир, и с этой целью создал наш — экспериментальный. Ведь построили же мы коллайдер для постижения законов возникновения вселенной. А чем Бог «хуже» нас? Как тут исключить вероятность существование человека-Творца, обладающего кроме наших какими-то ещё сверхвозможностями (интеллектуальными, духовными, физическими, техническими и энергетическими) и осуществившего «выселение» Адама и Евы на «необитаемый остров» в качестве опыта по выясению высших законов развития разумной материи.

Почему «молчит» Вселенная? За предполагаемые 14-15 миллиардов лет она должна была кишеть представителями разумной жизни. И даже таких древних и высокоразвитых цивилизаций, которые могли коренным образом поменять и саму Вселенную и законы природы. Создать искусственные (виртуальные) миры-заповедники. Но мы этого, увы, не наблюдаем. Всерьез настораживают подозрительно и неправдоподобно тепличные условия на нашей планете. Такая зыбкость условий для биологической жизни поддерживается миллиарды лет! Случайность? Весьма сомнительно. Без участия того, кто смог бы именно поддерживать эфемерные лабораторные условия в агрессивной космической среде, явно не обошлось. Это скорее подтверждает, чем опровергает версию «заповедника». На пустом месте создана виртуальная среда: из ничего, а точнее, из Слова (информации) и Света (наполнителя). Виртуальный мир заселен индивидуумами искусственного интеллекта, скопированными по образу и подобию со своего Создателя.

Где-то я читал, что осознание нами себя как цивилизации искусственных существ и пытаются скрыть наши создатели (инопланетяне или Бог, суть не меняется). Контакты с нами энлонавтов (или ангелов, посланников Божьих) призваны создать иллюзию, что мы не одиноки во вселенной, что мы вполне реальны и автономны в своем развитии. Есть Творец и есть мы — его дети (или рабы), материализованные (т.е. реальные) частички Его творения.

Я нахожу в этом некоторый парадокс. Если мы реальны, значит Бог — иллюзорен? А душа, отлетающая к Богу тоже иллюзорна, нереальна, нематериальна? Или все наоборот: Бог реален, реальна наша Душа, а плоть — иллюзия, виртуальная оболочка Души?

Почему наш Создатель не контактирует с нами открыто и постоянно? Глупо предполагать, что только из-за страха разоблачения его эксперимента. Богу нас обмануть, задайся он такой целью, не составит труда. Тогда почему? Потому что его попросту нет? А что есть? Ведь что-то иногда случается: религиозные чудеса, НЛО, контакты. Так всё-таки что это? Поддержание нашей уверенности в реальности нашего мира?

Для решения такой задачи, окажись мы на месте Творца, наверное, тоже создали бы некий постоянно работающий механизм по поддержанию у субъектов искусственного интеллекта иллюзии обитания в необъятной и реальной Вселенной. Наверное это была бы некая Программа, витающая над виртуальной планетой, а также в пределах столь же виртуальной Солнечной системы и периодически вступающая с людьми в «контакт» в виде бутафорских коротких материализаций.

Насколько имеют право на существование все мои рассуждения? Замыслы Творца нам не известны, их тайна заключается, наверное, не в том, что Творец так задумал — скрыть от нас свои замыслы, а в том, что мы не в состоянии постичь их.

Мы можем себе позволить лишь гадать, или отважиться на грандиозный эксперимент по моделированию искусственного мира. Может это приблизило бы нас к заветным тайнам.

Фактически Религия и Наука, идя разными путями, констатирует на сегодняшний день по сути одно и то же, что мы – цивилизация искусственных (рукотворных, сотворённых Богом) интеллектов. Такое единодушие непримиримых оппонентов уже показательно.

Пока стою на выводе, что ничего естественного вокруг нас нет. Абсолютно всё, доступное нашему восприятию и изучению, имеет искусственное происхождение.

Английский фантаст Артур Кларк, отличившийся своей проницательностью, заявил, что ожидает в 2024 году обнаружить «сигналы инопланетян» – но это сигналы именно наших одногодок, то есть самых юных цивилизаций во Вселенной. Куда же делись Древние? Если их нет из-за того, что появление Цивилизации – вещь уникальнейшая и единичная во Вселенной, то с какой стати тогда ждать обнаружения сигналов от именно наших одногодок? Где логика?

Отсутствие видимых следов существования других Цивилизаций астрономы назвали феноменом «молчания Вселенной». Если прав Станислав Лем, то это «молчание» объясняется просто. В рамках преобразования Вселенной Древние должны были каким-то образом решить вопрос с зарождающимися Цивилизациями. Лучше всего было бы поместить их в виртуальную среду, соединенную шлюзами с реальностью Древних: для контроля, для создания тепличных условий и для избегания контактов с другими такими же «питомниками». По такой версии, наша виртуальность ограничивается размерами Солнечной Системы, за пределами которой – шлюзы с миром Древних, а сама нами видимая картина Вселенной – только бутафория, призванная внушить нам мысль о нашей уникальности – ради нашего же блага. Именно так ученый растит в пробирке какую-нибудь культуру плесени. Понятно, что никаких «сигналов искусственного происхождения» мы в таком случае в принципе не найдем – если этого не захотят Древние.

Глава 5.

Разговор № ___

Я хотел спросить Ирину: «Как ты меня проводишь в эту, как ты выразилась, Комнату?», но не успел. Хоть знать бы сначала, что такое – эта Комната. И так впечатлений пережил достаточно, а тут ещё что-то таинственное. День ешё не закончился, а столько всего. Бахметьевкая, Мироновна, Ирина Мультатули – вот же фамилия!... Меня она искала, видите ли! В гости позвала, чаем угощала, о себе рассказывала. В гипноз ввела. Авария, машины, трупы. Пространство, время, щели.

Я лишь предаолагал, что во «внешнем мире» мы с Ириной продолжали сидеть в ее квартире за кухонным столиком, но подложка вновь отделиилась. Нет, на это раз не до конца. Когда отдираешь старый линолеум от пола или обои от стены, особенно если они посажены на клей, мы слышим определенный звук – хруст с потрескиванием, и точно знаем откуда он исходит – от линии соприкосновения листа линолеума с основой (обоев со стеной)- довольно ограниченное пространство, где сначала натягиваются, а затем рвутся крупные и микроскопические нити, волокна, молекулярные цепочки полимера, бывшего когда-то монолитом между двумя материалами. Если в какой-то момент прекратить прикладывать силу и вернуть лист на место, да еще прижать – какая-то узкая полоска соединения восстановится практически полностью… Вот это и есть то место, где еще «не все потеряно». Нет, не так! Пусть все же линолеум. Если его клеить небрежно, где-то могут остаться воздушые пузыри. Мысленно перенеситесь в один из них, оглянитесь вокруг – смыкающиеся плоскости, натянутые как струны волокна клея. Поклейте прозрачную пленку к влажному стеклу – опять пузыри. Изнутри видно все, что под стеклом, что за пленкой. Вы – муха, случайно залетевшая в рот человека, который делает рефлекторный глоток и с воздушным пузырем вас стремительно понесло по слипшемуся пищеводу. Мир также не везде идеально крепится к своей «подложке», так образуются безжизненные пустоты – поляны в сплошном лесу, островки погибших деревьев, на газоне – пожухшей травы, словно ее корешки не дотягиваются до плодородной почвы. Мертвые озера без рыб и водорослей. Жилые дома, построенные в геопатогенной зоне, где смертность статистически выше, чем в среднем по городу. Сравнений ряд бесконечен, напрягите фантазию. Как Ира находит вход в такое пространство – полуживое-полумертвое.

Мы провалились именно в него – прозрачно-зеркальную Комнату.Это похоже на состояние, когда ты засыпаешь за рулем, сознание в мучительной борьбе за бодрствование. Но в Комнате ты не борешься со сном, не борешься за жизнь. Здесь безопасно. Только не сразу привыкаешь. Постоянно ищешь точку опоры и видишь множество людей, которые ее не ищут – видимо, освоились. Ты слышишь их мысли, погружаешься в чужие жизни, захватывающие истории – и все происходит одновременно. Точнее – время не мешает, восприятие времени прекращается. Это уже я никак описать не смогу. Увы…

16.07.09. Предыдущую запись я сделал 10 июня. В последующие дни мне было не до записей. Сначала я подыскивал слова, чтобы описать пережитое, потом закружили новые приключения, а ещё немного погодя, я встретил человека, который, если руководствоваться Ириной аналогией с велосипедом, владел не только им, чтобы передвигаться с помощью двух колес, а вовсе не нуждался в каком-либо транспортном средстве.

Я, кажется, близок к ответу на вопрос, так и не заданный Ирине: почему она искала меня, а найдя, произнесла с облегчением: «Я нашла Вас». И не думал, что окажусь столь важной персоной в кругах, мне доселе неизвестных. Довольно быстро я научился находить выход из Комнаты, вот и тогда, в первый раз, Ирина покинула ее чуть раньше, а следом «ушел» и я, вернувшись не в квартиру Мироновны, а сразу к себе домой.

Глава 6. Чужая жизнь. Лэкруш.

Я назвался Яном Лэкрушем. Хотя от рождения у меня другое имя. Когда я брал себе псевдоним, считал, что это оправданно. Боялся осуждения, насмешек, лишних вопросов, нездорового интереса. Кто мог знать, что короткое время спустя, мне ничего подобного уже грозить не может. Я прикоснулся к тайнам, гарантирующих меня от любых неприятностей, которые способны причинить мне люди.

Вспомнилось, с чего все началось. Ночное похищение неизвестным, диктофонная сумбурная говорильня, контакт с Михалычем, тоже взявшим псевдоним. Недоумение, испуг и растерянность, когда начались перемены. Прошлогоднее лето особенно запомнилось. Я совершенно не знал, что от меня требуется, как мне быть. Хотелось просто убежать...

* * *

Сумбурные мысли роились в голове. Я рассеянно поглядывал на прохожих. Несколько секунд взгляд фиксировал распластанные на асфальте останки несчастной собаки, возможно сбитой машиной ещё неделю назад. По традиции я открыл тетрадь и сделал очередную запись.

«Только продолжение рода. Именно этому в жизни животного подчинено всё, весь созидательный компонент его жизнедеятельности – в том числе: строительство гнезд, нор, муравейников, сот, раковин и т.д.

Созидательный процесс у человека имеет несравненно более широкие задачи: от стремления к комфорту до удовлетворения самых амбициозных устремлений – соперничество с Богом – создание собственных миров и безраздельное властвование над ними. Так появились сначала живопись, литература, театр, другие виды искусств, а позднее компьютерные технологии с заменой естественного мира виртуальным. От нарисованного на скале сражения с мамонтом человек стремительно подошел к грандиозному проекту сотворения вымышленной нематериальной вселенной. Пока это компьютерные игры и умопомрачительные научные программы, но позже – рождение виртуальных Адама и Евы, как родоначальников принципиально нового человечества».

…Я сидел в припаркованной к обочине дороги машине и смотрел на парящего в метре над замлей крупного голубя. Казалось, он сейчас упадет на землю. Но ленивые взмахи крыльев надёжно удерживали его в бреющем полете. Он чуть ли не коснулся капота, пропорхнув мимо, пересёк шоссе, завис в воздухе на короткое мгновенье и опустился на траву. Матёрый красавец. Крылья сложил, как плащ запахнул. Небрежно, но изящно. Кончиками перьев пошевелил, как пальцами, и флегматично посмотрел по сторонам, будто высматривая кого-то из соплеменников. А может у него здесь была назначена встреча? Да мало ли…

«Животные. Такие естественные. Им не нужна одежда, транспорт, компьютеры. Отлаженная раз и навсегда программа жизни работает безупречно и сбоев не даёт. Как строил муравей миллионы лет назад свой муравейник, так и строит сейчас по раз и навсегда созданному проекту. А зачем что-то менять, если главная задача – продление рода – выполняется?

Так какие же такие дополнительные задачи выполняет человек, если его созидательный процесс не ограничивается только одной целью – оставить и сохранить потомство? Родить и вырастить детей он мог и в пещере… Зачем нужна была одежда? Для обеспечения температурного комфорта и защиты тела от внешних физических факторов? Ерунда. Ящерица отроду голая. Хорошо, не ящерица. Та – холоднокровная и выживает, подстраиваясь под внешние условия среды без притязаний на иные, непригодные для нее ареалы обитания, как, впрочем, и другие пойкилотермные животные. Дельфины, прочие морские млекопитающие, живущие и на экваторе, и во льдах Арктики и Антарктики – эти, как и мы, теплокровные, с постоянной температурой тела, но в одежде не нуждаются в отличие от Homo sapiens. Так что шкура убитого медведя или ватный бушлат, или синтетическая дублёнка и вязаный свитер – существуют не для защиты тела от низких температур. Безусловно, в настоящее время нагому человеку холодно зимой и очень дискомфортно под дождём. Он обречён облачаться в искусственную термозащитную оболочку и укрываться зонтиком, ступать по подогреваемому полу и жить под надёжной, утеплённой и красивой крышей. Но изначально все это ему было необязательно. Отнюдь не климатический дискомфорт – главный мотив созидательного процесса по части одежды или жилища. А что тогда? Продолжение рода? Нет. Он мог рожать и будучи голым, и в земляной норе, и в каменной пещере. Конкурентная борьба с соплеменниками за выживание рода или обеспечение защиты от внешних врагов? Нет. Весь животный мир обходиться другими средствами и их арсенал безграничен. Моллюск прячется в раковину и регулирует численность вида количеством отложенной икры на протяжении миллионов лет и ничего не намерен менять. Возьмем любую тварь низшего (микробы) или высшего (млекопитающие) порядка, даже растительный мир – и везде мы найдем весомый контраргумент бесконечному совершенствованию человеком своих искусственных приёмов псевдозащиты от внешних неблагоприятных факторов и угрозы роду.

И одежда, и жилище, и средства передвижения, и другие технологические достижения давно превратились из жизненно необходимого минимума в культ, объект поклонения, роскошь, в средство удовлетворения болезненного самолюбия и патологических амбиций.

Существует утверждение, что технологический прогресс – результат человеческой лени. Отчасти это действительно так. Но только отчасти. Что такое лень? И почему она свойственна только человеку? Я подразумеваю лень, не как проявление потребности организма в обязательном отдыхе, а настоящую, осознанную и очевидную Лень. Кошка лежит на подоконнике целыми днями не от того, что ленива, а потому что она так запрограммирована своими дикими предшественниками: спи днем, набирайся сил, а ночью – охота. Человека не заставишь преодолеть сотни и тысячи километров пешком, если под рукой высокотехнологичный транспорт. Конечно, стремление к приключениям, экстриму или здоровому образу жизни (туризм, альпинизм, путешествия) не в счет, как и религиозные мотивы (паломничество пешком к святым местам)…

И всё же, не в лени дело. Её вообще нет. Мотивы, вовлекающие социум в сумасшедшую гонку, кроются в другом. Это программа. Так надо. Так ЗАДУМАНО. Человек обречён на созидание, совершенствование, прогресс – мыслительный, интеллектуальный, технологический. Но не психический! Однако… Однако, это тема отдельная. Подойдем и к ней. Позже».

Я «моргнул» фарами приближающейся спутнице, несущей в руках две небольшие коробки.

– Это ты меня так приветствуешь? – улыбаясь, поинтересовалась она, отправив покупки в дальний конец салона и садясь в машину рядом со мной.

– Подмигнул тебе, – вяло ответил я, включил левый поворотник и тронулся.

Джип стремительно набирал скорость.

– Куда? – не предполагая моих внезапно оформившихся намерений, спокойно спросила Лена. Я не торопился с ответом, ещё пытаясь дать трезвую оценку своему решению. Оно было твердым и уже вполне осязаемым, как нечто давно свершившееся, и все же…

– Уезжаем.

– В смысле? – вскинула на меня вопросительный взгляд Елена.

– В смысле из города. И навсегда. Нам надо как можно дальше уехать, и все остающееся здесь уже не имеет никакого значения для нашей дальнейшей жизни.

– Да ты с ума сошел! А дом, а дети, а… Родители, в конце концов… Хоть предупредить…

Растерянный голос с каждым словом стремительно утихал. Кажется, она поняла неизбежность происходящего. Уже почти не сопротивляясь, смиренно обмякла в кресле, выдохнула, даже как-то облегченно, помолчала минуту и произнесла:

– Пусть будет так.

Мы уже неслись по трассе, далеко позади себя оставив город…, когда я достал телефон и протянул его Лене.

– Звони домочадцам. Скажи: срочно уезжаем, обоснуемся на новом месте – сообщим. И чтоб молчок, детям тоже ни слова. Для всех посторонних – уехали на море отдыхать. Заберём всех позже. Давай.

Когда номер уже был набран, я добавил:

– Лучше с Тамарой говори, остальное она поймёт и без лишних слов.

Пока шёл спокойный и деловой разговор по телефону, отдавались рутинные команды, касающиеся чисто бытовых тем, мои размышления продолжились.

«Что же это за связь – образований на фундаменте и тех двоих, таких странных молодых людей? И какое отношение к ним имеет Светлана? Мыслью я формирую свое будущее и настоящее. Если материализовавшаяся мысль, закреплённая действующим намерением, способна дать мне, например, одежду, дом, этот автомобиль, средства к существованию – то есть материальные составляющие моего благополучия, – то способна ли она же, мысль, реализовать мои духовные, не материальные, устремления? Дать мне то, что лежит за пределами физического мира, коль уж скоро и сам человек в основной своей части нематериален, как то: его разум, душа, чувства, эмоции, инстинкты и память».

Мы неслись по трассе, навсегда оставив далеко позади свой родной город. Родной для Лены и наших с нею детей и ставший родным для меня.

Родился я в провинциальном городке недалеко от Москвы, а сюда попал сразу после школы. Поступил в институт, но не успел отучиться и двух курсов, как загремел в армию. После нее продолжил обучение. Так я стал аттестованным биологом. Только не востребованным и потому безработным. Шли девяностые. В стране царила разруха, и толпы неприкаянных молодых специалистов только что закончивших ВУЗы, слонялись без дела, устраивались в частные лавочки или прибивались к криминальным структурам.

А я увлекся фотографией. И тем зарабатывал на жизнь. Снимал на улицах, банкетах, свадьбах. Потом пошли школы, детсады. Работа, как способ заработка, не нравилась. Привлекал и завораживал творческий процесс: остановись мгновенье, ты прекрасно! Плоские слепки реального мира, анатомия жизни... Словно я подглядываю в мастерскую самого Бога. Много пиходилось размышлять на эту тему. О Боге, о людях, о добре и зле, о предназначении и предначертании.

Не может быть в словарном запасе человеческого языка изъяна. Все можно выразить словами. Даже печатными.

Мы с Ириной потеряли ощущения тела, пространства и чувство времени. Впрочем, должен здесь оговориться. Хоть я и находился рядом, но забегая вперед, признаюсь, что мое тело мирно покоилось в сидячем положении у стола на крохотной кухонке, а рядом сидела хозяйка квартиры — Ирина Митрофановна Мультатули. Она держала мою руку и смотрела мне в глаза. А я смотрел на нее. Как она говорит, смотрел и улыбался. А через минуту «очнулся». Но за эту минуту...

Только что реальный, объемый, подвижный и живой мир в мгновение ока застыл и как-будто отделился от какой-то своей подложки. От незаметной основы, которая, как оказывется, является обязательным атрибутом и условием существования нашего мира. Для меня стало вдруг понятным выражение «незыблемость мира». Не-зыблемость. Так вот, я увидел безусловную зыбкость, мертвенность и условность этого мира. Вместо скульптуры из гипса, бронзы или камня — голографическая копия. Понимаете? Или фотографическое изображение, отделенное от своей бумажной основы, от самой фотографии — вы можете это представить? Подыскивая сравнение с увиденным, я набрел ещё на такое: представьте внезапное исчезновение человека, когда на месте его тела остается неподвижная горка верхней одежды, нижнего белья, зубных коронок, часов, украшений и прочего приобретенного при жизни. Или чучело животного, птицы.

И вот эта мертвая, застывшая имитация мира, оказывается, полностью подвластна тебе, как объемный макет или карта. Ты можешь смотреть на нее с любого расстояния, масштабировать, как тебе вздумается, вертеть перед глазами, выдумывать новые ракурсы, разглядывать в микроскоп, не имеющий пределов увеличения, или, напротив, удалять от себя на космические расстояния. Меня преследовало ощущение непреодолимого дискомфорта от всего этого, наверное, с непривычки. И особенно от того, что внутреннее чувство постоянно искало некую точку опоры, или ориентира. Знаете, когда держишь перед собой карту или схему известной тебе местности, обычно ориентируешься по сторонам света. А в каких-то случаях располагаешь ту же схему иным образом, например, по ходу движения или как привык чаще видеть реальный пейзаж, отображенный на листе бумаги. А тут никакой привязки сознание не находило, и от этого становилось буквально дурно.

Ну, и наконец, самое интересное, и трудно описуемое. Стоп-кадр, покадровая прокрутка, рапид — понятия привычные для кино. Хочешь – вперед передвигаешься на столько-то кадров, хочешь – назад, останавливаешься, где надо, регулируешь скорость прокрутки и т.д. Но любой видео– или киноряд, как известно, дробится на кадры. Здесь же кадров нет. И прокрутки нет. И стоп-кадра. Плавные, размытые переходы от мгновенья к мгновенью — ещё можно понять и представить. Но вот плавные и размытые переходы от объекта к объекту, от неживого к живому, от маленького к большому, от далекого к близкому и – наоборот... Здесь я теряюсь. Аморфная материя с условными точками-узелками, обозначающими конкретные детали: человека, машину, дерево, дорогу, цветок. Лишь внезапно обнаруженная способность восприятия позволяет не просто распознавать объекты, но и легко препарировать их в сторонке от остального мира, и разбирать-собирать как конструктор «Лего». То есть наряду с аморфностью соседствует очевидная дискретность. Полная подчиненность, управляемость и податливость этого мира, лишенного основы, повергала в ужас. «Где мы?» – звучал в голове вопрос. «В зазеркалье» – не утруждало себя сознание в подборе наиболее подходящего или совершенно нового термина. «Где наш привычный мир?» – «В пространстве». «А где теперь пространство?» – «По другую сторону от тебя». «А где я?» – «В собственном сознании». «Что же тогда сознание?» – «Бог». «Что такое Бог?» – «Бесконечное сознание». «Где оно?» – «Вне пределов всего»...

– Александр Семёнович! Саша, – позвала меня Ирина. Я, как рыба, пролежавшая несколько минут на сухом песке под лучами солнца и вновь погруженная в воду, очнулся. И почувствовал тошноту. – Сейчас пройдет.

И действительно, дурнота мгновенно прошла.

– Водички можно?

– Конечно, – засмеялась Митрофановна и подала стакан минералки. – Но это только тренировочный показ. Не расслабляться! Это то, что видела я собственными глазами, а ты воспринимал всё опосредованно, через меня. Ощущения будут несколько иными, когда ты сам попадешь в «зазеркалье» – так ведь ты определил для себя то место?

– Именно так.

– Само попросилось на ум, да? А у всех так.

– У кого, у всех?

– Кто в Комнату вхож. Есть такое место. Узнаешь ещё. Не торопись. А пока уясни себе, что твое тело оставалось здесь, за этим столом. Полноценный поход в Зазеркалье возможен только вместе с телом, правда оно значительно изменится.

– Ир, а как ты вновь появилась? Тебя же искали. Как ты объяснила свое отсутствие?

– Да очень просто. Пришла в милицию за сумкой, что там потеряла. Сказала, что претензий ни к кому не имею, забрала вещи да ушла.

– Так...э-э...

– Нет, ну конечно, объяснение написала. Что когда машина некоего Алексадра Пшебержвицкого остановилась прямо передо мной, я в испуге оттолкнулась от нее, случайно задела платьем уже разбитой фары и убежала в страхе. Испугалась очень. Навестила родных на кладбище, куда и направлялась. Там успокоилась немного и уехала на попутке домой. К врачам не обращалась, ничего не болит, чувствую себя хорошо. Ещё, как свидетелю происшествия, пришлось точно описать, что видела. Указала, что виноватыми считаю двоих: водителя черного «Хаммера» и водителя «Фольксвагена-транспортера». Парню из «Хаммера» ведь ноги ампутировали по самый таз – ты в курсе? На вопрос: «Где два дня была?», ответила, что у подруги гостила. Но это без протокола, чистое любопытство сотрудников. Естественно, перепроверять не стали, какое им дело...

– И где ж ты была два дня?

– А вот это отдельная история. Ты о ней в Комнате узнаешь. Ну что, готов? Пошли?

– Пошли, если считаешь, что пора...

Глава 4. Мироновна.

10.06.09 среда

Всё. Прежняя жизнь кончилась. Я с благоговением перевернул страницу и своего дневника, и того прошлого, что предшествовало моменту встречи с Мироновной. Вчера я позволил Ладе подписать заявление Ирины «по собственному», оставив редактора в полном недоумении. Объяснять ничего не стал, отмахнувшись удобным для многих случаев и ни к чему не обязывающим словом «Потом». Только загадочные улыбки на лицах двоих: моём и Мироновны, давали очень плодотворную пищу для домыслов сотрудников редакции. Тем более спешно засобирались и ушли мы с симпатичной девушкой вместе. Куда – знали только мы. А если бы знали и другие – вердикт был бы недвусмысленным.

В этот день я оказался в гостях у Иры Мультатули. Да, такая вот смешная и редкая фамилия, как пояснила её владелица, она происходит от латинского multa tuli – я много перенёс.

Девушка жила на окраине города, в однокомнатной чистенькой квартире, куда мы примчались на моей машине за полчаса с учётом пробок на дорогах. Подробности жизни Иры я опущу, хотя это было бы интересно. Скажу только, что отца и маму она потеряла давно, воспитывалась в интернате. Из близких людей имела только старенькую и больную троюродную тётку, уже лет десять как определённую соцслужбами в дом для престарелых.

Пока ехали, я рассказывал в основном о себе, такова была просьба Мироновны. Кстати, отчество в виде прозвища прилипло к девушке ещё в интернате, и именно на таком обращении она и настаивала. Ладно, Мироновна, так Мироновна.

Я уж и не знаю, с чего начать… Как описать то, что словам не поддаётся? Попробую.

Особый интерес моя спутница проявила к моей недавно открывшейся способности считывать некоторые мысли или факты жизни посторонних людей. Хочу напомнить самому себе, что речь идёт именно о посторонних. По отношению к близким чудо-свойство никак не проявлялось. Как не пытался, я не мог погрузиться в сознание своей Маши, к примеру, Софии, детей. Даже с сотрудниками и друзьями были проблемы. Какого характера? Поначалу иногда случались «чтения», но быстро затухали и прекращались вовсе. Будто Некто не позволял таких фамильярных подглядываний, если в чувствах моих к человеку было хоть какое пристрастие – любовное, сексуальное, дружеское, коммерческое. И, напротив: чем менее знаком мне был «объект», и чем ничтожнее оказывались наши отношения с ним, тем вероятнее видения, приходящие ко мне совершенно спонтанно. Даже термин придумал: дальнозоркость «чтения» – чем дальше человек, тем яснее читается.

Мироновна, когда я ей рассказывал обо всём этом, уверенно заявила, что были бы у меня враги – я обнаружил бы не только «устойчивое чтение», как она выразилась (собственно от неё я и подхватил термин «чтение»), но и способность управлять им. Справедливости ради, признаю, что врагов у меня действительно нет. Были, да вывелись все. Политику отношений давно строю таким образом, чтобы недоброжелателей или обиженных мною не было даже в потенции. Мирный я человек. Ира тоже призналась в убеждённом и принципиальном пацифизме.

Когда мой рассказ полностью удовлетворил интерес Ирины Мультатули, мы допивали вторую чашку ароматного чая с печеньем. И я уступил слово гостеприимной хозяйке, давно сгорая от любопытства. Продемонстрированные ею способности к управляемому… даже не к чтению – а к диалогу – потрясли меня. Не могу быть неискренним с самим собой. Диалог, ведущийся на уровне сознания, опыта, сверхчувственного восприятия, мыслей – самых сокрытых от посторонних, а зачастую, и тебя самого – весьма эротичен уже сам по себе. А эффект, порождённый этим диалогом, сродни сексуальному экстазу. Получилось, что мы с юной Мироновной оказались во власти Эроса и Астарты? Нет, определённо, это круче. Ненадолго приоткрытое для меня сознание Ирины совершенно исключало двусмысленные и пошлые толкования её предложения: «Поехали ко мне, чайку попьем, поболтаем, познакомимся поближе, у меня есть, что сказать и показать». Предложение «прозвучало» (хотя, разумеется, никто услышать такого не мог бы при всём желании), вчера за минуту до увольнения молодой сотрудницы. Я не жалел о внезапной потере такого перспективного кадра, поскольку в мире, открывшемся мне, были куда более достойные вакансии. И для Мироновны, и для меня, её мимолётного босса.

Теперь боссом была она. Точнее учителем, а я стал учеником.

Первым делом, мне хотелось поскорее узнать, откуда у неё такой дар, и почему она искала меня – ведь именно так и прозвучало: «Я нашла Вас» (за что такая честь?). На первый вопрос ответить было легче. С него она и начала.

Ничем особенным не выделяясь, Мироновна, как, впрочем, и многие обычные люди замечала за собой некоторые эпизодические вспышки озарения, предощущения ключевых моментов своей судьбы, видела вещие сны и тому подобное. Ничего такого, чтобы считать себя избранной или отмеченной особой миссией. Но два месяца назад состоялась некая Встреча.

Девушка произнесла это простое слово с такой значительностью, что у меня побежали мурашки по всему телу. Я даже вздрогнул. Видя мою реакцию, Ира удовлетворенно кивнула, став сосредоточенно серьезной, исполненной видимо долгожданной решимостью на какой-то шаг. Я знал, что это определённым образом касается меня, раз я здесь, что я играю, возможно, важную роль в жизни Ирины. Волнующая напряженность пронизывала всё пространство вокруг.

– Сейчас я буду говорить, а ты слушай, -– произнесла Мироновна, и я не понял, когда она перешла со мной «на ты», но задумываться над этим ни теперь, ни, тем более, потом не имело никакого смысла.

– Двадцать пятое апреля, обычный день. Начинался как всегда, ничем не отличаясь от других. Ты его помнишь? Вот, вот. С чего бы. Пока и не пытайся вспомнить. Всему свое время.

Только закончились занятия на курсах, я вышла на улицу и направилась к остановке. К той, с которой всегда ездила домой. Но направлялась я не домой, а в Широковку, на кладбище. Там были похоронены мои родители. Я узнала об этом не так давно. Доехала на газельке до КП, что на развилке кольцевой и Сокурского тракта, а там до кладбища километра три оставалось. Да вот туфлями новыми так ноги натерла, что идти совсем не могла. Встала на остановке, там ещё рядом базарчик небольшой, местные торгуют молочком, яйцами, грибочками, луком — дарами приусадебных хозяйств и дикой природы. Думаю, может из широковских кто поедет, довезет. Заодно, может про мать с отцом что выясню, могилку хоть покажут, если знает кто — я ведь впервые собралась.

Недолго стояла. Машина несется, большая такая, бежевая. И что не так на дороге произошло. Тут грузовики, целая колонна, джип черный обгоняет бежевую. Навстречу ему белый микроавтобус прямо в лоб летит. Рядом женщины стояли, мужчина с ребенком. Они аж отпрянули подальше от дороги. А меня напротив, как сила какая-то чуть ли не на проезжую часть тянет. Ведь вижу: вот бежевому бы остановиться, прижаться к обочине, пропустить этого идиота в джипе — все бы обошлось, успел бы проскочить. И всю картину, что должна сейчас произойти, как в кино вижу. С трупами, кровью, горем родных. В последний момент поняла, что поздно, ничего уже не изменить, и встала как вкопанная...

Ирина замолчала, глядя перед собой. Я смотрел на Ирину и прекрасно понимал, о каком случае она рассказывает. Весь город обсуждал ту страшную аварию, случившуюся в пригороде. Лобовое столкновение, три машины всмятку. Водитель джипа хоть и пострадал, но выжил. Ещё один, что в бежевой «Шевроле» ехал, отделался царапинами. Остальным не повезло, четыре трупа: две девушки в джипе, перень и его мать в минивене. Свидетели настойчиво твердили, что ещё одна жертва была — девушка, стоящая на остановке. Её сбила одна из тех машин. Сбила, говорят, на смерть — человек десять это видели собственными глазами. Вот только труп исчез! Видели, как девочку сбили, как она кувыркалась по земле по направлению к кювету, как вещи её разбросало по дороге. Тут же кинулись искать, но тела не было — испарилось будто.

А потом как-то уж слишком подозрительно, разговоры стихли и история практически забылась.

– Вот, вспомнил, вижу, – улыбаясь, смотрела Ирина на меня. – Большая шумиха тогда была. Никто не верил: как это так, все видели меня сбитую, а не нашли никаких следов. Экспертиза, правда, показала, что повреждения на передке сбившей меня машины совершенно свежие и характерные для наезда на человека, там и фрагменты одежды моей обнаружились. Милиция вынесла самый простой и правдоподобный вердикт, избавляющий их от бесполезных поисков – жертва ДТП, чудом выжила, и, находясь в травматическом шоке, сбежала в неизвестном направлении. А ведь и верно. Я сбежала, и именно — в неизвестном направлении. Только в необычном смысле.

Как сказал один человек, я случайно порвала ткань пространства и провалилась за его пределы. Не в потусторониий мир, не в параллельный, не в прошлое или будущее... Ты понимаешь, о чем я?

– Увы.

Мое существо пребывало в каком-то особом состоянии. Подобное, наверное, испытал бы рядовой зритель театра, если бы его внезапно, во время спектакля из зрительного зала пригласили за кулисы, усадили на стульчик и предложили бы продолжить просмотр захватывающего действа с совершенно непривычной позиции. Постепенно, отходя от некоторого шока, такой человек, скорее всего, вновь включился бы в процесс, но восприятие происходящего на сцене, когда виден и зал со зрителями, уже было бы совершенно иным.

Мне пришлось немного напрячь волю, чтобы сохранять некоторое хладнокровие, в противном случае я рисковал поддаться эмоциям и нарушить представление, устроенное мне Мироновной. Поэтому на её вопрос, я ответил скупым «Увы». И продолжал слушать.

– Ничего, потихоньку, полегоньку. Я могла бы сейчас, конечно, «залить» в тебя всю информацию одним пакетом...

– Так, может, так и сделать? – проявил я все же нетерпение.

Ирина подумала немного и сказала:

– А почему бы и нет. Ты мужчина сильный, прилично подготовленный к таким вещам.

– Ну, так рискнем?

– А какой тут риск? Я дозировать буду.

– Господи! – воскликнул я. – Что ж вы за люди такие?! Кто и за что дал вам такие возможности – владеть ситуацией, регулировать, дозировать, управлять вещами, простым смертным не доступым? Объясни мне это, Ира! Особенные заслуги какие-то? Тогда перед кем? Перед Богом?..

– Ты далек от истины в своем ... Это возмущение человека, никогда не садящегося за руль велосипеда: «Господи, да почему ж они так легко управляются с педалями и рулем! Это же невозможно!». Сядь, Александр, за руль, который я освоила чуть раньше, и вопросы отпадут. Сядь и крути педалями. Научиться никогда не поздно. Пару раз сшибешь коленки — не беда, быстрей научишься. Поехали!

...Мне казалось я упал лицом прямо на стол, а Ирина выбила при этом подо мной табуретку. Чувство несправедливости и обиды — первое чувство, посетившее меня. Не белее, чем на мгновенье. Затем – смирение, следом — умиротворение, и наконец...

Я тогда не знал, как вело моё тело, в какой позе и где оно было, но ощущение реальности происходящего не оставляло сомнений, что я, именно я — весь целиком, с телом и сознанием, присутствовал в центре событий, развернувшихся передо мной. Я стоял рядом с девушкой, которую сразу же узнал, на обочине широкой асфальтированной дороги. Рядом две женщины, мужчина с пареньком лет трех. Чуть в сторонке — несколько человек, сидящих на рыбацких стульчиках, ящиках и перевернутых ведрах. Перед ними импровизированные прилавки с банками, кульками, ведерками, корзинами. Местные придорожые торговцы. Мгновение — девушка подаётся вперед, в сторону шоссе, на нее несется «шевроле каптива» (вижу даже номерной знак — «Е 117 О»), её стремительно догоняет черный, светящийся многочисленными огнями «Хаммер». Слух пронзает визг тормозов, пронзительный сигнал и металлический хряск, подобный взрыву. «Каптиву» выбрасывает на обочину прямиком на девушку. Капот машины вздымается от соприкосновения с хрупким, сложившимся пополам тельцем. Звенит разбитое стекло фары, машина останавливается как вкопанная, споткнувшись о довольно высокий бордюр, а ноги девушки, отброшенной вперед, отрываются от земли. Белое платьице в горошек вращается, пачкается в с грязи ещё не подсохшей после сошедшего снега и недельных дождей земли. Я оказываюсь настолько рядом, что испытываю на себе это вращение, удар о твердь, смешиваюсь с землей и... проваливаюсь сквозь нее, как в разорвавшийся брезент. А дальше начинаю испытывать такое, что описанию не поддаётся. Но я попробую. Я сделаю это, каких бы умственных и словарных запасов мне не потребовалось...

Глава 2. Светка.

8.06.09 понедельник

Вчера отгремело торжество. Меня, как юбиляра, чествовало куда больше людей, чем планировалось по регламенту. Михалевич умудрился заключить контракт с новыми партнёрами прямо накануне празднества, было уже поздно, потому и не позвонил. А к 12 дня явился на банкет с хозяином новой партнёрской фирмы без согласования со мной. Но он, чёрт, знал, как мне нужны новые горизонты в деятельности компании и именно в том направлении, представителем которой и являлся незваный гость (приглашение Михалевича не в счёт). Тот, правда, был предельно корректен и вежлив. Извинился, поздравил со сделкой, вручил «скромный» подарок по случаю моего шестидесятилетия – картину какого-то эстонца Гофмана, подлинник 19 века. Масляный пейзаж: дорога, бричка, лес, река. Красиво. Видимо, подсуетился заранее, не без участия Михалевича, конечно. А этот прохвост, бесценная моя правая рука, шепнул позже стоимость раритета – 60 тысяч долларов. Для кого-то и скромно, но со вкусом. Однако дело не в этом. Мы быстро распрощались с новым знакомым и партнёром в одном лице, тот сослался на ограниченность во времени, ему надо было срочно улетать домой, не то в Новгород, не то в Тверь, не то в Самару (никогда не запоминал географические названия). Когда за ним закрыли дверь, и машина укатила, я задумчиво смотрел ей вслед через окно гостиной.

Это был Фиртель Лев Наумович. Толстячок из моего сна. Да что же это такое!? Как и с чем едят? Михалевич, к сожалению, ничего лично о нём не знал, кроме того, что этот еврей большой авторитет в своём регионе. Так что ситуация осталась не прояснённой…

…В доме я был сегодня один. Надоела суета. Воспоминания о странном пророческом сне, этом Фиртеле, его картине и прочие впечатления прошедшего дня роились в голове. Спускаясь вниз, уже с верхних ступенек лестничного марша, ведущего в холл первого этажа, я увидел сквозь перильные балясины троицу: мужчину лет тридцати пяти, чуть нервного, держащего за руку мальчика-подростка, и красивую женщину. Гости стояли на пороге, едва закрыв за собой стеклянные двери парадного входа. Я остановился, оказавшись вне поля видимости, и наблюдал за прибывшими.

Это была она, моя бывшая гувернантка Светлана Царёва. Давняя история. Взбалмошная, немного распутная лолита, влюбившаяся в меня, своего хозяина, задурившая на короткое время голову и мне – она внезапно покинула наш дом через несколько лет проживания в нём и череды приключений, в том числе и любовных. Только потом я узнал, что она родила мальчика Женю, якобы от меня, одновременно закружив роман с каким-то полукриминальным ловеласом. Каких-либо притязаний на отцовство и материальную помощь не было. Продолжения отношений тоже. Так, несколько звонков, одна случайная встреча и даже мой визит к ней в гости в отсутствие ревнивого супруга… И вот теперь она решилась наведаться ко мне, да ещё в сопровождении всего своего семейства.

– К старику она ненадолго, – немного зло буркнул пареньку Валера – так, кажется, звали Светкиного хахаля. Похоже, «старик» – моё прозвище в этой семье, многое камуфлирующее и возникшее, несомненно, с подачи самой Светы. Она с любопытством оглядывала помещение и своим цепким взором заметила меня. На лице её отразился весёлый азарт. По-лисьи воровато и одновременно по-кошачьи грациозно она, хорошо ориентирующаяся в знакомых помещениях, устремилась через холл напрямик к лестнице. Коротко оглянулась, бросив на ходу спутникам:

– К старику, к старику. Ждите тут.

При этом хитрые раскосые глаза её выражали одновременно коварную усмешку в адрес одного, оставшегося позади мужчины, и приветственный знак другому, ожидающему впереди, то есть мне. Я предусмотрительно сделал несколько шагов вверх, скрывшись от посторонних взоров.

Красные туфельки приглушенно зацокали по граниту ступенек. Тонкие пальцы придерживали чуть поддёрнутую длинную пышную юбку. Обнажившиеся при этом стройные ножки в розовых чулках сбили моё дыхание. На меня надвигалось истинное чудо природы: вздымающаяся грудь с просвечивающимися через тонкую блузку сосками, раскрасневшиеся щеки, приоткрытый рот, белоснежные зубы в обрамлении блестящих алых губ и искрящиеся лукавые глаза. Шуршание одежды, колыхание длинных рыжих волос и стремительно распространяющийся афродизиачный запах надушенного чистого тела вызывали мелкую внутреннюю вибрацию. Сердце моё «ахнуло», в животе приятно соснуло, но мимика привычно скрыла истинное состояние. Я небрежно улыбался, склонив голову на бок и медленно разводя готовые к «дружеским» объятиям руки. Взгляды наши сладко-вязко сцепились в предвкушении…

– Ну-ка, – прошептала она, обхватила мою голову теплыми ладошками и закружилась вместе со мной прямо здесь, на площадке, у окна между двумя кадками с густыми декоративными деревьями.

Я держал её за тонкую упругую талию, а она жадно и нагло разглядывала меня. Удовлетворившись отсутствием явных возрастных перемен, свидетельствующих о неумолимости времени, а скорее, напротив, отметив мою победу над ним, Света жарко прошептала:

– Сашка, дьявол такой. Ну, ты чё? Не рад?.. Ну, как я тебе?

Наши шаловливые руки заскользили по самым интимным местам обоих, словно делая дежурный обход: всё ли на месте. Трепет возбуждения усиливался от осознания совсем близкого присутствия тех двоих, что остались внизу. Я вынужден был экстренно увлечь распутницу вверх на второй этаж.

…Звук защёлкнувшегося замка первой закрывшейся за нами двери словно рассёк невидимые путы, сковывающие чувства и движения. Особенно её. Совершенно бесстыжим образом эта бестия частично обнажила меня и дала волю рукам, мгновенно доведя плоть до исступления. При этом большими широко раскрытыми глазами она буравила мои, победоносно улыбалась, и не помышляла скрывать собственное похотливое возбуждение.

Прервалась она также внезапно, как и начала, стоило лишь мне слегка отстранить её.

– Чу, чу, чу, девушка. Товарищи, что внизу остались, ждут ведь…

– А, – небрежный взмах рукой, – подождут.

– Мимо что ли шла?

– Вот именно, мимо. Хотела позвонить…

– Вот и позвонила бы. Телефоны всё те же. Договорились бы без хвостов.

– Да чё тебе эти хвосты. Стоят они себе и стоят!

Она расхохоталась, явно выказывая пренебрежение в адрес своего дружка. Ну, хорошо, его она бесстыдно рогатит. Мне, собственно, до него дела нет – их проблемы. Но как же сын?

– А пацан? – продолжил я свою мысль вслух.

– Женька, что ль? – гибкие руки обвили мою талию, а глаза испытующе сощурились. – Жалеешь? Да?

– Ты, как всегда, немного стервочка всё же. Что ты им сказала?

– В гости на секунду к старым друзьям загляну.

– К друзьям? И насколько твой… этот…

– Валерик.

– Вот-вот. Насколько он осведомлён обо мне?

– Богатый дядька, благодетель, работу мне давал в своё время. Не дал пропасть.

– Старик, значит, – дал я понять, что информирован о своей кличке. Светка хохотнула в ладошку.

– Знал бы он, такой ты старик, не топтался бы сейчас там как пень.

Она опять задавилась ехидным и вульгарным смешком и ущипнула меня за соски. Я невозмутимо предложил:

– Может мне пригласить их пройти? Чаем угостить?

Светка немного посерьёзнела.

– Не стоит. В другой раз. Главное, ты есть, в чём я и убедилась. Я побегу. В гости позовёшь?

– Тебя одну?

– Ну не с ними же! Рассмешил!

– Телефон, – потребовал я, а она уже с готовностью извлекла откуда-то свой крохотный мобильник и набрала номер. В кармане моих полурасстёгнутых брюк завибрировало устройство, свидетельствующее, что мой номер она помнит наизусть.

– О’кей! Я помчалась.

– Давай, мчись…

Когда в доме и в моей голове смолкли эхо от цокота каблучков и звук мягко захлопнувшейся парадной двери, меня посетила твердая убеждённость, что неожиданный визит старой полузабытой подруги что-то предвещает. Неспроста это. Пальцы автоматически вводили новое имя в телефонную книгу. Какой-то скрытый от меня умысел шлейфом тянулся за стремительно удалившейся Светланой. Я даже оглянулся по сторонам, осмотрел себя в зеркало и ощупал одежду: не осталось ли каких тайных меток…

Летний солнечный нежаркий полдень. С юго-восточной стороны через распахнутое окно второго этажа видны крыши домов элитного посёлка. Дальше овраг, а за ним город. В бинокль можно рассмотреть верхушки высоток на Бахметьевской.

Глава 3. На Бахметьевской.

09.06.09 вторник

«Светка, Светка, Светка…» – вертелась перед глазами и в сознании рыжая фурия, так внезапно воскресшая в моей размеренной жизни. Я сидел в кабинете офиса на Бахметьевской (мне здесь в последнее время больше нравится аура, какая-то отличная от других моих заведений), и пытался проникнуть в суть происходящего. Интуиция подсказывала, что Светкино появление что-то да означает. Некое сгущение невидимых полей-эманаций вокруг ощущало моё внутреннее Я. Так случается в полной тишине, когда она начинает звенеть и потрескивать невидимыми электрическими разрядами.

Секретарши на Бахметьевской традиционно не водилось. Вызов-звонок по селектору заставлял всколыхнуться со своего рабочего места главного редактора издательства «Опричник» Ладочку Степанову, недавно овдовевшую 30-летнюю симпатяшку. Она и чайку сварганит и сигаретку даст, если приспичит, и е-мейл отправит, и соединит с кем надо по телефону. Исполнительная, покладистая, в меру инициативная, и, безусловно, немного в меня влюблённая. Всё как надо. А на двери, которую она коленкой отпирает, неся мне поднос с кофе-коньяком-лимоном, табличка висит весьма скромная и главного секрета не выдающая: «Склад».

Хочу сказать, весь наш семейный бизнес давно был налажен таким образом, что моё участие в нём имело к настоящему моменту лишь формальное значение. Те времена, когда дела свои приходилось вершить собственноручно и не полагаться на исполнителей, давно прошли. Финансовое творение в виде холдинга-молдинга, как говорит Мирон, подобно добротной телеге (хорошо смазана, детали подогнаны и притёрты) работает по инерции теперь уже и без моего непосредственного участия. Вполне саморазвивающаяся, самореставрирующаяся и защищённая собственным иммунитетом система. Лишь иногда, я вношу кой-какие стратегические коррективы в её эволюцию, поддерживая таким образом одухотворённое начало своего бизнеса. Я вообще отношусь к нему как к живому и разумному существу, который знает и любит своего хозяина-творца, и иногда нуждается в его ласке.

Лада, как и все сотрудники издательства, привыкла к моим внезапным, но за последние несколько месяцев участившимся появлениям здесь.

– Кофейку? – игриво спросила Лада, не просто приоткрыв дверь «склада», а пропустив сначала грудь, потом голую коленку, а следом и все остальные свои прелести, включая невероятно симпатичное личико, особенно когда на нём светилась улыбка. Рада, рада меня видеть, рада моему приезду. Я своим появлением всегда вызывал здесь подъём творческой атмосферы не только у редактора, но и у всего коллектива. Частенько кто-нибудь из сотрудников, когда я уходил, бросал мне вслед: «Почаще приезжайте, шеф, у нас дела лучше спорятся!». Да так оно и было. Вот что значит энергетический заряд хорошего хозяина. Я не страдал в этом смысле ложной скромностью.

– Да, моя лапочка, сделай.

– Один, два, ноль пять?

– Ага.

Лада сверкнула перламутровыми зубками, скрывшись за дверью. Казалось её улыбка ещё висела в воздухе некоторое время. «Один, два, ноль пять» означало: одна ложка кофе, два сахара и полчашки воды. Это наиболее частый рецепт моего кофе, хотя бывали и другие, например: «один, один, один», когда к кофе подавались сладкая булочка, бутерброд или пирожное.

Я лениво поворошил стопку бумаг на столе. Каждый день здесь будто бы невзначай появлялись последние материалы готовящегося к публикации очередного номера газеты. Это было негласно заведённое правило. Никто никогда не просил меня вмешиваться в редакторский процесс, но благодаря этому правилу, иногда я вносил свои дельные корректировки. Даже зарубил однажды весь номер и за одну ночь мы с Ладой, двумя журналистами и верстальщиком сваяли к выходу уже совершенно новый продукт. Тогда я был страшно раздражён, что мне пришлось заниматься чужой работой, но моя творческая жилка и драйв нивелировала эмоции, и сотрудникам это всегда нравилось. Изображая покорность и опаску перед моим гневом, тем не менее, я замечал, как они удовлетворённо и восторженно следят за движением моих мыслей, хистом, в который я впадал; где надо вежливо подсказывают, в особо специфических местах берут на себя инициативу, а где и отдают ситуацию полностью в мою власть. Своеобразная игра в поддавки выливалась, как правило, в настоящий шедевр совместного творения.

Вот и сейчас, скользя глазами по тексту на какой-то из бумажек, я обнаружил некоторую стилистическую корявость. Как раз вошла Лада с чашкой кофе.

– Ну-ка, подруга моя боевая, это кто писал?

– Мироновна, кажется, да-да, она. Новенькая. А что тут? – Лада взяла листок в руки. Пока она читала, пытаясь понять, что мне там не понравилось, я спросил:

– Бабулька какая-нибудь? Из бывших?

– Почему бабулька?

– Мироновна потому что!

– А, нет! – рассмеялась Лада, продолжая читать. – Ей 22 всего. Это мы её так зовём. Пришла на собеседование, представилась Мироновной, а потом уж имя добавила – Ирина. Смущалась сильно. Вот и прилипло «Мироновна»…

– Понятно.

– Нет, она талантливая, с перспективой, я за неё взялась основательно, думаю, большой толк выйдет… Ага, вижу… Ну, это у неё детские болезни литератора – длинные предложения, мысль вот тут потеряла, не закончила одну, взялась другую развивать. Хм, а сразу не заметишь. У, какой Вы, Александр Семёнович, глазастый. А вообще, я в темах, которые она на себя взвалила, совершенно не сведуща.

– Ладно, ладно, пусть исправляет. Иди, я побуду тут немного, ещё полистаю…

Лада внимательно посмотрела на меня.

– Уставший Вы, Александр Семёнович. Может, приляжете?

– С чего бы? Кажется тебе, Лад. Иди, иди, пока не прогнал всерьёз.

На мой миролюбивый тон Лада шутливо-обиженно скривила губы и быстро ушла.

А я остался один, пил кофе и думал обо всём сразу: о Светке, о Ладке, о новой журналистке Мироновне по имени Ирина (взглянуть бы на неё – вертелась мысль), о Фиртеле, странном сне и треснувшем окне. Невольно я посмотрел сквозь идеально намытое стекло в чистое синее небо.

Бог знает сколько я так просидел, вошла Лада и положила на стол свежую распечатку.

– Готово. Ирина скоренько всё исправила, хотела, чтобы именно вы посмотрели.

– Какая Ирина? – не понял я, ещё находясь во власти раздумий.

– Мироновна, – напомнила Лада.

– Ах, да. О’кей, гляну прямо сейчас.

Заметка называлась: «Размышления о человеке». Она планировалась для приложения к газете, журналу «Познай-ка!», в его постоянную рубрику «Непознанное». Там было следующее:

«…Логично предположить, что человек должен отличаться от животных (высших, разумеется) куда большим, чем просто наличием разума.

Если умозрительно представить человека, лишённого его технологических достижений – раздеть, разуть, отнять источник энергии, технику, комфортное жилище, отобрать средства связи и Интернет, то он мало чем будет отличаться от животного. Во многом даже будет ему уступать. А именно – у человека снижена «естественная выживаемость», отсутствует предчувствие природных катаклизмов, он не может находить самку по запаху, он не слышит на многие сотни километров, как киты и другие подводные обитатели, не ориентируется в пространстве в беззвёздную ночь и т.п.

Зато он разумен.

Причём его разумность – это не очередная ступенька развития животного мира, это куда больше.

Если проследить различие (интеллектуальное, умственное) в животном мире между структурными группами в иерархии эволюционной лестницы (древа жизни), то таких резких качественных скачков, как в случае с человеком, не обнаружится.

А нельзя ли предположить, что кроме очевидного интеллектуального превосходства человека над всем остальным животным миром, должны быть различия и физические в той же степени?

А не то ли это, во что мы и верим, и не верим одновременно: телепортация, левитация, телекинез, телепатия и ясновидение…

Гипотетически неисчерпаемая власть человеческого разума над физической сущностью просто обязана превосходить в чём-то схожие возможности животного интеллекта над собственным телом.

Какие только чудеса в животном мире мы не наблюдаем [иллюстрирующая врезка]. Здравый смысл и логика выводят на очевидное белое пятно в познании человеком самого себя – он должен владеть чем-то большим, чем просто разумностью и способностью порождать технический прогресс. Ведь технический прогресс – лишь продолжение многих умений животного выживать в естественной среде и делать её комфортной для себя. Птица построила гнездо, обезьяна взяла в руку палку, человек изобрёл колесо, телегу, компьютер – вещи одного порядка, одного вектора развития, различающиеся лишь количественно.

В то же время Разум слишком качественное свойство живой материи. Он не может не влечь за собой принципиально иной физический потенциал человека по сравнению с животными. Этот потенциал по каким-то причинам скрыт от нас…».

Я вызвал Ладу.

– Позови-ка сюда Мироновну эту, – не отрываясь от чтения заинтересовавшего меня эссе попросил я.

Ирина выглядела довольно скромной девушкой, без особой косметики, изысканности в одежде или манере держаться, но не лишённой какого-то скрытого обаяния и притягательности. В таких случаях возникает подсознательное желание вынести свой «модный приговор», раздеть, отмыть и вытолкать «приговорённую» на подиум в версии думающих стилистов.

Девушка без приглашения и церемоний уселась напротив и с интересом уставилась на меня. Лада деликатно вышла, чуть задержавшись у двери, рассчитывая, что, возможно, я предложу ей остаться. Нет, такого предложения не поступило. Мы с Ириной остались одни.

– Мне нравится, как ты размышляешь, если, конечно, это твои мысли.

Я вопросительно посмотрел на девушку.

– Мои. Я биофак заканчивала… Посещала курсы психологии, потом закончила журналистские. Немного работала лаборанткой в медицинском университете.

– Во как! Когда же ты всё успевала?

– Сейчас модно учиться, быть всесторонне образованной.

– А потом и от нас куда-нибудь уйдешь.

– Не исключаю.

Мне импонировала её прямота. Мне захотелось с ней немного пообщаться.

– Значит, ты считаешь, что вместе с этим великим чудом Разумом Бог дал нам ещё и кой-какие чудесные физические возможности, о которых мы не знаем?

– Пользоваться не умеем, – уточнила Ирина.

– А ты не считаешь, что технологические чудеса, которые нас окружают на каждом шагу, и есть то самое? Ни одно животное со своими зачатками интеллекта не способно сотворить великое произведение искусства, сочинить бессмертную и вполне материальную музыку, полететь к звездам, создать искусственный интеллект и виртуальный цифровой мир… Вот ты тут сама пишешь: «В скором будущем появятся технологии, позволяющие человеческому мозгу сливаться в реальном масштабе времени с другими умами, жить в виртуальной реальности и обрести бессмертие сознания: после физической смерти сознание может обитать в этой виртуальной среде. Новое качество приобретёт современное понятие «удалённого доступа», когда сознание сможет управлять механизмом, искусственным телом или телом другого человека, как своим собственным. В этом случае неизбежно возникнет целая индустрия вокруг технологии переживания чужого опыта, как своего собственного. Это и СМИ, в которых новости можно будет уже не только увидеть, но и почувствовать телом очевидца, и новое искусство (заменяющее наше кино), и новая система образования (знания и навыки не надо будет усваивать – достаточно будет подключить к сознанию необходимые блоки памяти). Посмотрите некогда вышедший фильм «Суррогаты», весьма впечатляюще иллюстрирующий мои размышления».

– Не противоречие ли кроется в сказанном тобою, а, Ирина?

– Нет. Я твёрдо убеждена, что научный прогресс и, как его материальное воплощение – технологический, лишь плод деятельности разума. Ну, сами смотрите: паук сплёл красивую, геометрически идеальную паутину, а паутинная нить уникальна по своим физическим характеристикам, она превосходит по прочности сталь, карбон и кевлар в десятки раз – Вы знали об этом? – Да, да. Вот вам пример шедевра искусства и технологического гения в одном флаконе. Человек: написал бессмертную Джоконду и покорил космос. В чём принципиальная разница? Её нет. Разница имеет лишь количественную характеристику. В первом случае – инстинкты, высшая нервная деятельность и результат эволюции, во втором – интеллект, разумность, как следствие той же нервной деятельности и эволюционного совершенствования. Но! – Ирина значительно подняла палец вверх и выдержала паузу. – Разум и инстинкт – категории, различающиеся принципиально, то есть качественно. Инстинкт не даёт его обладателю большого простора в экспериментах над своим телом. Разум же – всесилен и безграничен в своих возможностях. Если он способен манипулировать процессами вещество-энергия, раскрыть тайны происхождения материи, даже искусственно воспроизвести интеллект, значит его обладатель фактически Бог…

Тут Ирина запнулась. То ли споткнулась о собственное умозаключение, то ли не была готова развивать мысль дальше, то ли просто выдохлась. Однако я был очарован красноречием, свободой изложения и познаниями молодой девчонки. За словом в карман не лезла, шпарила как с листа.

Но оказалось, она просто уступала мне место в диалоге, вежливо предлагая активно оппонировать ей.

– Ну что же Вы молчите? Спорьте, возражайте, говорите что-нибудь. У вас же есть, что сказать.

Она ещё и не страдает комплексами, всё-таки, я годился ей в дедушки. Я улыбнулся.

– Хочешь сказать, раз человек есть Бог, так обязан и левитировать, и перемещаться в пространстве и общаться с себе подобными без посредства специального оборудования, да ещё черпать знания напрямую из космоса?

– Именно это я и утверждаю. Но как я уже сказала, эти способности скрыты от нас. На них наложено табу.

Она опять замолчала, испытующе глядя мне прямо в глаза, и многозначительно добавила:

– Но не для всех.

И тут со мной повторилось то, что происходит всегда спонтанно, независимо от моего хотения. Я «увидел» её мысли. И как только это случилось, девушка самодовольно заулыбалась.

– Ну вот, – тихо произнесла она, – теперь можно увольняться. Больше в редакции мне делать нечего. Я нашла Вас.

Я всегда считал, что никогда не смогу привыкнуть к своей странной способности, которая меня больше настораживала и пугала, но в этот раз мне впервые стало легко и благостно на душе. Я, наконец, видел перед собой человека, на котором можно было не проверять свои догадки. Она откровенно слышала мои мысли, а я её. Мы общались, молча глядя друг на друга. Я увидел мир её глазами. Душа и разум девушки предстали передо мной во всей свой естественной, первозданной наготе и восхитительной красоте. Мне было и конфузливо, и легко, и радостно одновременно.

Мои мысли бежали вслед за её мыслями, а какое-то «боковое» видение скользило по последним строчкам Ирининого очерка:

«В конечном итоге мы придём к революции нашего сознания, когда станем мыслить уже не образами как единицами мышления, а энграммами – частичками опыта. А далее человек эволюционирует из материи разумной (идущей после материи неживой и живой) – в материю новой качественной ступени. И это уже не за горами».

Ян. Лэкруш. ЗАПИСКА ТРЕТЬЯ.

Ременция.

Говоря привычным современным языком, срочно необходимо проснуться. Причём всем и разом. И это скоро произойдёт. Я знаю. Другое дело, какова здесь моя роль? Определенно роль есть. Но поспешу добавить, что я не мессия. И кроме моей скромной персоны появляется все больше людей, являющихся либо, фигурально выражаясь, первыми ласточками (так по поводу меня кое-кто и высказался), либо проводниками уже прозвучавшей ранее некой ременции – процедуры изменения разума. Большинство из подобных мне – инициаторы, маленькие зародышевые кристаллики будущего глобального процесса… Моя задача – рассказывать о своих переменах и не только. У других и задачи иные, и приемы. Они объявят о себе сами.

По поводу своей роли испытываю абсолютное спокойствие. Точнее, не испытываю ничего. Это не задание, не миссия, не бремя и не обязанность. Хочу – выполняю, а хочу – нет. И без меня все случится. Я лишь рад, что ременция, наконец, наступит. И скоро.

Сразу подчеркну, что грядущие перемены – не катаклизм и не конец света в том понимании, когда в душе появляется панический страх перед неведомым. Трагические пророчества, нездоровая ажитация – проявление не лучших качеств человека. Ничего плохого не произойдёт. Только самое хорошее, если этими двумя словами, вложив в них максимальный смысл, можно ограничиться, чтобы заранее успокоить особо впечатлительных.

Я не писатель, не мастер слова. Это не оправдание, а лишь пояснение к манере изложения, если она покажется кому-то дилетантской. Я буду стараться говорить внятно, доходчиво и понятно, но с каждым днем мне даётся выражение своих мыслей словами все труднее. Потому что я меняюсь подобно персонажу рассказа «Цветы для Элджернона»…

Стихия бушует над миром людей – невидимые энергии и поля, как и вполне осязаемые климатические колебания. И человек пока не в силах эффективно управляться с этим. Приведу аналогию. Люди – цветы на лугу. Разыгралась непогода: сильный порывистый ветер. Он рвет беспомощные растения с корнем, а их стебли беспорядочно спутываются между собой и ломаются. Хаотично мечутся над ними вырванные и подхваченные ветром лепестки.

Наделим в качестве наглядности цветы разумом и способностью к мгновенной и простой коммуникации, например телепатии. Кого-то одного из них или сразу нескольких озаряет мысль, что необходимо одновременно всем прижаться к земле и прочно переплестись стебельками и листочками с ближайшими досягаемыми соседями. Эта спасительная мысль незамедлительно становится достоянием всех и тут же реализуется в действие. Весь луг превращается в неподвижно застывший зеленый ковер, которому ветер уже не страшен.

Беда человека в том, что он хоть и обладает искусственными технологическими средствами связи, но зачастую ведет себя как неразумное растение. Технологии спасают его только в крайне экстремальные моменты, когда, например, прогнозы о надвигающемся стихийном бедствии толкают людей к относительно скоординированным действиям, в результате чего массовой гибели удаётся избежать. Но стихия не ограничивается ураганами, землетрясениями, наводнениями и пожарами, от которых, впрочем, тоже не всегда есть спасение…

Угроза крадется к нам с другой стороны и люди её не чувствуют. Она надвигается со стороны цифровых технологий. Компьютеризация и телефонизация мира – подсознательное стремление человека вырваться к естественному источнику информации и альтернативному средству общения.

Языковое общение, общение посредством второй сигнальной системы, а проще говоря, с помощью речи совершенно очевидно исчерпало свои возможности. На смену идет телепатия, телепатическое общение, чувственно-эмоциональное, ментальное – называйте как нравится. Более конкретная альтернатива – ременция – возврат (или приход, как закономерное развитие человека?) к ментальному общению, смена способа обмена информацией между людьми. Почему скорее возврат, чем приход? Очень-очень давно именно так, или почти так, и общались наши древние предки, пока не случилось нечто.

Столько-то лет назад человек, как это не прозвучит парадоксально, разучился общаться с соплеменниками. На смену пришли жесты и мычание. Призванные для выражения эмоций голосовые связки, а также язык, предназначенный первоначально лишь для участия в процессе первичной обработки пищи и её дегустации, обречены были превратиться в речевой аппарат. Я не стал бы называть дату, когда это произошло, поскольку нынешний принятый наукой способ летосчисления ошибочен, а процессы искажения временных характеристик нашей реальности и вовсе делают попытки хронологизации истории несостоятельными. Скажу только, что останков представителей цивилизации, что вынуждена была «заговорить», мы на Земле теперь не отыщем. И тому есть объяснение (я вернусь к нему позже). Это было задолго до появления сегодняшней, так называемой арийской расы. Хорошо (предвижу возмущение), пусть это случилось полтора миллиона лет назад, практически на заре Человечества, проявившегося на Земле. Я не оговорился – проявившегося. До этого мы были совсем рядом, но и не здесь.

Наша подсознательная память содержит следы информации о более расширенной модели мироздания, чем рисует её себе разум. Ученые умы, даже самые передовые, а чаще самоучки-прорицатели выдвигают совершенно неуклюжие гипотезы о параллельных мирах, многовариантной реальности, множественности измерений… Мир бесконечно сложен. Ни в какую схему его не уложить. Даже самая изощренная модель не даст и приблизительного представления о нем. Человеческий разум тратит свои ресурсы напрасно. Он (разум) ориентирован вовне, в макрокосмос, где нет ответов на ставящиеся слишком уж глобальные вопросы – расширяется ли вселенная, есть ли жизнь на Марсе, где эти нуль-переходы, если они вообще есть, которые дадут нам якобы возможность преодолеть пространство и время, а не черные ли это дыры… А настоящий предмет интереса обойдён должным вниманием. Все решаемые задачи и реальные ответы находятся внутри нас и на совершенно не постигнутом и безграничном для изучения мире, именуемом Землей. Мы пришли на отведённую для нас поляну, но вместо того, чтоб хотя бы разбить палатку и осмотреться, запалили пожароопасный костер, покидали рюкзаки и увлеклись погоней за бабочками, зайцами и прочими зверушками, удаляясь всё глубже в дремучий лес.

Так устроен человек. И таковым он был почти всегда, как начал говорить.

А до этого всё складывалось вполне благоприятно. Не было угловатого мышления, поляризованной логики, мир был бесконечно непрерывен, а не дискретен. Он был (и остался) совершенен и достаточно обозрим. Однако воспринимать его собственной игрушкой не следовало, а уж тем более менять на свой лад и даже ломать. Что и попытались сделать наши далёкие предки. И в итоге потеряли почти всё, кроме маленького плоского участка пространства (в примитивном человеческом видении мира), набедренной повязки и корявого коммуникативного органа.

Всякий раз, как только люди овладевали космическими силами, с которыми никакие энергии, известные нашим современникам, не могут равняться, и открывали в себе возможности ментального управления этими силами, они забывали, что являются лишь гостями, но никак не хозяевами. Те предки, что возомнили себя богами, попробовали манипулировать с невоплощенными реальностями. И провалились в тартарары.

На смену одним пришли другие предки, оглупевшие, потерявшие память, но «языкастые», то есть общающиеся между собой с помощью издаваемых звуков.

И случилось с точностью до наоборот. В смутных догадках, что мир безграничнее, чем кажется, но почему-то закрыт за семью печатями, а Земля не плоский пятачок, а круглое и большое небесное тело с ценными недрами, человечество попыталось найти искусственную технологическую замену утраченным способностям. И в этой безрассудной слепой гонке за обретение прежних органов восприятия оно вооружилось протезами этих органов, искалечило живую планету, превратив её в инвалида, и устремилось к звездам, к расширению «сферы комфорта». Ненасытное ублажение частнособственнических, денежно-вещевых и плотских искушений, агрессивность и воинственность не только по отношению к соплеменникам, но и к предполагаемым гостям из космоса, заставили человека и заставляют по нарастающей искать всё новые средства и материалы для совершенствования своих протезов. На это употребляется собственная плоть – Земля. Из богоуподобившегося амбициозного самозванца, каким был короткое время человек в начале своего земного пути, за что и поплатился маленьким концом света, он превратился в ненасытного бездушного каннибала, пожирающего собственную мать.

А его детище-игрушка, своего рода младший братик, изобретенный для совместных детских забав (чтобы не было так скучно и одиноко) – цифровой монстр, искусственный псевдоразум, – тем временем незаметно порабощает своего создателя. Это край пропасти, которую осознать человечество уже не успело бы, если бы не ременция.

К счастью, нашлись Силы, способные вернуть человеку утраченное, дабы прекратить ставшее критически опасным буйное барахтанье изобретательного, но слепого и оттого агрессивного существа.

Я знаю, как это будет выглядеть, поскольку происходящее со мной позволяет мне видеть и знать. Обескураженность, растерянность и девственный стыд за собственную внезапно открывшуюся наготу и явившуюся чистому взору безобразную рукотворную помойку, сменит тихое ликование, а затем и сосредоточенное переосмысливание вновь открывшейся действительности…

Итак. Прозреть.

Чтобы ориентироваться в доступной нынешним органам чувств реальности, была освоена речь, письменность, а затем через последовательный и закономерный ряд промежуточных технологических достижений придуманы телефон, компьютер, Интернет. Иллюзия прозрения для подавляющего большинства случилась – человечество стало лучше видеть, больше помнить, легче обмениваться информацией, общаться. И лишь исчезающе малое количество людей продолжало и продолжает прозревать по-настоящему. Прозревать и – кто от разочарования, кто от отчаяния, кто от одиночества, кто от страха, а кто и от слабости духа – исчезать. Они погружаются в невидимую для остальных бездну этого мира, где участь каждого из них складывается по-разному. Но об этом тоже чуть позже.

Однако «насовсем» исчезают не все. Те, кто остается, «вибрирует» на границе… ну, скажем, зазеркалья, тщательно скрывая свою «вибрацию», продолжая наблюдать или вяло участвовать в происходящих событиях. Иные всячески камуфлируют себя, рядятся в одежды экстрасенсов, иллюзионистов и прочих неомистиков, реально обладающих, так сказать, паранормальными способностями (столпотворение имитаторов-проходимцев не в счет). Они никогда не откроются людям в силу особых причин. И в фонд Джеймса Рэнди, чтобы заработать миллион за доказуемую демонстрацию своих возможностей, конечно же, не пойдут. Время наступит – фонд Рэнди станет ненужным. Кстати, о лукавстве фонда. Кое-кто, и даже не один человек, прошёл требуемые испытания. Но об этом умалчивается в силу особых причин, в том числе и банально меркантильных.

Так вот эти немногие владеют истинным средством коммуникации и имеют, пусть и в разной степени ограниченный, но всё же доступ к неисчерпаемому источнику информации любого характера. Какие только названия не давались ему: глобальная информационная структура, вселенское хранилище данных, космический архив, летопись мироздания, Хроники Акаши, сверхфизическое пространство, поле Маомы, всеобщее информационное поле и т.п. Я использую короткое слово Архив. По большому счету, ни Интернет, ни телефон в этом случае не нужен.

А вот теперь я скажу, и это не новость для многих людей, что доступ к Архиву всё-таки есть у всех. Те кратковременные ощущения дежавю, интуитивные прозрения и предчувствия, духовные реминисценции, открытия, вдохновения, смутные узнавания чужих мыслей, событий, вещей и их скрытых характеристик приходят именно оттуда. Но самое главное – это наши сновидения. Когда засыпает разум – этот прагматичный контролер-материалист, выдрессированный тысячами поколений хладнокровный и тупой таможенник, – мы вырываемся в некоторые глубины мира и почти всегда заглядываем в окна Архива, не осознавая этого.

Надо сказать, что существует закоренелое заблуждение, что так называемые сознание и подсознание, да уж и разум заодно, базируются в нашей голове, что мозг продуцирует мысли. Отнюдь. Мозг – телевизор, приемник, а ещё точнее, раз уж я применяю такие сравнения – дисплей. Всего лишь экран, демонстрирующий картинку, сгенерированную «далеко» за его пределами. Наша сущность, облаченная в физическое тело, лишь проецируется в мир грубой материи, где мы себя осознаем людьми. Естественно возникает желание спросить: где же тогда она (наша высшая сущность)? Далеко ли, близко ли? И как она выглядит? Эти вопросы отпадут у всех, когда случится ременция. И это будет первым, но легким и приятным шоком…

А про Архив, сны, и как их использовать в качестве инструмента пробуждения (!) я расскажу в следующей своей записке.

15.01.2009