Комната с выходом, часть шестая⁠⁠

Глава 2. Светка.

8.06.09 понедельник

Вчера отгремело торжество. Меня, как юбиляра, чествовало куда больше людей, чем планировалось по регламенту. Михалевич умудрился заключить контракт с новыми партнёрами прямо накануне празднества, было уже поздно, потому и не позвонил. А к 12 дня явился на банкет с хозяином новой партнёрской фирмы без согласования со мной. Но он, чёрт, знал, как мне нужны новые горизонты в деятельности компании и именно в том направлении, представителем которой и являлся незваный гость (приглашение Михалевича не в счёт). Тот, правда, был предельно корректен и вежлив. Извинился, поздравил со сделкой, вручил «скромный» подарок по случаю моего шестидесятилетия – картину какого-то эстонца Гофмана, подлинник 19 века. Масляный пейзаж: дорога, бричка, лес, река. Красиво. Видимо, подсуетился заранее, не без участия Михалевича, конечно. А этот прохвост, бесценная моя правая рука, шепнул позже стоимость раритета – 60 тысяч долларов. Для кого-то и скромно, но со вкусом. Однако дело не в этом. Мы быстро распрощались с новым знакомым и партнёром в одном лице, тот сослался на ограниченность во времени, ему надо было срочно улетать домой, не то в Новгород, не то в Тверь, не то в Самару (никогда не запоминал географические названия). Когда за ним закрыли дверь, и машина укатила, я задумчиво смотрел ей вслед через окно гостиной.

Это был Фиртель Лев Наумович. Толстячок из моего сна. Да что же это такое!? Как и с чем едят? Михалевич, к сожалению, ничего лично о нём не знал, кроме того, что этот еврей большой авторитет в своём регионе. Так что ситуация осталась не прояснённой…

…В доме я был сегодня один. Надоела суета. Воспоминания о странном пророческом сне, этом Фиртеле, его картине и прочие впечатления прошедшего дня роились в голове. Спускаясь вниз, уже с верхних ступенек лестничного марша, ведущего в холл первого этажа, я увидел сквозь перильные балясины троицу: мужчину лет тридцати пяти, чуть нервного, держащего за руку мальчика-подростка, и красивую женщину. Гости стояли на пороге, едва закрыв за собой стеклянные двери парадного входа. Я остановился, оказавшись вне поля видимости, и наблюдал за прибывшими.

Это была она, моя бывшая гувернантка Светлана Царёва. Давняя история. Взбалмошная, немного распутная лолита, влюбившаяся в меня, своего хозяина, задурившая на короткое время голову и мне – она внезапно покинула наш дом через несколько лет проживания в нём и череды приключений, в том числе и любовных. Только потом я узнал, что она родила мальчика Женю, якобы от меня, одновременно закружив роман с каким-то полукриминальным ловеласом. Каких-либо притязаний на отцовство и материальную помощь не было. Продолжения отношений тоже. Так, несколько звонков, одна случайная встреча и даже мой визит к ней в гости в отсутствие ревнивого супруга… И вот теперь она решилась наведаться ко мне, да ещё в сопровождении всего своего семейства.

– К старику она ненадолго, – немного зло буркнул пареньку Валера – так, кажется, звали Светкиного хахаля. Похоже, «старик» – моё прозвище в этой семье, многое камуфлирующее и возникшее, несомненно, с подачи самой Светы. Она с любопытством оглядывала помещение и своим цепким взором заметила меня. На лице её отразился весёлый азарт. По-лисьи воровато и одновременно по-кошачьи грациозно она, хорошо ориентирующаяся в знакомых помещениях, устремилась через холл напрямик к лестнице. Коротко оглянулась, бросив на ходу спутникам:

– К старику, к старику. Ждите тут.

При этом хитрые раскосые глаза её выражали одновременно коварную усмешку в адрес одного, оставшегося позади мужчины, и приветственный знак другому, ожидающему впереди, то есть мне. Я предусмотрительно сделал несколько шагов вверх, скрывшись от посторонних взоров.

Красные туфельки приглушенно зацокали по граниту ступенек. Тонкие пальцы придерживали чуть поддёрнутую длинную пышную юбку. Обнажившиеся при этом стройные ножки в розовых чулках сбили моё дыхание. На меня надвигалось истинное чудо природы: вздымающаяся грудь с просвечивающимися через тонкую блузку сосками, раскрасневшиеся щеки, приоткрытый рот, белоснежные зубы в обрамлении блестящих алых губ и искрящиеся лукавые глаза. Шуршание одежды, колыхание длинных рыжих волос и стремительно распространяющийся афродизиачный запах надушенного чистого тела вызывали мелкую внутреннюю вибрацию. Сердце моё «ахнуло», в животе приятно соснуло, но мимика привычно скрыла истинное состояние. Я небрежно улыбался, склонив голову на бок и медленно разводя готовые к «дружеским» объятиям руки. Взгляды наши сладко-вязко сцепились в предвкушении…

– Ну-ка, – прошептала она, обхватила мою голову теплыми ладошками и закружилась вместе со мной прямо здесь, на площадке, у окна между двумя кадками с густыми декоративными деревьями.

Я держал её за тонкую упругую талию, а она жадно и нагло разглядывала меня. Удовлетворившись отсутствием явных возрастных перемен, свидетельствующих о неумолимости времени, а скорее, напротив, отметив мою победу над ним, Света жарко прошептала:

– Сашка, дьявол такой. Ну, ты чё? Не рад?.. Ну, как я тебе?

Наши шаловливые руки заскользили по самым интимным местам обоих, словно делая дежурный обход: всё ли на месте. Трепет возбуждения усиливался от осознания совсем близкого присутствия тех двоих, что остались внизу. Я вынужден был экстренно увлечь распутницу вверх на второй этаж.

…Звук защёлкнувшегося замка первой закрывшейся за нами двери словно рассёк невидимые путы, сковывающие чувства и движения. Особенно её. Совершенно бесстыжим образом эта бестия частично обнажила меня и дала волю рукам, мгновенно доведя плоть до исступления. При этом большими широко раскрытыми глазами она буравила мои, победоносно улыбалась, и не помышляла скрывать собственное похотливое возбуждение.

Прервалась она также внезапно, как и начала, стоило лишь мне слегка отстранить её.

– Чу, чу, чу, девушка. Товарищи, что внизу остались, ждут ведь…

– А, – небрежный взмах рукой, – подождут.

– Мимо что ли шла?

– Вот именно, мимо. Хотела позвонить…

– Вот и позвонила бы. Телефоны всё те же. Договорились бы без хвостов.

– Да чё тебе эти хвосты. Стоят они себе и стоят!

Она расхохоталась, явно выказывая пренебрежение в адрес своего дружка. Ну, хорошо, его она бесстыдно рогатит. Мне, собственно, до него дела нет – их проблемы. Но как же сын?

– А пацан? – продолжил я свою мысль вслух.

– Женька, что ль? – гибкие руки обвили мою талию, а глаза испытующе сощурились. – Жалеешь? Да?

– Ты, как всегда, немного стервочка всё же. Что ты им сказала?

– В гости на секунду к старым друзьям загляну.

– К друзьям? И насколько твой… этот…

– Валерик.

– Вот-вот. Насколько он осведомлён обо мне?

– Богатый дядька, благодетель, работу мне давал в своё время. Не дал пропасть.

– Старик, значит, – дал я понять, что информирован о своей кличке. Светка хохотнула в ладошку.

– Знал бы он, такой ты старик, не топтался бы сейчас там как пень.

Она опять задавилась ехидным и вульгарным смешком и ущипнула меня за соски. Я невозмутимо предложил:

– Может мне пригласить их пройти? Чаем угостить?

Светка немного посерьёзнела.

– Не стоит. В другой раз. Главное, ты есть, в чём я и убедилась. Я побегу. В гости позовёшь?

– Тебя одну?

– Ну не с ними же! Рассмешил!

– Телефон, – потребовал я, а она уже с готовностью извлекла откуда-то свой крохотный мобильник и набрала номер. В кармане моих полурасстёгнутых брюк завибрировало устройство, свидетельствующее, что мой номер она помнит наизусть.

– О’кей! Я помчалась.

– Давай, мчись…

Когда в доме и в моей голове смолкли эхо от цокота каблучков и звук мягко захлопнувшейся парадной двери, меня посетила твердая убеждённость, что неожиданный визит старой полузабытой подруги что-то предвещает. Неспроста это. Пальцы автоматически вводили новое имя в телефонную книгу. Какой-то скрытый от меня умысел шлейфом тянулся за стремительно удалившейся Светланой. Я даже оглянулся по сторонам, осмотрел себя в зеркало и ощупал одежду: не осталось ли каких тайных меток…

Летний солнечный нежаркий полдень. С юго-восточной стороны через распахнутое окно второго этажа видны крыши домов элитного посёлка. Дальше овраг, а за ним город. В бинокль можно рассмотреть верхушки высоток на Бахметьевской.

Глава 3. На Бахметьевской.

09.06.09 вторник

«Светка, Светка, Светка…» – вертелась перед глазами и в сознании рыжая фурия, так внезапно воскресшая в моей размеренной жизни. Я сидел в кабинете офиса на Бахметьевской (мне здесь в последнее время больше нравится аура, какая-то отличная от других моих заведений), и пытался проникнуть в суть происходящего. Интуиция подсказывала, что Светкино появление что-то да означает. Некое сгущение невидимых полей-эманаций вокруг ощущало моё внутреннее Я. Так случается в полной тишине, когда она начинает звенеть и потрескивать невидимыми электрическими разрядами.

Секретарши на Бахметьевской традиционно не водилось. Вызов-звонок по селектору заставлял всколыхнуться со своего рабочего места главного редактора издательства «Опричник» Ладочку Степанову, недавно овдовевшую 30-летнюю симпатяшку. Она и чайку сварганит и сигаретку даст, если приспичит, и е-мейл отправит, и соединит с кем надо по телефону. Исполнительная, покладистая, в меру инициативная, и, безусловно, немного в меня влюблённая. Всё как надо. А на двери, которую она коленкой отпирает, неся мне поднос с кофе-коньяком-лимоном, табличка висит весьма скромная и главного секрета не выдающая: «Склад».

Хочу сказать, весь наш семейный бизнес давно был налажен таким образом, что моё участие в нём имело к настоящему моменту лишь формальное значение. Те времена, когда дела свои приходилось вершить собственноручно и не полагаться на исполнителей, давно прошли. Финансовое творение в виде холдинга-молдинга, как говорит Мирон, подобно добротной телеге (хорошо смазана, детали подогнаны и притёрты) работает по инерции теперь уже и без моего непосредственного участия. Вполне саморазвивающаяся, самореставрирующаяся и защищённая собственным иммунитетом система. Лишь иногда, я вношу кой-какие стратегические коррективы в её эволюцию, поддерживая таким образом одухотворённое начало своего бизнеса. Я вообще отношусь к нему как к живому и разумному существу, который знает и любит своего хозяина-творца, и иногда нуждается в его ласке.

Лада, как и все сотрудники издательства, привыкла к моим внезапным, но за последние несколько месяцев участившимся появлениям здесь.

– Кофейку? – игриво спросила Лада, не просто приоткрыв дверь «склада», а пропустив сначала грудь, потом голую коленку, а следом и все остальные свои прелести, включая невероятно симпатичное личико, особенно когда на нём светилась улыбка. Рада, рада меня видеть, рада моему приезду. Я своим появлением всегда вызывал здесь подъём творческой атмосферы не только у редактора, но и у всего коллектива. Частенько кто-нибудь из сотрудников, когда я уходил, бросал мне вслед: «Почаще приезжайте, шеф, у нас дела лучше спорятся!». Да так оно и было. Вот что значит энергетический заряд хорошего хозяина. Я не страдал в этом смысле ложной скромностью.

– Да, моя лапочка, сделай.

– Один, два, ноль пять?

– Ага.

Лада сверкнула перламутровыми зубками, скрывшись за дверью. Казалось её улыбка ещё висела в воздухе некоторое время. «Один, два, ноль пять» означало: одна ложка кофе, два сахара и полчашки воды. Это наиболее частый рецепт моего кофе, хотя бывали и другие, например: «один, один, один», когда к кофе подавались сладкая булочка, бутерброд или пирожное.

Я лениво поворошил стопку бумаг на столе. Каждый день здесь будто бы невзначай появлялись последние материалы готовящегося к публикации очередного номера газеты. Это было негласно заведённое правило. Никто никогда не просил меня вмешиваться в редакторский процесс, но благодаря этому правилу, иногда я вносил свои дельные корректировки. Даже зарубил однажды весь номер и за одну ночь мы с Ладой, двумя журналистами и верстальщиком сваяли к выходу уже совершенно новый продукт. Тогда я был страшно раздражён, что мне пришлось заниматься чужой работой, но моя творческая жилка и драйв нивелировала эмоции, и сотрудникам это всегда нравилось. Изображая покорность и опаску перед моим гневом, тем не менее, я замечал, как они удовлетворённо и восторженно следят за движением моих мыслей, хистом, в который я впадал; где надо вежливо подсказывают, в особо специфических местах берут на себя инициативу, а где и отдают ситуацию полностью в мою власть. Своеобразная игра в поддавки выливалась, как правило, в настоящий шедевр совместного творения.

Вот и сейчас, скользя глазами по тексту на какой-то из бумажек, я обнаружил некоторую стилистическую корявость. Как раз вошла Лада с чашкой кофе.

– Ну-ка, подруга моя боевая, это кто писал?

– Мироновна, кажется, да-да, она. Новенькая. А что тут? – Лада взяла листок в руки. Пока она читала, пытаясь понять, что мне там не понравилось, я спросил:

– Бабулька какая-нибудь? Из бывших?

– Почему бабулька?

– Мироновна потому что!

– А, нет! – рассмеялась Лада, продолжая читать. – Ей 22 всего. Это мы её так зовём. Пришла на собеседование, представилась Мироновной, а потом уж имя добавила – Ирина. Смущалась сильно. Вот и прилипло «Мироновна»…

– Понятно.

– Нет, она талантливая, с перспективой, я за неё взялась основательно, думаю, большой толк выйдет… Ага, вижу… Ну, это у неё детские болезни литератора – длинные предложения, мысль вот тут потеряла, не закончила одну, взялась другую развивать. Хм, а сразу не заметишь. У, какой Вы, Александр Семёнович, глазастый. А вообще, я в темах, которые она на себя взвалила, совершенно не сведуща.

– Ладно, ладно, пусть исправляет. Иди, я побуду тут немного, ещё полистаю…

Лада внимательно посмотрела на меня.

– Уставший Вы, Александр Семёнович. Может, приляжете?

– С чего бы? Кажется тебе, Лад. Иди, иди, пока не прогнал всерьёз.

На мой миролюбивый тон Лада шутливо-обиженно скривила губы и быстро ушла.

А я остался один, пил кофе и думал обо всём сразу: о Светке, о Ладке, о новой журналистке Мироновне по имени Ирина (взглянуть бы на неё – вертелась мысль), о Фиртеле, странном сне и треснувшем окне. Невольно я посмотрел сквозь идеально намытое стекло в чистое синее небо.

Бог знает сколько я так просидел, вошла Лада и положила на стол свежую распечатку.

– Готово. Ирина скоренько всё исправила, хотела, чтобы именно вы посмотрели.

– Какая Ирина? – не понял я, ещё находясь во власти раздумий.

– Мироновна, – напомнила Лада.

– Ах, да. О’кей, гляну прямо сейчас.

Заметка называлась: «Размышления о человеке». Она планировалась для приложения к газете, журналу «Познай-ка!», в его постоянную рубрику «Непознанное». Там было следующее:

«…Логично предположить, что человек должен отличаться от животных (высших, разумеется) куда большим, чем просто наличием разума.

Если умозрительно представить человека, лишённого его технологических достижений – раздеть, разуть, отнять источник энергии, технику, комфортное жилище, отобрать средства связи и Интернет, то он мало чем будет отличаться от животного. Во многом даже будет ему уступать. А именно – у человека снижена «естественная выживаемость», отсутствует предчувствие природных катаклизмов, он не может находить самку по запаху, он не слышит на многие сотни километров, как киты и другие подводные обитатели, не ориентируется в пространстве в беззвёздную ночь и т.п.

Зато он разумен.

Причём его разумность – это не очередная ступенька развития животного мира, это куда больше.

Если проследить различие (интеллектуальное, умственное) в животном мире между структурными группами в иерархии эволюционной лестницы (древа жизни), то таких резких качественных скачков, как в случае с человеком, не обнаружится.

А нельзя ли предположить, что кроме очевидного интеллектуального превосходства человека над всем остальным животным миром, должны быть различия и физические в той же степени?

А не то ли это, во что мы и верим, и не верим одновременно: телепортация, левитация, телекинез, телепатия и ясновидение…

Гипотетически неисчерпаемая власть человеческого разума над физической сущностью просто обязана превосходить в чём-то схожие возможности животного интеллекта над собственным телом.

Какие только чудеса в животном мире мы не наблюдаем [иллюстрирующая врезка]. Здравый смысл и логика выводят на очевидное белое пятно в познании человеком самого себя – он должен владеть чем-то большим, чем просто разумностью и способностью порождать технический прогресс. Ведь технический прогресс – лишь продолжение многих умений животного выживать в естественной среде и делать её комфортной для себя. Птица построила гнездо, обезьяна взяла в руку палку, человек изобрёл колесо, телегу, компьютер – вещи одного порядка, одного вектора развития, различающиеся лишь количественно.

В то же время Разум слишком качественное свойство живой материи. Он не может не влечь за собой принципиально иной физический потенциал человека по сравнению с животными. Этот потенциал по каким-то причинам скрыт от нас…».

Я вызвал Ладу.

– Позови-ка сюда Мироновну эту, – не отрываясь от чтения заинтересовавшего меня эссе попросил я.

Ирина выглядела довольно скромной девушкой, без особой косметики, изысканности в одежде или манере держаться, но не лишённой какого-то скрытого обаяния и притягательности. В таких случаях возникает подсознательное желание вынести свой «модный приговор», раздеть, отмыть и вытолкать «приговорённую» на подиум в версии думающих стилистов.

Девушка без приглашения и церемоний уселась напротив и с интересом уставилась на меня. Лада деликатно вышла, чуть задержавшись у двери, рассчитывая, что, возможно, я предложу ей остаться. Нет, такого предложения не поступило. Мы с Ириной остались одни.

– Мне нравится, как ты размышляешь, если, конечно, это твои мысли.

Я вопросительно посмотрел на девушку.

– Мои. Я биофак заканчивала… Посещала курсы психологии, потом закончила журналистские. Немного работала лаборанткой в медицинском университете.

– Во как! Когда же ты всё успевала?

– Сейчас модно учиться, быть всесторонне образованной.

– А потом и от нас куда-нибудь уйдешь.

– Не исключаю.

Мне импонировала её прямота. Мне захотелось с ней немного пообщаться.

– Значит, ты считаешь, что вместе с этим великим чудом Разумом Бог дал нам ещё и кой-какие чудесные физические возможности, о которых мы не знаем?

– Пользоваться не умеем, – уточнила Ирина.

– А ты не считаешь, что технологические чудеса, которые нас окружают на каждом шагу, и есть то самое? Ни одно животное со своими зачатками интеллекта не способно сотворить великое произведение искусства, сочинить бессмертную и вполне материальную музыку, полететь к звездам, создать искусственный интеллект и виртуальный цифровой мир… Вот ты тут сама пишешь: «В скором будущем появятся технологии, позволяющие человеческому мозгу сливаться в реальном масштабе времени с другими умами, жить в виртуальной реальности и обрести бессмертие сознания: после физической смерти сознание может обитать в этой виртуальной среде. Новое качество приобретёт современное понятие «удалённого доступа», когда сознание сможет управлять механизмом, искусственным телом или телом другого человека, как своим собственным. В этом случае неизбежно возникнет целая индустрия вокруг технологии переживания чужого опыта, как своего собственного. Это и СМИ, в которых новости можно будет уже не только увидеть, но и почувствовать телом очевидца, и новое искусство (заменяющее наше кино), и новая система образования (знания и навыки не надо будет усваивать – достаточно будет подключить к сознанию необходимые блоки памяти). Посмотрите некогда вышедший фильм «Суррогаты», весьма впечатляюще иллюстрирующий мои размышления».

– Не противоречие ли кроется в сказанном тобою, а, Ирина?

– Нет. Я твёрдо убеждена, что научный прогресс и, как его материальное воплощение – технологический, лишь плод деятельности разума. Ну, сами смотрите: паук сплёл красивую, геометрически идеальную паутину, а паутинная нить уникальна по своим физическим характеристикам, она превосходит по прочности сталь, карбон и кевлар в десятки раз – Вы знали об этом? – Да, да. Вот вам пример шедевра искусства и технологического гения в одном флаконе. Человек: написал бессмертную Джоконду и покорил космос. В чём принципиальная разница? Её нет. Разница имеет лишь количественную характеристику. В первом случае – инстинкты, высшая нервная деятельность и результат эволюции, во втором – интеллект, разумность, как следствие той же нервной деятельности и эволюционного совершенствования. Но! – Ирина значительно подняла палец вверх и выдержала паузу. – Разум и инстинкт – категории, различающиеся принципиально, то есть качественно. Инстинкт не даёт его обладателю большого простора в экспериментах над своим телом. Разум же – всесилен и безграничен в своих возможностях. Если он способен манипулировать процессами вещество-энергия, раскрыть тайны происхождения материи, даже искусственно воспроизвести интеллект, значит его обладатель фактически Бог…

Тут Ирина запнулась. То ли споткнулась о собственное умозаключение, то ли не была готова развивать мысль дальше, то ли просто выдохлась. Однако я был очарован красноречием, свободой изложения и познаниями молодой девчонки. За словом в карман не лезла, шпарила как с листа.

Но оказалось, она просто уступала мне место в диалоге, вежливо предлагая активно оппонировать ей.

– Ну что же Вы молчите? Спорьте, возражайте, говорите что-нибудь. У вас же есть, что сказать.

Она ещё и не страдает комплексами, всё-таки, я годился ей в дедушки. Я улыбнулся.

– Хочешь сказать, раз человек есть Бог, так обязан и левитировать, и перемещаться в пространстве и общаться с себе подобными без посредства специального оборудования, да ещё черпать знания напрямую из космоса?

– Именно это я и утверждаю. Но как я уже сказала, эти способности скрыты от нас. На них наложено табу.

Она опять замолчала, испытующе глядя мне прямо в глаза, и многозначительно добавила:

– Но не для всех.

И тут со мной повторилось то, что происходит всегда спонтанно, независимо от моего хотения. Я «увидел» её мысли. И как только это случилось, девушка самодовольно заулыбалась.

– Ну вот, – тихо произнесла она, – теперь можно увольняться. Больше в редакции мне делать нечего. Я нашла Вас.

Я всегда считал, что никогда не смогу привыкнуть к своей странной способности, которая меня больше настораживала и пугала, но в этот раз мне впервые стало легко и благостно на душе. Я, наконец, видел перед собой человека, на котором можно было не проверять свои догадки. Она откровенно слышала мои мысли, а я её. Мы общались, молча глядя друг на друга. Я увидел мир её глазами. Душа и разум девушки предстали передо мной во всей свой естественной, первозданной наготе и восхитительной красоте. Мне было и конфузливо, и легко, и радостно одновременно.

Мои мысли бежали вслед за её мыслями, а какое-то «боковое» видение скользило по последним строчкам Ирининого очерка:

«В конечном итоге мы придём к революции нашего сознания, когда станем мыслить уже не образами как единицами мышления, а энграммами – частичками опыта. А далее человек эволюционирует из материи разумной (идущей после материи неживой и живой) – в материю новой качественной ступени. И это уже не за горами».