Мы будем скитаться мыслью,
И в конце скитаний придем
Туда, откуда мы вышли,
И увидим свой край впервые.
Т.С.Элиот
Поезд отправлялся вечером. Впереди были долгие пятьдесят часов тряски, бессмысленных остановок и унылых видов из окна. И всё же это мало волновало меня. За последние полгода я довёл себя до такого состояния усталости, что все мысли мои сводились лишь к неутолимой жажде сна. И сейчас поезд виделся лишь новой кроватью. Сон вообще мне редко удавался, а уж тем более полноценный. Здесь же ситуация складывалась как нельзя лучше для отдыха.
Долгожданный, хотя и короткий отпуск всего в десять дней, пять из которых займет дорога, я устроил себе в солнечном феврале. Желание бросить всё, оставив работу, какие бы то ни было дела, тренировки и уехать подальше, пусть даже и в глухую провинцию, нарастало и крепло давно. И вот сейчас я на вокзале с сумкой в руке, томиком Ф. Ницше в кармане пальто вглядывался в табло над выходом.
Я никогда не любил опаздывать, а потому приходил всегда заранее, порой даже слишком. Вот и в этот раз приехал на вокзал за час до отправления поезда, и сейчас стоял в напряженном ожидании. От безделья достав телефон и покрутил в руке, я взглянул на время, хотя и на запястье висели наручные часы, и табло на вокзале светилось цифрами «16:00». Я кинул телефон в карман брюк, вновь достал его, снова покрутил в руке и щелкнул на кнопку вызова «мама». Общались мы недолго – скорее, чтобы занять время. Через пару дней всё равно встретимся, и тогда можно будет наговориться вдоволь. В этот момент на табло обновилась надпись с номером нужного поезда и платформы, и я неспешным шагом направился к выходу.
В полупустом вагоне я занял нижнее место рядом с купе проводника. От поезда «Санкт-Петербург – Махачкала» ожидать многого не приходилось, дай бог спокойно доехать. Потёртые полки да засаленный столик у окна без шторок – вот он, стандарт наших поездов. Но, в конце концов, не жить ведь здесь. Достав книжку, в очередной раз я погрузился в раздумья:
«Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, который способен к глубокому почитанию: ко всему тяжелому и самому трудному стремится сила его…» (Ф.Ницше, «Так говорил Заратустра»)
Спустя полчаса вагон наполнился шумом и суетой, кругом раздавалось пыхтение, слышались ёрзания сумок, просьбы пропустить, извинения и прочая дорожная ерунда. Пришлось прикрыть начатую книгу и отложить ее в сторону, поближе к окну, за которым, как на экране телевизора, происходили какие-то бессмысленные движения: кто-то кого-то провожал, кто-то стоял, тупо уставившись в пустоту, толстый нескладный мужик возился с неудобной сумкой – и всё это в мутной сигаретной дымке. Скука и усталость овладевали, и я задремал. Но долго спать не пришлось. После просьбы «провожающих покинуть вагон» хлопнула дверь, и коренастый проводник южной внешности отправился под мерный рокот и перестук колес проверять билеты. По привычке помяв лицо левой рукой, я зевнул и потянулся за паспортом. Попутчики уже заняли свои места, но пока лишь просто молча сидели. Соседом на верхней полке оказался мужчина лет пятидесяти, сутулый, весь сухой и с желтыми глазами, которые, казалось, не двигались. Я протянул проводнику билет, а сам вновь уставился в окно. Желание читать постепенно вытеснялось усталостью, бороться со сном сил не осталось. Да и желания тоже.
- Вы не хотите поменяться местами? – бросил я своему попутчику, на шапке которого красовалась надпись «SULIK»
- Что?
- Поменяться местами не хотите? Я бы сверху ехал, а вы можете всю дорогу быть на нижней полке.
- Да не вопрос. Не вопрос… – попутчик был дагестанцем, и фраза эта прозвучала с забавным акцентом.
Поблагодарив его, я закинул сумку наверх, сам запрыгнул на полку, лёг и теперь уже заснул. Через несколько часов, когда поезд остановился на какой-то станции, глаза всё же пришлось открыть – хотелось пить. Сделав пару глотков молока, я заметил, что проводник принес белье. Пришлось подняться, расстелить матрас и заправить постель. Но сразу же после этого вновь накатился сон, теперь надолго.
Проснулся же часов через двадцать, опять же, чтобы попить. Вагон к тому времени ожил, и теперь кругом слышались разговоры, музыка из сипящих динамиков телефонов, шуршания пакетов, чавканья – словом, то, что свойственно вагонам поездов дальнего следования. На фоне всего этого появилось легкое чувство голода. Рядом на полке лежали купленные в дорогу орехи, которые оказались сейчас как раз кстати.
- А кто тебя назвал Шекспиром? – в женском голосе звучал неподдельный интерес.
- Да не знаю, не мама точно. Вроде, бабушка хотела…
Как оказалось, Шекспиром звали проводника. Он был из тех, про кого говорят «славный малый». Лет тридцати, невысокий, широкий в плечах и с легкой улыбкой на лице этот дагестанец притягивал внимание женщин. Особенно одиноких. Особенно тех, кому за тридцать.
Отлично, значит, проводник у нас Шекспир. Может быть, даже Артурович. Пожалуй, уже это могло бы насторожить, особенно, если учесть мою тягу обращать внимание на подобные интересные штуки и придавать им большое значение. Я всегда считал, что в этом есть какой-то смысл. Вселенная всегда подает нам знаки, нужно научиться их читать – вокруг полно подсказок, а мы ими не пользуемся. Но в этот момент данный факт только позабавил. «Хм, Шекспир…» - и сон снова затуманил мысли.
В очередной раз проснуться пришлось лишь под вечер, за несколько часов до выхода. Благо, сумок было не много – точнее, она была всего одна, да и то, не особо тяжелая. Большую ее часть занимали картины, взятые с собою в качестве подарков родственникам. Я вытянул из сумки сорочку и ухмыльнулся – все четыре рамки со стеклом целые. Дарить планировалось лишь три своих работы, но зачем взял с собой четыре, до сих пор сам не понимал, хотя и задавался вопросом. Ответ же крутился какой-то нелепый – вдруг кому-то что-то не понравится, или, может, попробовать дать выбрать. Однако же сам я давно решил, кому и что подарить. Но бессвязные мысли пришлось придержать – деревья за окном стали двигаться медленнее, замелькали знакомые обветшалые домишки, вагон тряхнуло, и поезд остановился.
Поезд прибыл без задержек. Небольшой вокзал даже без вывески с названием станции как обычно был почти пуст - городок маленький, а люди здесь не склонные к путешествиям. «Город ZERO» - в очередной раз пронеслось в голове, когда я спрыгнул со ступенек на перрон. Погода стояла солнечная, снег, редкий для этих мест, слепил глаза. После долгого сна в полутемном вагоне нужно было еще привыкнуть к такому свету. Вокруг стояла тишина, насколько это возможно вблизи железнодорожных путей. Я направился вперед, вглядываясь в редкие лица вокруг. Впереди встречали родители. Бывать приходилось здесь редко – раз в году, потому каждый приезд расценивался как праздник. Радостные объятия, семейное застолье, множество угощений – всё это было в обязательной программе. Но усталость и апатия, привезенные из Петербурга, еще не рассеялись, и встреча прошла спокойно, словно я приехал не через год из другого города, а просто вернулся вечером с работы и увидел на пороге соскучившихся отца и мать.
- Ну как ты доехал? Нормально всё? Кто соседи были? – мама не сводила с меня глаз. Ей хотелось рассмотреть получше, разглядеть что-то новое, найти что-то, что не изменилось, хотелось просто смотреть. Её добрые влажные глаза блестели на морозе. На вид ей было лет под сорок – живое лицо, стройная фигура, по-домашнему подобранные волосы. Добродушная мать крепко обняла меня.
- Да нормально. Спал всё время.
- А чего не застёгиваешься? Жарко, что ли? – в шутку спросил отец, и мы пожали друг другу руки. Застегнись – у нас тут не май месяц.
- Да ну… не холодно здесь. Это прямо весна! – и мы втроем, смеясь, отправились к машине. Вопросы так и сыпались с двух сторон, а мне приходилось то отшучиваться, то вдаваться в бессмысленные подробности. Сейчас мне было хорошо – никаких мыслей, никаких забот, а впереди еще четверо суток беззаботности, точно, как в детстве, когда все вопросы решала мама. Или батя. Я потянулся рукой к маме и еще раз обнял её, просто и без слов. Голова заполнилась обрывками счастливых воспоминаний школьных лет, перед глазами стали возникать сюжеты семейных обедов, совместных прогулок… Вдруг вспомнилось, как мама учила меня рисовать, и как отец проверял домашние задания, особенно внимательно оценивая «русский язык». Вереницы картинок, так внезапно вынутых из далеких уголков памяти, одна за другой пробегали перед глазами, то замедляясь на каких-то важных деталях, то проносясь ветром, оставляя лишь неясное смутное чувство. Какой-то неведомый оператор разворошил свои пыльные завалы и, достав потёртые плёнки, включил немое кино. Всё это было, даже возможно, поднапрягшись, вспомнить, когда, но при этом витало странное чувство, что было это не со мной. Тот маленький Илюша, запускавший летними каникулами самодельные планеры в небо, и усердно учившийся каждую школьную четверть начальных и средних классов, был другим человеком. И всё это происходило именно с ним, а не со мной, только сошедшим с поезда. Да, определенно, это были совершенно разные люди, но с одними воспоминаниями и с одним именем на двоих.
- Сумку в багажник кидай! – голос отца прервал мысли, - ну всё, поехали. Дверями только не хлопай.
- Да он всем так говорит, Илюш, - посмеялась мама, - ты на переднее сиденье садись. Ну что там Питере, как погода?
- А у нас, прикинь, - подхватил отец, - мороз стоял – караул! Снега навалило… да ты что, мы тут все поперемёрзли! Прикинь, Илюх, да у нас минус 15 было!
За окнами машины быстро пробегали снежные шапки на деревьях, на вывесках, рекламных щитах. Вокруг всё сверкало белизной, даже там, где по воспоминаниям должны были быть серые пейзажи. Зима здесь действительно выдалась на редкость снежная, обычно к Новому Году надеялись лишь на то, чтобы асфальт немного припорошило. Морозы же вовсе были исключением. Потому зима и воспринималась скорее как поздняя осень, когда грязь может иногда подмёрзнуть.
- Мда, непривычно, конечно, видеть здесь столько снега. А у нас тоже холодно в этом году. У меня недавно ночью еще и электричество с отоплением отключали, так я под утро думал, что вообще дуба дам. Вечером еще сомневался, возвращаться с работы домой или нет. Но ничего, потом всё включили. А так всё как обычно – ветер, влажно, то дождь, то снег и грязи много.
Ехать с вокзала до дома было не долго, так что мы успели лишь еще немного обсудить погоду. Добравшись до дома, я планировал быстро покончить с багажной суматохой, но это не удалось – младший брат, с которым у нас были вечные споры в детстве, встречал сейчас с распростёртыми объятьями. А тем для разговоров накопилось не мало. Поэтому разбор вещей постоянно прерывался на внезапные «а посмотри» или «видал, чё у меня». Да, что ни говори, но время меняет людей. Точнее, не самих людей, а то, как они себя подают, манеру их общения, корректирует увлечения и, соответственно, наносит свои отпечатки на внешность человека. С братом произошли подобные метаморфозы, и теперь вместо маленького сутулого хлюпика стоял, поигрывая мышцой, типичный Бифф из американских молодёжных фильмов. Но что-то остаётся в человеке неизменным, что-то, что сидит в его характере. Так сказать, меняются привычки, но почва, на которой они появляются и исчезают, вечна и непоколебима. Вот и у брата ветреность и постоянное стремление куда-то бежать никуда не делись. Буквально через четверть часа он, надушившись каким-то парфюмом, выскочил за дверь.
Я сел в комнате, уперевшись спиною в стену. В голове вновь роились со зловещим пчелиным жужжанием настырные мысли.
- Илюш, борщик будешь? – раздалось из кухни
- Да, мам, чуть позже, я пока… - фраза глухо утопала в воздухе, словно в ингерманландских болотах. Я достал свои черновики и уже больше ничего не слышал и не видел, меня больше не существовало для этого мира. Я перечитывал свои строки и не узнавал – ни того, что было там, ни того, кто их писал.
Утро на удивление было мягким и тихим. Подниматься с кровати, если можно было так назвать раздвижное кресло, желания особого не было, но продолжать валяться там дальше хотелось меньше всего. Торопиться было некуда, поэтому я двигался по квартире размеренно, словно в воде или во сне. И всё же, через полчаса он уже тупо таращился в окно, умывшийся, гладко выбритый, сытый и почти отдышавшийся после ускоренной зарядки.
- Мда… везде успевает тот, кто никуда не спешит.
Эту фразу я особенно любил. Во-первых, за её правоту, а во-вторых, за то, что сам её придумал. Почти. На самом же деле прочитал её в романе М.А. Булгакова, любимого писателя. Я еще раз усмехнулся, тряхнул головой, словно пытаясь отогнать сон или дурные мысли, и потянулся к шкафу за рубашкой.
Быстрая прогулка через весь город являлась чем-то вроде обязательного обряда во время каждого приезда. Городок был действительно мал, и, чтобы пройти от центра до окраины, хватало часа. Поэтому уже через несколько минут дверь подъезда распахнулась, и в лицо брызнуло ярким солнечным светом и морозной свежестью. Снег весело поскрипывал под ногами, а солнечные лучи то выхватывали пушистые шапки на заборах и карнизах, то пропадали в темном месиве под ногами. Машин на дорогах было не много, встречных прохожих – и того меньше, но улицы всё равно наполнялись мерным гулом.
По привычке своей, то напевая, то ударяясь во всяческие размышления, я прошел пару кварталов, свернул на улицу Калинина, главную улицу города, и направился по обычному маршруту. Улыбка не сходила у меня с лица, и я с любопытством заезжего туриста оглядывал выраставшие, словно грибы, новые здания и непривычные для этого городка блестящие витрины магазинов. Огромное новое здание торгового центра выросло по соседству с домом Сашки, лучшего друга детства. Да, много светлых воспоминаний связано с этим местом. «Интересно, дядь Вася так и работает здесь?» - пронеслось в голове. Я оглянулся было на этот дом, но на перекрестке нервно заверещал светофор, уставившись на дорогу зелёным глазом, и мне пришлось поспешить по переходу и дальше ускорить шаг.
В такие моменты хотелось запечатлевать всё вокруг – бьющийся, пульсирующий ритм города вызывал фаустовское желание остановить и продлить мгновение. И фотографии здесь не помогут. Хорошо бы уметь описывать это живым и красочным литературным языком, как Михаил Булгаков или гений русского слова Николай Васильевич Гоголь. Вдруг вспомнилось, какие впечатления оставили черновики гоголевского «Рима», как родилось желание подхватить этот слог, и в памяти вдруг возникли мои старые зарисовки о Петербурге:
«Описание Петербурга человеку, не бывавшему в этом городе, – затея по большей части бессмысленная и бесполезная, поскольку город этот не статичная картинка, но беспрерывная смена действий, декораций, актеров и даже зрителей. Если вы жаждете узнать его хоть немного, вам стоит влиться, начать дышать этим городом, двигаться с ним – лишь тогда вам удастся хоть отчасти прочувствовать Петербург.»
Я на ходу прикрыл глаза и уже представил, как пишу книгу, как эти строки разворачиваются подобно весеннему цветку в увлекательный рассказ, еще неизвестно о чём, но однозначно интересный и достойный публикации.
«Все гости этого грандиозного творения Петра непременно спешат на Невский проспект. И неудивительно. К широкому живому проспекту стекаются и деловитые горожане, и возвышенная интеллигенция, и буйная молодежь. Все они разбавляются туристами, восхищенно тыкающими пальцами на каждый уголок….»
Однако буквально еще через три квартала моё внимание привлекла вывеска:
Кинотеатр «Берёзка»
Это был центр встречи всей неформальной молодёжи города. Года три назад летом здесь катались скейтеры, бренчали на гитарах панки, попивая пивко со скинхедами, а на соседней лавочке сидели брутальные металлисты и прислушивались к спорам эмо и готов о стиле одежды. Весьма комичная картина. Но в маленьком городке представителей подобных субкультур естественно мало, и потому они выбираются на «тусовки» вместе, чтобы не попасться под горячую руку местных гопников. Тем более, что буквально в трехстах метрах виднелось то самое городское общежитие, правда, не пролетариата, а учащихся местного техникума, но это мало что меняло.
Сейчас же, в солнечном феврале, место выглядело безлюдным. Даже многочисленные афиши премьер не могли заманить сюда ни праздную молодёжь, ни случайных прохожих. И вот эта тихая пустота привлекала. Я заглянул в кинотеатр – ближайший сеанс нового фильма через час, а по местным меркам это довольно прилично. Можно было вернуться домой, развернуться и снова добраться сюда. Тогда был выбран компромисс – повернуть обратно, но до дома не доходить, а потоптаться кругами. Шаг я замедлил и стал внимательнее вглядываться в улицы города. И было всё равно даже, что каждый кирпич каждого дома знаком, что с рекламных щитов смотрели знакомые потёртые портреты, да и редкие прохожие были почти до единого если не знакомы, то уж по крайней мере не казались чужими. На каждом перекрёстке проплывали чьи-то лица, в голове привычной чередой прыгали мысли: мысли о работе, мысли о тренировках, планы на будущее, фантазии на тему разных встреч, воспоминания со школы…
Светофор весело запиликал и, заморгав желтым глазом, остановил несущиеся машины. Я сделал было несколько шагов по переходу, но застыл как вкопанный на дороге: навстречу шла пара, женщина лет сорока пяти и девушка лет двадцати пяти. Лицо девушки было до боли знакомо. Продолжая стоять, я всматривался в её глаза, и, когда пара поравнялась со мной, тихо спросил: «Ксюша?». Две женских фигуры просто прошли мимо.
- Показалось, - проплыло в голове. Но тут девушка обернулась. Это была и вправду Ксюша – красивая стройная девушка, чуть ниже меня ростом и с вечно горящими улыбающимися глазами.
- Илюха?! – глаза её округлились, и она одним прыжком оказалась рядом. Густые смоляные волосы рассыпались по плечам её красной куртки, а губы расплылись в удивлённой улыбке. Внезапная встреча поразила обоих. Мы стояли посреди дороги и обнимались, светофор уже зарделся красным, и водители судорожно сигналили со всех сторон. Через минуту мы всё же расцепились, огляделись по сторонам и решили перейти к тротуару.
- Как ты здесь? Откуда? Давно приехала?
- Да нет, вчера вот только прилетела, недавно вещи разобрала. А ты?
Я усмехнулся:
- И я вчера с поезда! Так что, какими судьбами? Рассказывай!
- Да что, дали, наконец-то, отпуск, и решила к родителям приехать. Очень соскучилась. Я же за три года так и не была в России. Колледж в этом году закончила, теперь новая жизнь. Ну, ничего себе, какая встреча!
- А мы вот только сегодня тебя вспоминали, - с улыбкой добавила мама.
- Да! Представляешь, вот только сегодня говорили про школу, о том, кто куда уехал…
- Эт да, разнесло нас всех хорошенько. Женька ж с Щепой и Владом тоже в Питере были, они там даже рядом со мной жили. А сейчас Влад вообще на Дальнем Востоке…
- А, да, я знаю, мне ж Инна рассказывала.
- А ты, кстати, никого не видела здесь из наших?
- Нет, ты первый, представляешь! А, мне вот вчера Димка писал, зовёт встретиться. Обязательно! Помнишь Березина?
- Конечно! А он разве тут остался?
Вопросы сыпались с обеих сторон градом, а улыбки не только не сползали с наших лиц, но с еще большей силою лучились с каждой минутой. В этот момент мы не обращали внимание ни на что вокруг, и мама наблюдала за встретившимися бывшими однокашниками, радуясь вместе с нами так же по-детски и беззаботно.
- Ой, а вы ж куда-то шли, я вас отвлёк? Вы спешите куда-то?
- Да не, мы в кино собрались, а до сеанса еще есть время.
- Как? Тоже? Неужели на «Вия»? в 13:40?
- Ага. А что, и ты?
- Ну да, но я решил еще прогуляться, время еще, - я тряхнул левой рукой, стараясь освободить её от рукава пальто, и взглянул на часы, - время еще… у нас еще полчаса!
- Давайте тогда пойдем пока потихоньку, а там, если что, посидим, - предложила мама.
И мы направились к кинотеатру, попутно заваливая друг друга вопросами и взахлёб рассказывая о новостях за последний год. Два года. Три. Мы не виделись больше трёх лет и даже вовсе потеряли связь друг с другом. Хотя раньше много общались. Мы были знакомы со школы, учились в параллельных классах. Ксюша была отличницей, шла на золотую медаль. Да и я тоже учился хорошо, когда учился, то есть, когда появлялся в школе. В основное же время находил всяческие причины и поводы для прогулов – от выступлений за школу на городских спортивных соревнованиях и предметных олимпиадах до пропаданий «по болезни». Последние классы школы гимном нашей компании была песня Трофима, начинавшаяся словами:
«Мудрые книжки брошены в стол,
Джинсы - под мышку, встал и пошёл.
Школа сегодня явно не в кайф,
Значит, зажигаем драйв!»
(«Ветер в голове», С. Трофимов)
Вообще в 15-17 лет не хочется учиться, в эти годы вдруг открываются новые горизонты, душа начинает петь, сердце судорожно гонит горячую кровь, а мозг готов на любые фантазии, он сочиняет и творит в стократном размере. В эти годы гитара была неразлучным другом, и я, как в песне, «только этим жил, ходил и даже спал с гитарой». А Ксюша писала, она сочиняла замечательные поэтические произведения. В общем-то, мы и познакомились благодаря этим увлечениям – школе на очередное мероприятие, День борьбы с наркотиками, нужно было привлечь творческих учеников. Вот Ксюша и читала свою поэму «Леди в чёрном», а мне довелось играть песню «Агаты Кристи». Задело тогда, что девушка пишет потрясающие стихи, стихи, с которыми мои собственные даже в сравнение не идут. Но всё же в школе мы немного общались, зато, начиная с выпускного, дружба начала крепнуть. Правда, вскоре я уехал в Петербург, Ксюша осталась здесь, мы стали переписывались, но в каждый мой приезд домой мы случайно встречались, хотя в маленьком провинциальном городке это неудивительно. У Ксюши был здесь молодой человек, и мы всей компанией с удовольствием проводили время в прогулках. Как-то летом и я приехал со своей девушкой, и ребята организовали нам экскурсию по ближайшим городам-курортам. В общем и целом, были отличные дружеские отношения бывших однокашников. Правда, я ловил себя неоднократно на мысли, что питаю к этой девушке не только дружеские чувства, и даже после одной из встреч написал небольшой лирический рассказ-рассуждение на эту тему, а чуть позже – романс.
Однако три с половиною года назад Ксюша решила уехать в Канаду и там продолжить учёбу. В первое время переписка с ней еще была, но потом страничка в соц.сети оказалась заблокирована, телефон неизвестен, и ни бывший её молодой человек, ни я не смогли наладить с ней связь. И вот, спустя столько времени, мы встретились. Совершенно просто и красиво, переходя дорогу на оживленном перекрёстке и собираясь на один сеанс кино. И сейчас мы шли, не умолкая ни на минуту, то и дело поглядывая друг на друга и улыбаясь.
Фильм оказался неинтересной и глупой пародией на книгу, но нас это не сильно удручало. После окончания сеанса мы принялись с удвоенной силой расспрашивать друг друга о жизни и делиться своими успехами, показывать какие-то фотографии, что были загружены в телефон. И, когда я в очередной раз перелистывал снимки в поисках нужного, Ксюша остановила меня.
- О, а это что? – она показала на фото одной из картин, той самой четвёртой работы, которую я, сам не зная для чего, взял в дорогу.
- А, это… да мне в прошлом году подруга подарила масляные краски и кисти, и я решил попробовать научиться писать маслом. Это, так сказать, проба пера.
- Здорово! Правда, красиво, – она взяла телефон в руки и показала фотографию маме.
Я только ухмыльнулся и через мгновение продолжил дальше листать и показывать запечатленные кадры питерской жизни. Но вскоре мы попрятав гаджеты по карманам, всё же вышли из кинотеатра и направились домой. Пожалуй, вряд ли что могло нас заставить молчать, да и не нужно это было, а потому диалог разливался бурной рекой, регулярно меняя направление – от учёбы к увлечениям, а дальше, через воспоминания о школьных друзьях, - к личной жизни и планам на будущее.
Есть такая тенденция – чем крупнее город, чем больше его население, тем больше человек тратит свои годы на себя и тем позже решает остепениться и начать семейную жизнь. В провинциальных же городах, в частности тех, где население не дотягивает и до ста тысяч человек, придерживаются старых устоев и к двадцати – двадцати двум годам обзаводятся детьми. Конечно, не все поголовно, но подобная закономерность есть. И большая часть одноклассников, о которых сейчас вспоминали мы, бывшие провинциалы, уже нянчилась со своими детьми. Правда, как выяснилось, регулярно оставляя их новоиспеченным бабушкам и дедушкам, они уходили, что называется, в отрыв, на вечеринки и молодежные тусовки. А вот тем, кто оказался после школьной парты в городах-миллионниках, подобная мысль даже в голову не приходила. Единственной целью было мало-мальски встать на ноги, заручиться стабильной зарплатой и купить жильё. К сожалению, даже если первые пункты кому-то с трудом, но удавались, последнего можно было добиваться годами, а то и десятилетиями. Потому вопрос семьи откладывался в долгий ящик. А если учесть, что мы принадлежали поколению конца восьмидесятых, воспитанных, в свою очередь, привыкшим рассчитывать только на себя железным поколением шестидесятников, становится очевидной расстановка наших жизненных приоритетов. Ксюшина мама верно резюмировала тогда их разговор:
- Да, это здесь делать нечего, потому и женятся уже да детей рожают. А вам лет в тридцать будет в самый раз.
Мы, конечно, посмеялись, но задумались. Всё это верно, так и есть в этой жизни, вот только ж всё равно хочется, чтобы рядом был свой, родной человек. Некоторое время мы так и шли, молча, размышляя каждый о своём. Когда же пауза затянулась, готовясь стать напряженной, Ксюшина мама подкинула новую тему, и разговор вновь развязался легко и непринужденно. Так мы и добрались до перекрёстка, где еще несколько часов назад настолько неожиданно повстречались.
Прощаться не хотелось, но у всех еще были дела, планы, а потому решили обменяться номерами телефонов и условились назавтра снова увидеться. В конце концов, делать в этом городке днём всё равно нечего, а подобные встречи – огромная редкость. Домой я возвращался с улыбкой на лице и весь переполняемый эмоциями. Было понятно, что планы о скучном и сонном отпуске летели в тартарары, о чём жалеть ни капли не приходилось.