Ее звали Улькой, но все говорили просто: Красная Шапочка. Думали, она умом двинулась. Пусть что угодно думают, но голову Красная Шапочка покрывала совсем по другой причине. Сын лавочника помнил ее длинноволосой красавицей, и попасться ему на глаза с куцыми облезлыми клочками… проще утопиться. А все папа. Но папу винить нельзя, у него так жизнь сложилась.

— Вырастешь — поймешь, — говорил он каждый раз, когда напивался.

Папа был строгим и вспыльчивым. С самого детства он никогда не играл с Красной Шапочкой, не возился, как другие папы с другими детьми. Он только воспитывал.

— Улька! А ну поди сюда, кое-кто сейчас кое за что ремня схлопочет…

Ремнем воспитание и ограничивалось, потому что воспитать примером папа не мог. Пример он подавал только отрицательный, а правильные слова, если они не сходились с подаваемым примером, Красная Шапочка всерьез не воспринимала. Так получилось, что она даже называла папу на вы:

— Папа, вы зачем с лучиной с сарай поперлись, там же сено…

Пожар она в тот день потушила, а шикарные волосы, свою гордость, спалила почти до корней. С тех пор и получила прозвище — от тех, кто не знал, что скрывала бархатная шапочка.

Папа часто бил маму ни за что, хотя ему так не казалось. Он причину видел, а Красная Шапочка и мама не видели. Это стало уроком на всю жизнь: мужчины видят глубже и дальше, потому что сильнее. Верность этого умозаключения подтверждал каждый прожитый день. Но иногда Красная Шапочка полностью поддерживала папу, особенно в моменты, когда денег не оставалось даже на стаканчик горькой. Папа как с ума сходил, и оставалось только прятаться где-нибудь в лесу и надеяться на лучшее. Лучше бы нашлись деньги, ведь пьяный папа — почти святой. Ну, когда уже лыка не вяжет. В такие минуты в нем просыпались лучшие стороны, он всех любил и хотел облагодетельствовать. Не успевал. Он засыпал, а утром все начиналось заново.

Папе не давало покоя прошлое бабушки. Бабушке, в отличие от мамы, замужество принесло богатство и титул, а также шутливое прозвище владычицы морской — оно пошло от острого на язык дедушки. Все же бабушка была замужем за адмиралом. Увы, прошли годы, и сейчас ничто не напоминало о блестящем прошлом. Когда дедушка помер, богатство быстро рассосалось, и остались только покосившийся домик, разбитое корыто да слухи один другого неправдоподобнее. Вплоть до того, будто бы дед-адмирал умел с рыбами разговаривать, а те его желания исполняли.

Страшно хотелось есть. Обидно, еда — вот она, с собой, только руку протяни. Мама послала Красную Шапочку к бабушке с пирожками — скорее всего, чтобы спасти от папы, который раздобыл где-то бутыль самогона и рассчитывал на приятный вечер. Приятный¸ увы, не для всех. Поручение стало спасением, Красная Шапочка даже ужина не дождалась — схватила приготовленную корзинку и была такова.

Красной Шапочке строго-настрого запретили есть пирожки:

— Это для бабушки, у нее зубки слабые, поэтому пирожки для нее делаем особые — мягкие, рассыпчатые, чтобы на языке таяли. А тебя бабушка обязательно чем-нибудь угостит.

Это сказала мама, а сюсюканье, как с маленькой, понадобилось, что бы смягчить слова папы:

— Тронешь — убью.

Бабушка, конечно, чем-нибудь угостит, но сначала это что-то придется приготовить: замесить тесто, приготовить начинку, растопить печь… Даже травяного настоя заварить — это сколько же времени понадобится, пока вода закипит? В фантазиях иногда представлялось, как чайник моментально становится горячим… и сам гасит под собой огонь! И дрова чтобы сразу давали тепло, а не через нестерпимо долгое время, за которое голодный человек помрет от ожидания.

Размечталась. Только в сказках все делается «по щучьему велению, по моему хотению», а в настоящей жизни для результата нужно потрудиться.

Кроме труда в мире существовали чувства. Так вот же оно — спасение! Что есть главное оружие женщины, пусть даже начинающей, если не чувства? Красная Шапочка любила бабушку, а бабушка, конечно же, любила ее. Что сделает бабушка, когда к ней заявится голодная внучка с пирожками? К гадалке не ходи: пока готовится ужин, она угостит принесенным в подарок пирожком! Зачем же ждать? И вообще: одним пирожком больше, одним меньше…

Мягкое тесто действительно таяло на языке, а начинка — нежная, с очаровательной горчинкой — обволакивала и исчезала в горле как по волшебству. Рука вновь потянулась в корзинку.

В конце концов, бабушке не пирожки важны, ей нужно внимание. Заглянула внучка хотя бы на минутку — вот бабушке и радость, а с пирожками или без — это без разницы. Лучше Красная Шапочка поможет бабушке ужин на двоих приготовить. И помощь будет, и ужин. Чудесный план.

План. Папино слово. У него полно всяких планов, и ни один не доведен до конца. Наверное, лучше сказать «мечта». Мечты Красной Шапочки почти не сбывались, и все же это происходило чаще, чем осуществлялись папины планы.

Постепенно на дне корзинки остался последний пирожок. Грустный вздох никак не повлиял на знакомство пирожка и желудка.

Любопытно, из чего же сделана начинка. Из мяса? Тогда вопрос: откуда в доме мясо? Курицу последний раз ели год назад, а зайца — в позапрошлом, и то лишь потому, что бедная животинка от папы убежать не смогла, настолько старой оказалась.

Похоже, что пирожки не с мясом, вкус явно не тот. С грибами или с рыбой? Ну, мама и учудила. Или сегодня папа пек? Редко-редко, но бывало, что на него накатывало вдохновение, и в такие счастливые для семьи минуты он то крышу чинил, чтобы на голову за обедом лить перестало, то, вот, пироги собственноручно пек на радость ближним. Когда папа за что-то брался, он все делал основательно, на совесть.

В том числе и пил. Правда, «на совесть» в этом случае не подходило, пьяный папа и совесть между собой не стыковались. Но «основательно» — это да, не поспорить. Наверное, мама в свое время выбрала папу именно за это — за основательность. Или маму никто не спрашивал. Замуж ее отдали в пятнадцать лет. Кстати, Красной Шапочке сейчас уже больше. И если бы не обожженные волосы…

Тренькали и заливались присвистывающими руладами невидимые птички, в высоте шумели деревья, ярко светило солнце, отчего на душе все распускалось и благоухало. Красная Шапочка любила лес. Бабушка жила между морем и опушкой, там же проходила дорога из заграницы в столицу, и по ней кого только не носило. Папа считал, что домик расположен очень удачно: сразу и лес, и море, и деньги мимо ходят в неисчислимом количестве. Можно открыть трактир или гостиный двор. Идей, как заработать много и сразу, у папы всегда было много, а на достатке семьи это сказывалось почему-то в худшую сторону. Сын мельника, оставшийся без мельницы — незавидная судьба. Хорошо, что дядя Гаврила нанимал папу для перевозок.

— Что просыпалось — обратно в мешок с телеги не соскребай, лучше Ладе своей отдай, она какой-нибудь колобок дочке слепит, — говорил дядя Гаврила.

Сказано — сделано. Оттого у папы каждый раз все сыпалось и сыпалось из каждого мешка. Мука в доме не переводилась, и кроме колобков хватало даже на такие вот пирожки для бабушки.

— Привет, Красная Шапочка, — раздалось над ухом.

Она вздрогнула и оглянулась.

Нехорошо так незаметно подкрадываться к людям, когда они кушают или задумались. Тем более нельзя, когда то и другое вместе.

Перед ней стоял серый волк.

— Я несу бабушке пирожки. — Она поглядела в пустую корзинку и еще раз вздохнула. — Несла. Но лучший мой подарочек — это я. Бабушка все равно будет рада. Серый, отвези меня к ней, пожалуйста! Ну пжа-а-ааалста!

Красная Шапочка округлила просящие глазки и пару раз быстро моргнула. Волк — зверь мужского пола, ему не устоять перед что-то замыслившей женщиной, пусть даже несовершеннолетней.

А точно ли мужского? Она присмотрелась к встреченной посреди леса зверюге.

Волк выглядел странно. И это мягко сказано. Уши у него были… не передать словами. Огромные, каждое в размер головы. В детстве мама сшила мягкую игрушку с такими ушами, но глаза у той зверушки были другие. Добрые-предобрые. А у волка…

— Почему у тебя такие большие уши? — спросила Красная Шапочка, медленно отступая назад.

— Чтобы лучше слышать тебя.

Все верно, волк прав. А большие глаза — чтобы лучше видеть. А большие зубы…

Насчет них Красная Шапочка даже додумать не успела — чудовищного размера челюсти раскрылись, и жаркая пасть всосала в себя целиком, вместе с шапочкой и лаптями. Как надеваемый через голову длинный свитер, ее окутала непроглядная тьма и стала заталкивать во что-то жуткое и противное. Мир — яркий и радостный, с птичками и солнышком — остался далеко за острыми клыками, словно кто-то захлопнул ставни единственного окна.

Красную Шапочку съели?!

Это была последняя мысль. После нее — только ощущения, будто бы что-то хватало, тащило и перекручивало, растворяя в бесконечном ужасе.

(продолжение следует)

Эпиграф: "Главное — деликатно подступиться к теме романа, чтобы не спугнуть. Но и мешкать нельзя, иначе упустишь. С людьми гораздо проще: дал ему по яйцам, он и с катушек". Владимир Тучков

Пролог

— Буон джорно, синьор Валентино. — Георгий положил на прилавок сердечко из картона.

Словарный запас иссяк. Продавец — лысоватый низенький итальянец — это знал и ответил по-русски:

— Добрый день, синьор, рад, что воспользовались новым купоном. Почтальон вас едва нашел. Чем могу служить?

— Нужно еще одно произведение для конкурса, на этот раз — роман.

Синьор Валентино усмехнулся:

— Надеетесь выиграть?

Георгий улыбнулся. Они друг друга поняли. Для вампира, который питается надеждами, выгода небольшая, но в обмен просят не всемогущество, а всего лишь роман.

Да, синьор Валентино — вампир. На самом деле вампиры — вовсе не кровососы из страшных сказок.

— У вас есть выражение «энергетический вампир», это ближе, но тоже не то, — объяснял он при знакомстве. — Мы, вампиры, не люди и ничто из того, что человек способен представить. В человеческих языках нет нужного слова. С вашей точки зрения мне подойдет определение «сущность вне времени и пространства, чья пища находится в мире, на который эта сущность умеет воздействовать в определенных пределах». Я исполняю желания, но питаюсь надеждами, что связаны с этими желаниями. Если попросите миллион долларов в надежде жить после этого долго и счастливо, вы получите свой миллион, но проживете несчастливо и недолго.

Вспомнился анекдот, как за душу, которую надо отдать после смерти, мужик потребовал у дьявола вечную жизнь. Георгий рискнул:

— А если попрошу бессмертие? Это возможно?

— Почему нет? Но вы учли, с какой надеждой связано это желание? Подумали, где и кем в этом случае проведете вечность, когда я заберу оплату?

Воображение нарисовало вечного узника, замурованного, как мумия в пирамиде. Затем — олигарха, чьи деньги веками множатся в банке, а сам он лежит в гробу закопанным на километр. Еще — любимца и любителя женщин, у которого при касании прекрасного пола случаются понос или импотенция. Как обойти нежелательное? Потребовать вечность в раю? Но Георгий не представлял райских кущ, разве только в виде болтания ножками сидя на облаках, и здесь его подставить еще проще. А вопрос «кем» просто размазал по стенке. Кем его могут сделать? Вечно шпыняемым бесом, что обязан являться по чужому желанию? Камнем? Элементарной частицей?

Если Георгий попросит, чтобы сделали Богом — не сойдет ли с ума от одиночества и безысходности? Утешат ли его послушные людишки, которых создаст? Не взбесят ли непослушные, если дать им свободу?

А если забыть о себе и сделать что-то для человечества? Чтобы все были счастливы. Чтобы не было войн. Чтобы люди не болели. Чтобы не было бедных. Чтобы разделенные встретились, а поссорившиеся помирились.

Надежда при этом будет самой благой, а она, надо помнить, не оправдается в любом случае. Это плата за исполнение желания. Подвох заключался в самом условии. Что ни пожелай, эффект получится обратный.

Синьор Валентино почувствовал смятение Георгия.

— Вы же писатель, как о себе думаете, — сказал он. — Разделите понятия желания, надежды и цели. Представьте ситуацию, в которой исполнение желания при крушении надежд приведет к цели. В случае правильной формулировки все остаются довольны.

Георгий моргнул несколько раз, почесал выбритую щеку и все равно спросил:

— Это как?

— Очень многие, как, например, местные подростки, которых ныне приписывают к семействам Монтекки и Капулетти, так и не поняли. А некий Хью Хеффнер, пожелавший, чтобы его постоянно окружали самые красивые девушки мира, имел целью долгую жизнь, но надеялся, что его будут любить не за деньги. Желание сбылось, и цель достигнута — хотя надежда не оправдалась. Но цель-то, повторяю, достигнута! Думайте, синьор. И думайте в первую очередь о себе. Чем больше желание решать за всех, тем больше шансов повторить судьбу зелотов, якобинцев, большевиков… Вам трудно поверить, но даже национал-социалисты хотели счастья для всех, просто под всеми подразумевали избранных. Когда кто-то насаждает счастье как сам его понимает, ничего дельного не выходит. О благе человечества мечтали не только бесправные, но и власти предержащие, среди моих клиентов отметились римский диктатор, французский император, русский царь, советский генсек, американский президент… Их желания были благородны, надежды наивны, но честолюбивых личных целей все они достигли. Главное — не врать самому себе. Четко разделите желание, надежду и цель, и все получится. Что вы хотите лично для себя?

Георгий нервно постучал пальцами по прилавку. Пятый десяток на носу, внешность и возможности никогда в лучшую сторону не отличались, потому главная цель — обрести истинную любовь, взаимную и нерушимую, чтобы жить как в сказке. Эта цель кажется все более призрачной, но терять надежду он не имел права. Отставим пока в сторону.

Менее приоритетная цель — стать хорошим писателем.

— Вот вы, синьор, пишете романы, — как типичный итальянец, синьор Валентино помогал себе в разговоре руками, которые сейчас изобразили нечто огромное и чудесное, — хотите, чтобы они оказались лучше остальной литературы, вместе взятой, и надеетесь, что это сделает знаменитым…

Он прав, Георгий намерен стать узнаваемым писателем, для этого нужны качественные серьезные произведения — такие, чтобы заставляли задуматься, подталкивали к добру и после прочтения не оставляли изжоги. Надежда при этой цели — чтобы на улицах узнавали, деньги рекой текли, и, пока не встретил ту самую сказочную любовь, женщины штабелями в постель укладывались. Что он потеряет, если попросит готовое произведение, которое поведет к большой цели, но не оправдает глупых надежд? Хороший вопрос. Надо сосредоточиться. Итак, еще раз: разделяем цели и надежды, и получается, что итогом станет успех у читателя при отсутствии шумихи вокруг Георгия лично — произведение скажет само за себя. А другой его цели — найти такую любовь, чтобы жизнь превратилась в сказку — известность лишь помешает. Счастье сторонится толпы.

В эти дни крупное издательство проводило очередной литературный конкурс, а идей, чтобы участвовать, у Георгия не было. Допустим, отправит он на конкурс доставшийся по оказии хороший роман… По условиям договора с вампиром тайно лелеемые надежды на победу рухнут… Но въедливый читатель посмотрит на текст, а не на результаты голосования и субъективные выводы жюри. Он поймет «ху из ху», и цель приблизится. А если среди читателей найдется та единственная…

Брысь из головы лишняя надежда. Итак: желание — конкурентоспособный роман, надежда — выиграть конкурс, а цель — заявить о себе как об авторе, который что-то может.

Георгий перевел дух и кивнул:

— Устраивает.

Рукопожатие скрепило заключенную сделку.

Когда мужчина в расцвете сил живет один, он либо пьет, либо гуляет, либо, если работа нравится, работает. Георгию его работа нравилась: никакой привязки к месту, живи, где хочешь, только статьи вовремя отсылай. Подработка копирайтером и разовыми консультациями также кое-что приносила, а свобода позволяла сосредоточиться на романах, что однажды потрясут мир. В последнем он, как любой автор хотя бы двух связных строчек, ничуть не сомневался. Заработка хватало, чтобы колесить по странам и континентам и заниматься главным — писать, писать, писать…

Минусы такого существования — небезопасность, одиночество и жизнь на грани нищеты, если оказался в странах «золотого миллиарда». Сюда Георгия и занесло. Второй месяц он снимал угол в деревеньке вблизи Вероны, выбираться откуда было затруднительно. Селяне не знали русского и нарочно не понимали английский («Бе, э ун каццо американо»). Он общался с ними жестами. Невероятные патриоты и хорошие люди, местные жители, когда узнавали, что Георгий никаким боком не каццо американо (один из жестов показал, что без запикивания это словосочетание не переводится), подвозили его в город бесплатно, всегда чем-то угощали. И вот однажды…

В тот день Георгий отправился просто «на люди» — прочистить мозги, полюбоваться на сутолоку, поймать новые идеи и типажи. Верона — шумная, суетливая, полная туристов и эмигрантов — почти не отличалась от прочих итальянских городов. Старинные башни, амфитеатр, базилика… Остальное можно свести к одному: Джульетта. Ну, и Ромео, как бесплатное приложение. Впрочем, не такое уж бесплатное, на этих двух именах половина города кормилась.

Рядом с заброшенной сувенирной лавкой ругалась парочка. Сначала они ломились в закрытую дверь, что-то кричали, потом едва не побили друг друга. Итальянка напоминала кинодиву, кавалер — брутального мачо из мелодрам. Когда ярость сменилась безнадежностью, они скорбно обнялись и побрели вдоль улицы. Георгий проходил мимо, и мачо протянул ему алое сердечко из картона.

— Квелло негоцио, — черная щетина подбородка качнулась в сторону запертой лавки, — прови, буона фортуна.

Мачо почти насильно всучил ему картонку и подтолкнул к двери. Та внезапно открылась.

— Буон джорно, ми кьямо Санто Валентино. — Улыбчивый низенький продавец потянулся к сердечку. — Дамми иль купоне.

Дверь мгновенно захлопнулась за Георгием, отрезав завопившую от радости и снова взвывшую парочку.

— Простите, не понимаю.

— Меня зовут Санто Валентино. — Итальянец оказался полиглотом. — Можно просто синьор Валентино. Я вампир.

Сначала Георгию не верилось в реальность происходящего, он пытался сбежать от психа, но слово за слово — и вышеприведенный разговор привел к исполнению желания. Надежда на победу в том конкурсе, естественно, не оправдалась, но цель приблизилась. Рассказ понравился многим. И вот Георгий пришел вторично, теперь за романом.

Сначала требовалось выяснить кое-что.

— Почему я? — спросил он. — Как вы выбираете, кому дать право на чудо?

— А как вы выбираете героев для сюжета?

Георгий пожал плечами:

— По необходимости. Беру тех, кто лучше донесет идею. Не вижу связи с вашим выбором.

— Потому что неверно ответили на вопрос. Вы придумываете персонаж, который интересен читателю и который кажется вам многообещающим. Я поступаю так же. Но давайте вернемся к цели визита. О чем должен быть роман?

— Сказано, что подойдут любые произведения, основанные на сказках, легендах и мифах народов мира. — В мозгу зудело: «Скажи про сверхцель — про любовь и чтобы потом жить как в сказке! Второго шанса не будет!» Георгий отвел глаза. — Желательно — про любовь.

— Позвольте уточнить: любовь к чему? В наличии имеются прекрасные варианты: к приключениям, к спиртному, к азартным играм, к деньгам... — Синьор Валентино оборвал сам себя. — Что-то не то говорю. Любовь. Ну конечно же. — Он ударил себя по лбу. — Я понял направление, сейчас подберу что-нибудь.

Он то ли хлопнул в ладоши, то ли потер их в задумчивости перед трудной задачей, но кроме этого сделать ничего не успел — в лавку влетела запыхавшаяся молодая дама.

Георгий обомлел. Сколько лет посетительнице, во что одета, какого цвета волосы и прочее — все растворилось во взгляде невероятных глаз: глубоких, безмерно голубых, полных тоски и страсти. Больше он не видел ничего. Его смыло, закрутило и теперь утягивало куда-то — то ли в рай, то ли в ад, то ли в новую жизнь. Перед ним стояла Она — та самая, из грез и снов, которую ждал всю жизнь, изредка соскальзывая с главного направления в тупички, но всегда возвращаясь.

На прилавок упало такое же сердечко.

— Рад, что воспользовались новым купоном. — Синьор Валентино разгладил картонку и спрятал под прилавок. — Честно говоря, не думал, что увижу вас снова, но все же отправил. Что желаете на этот раз?

— Не знаю как точнее сказать. — Женский взор, в котором тонул Георгий, погас и опустился. — Я приехала к Бруно, потому что казалось, будто итальянцы — другие. Дома, когда слушала Челентано, кожа покрывалась мурашками, я закрывала глаза и представляла… неважно, что я представляла. Теперь я выучила язык и узнала правду. «Только я. Только ты. И футбол по телевизору» — представляете, это из пробиравшей до дрожи романтичнейшей песни «Соли», что значит «Одни». Когда загадывала желание, я хотела другой жизни, но не думала, что будет так. Не снимать обувь ни дома, ни в гостях, пить вино вместо компота и чая, борщ есть с пармезаном, а затычку в раковине считать главным кухонным атрибутом… и не удивляться откровенному разглядыванию… целоваться со всеми приходящими-уходящими до потери пульса, спать исключительно в кромешной тьме, не мыслить ванной без окна, забыть о сливочном масле и пододеяльниках, а наворачивая ягненка, кролика или, прости господи, кастрато, считать себя вегетарианцем… Еще — разгибать пальцы при счете, сначала завтракать, а затем умываться, воду пить не из крана, а исключительно из бутылки, кипятить ее в микроволновке, считать, что чистые волосы — это уже прическа, после еды не говорить «спасибо», прилюдно сморкаться, а цветы получать только на собственные похороны… Список бесконечен. Не об этом я мечтала, когда бросала работу, друзей и переезжала в чужую страну. Я думала, здесь, в новых условиях, чувства расцветут, а они завяли и умерли. Если сравнивать случившееся с телепродукцией, то мечтала я попасть в сюжет «Золушки», а вместо этого меня окунули в «Новости спорта» и «Телемагазин на диване». Понимаете, я хочу волшебной любви, жизни как в сказке… то есть, чтобы я и тот, кого я выбрала, своей любовью превратили жизнь в сказку.

Синьор Валентино поднял указательный палец:

— Давайте вспомним условия прежней сделки. Вашей целью было найти свою половинку, при этом вы желали, чтобы все стало по-другому, и надеялись, что «по-другому» — лучше, чем было. Желание исполнено в точности, оговоренная плата получена, и просто не представляете, насколько близко вы подошли к главной цели.

Только сейчас до Георгия дошло: он понимал разговор, а это значит, что говорили по-русски. Автоматически вылетело:

— Здравствуйте.

Его присутствие заметили. Глаза, что ввергли в ступор, оглядели ничем не выделявшиеся рост Георгия, одежду, внешность… и застыли, когда взгляды встретились.

Два человека поняли, что нашли друг друга — словно соединились две половинки единого целого. В лавке вспыхнула и перегорела лампочка.

— Но-но, потише, господа, не надо столько эмоций. — Синьор Валентино восстановил освещение хлопком в ладоши. — Ваши новые желания исполнены, и вы оба пришли к главной цели жизни, пусть даже не догадываетесь об этом. А цену вы знаете.

Он еще раз хлопнул в ладоши, и лавку заволокло туманом.

Вокруг равнодушно сновали люди, глазели по сторонам туристы, тянули прохожих за руки смуглокожие зазывалы. Георгий и женщина, которую он искал всю жизнь, пришли в себя уже на улице. Ничего не изменилось. А для них изменилось все. Он понял, что с этой минуты плевать ему на конкурсы и на все романы вместе взятые. Жизнь потеряла смысл без нее — стоявшей перед ним, которую только что обрел. Ему хотелось быть с ней отныне и навсегда. После разочарований, ошибок и боли потерь в нем проснулась надежда на счастье…

Будто кувалда в висок прилетела. Надежда на счастье? Н а д е ж д а?!

Он бросился обратно:

— Синьор Валентино!

Удары в дверь ни к чему не привели. Магазинчик Санто Валентино выглядел так, словно не открывался лет пятьдесят: пыль, грязь, исписанные из баллончиков витрины, а внутри — тьма. Таким же заброшенным он выглядел перед парой, которую не пустили.

Рядом с Георгием стояла та, о которой мечтал, по ее щекам текли слезы. Она тоже все поняла.

(продолжение следует)

– Это кто?

– Гомер, Симпсов сын, прозвищем Слепой. Летописец далекой империи, приехал освещать события по поручению своего дракона.

– Слепой? – Данила пригляделся внимательнее. Глаза не обманывали. – Так ведь зрячий.

– Ты как-нибудь послушай, что он пишет. Мог вообще не приезжать. С тем, что происходит на самом деле, ничего общего кроме названий и имен, да и те переврет. Наверняка Двоя, Куприян, Виктор и Борис у него будут, скажем, Троя, Приам, Гектор и Парис. А про нашу сторону и говорить нечего, не просто переврет, а навыдумывает с три короба и, как на голубом глазу, побожится, что сие есть высшая истина, а кто думает иначе – вор и мошенник.

– На юродивого похож.

– Ну, это ты еще семейку евонную не видел.

(отрывочек из романа "Сказаниада")

Глава 29 Снова вместе и бомба

Странный розовый мир. Или не розовый, просто надо как-то назвать. Здесь не было цвета, только сияние. Не было верха и низа. Ник ощутил себя в центре множества… лиц? сущностей? душ? Мириады этих существ, одним из которых являлся он сам, смотрели на него. Нет, смотреть не могли, глаз и даже форм у них не было. Ощущали. Они радовались ему. Приветствовали его. Любили его. Так уже было однажды, когда у него ненадолго останавливалось сердце.

И вот он снова здесь. Где? Неважно. Смыслы и определения просто не требовались, здесь не было ни слов, ни каких-то конкретных мыслей. Только разлитое в воздухе (в воздухе?! ха-ха!) овеществленное счастье. Все любили его. Он любил всех. Любовь струилась, текла и сверкала. Наполняла и пенилась. Облизывала и проникала. Так не бывает. Но было. С ним. Сейчас.

Впрочем, какое «сейчас» там, где нет ни пространства, ни времени? Всегда. Везде. Вот правильный ответ.

«Не видел такого глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку…»

Словно за шкирку потянули. Видение померкло, сменилось белым коридором, который быстро темнел.

Ника тащило назад. Он упирался изо всех сил – ментально, поскольку физического тела не имел. Он не хотел назад. Очень хотелось обратно в сияние и общую любовь, не разделявшуюся на частности.

Опять обман-дурман и наваждение, как утверждала Фаня, иллюзорный вброс умирающего сознания? Может быть. Когда сознание утрачивает контроль над подсознанием, то выдает весьма любопытные картинки. Ник увидел то, что хотел.

Глупости. Он этого не хотел. Оно настигло его само, и в тот первый раз, и сейчас. И так же, как в прошлый раз, оно оказалось неохватным и безмерным, чудесным и бесконечным.

«Каждый получит по вере его». Но разве Ник верил в жизнь после смерти? Нет, только допускал. Вот и получил, то, что допускал. Это нельзя считать фактом. Скорее, галлюцинацией. Воплощением желаемого. Но как желать того, что представить невозможно? Неувязочка.

Что-то происходило с ним. Что-то новое. Неправильное. Он начал сопротивляться. Телом.

Тело! У него снова было тело.

– Ник!!! – вопль отчаяния достиг ушей.

Луиза?!

– Луиза!

– Ник!

Он открыл глаза. Его обнимала Луиза – заплаканная, милая, родная. Рядом посреди не имевшей окон комнаты висел – Ник сразу догадался – Митя: комок темного цвета, переливающийся и чуточку мерцающий. Совсем маленький. Внешне он напоминал округлый булыжник или неровное пушечное ядро мелкого калибра.

– Это он меня?.. – вопрос Ника остался незаконченным.

Вернул? Оживил? Воскресил?

Рыдавшая в его объятиях Луиза только кивнула, у нее сейчас не было слов. Наверное, она до сих пор не верила, что невозможное произошло. Ник тоже не поверил бы, если услышать от других.

Вспомнился рассказ Павла Алексеевича: «Бесследно исчезали, переносились за тридевять земель или превращались в кого-то люди, появлялись огромные животные и невидимая нечисть». С переносом, исчезновением и невидимой нечистью уже сталкивались, превращения и огромные животные тоже вполне объяснимы: захотел, скажем, гулявший рядом с Митей зайчик стать таким, чтобы пожевать свежие листочки с кроны дерева… Дальше каждый сам способен представить, что могло произойти с зайчиком, как он мог вырасти или в кого превратиться. И что именно рассказали бы потом случайные очевидцы.

Но Весновский говорил еще кое-что. «Святой отшельник творил чудеса, исцелял от неизлечимых болезней и даже воскрешал мертвых».

Воскрешал!

Единственной мыслью, единственным настоящим желанием Луизы стал Ник, и он вернулся оттуда, откуда не возвращаются. Истерзанная многочисленными попаданиями грудь чувствовала себя замечательно. Ник подозревал, что на коже от прошивших пуль даже следа не осталось. Потом он посмотрит, а сейчас есть более важное дело. Он оторвал от себя Луизу, и оба, понимая друг друга без слов, уставились на Митю.

Рядом будто бы вывалились из подпространства Аскер и Мирон. Просто возникли из ниоткуда.

– Жив? – не поверил Аскер, который своими глазами видел смерть Мирона, и как его тяжелый окровавленный труп переносили в здание.

О том, что его собственное тело еще недавно напоминало дуршлаг, он то ли не догадывался, то ли предпочел не вспоминать.

– Если не надеялись, я обижусь. – Мирон глядел на Митю. – Работает?

– Еще как.

Они обнялись – все вчетвером, без глупого стеснения, больше не деля себя на единицы, поодиночке оказавшиеся бессмысленными и бессильными в мире, полном угроз. Как тогда, в пещере, во время общей опасности, сейчас они были единым организмом. «Три плюс одна» стали твердой четверкой, которая оказалась сильнее любых других цифр, хоть двузначных, хоть бесконечных. Они это чувствовали.

Все вместе вновь посмотрели на съежившийся, ставший совсем маленьким исполнитель желаний.

Ничего не происходило. Сломалось? Кончилась внутренняя батарейка?

Ник думал о Луизе. А Луиза могла думать о сестре. Аскер – много о чем. В том числе, как и Ник, о Луизе – о том, что могло бы у них быть, если Митя действительно всесилен. Или о росте, который неплохо бы увеличить, чтобы из жизни исчезло множество проблем. Или о родичах и земляках вроде Ибрашки, не теми способами решавших собственные проблемы. Или об этих проблемах, чтобы решить раз и навсегда. А мысли Мирона Ник не представлял при всем желании. Впрочем, первое, о чем подумает Мирон, будет про Луизу, это понятно, он за нее жизнь отдал. Но если о ней думают сразу трое из четверых, результата не будет.

Или будет?! Соберись они здесь без Луизы – получил бы каждый по отдельной?

А если одну на всех? Нет, спасибо, это не вариант. К тому же, это чисто гипотетическая версия, такого не будет, потому что их здесь четверо, а Луиза сама о себе мечтать не будет.

– Почему он уменьшился?! – Луиза побледнела.

Висевший в воздухе темный комок в один миг стал вполовину меньше.

– Видимо, уменьшается как при выполнении, так и невыполнении, – задумчиво вымолвил Мирон. – Если энергия расходуется не столько на исполнение желаний, сколько на их выявление, и желания при этом различаются…

– А когда возвращала нас, – перебил Ник, – он тоже каждый раз половинился?

– Нет, каждый раз примерно на один и тот же объем, – припомнила Луиза, – но при большем размере это не было так заметно. Еще одно такое же уменьшение будет последним, он просто исчезнет.

Воцарилась тишина.

Одно желание – максимум. Последнее. Главное.

Неужели они такие разные?! Разве нет ничего, что желали бы все одновременно?

Из-за двери донесся размеренный стук, словно там орудовали кувалдой.

– Это Ибрашка, он начал ломать стену. – Луиза на миг оглянулась туда и стала сбивчиво рассказывать: – Вы трое погибли, чтобы спасти меня. Я нашла Митю. Долго пыталась сформулировать желание, но мысли разбегались, и ничего не получалось. Тогда попыталась дозвониться домой, но попала на военных. Ибрашка расстреливал дверь из всего оружия, которое нашел в здании. Сейчас он взялся за стену. Если он войдет… – Луиза уткнула лицо в плечо Ника. – Простите меня. Я попросила разбомбить «ящик», чтобы исполнитель желаний не попал к тем, кто может распорядиться им в ущерб другим.

То, как Луиза прильнула к Нику, сказало о случившемся больше любых слов. Три плюс одна стали двойкой в четверке. Аскер и Мирон кивнули и улыбнулись – больше не будет тайного соперничества и неловких ситуаций, отныне все ясно и понятно. И да будет так. Луиза сделала выбор. Такой выбор Аскер и Мирон одобрили, об этом сказали их глаза.

Стены и потолок содрогнулись. Военные поверили Луизе.

Эпилог

До боли знакомые обои в цветную полоску. Постер с любимым исполнителем. Настенная полка, покосившаяся под тяжестью книг. Заваленный всякой всячиной стол с компьютером.

Ник был дома. Будто ничего не случилось.

Но события трех последних дней не могли быть сном!

Или могли? Взгляд прыгнул сначала на часы, затем на календарь, сдвинутый заботливой рукой мамы. Дата и время показывали середину понедельника. Родители на работе. А Ник дома, стоит посреди своей комнаты в замызганном спортивном костюме…

События пятницы и выходных были правдой!

Когда мир треснул и сокрушился, сердце без спросу захотело в обитель покоя – домой. В момент, когда тебя взрывают, этого непроизвольно захочет каждый. А это значит…

Ник схватился за телефон. Быстрый набор. Гудки. Голос:

– Ник?!

– Луиза!..

Он вдруг понял, что перестает видеть. Мир поплыл оплавленными потеками и исчез в сумасшедшем сиянии округлых завихрений. На руку упала капля. Еще одна.

Ник не стеснялся плакать. Это были слезы счастья.

Иллюстрация Ксении Григорьевой.

Три плюс одна. Глава 28

Объединенный штаб МО и МВД по кризисным ситуациям

Дежурный принял и зачитал сообщение:

– Труп, обнаруженный нами в поле при размещении, опознали. Местный житель, шестьдесят два года, безработный, без определенного места жительства. Неоднократно привлекался к административной и уголовной ответственности, судим за воровство, хулиганство и причинение легких телесных повреждений. Холост. Родственников не имеет. Любой заработок тратил на алкоголь. При последнем задержании за мелкую кражу подписал с исследовательским центром А-сто четырнадцать контракт на добровольное участие в закрытом эксперименте. По данным, полученным от сотрудников, в результате эксперимента пропал бесследно. Причиной смерти Рогова экспертиза назвала наезд автомобиля.

Генерал откинулся на стуле. События развивались с немыслимой скоростью, он не успевал реагировать. Стареет. На пенсию не хочется, но видимо, пора, еще одного подобного аврала он просто не переживет. Новая информация поступала ежеминутно, планы менялись внезапно и постоянно. Труп безработного никакой роли не играл, он просто добавил песчинку к горе непонятного.

Не лучшим образом обстояло и с тем, что понятно. Совсем недавно террорист Федорович под угрозой применения или уничтожения объекта исследований требовал пропустить за оцепление американцев. О том, что делать дальше, сейчас болела голова у Президента – уровень принятия решений был явно не генеральский, и требования передали в Кремль. Но если бы генерала спросили…

С каждым надо говорить на том языке, который он понимает. В Советском Союзе терроризма не было, поскольку с террористами не шли на переговоры. Их истребляли на месте, а потом сажали всех сочувствующих друзей и родственников. Пока будет торг, будет и терроризм, только ставки со временем повысятся.

Недавно доложили, что средства внешнего контроля зафиксировали, что ко входу в исследовательский центр с закрытой территории проследовало несколько человек с огнестрельным оружием. Захвативший объект террорист собирался впустить их внутрь, но произошла перестрелка, есть как минимум один убитый. Оставшиеся в живых вошли в здание, сейчас входная дверь вновь закрыта. Что происходит за стенами – неизвестно.

Генерал почесал щетину на подбородке. Надо бы побриться. Командир – отец солдатам, и каков командир, такова и армия. И поспать не мешало бы, а то скоро станет похожим на невидимку вроде тех, что за периметром шастают. Оставшиеся снаружи сотрудники А-сто четырнадцатого ничего дельного по их поводу сообщить не могут. Даже не понимают, о чем речь, требуют доказательств либо категорически отвергают саму возможность существования неведомых гуманоидов. Даже Яков Давидович Зальцман, руководитель центра, когда его аккуратно расспросили в больнице, отмахнулся и заявил, что такое невозможно в принципе. А если по каким-либо ему неизвестным причинам возможно, то его институт к этому отношения не имеет.

– Только что поступил звонок из лаборатории, – вновь ожил дежурный. – Звонит Луиза Иваневич, дочь сотрудницы лаборатории Весновского, сейчас она находится в лаборатории. Константин Федорович убит, здание захвачено неадекватным шестнадцатилетним последователем радикального ислама. Теперь главное.

– А до сих пор было лишь скучное предисловие? – буркнул генерал.

Вышколенный дежурный пропустил реплику мимо ушей.

– Девушка, студентка из группы, о которой говорил городской прокурор, сообщает, что в лаборатории находится некий артефакт, от которого зависит будущее мира.

Как в кино, поморщился генерал. Наверняка, под впечатлением от чего-то немыслимого (скажем, от тех же невидимок) юная особа преувеличила увиденное или вовсе приняла одно за другое. Впрочем… Тот, кто обеспечивал охрану создателям атомной бомбы, тоже не мог представить масштаба того, что происходило рядом. А если девчонка права?

– Допустить попадания артефакта в руки террориста нельзя, – четко рапортовал дежурный, – может случиться непоправимое, и Луиза Иваневич требует как можно скорее уничтожить здание института, иначе может быть поздно. Повторяет, что на счету каждая секунда, иначе существующее мироустройство изменится на такое, каким его захочет видеть террорист. Артефакт обладает такой способностью.

Гораздо больше, чем существование сказочной волшебной палочки, генерала поразило другое.

– Девушка вызывает огонь на себя?

– Так точно, товарищ генерал. Сейчас она еще на проводе, просит соединить ее с мамой. Хочет рассказать, что произошло, и попрощаться. До того, как попасть в здание исследовательского центра, Луиза Иваневич говорила с оказавшимся снаружи заведующим лабораторией Весновским перед его смертью, и у нее есть информация, которую тот требовал срочно передать Анне Моисеевне.

Генерал вскочил.

– Соединить. Включить громкую связь. Одновременно известить Кремль и отправить на авиабазу подтверждение ситуации категории «А». Напомните, что цель находится на минус третьем этаже, необходимо снаряжение вылетающего борта противобункерными БетАБами. Также запросить разрешение на использование вакуумного боеприпаса АВБПМ, поскольку на территории появилось нечто неизвестное, что не должно остаться в живых… если оно живое. А если неживое – тем более. Как только Анна Иваневич подтвердит, что говорит именно с дочерью, объявить эвакуацию и дать приказ на уничтожение. Исполнять.

(окончание следует)

Три плюс одна. Глава 27 Аллах, Пушкин, мечты и поступки

Заказчик был мертв, но теперь это не имело значения. Что такое деньги? Чтобы увидеть радугу, нужно пережить дождь. А лучшая радуга – после бури, которую устроишь сам. И тогда…

Свершилось то, чего не ожидал. Аллах дал ему шанс. Друг из интернета говорил: такой шанс дается каждому, главное – не пройти мимо.

Неверные даже не понимают, в какой грязи живут. Говорят, что у них демократия. Как бы власть народа. Умма – мусульманское сообщество – вот истинная власть народа. Единственное право дерьмократии, которое неприкосновенно – это право на грех. Потому что оно основополагающее. Никто не тронет и не покусится. Нельзя трогать фундамент, на котором стоит здание. Наоборот – все больше и больше, все шире и шире. Телки, что ходят по улицам голыми снизу до ж…ы и сверху до лобка – это уже пройденный этап. Все привыкли и считают нормальным. Пидоры? К ним тоже привыкли. Дайте время – признают и всеобщую бисексуальность как норму общежития, и секс вместо рукопожатия, и инцест, как любовь к родственникам. Ведь сказал пророк Иса: «Возлюби ближнего». Демократы приняли к действию.

Всем остальным, чем гордятся демократы, в их государствах не пахнет. Ни равными возможностями, ни правами и свободами человека. Но любимое народом право на грех дается у них не всем, а только «законопослушным». То есть – кому? Тем, кто не имеет других принципов. Кто не принимает других идей. Кто послушно мечтает больше покупать и больше трахаться как можно большими способами. Фишка в том, что ты свободен только в выполнении спущенного сверху плана. Остановился и задумался – получи дубинкой по ребрам. Если в полном духе со свободой слова, о которой горланят день и ночь, заявил о своем несогласии покупать и трахаться как цели своего существования – добро пожаловать на нары. И уже не Единый определяет понятия Добра и Зла – их устанавливает система, что пасет тебя на своем пастбище.

Попробуй по их же пропагандируемому плюрализму мнений иметь другие убеждения – сразу становишься экстремистом. А это – статья в «законе». В законе, который Система написала для самой себя, чтобы выживать и шириться, захватывая соседние пастбища с новыми баранами.

Винтики Системы постоянно жалуются, что несогласные быть винтиками их унижают. Их самих и их женщин. Женщин?! Порядочная женщина никогда не будет вести себя так, как ведут себя эти шалавы. Значит, они и есть шалавы! Значит, с ними нужно поступать соответствующе, именно как с шалавами. И пусть не жалуются. Жизнь учит с младенчества: если тебя унижают – ты сам дал такое право. Не захочешь – унижать не будут. Потому что станут бояться. Вот и вся арифметика.

В этой науке Ибрашка подкован. Бой со всем миром, который предстоит, будет трудным. Ничего. Сражение выигрывает тот, кто твердо решил выиграть его.

Ибрашка сменил магазин в автомате. Длинный парень оставил оружие снаружи, Аскер свое все еще носил за плечом. Они хотели похоронить толстого, но передумали. Тело занесли в коридор и пока оставили на полу, рядом с изрешеченным пулями заказчиком. Ибрашка прислонился спиной к стене ведущего к лифту и лестнице коридора и разглядывал девицу, что суетилась и пыталась помочь всем, а в результате только мешала. В пещере Аскер выдал очкастую за свою девушку, но он соврал. Эта телка, которую даже не хотелось называть светлым словом «девушка», все это время прямо в присутствии Аскера липла к длинному. Да и с толстым нянькалась, как с родным братом, если не сильнее. И спала с обоими – на одной постели в одной палатке. Разве нужно что-то еще, чтобы понять о ней все? Другие телки в веселой компании, которую обрушило в пещере, были еще более бесстыжими. Но их больше не было. А эта была. Ибрашка вспомнил ее спелый зад, когда она лежала привязанной на камне. Шикарный зад. Тогда Аскер ее спас, а она теперь с этими… точнее с этим, с долговязым дылдой, потому что толстый подох. Ладно, убит. Напоследок вспомнил, что рожден мужчиной, и ушел достойно, защищая женщину. Опять же: какую женщину? Стоило ли отдавать жизнь за такую?

От разглядывания голого пупка телки, торчавшего под остатками футболки, отвлек длинный – покончив с перетаскиванием трупов, он поспешил в открытую дверь операторской, где рядом с еще одним трупом, привязанным к стулу, виднелась трубка стационарного телефона.

– Стоять! – Ибрашка направил на него перезаряженный Калашников.

Тот застыл на месте. И телка тоже. Глаза – как тарелки.

– Ибрашка, ты чего? – Аскер еще ничего не понял. Он даже оставил свой автомат за плечом, а нож за поясом. – Надо срочно звонить в город, рассказать, что случилось. Оцепление снимут, и мы сможем выйти.

– Никаких звонков. Пошли смотреть, где они прячут свой исполнитель желаний.

Аскер покачал головой:

– Это не наше дело. Нужно звонить, и нас заберут отсюда.

– Наше, Аскер. Не их, – Ибрашка мотнул стволом на длинного и очкастую, – а наше с тобой. Или ты не со мной?

До Аскера, кажется, стало доходить.

– Не дури, – он сказал это спокойно и доброжелательно, как врачи говорят с душевнобольными. – Опусти автомат.

– Так понимаю, что ты не со мной. – Ибрашка перевел ствол на Аскера. – Жаль. Для непонятливых разжевываю: здание захвачено, любое движение вызовет стрельбу на поражение. Повторять не буду. Аскер, брось автомат на пол, а то я нервничаю.

Оставить его без ножа Ибрашка не решился. У мужчины должно быть оружие. Аскер слишком погряз в играх демократической Системы, чтобы понять важность момента. Аскер был своим по рождению, но не по духу. А значит, в любой миг мог стать врагом. Нож на расстоянии нескольких метров не помеха, пуля быстрее. К тому же, Аскер – далеко не мастер броска. И не станет он кидать нож в брата-мусульманина.

Длинный и девушка машинально шагнули друг к другу, он – чтобы защитить, она – под защиту того, кому доверяла. Не к Аскеру. Однажды Шариф сказал Ибрашке: «Они не любят нас за желание казаться сильными там, где это не требуется, а мы их – за нежелание быть сильными всегда, а не только когда припрет». Длинный был из таких на двести процентов. И толстяк, как оказалось, тоже. При опасности в них словно просыпалось что-то настоящее, и это было опасно. Теперь длинного тоже надо принимать в расчет.

Аскер снял автомат с плеча и положил на пол.

– Скажи мне точно: чего ты хочешь? – спросил он.

– У меня на это целых два ответа, маленький и большой. Сначала маленький: хочу попасть в лабораторию, про которую рассказывал невидимый старик, и найти исполнитель желаний. Второй ответ – большой. Чтобы ислам победил.

– Была такая шутка: большевики хотели, чтобы не было богатых, и победили, а надо было хотеть, чтобы не было бедных. – Аскер печально улыбнулся. – Ислам может победить двумя способами: все примут ислам, или же все умрут, и останутся только те, кто принял ислам.

– Если неверные не примут ислам, они должны умереть, поэтому меня устраивает то и другое.

– А меня – нет. Вспомни историю Ноя. Человечество погибло в потопе, остался лишь праведник. Сейчас ты берешь на себя роль потопа Это круто для самомнения. Только почему именно ты решаешь за Всевышнего? Если бы Он хотел всех убить, то был бы огонь или новый потоп. Ты хочешь того же – чтобы на всей земле в конце концов осталась только горстка праведников. Но разве после Ноя, когда человечество размножилось, все забыли про грехи и стали праведниками? Может, именно поэтому Аллах послал Пророка, да благословит его Аллах и приветствует, а не новый потоп?

– Сказано: убивайте их, где найдете, сражайтесь с ними до тех пор, пока не исчезнет смута и останется лишь вера в Аллаха.

– Во второй суре сказано не совсем так. «Сражайтесь ради Аллаха с теми, что сражаются против вас, но первыми не нападайте. Поистине, Аллах не любит тех, что первыми совершают нападение». «Убивайте их, где найдете, изгоните оттуда, откуда они вас изгнали, ведь смута язычества хуже убиения». «Сражайтесь с ними до тех пор, пока не исчезнет смута язычества и останется лишь вера в Аллаха. А если откажутся они от язычества, то не покушайтесь на них, кроме тех, которые совершают преступления». Это сказано в отношении язычников.

– А они, по-твоему, кто? – Ибрашка качнул стволом на приятелей Аскера.

– Люди Писания. Тоже единобожники.

– Но они не мусульмане.

– В шестьсот пятнадцатом году Мухаммад, да благословит его Аллах и приветствует, посылал людей в Абиссинию к восточным христианам как к единоверцам, с просьбой «помочь правоверным обрести благочестие». А в суре пятой, аят восемьдесят два, сказано: «Ближе всего к дружбе с мусульманами те, что говорят: "Мы христиане", ибо среди них священники и монахи, и они не возгордились в ослеплении».

– Друг из интернета говорил не так. Они верят в троицу, значит, многобожники, гяуры. Им нет места на земле.

– Ты ставишь чьи-то слова выше Корана?

– В Коране сказано, что у Аллаха нет сына, и ни с кем не разделяет Он царства.

– Это не отменяет слов про людей Писания как единобожников.

– А почему ты их защищаешь? Тебе нравится эта девка? Так возьми ее! Или ты на их стороне во всем? Тот, кто защищает неверных, не мусульманин. Ты должен жить ради великой цели, а не ради сисек и задницы понравившейся давалки. – Здесь Аскер проскрежетал зубами, но сдержался. Ибрашка закончил: – И не ради тех, кого почему-то считаешь друзьями. Ты знаешь, кто твои настоящие друзья и братья.

– Хочешь, чтобы все приняли ислам? – спокойным тоном произнес Аскер, хотя Ибрашка видел, какие бури в нем бушевали. – Нет проблем. Проживи жизнь так, чтобы тобой восхищались и хотели на тебя походить. Если для их детей ты будешь примером, они вырастут и станут мусульманами. Но если ты будешь унижать их родителей и убивать, они вырастут и станут убивать мусульман. Как по-твоему, какой путь правильнее? По северной Африке ислам распространился быстро и практически мирно, поскольку города сами открывали ворота перед мусульманскими войсками. Не из-за резкого массового уверования, а потому что жить по новым правилам было лучше.

– И что же? Предлагаешь ничего не делать?

– Не войной нужно достигать желаемого. Убьешь врага – со временем родится новый, злее и могущественнее. На любую силу всегда находится другая, которая бьет сильнее. Врага нужно делать другом, как бы сложно это ни было. Вот это истинный джихад. Именно это путь, достойный воина Аллаха.

– Русские никогда не примут ислам, если их не заставить.

– Русских никогда не заставить что-то сделать вопреки их воле. Как и чеченцев. Но вспомни, что и чеченцы стали мусульманами не так давно, как многим кажется. «Творцу молитесь; он могучий: \ Он правит ветром; в знойный день \ На небо насылает тучи; \ Даёт земле древесну сень. \ Он милосерд: он Магомету \ Открыл сияющий Коран, \ Да притечём и мы ко свету, \ И да падёт с очей туман».

– Это Коран?

Аскер усмехнулся:

– Это Пушкин. «Не я ль в день жажды напоил \ Тебя пустынными водами? \ Не я ль язык твой одарил \ Могучей властью над умами? \ Мужайся ж, презирай обман, \ Стезёю правды бодро следуй, \ Люби сирот, и мой Коран \ Дрожащей твари проповедуй». Когда-то у нас с русскими были общие корни, и вернуться к ним – не проблема, если выбрать правильный путь.

– Общие корни?! – Ибрашке хотелось расхохотаться в лицо размечтавшемуся умнику.

– Учи историю и учись читать между строк. Посмотри рисунки и гравюры очевидцев времен Ивана Грозного – русские в то время носили чалму. На одежде Бориса Годунова изображены шестиконечные звезды и полумесяцы. Это в тысяча пятьсот восемьдесят девятом году! А через семьдесят пять лет после Годунова Степан Разин еще щеголял в чалме, и для всех это по-прежнему было нормально. Мы все – люди, все ходим под Всевышним, только называем Его по-разному. Все пророки несли одну и ту же религию – единобожие. В Средние века ислам в Европе называли Египетской ересью, потому что различия в те времена были минимальны. А в русском языке сохранились не только тюркские, но и арабские корни, и это говорит, что общая страница в нашей истории была много больше той, которую можно вообразить. Вот чисто русское выражение – вверх тормашками. Кроме «тормошить» в языке у него родственников нет. А по-арабски это «и полетел летением того, что ударено копьем», то есть «полетел, будто его копьем ударили». Откуда арабские выражения в народной памяти страны, вроде бы никогда не знавшей ислама? Или вот: «выдрать как Сидорову козу». Сидор ни при чем, садар каза – это решение судьи, приговор. Смысл поговорки – выдрать без снисхождения по решению судьи. Кыш – от «каша», «прогонять». Ъабида – быть покоренным. Даже «хи:иди на:хийа» – по-арабски «отойди в сторону». А что ты знаешь более русское, чем это? И откуда в русских сказках молочные реки – образ рая из Корана? И, наконец, откуда у князя Святослава на знаменах было слово «Дин» арабской вязью – «Вера»?

– Еще скажи, что они взяли американское слово «мэрия», чтобы сгладить тычущее правдой в глаза арабское «блядиййя», – не сдержал смешка Ибрашка. Но тут же опять посерьезнел. – И все равно для русских мы чужие. Под русскими я подразумеваю их всех, – он кивнул на Ника и Луизу. – Они никогда не встанут под наши знамена. Мы даже выглядим по-разному, что бы ты там ни наплел про общие корни.

– Думаешь, славян устроил еврей Иисус, а араб не устроит? Оба семиты, на вид не отличишь. Для России и всего мусульманского мира принятие русскими ислама станет спасением. Исламская Россия стала бы в десятки раз мощнее бывшего СССР, приказа компартии люди исполняли из-под палки, а заветы Мухаммада, да благословит его Аллах и приветствует, находят отклик в сердце. Мы с тобой – мусульмане, но мы часть русского мира. Все, что есть у русских в понятии россиян – это и наше с тобой тоже. У нас огромные природные богатства, исключительное стратегическое положение, а еще у нас мозги в голове, а не там, где у зажравшегося развращенного обывателя с Запада. Вместе мы сломим всех, а если начнем воевать друг с другом, кто-то со стороны поможет такой драке, а потом добьет нас всех. Что нужно России, чтобы стать великой? Получить масштабные инвестиции на развитие, уничтожить преступность, покончить с пьянством, искоренить наркоманию и снова заставить западный мир нас уважать или хотя бы бояться. Что может решить все эти задачи в одночасье? Принятие ислама! В мусульманских странах практически отсутствуют пьянство и преступность. Как бы русские женщины сейчас ни восхваляли (на словах!) феминистическую свободу, а каждая замужняя с удовольствием проголосует за запрет спиртного, даже если первое время не примет других постулатов ислама. Это будет только первым шагом. А те, что любят погулять, с удовольствием воспользуются мута. Что там дальше, инвестиции? Пожалуйста! Почти все деньги мира находятся не в Америке, а у мусульман. Точнее, деньги все равно лежат в Америке, но лишь до тех пор, пока нет другого партнера для вложений. А в военном плане мусульманская Россия встала бы во главе половины мира, и всякие НАТО тогда сдохнут от зависти. Ядерное оружие, ракетные и космические технологии, одна из мощнейших армий – причем самая непобедимая… Мы могли бы построить мир, что не приснится помешанным на убийстве фанатикам. Ислам проникнет в сердца, как проник в твое, если джихадом будет не убийство, а пример, как надо жить. И тогда вокруг тебя произойдут чудеса.

– Но наши братья воюют…

– А мне вообще не понятно за что они воюют. За свободу веры? В чем она заключается? В их праве молиться и жить, как они считают нужным? Так ведь это право у них никто не отнимал. Если за их право «доходчиво» донести мне, как именно мне надо молиться – то я не хочу, что бы чья то свобода строилась за счет моей. Мои отношения со Всевышним никого не касаются, поэтому я категорически против, я вообще не люблю посредников. Когда человек борется не за свое право как таковое, а за право решать за других, кому и как жить, то тогда он воюет не за ислам. Тогда он воюет за власть.

Ибрашка на миг засомневался. Но только на миг.

– А мой друг из интернета говорит…

– Про таких, как твой «друг», – перебил Аскер, – в хадисе Посланника Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, говорится: «Наступят в моей общине разногласие и раскол, а затем появятся люди, которые будут произносить красивые слова, но совершать неблаговидные поступки. Они будут читать Коран, однако он не пройдет ниже их глоток. Они вылетят из религии, подобно стреле, вылетающей из пробитой мишени, и не вернутся. Они наихудшие из творений, и блага рая тому, кто будет их убивать, или кого убьют они. Они будут призывать к Книге Аллаха, тогда как сами не будут иметь к ней отношения. И тот, кто будет их убивать, будет ближе к Аллаху, чем они».

– Так убей меня и попади в рай! – Ибрашка на миг отставил автомат в сторону.

– Астагфируллах, я никого не хочу убивать. – Аскер не сдвинулся с места и даже не поднял руки. – Если ты за ислам, читай то, что написано в Коране, а не верь тем, кто пишет тебе в интернете, и тем более не домысливай сам. «Сражайся за Господне дело \ Лишь с тем, кто борется с тобой, \ Дозволенного грань не преступай».

– Тоже Пушкин?

– На этот раз Коран.

Ибрашка задумался на миг, но усмехнулся и вновь наставил оружие на Аскера:

– Это говоришь не ты, это через тебя меня смущает шайтан. Всевышний не станет защищать неверных. Отойди или убью!

– Убьешь брата по вере?

– Убью защитника тех, кого надо убивать! Ты или с ними, или со мной. Выбирай, на кону твоя вечная жизнь.

Аскер лишь скривился:

– Напомню: «Кто убьет живую душу не в ответ на убийство или смуту на Земле, тот словно убил всех людей разом». Если твоя вера призывает к убийствам, это неправильная вера. И тогда это не моя вера. И если твоя вера позволяет тебе убивать – начни с себя.

Истинный шайтан. Кто еще так может вывернуть смысл святых слов?! Ибрашка положил палец на спусковой крючок:

– Только что ты отрекся от истинной веры, и ты мне больше не брат.

– Пусть рассудит Аллах. «Если будете вы убиты ради Аллаха или ради него умрете, то ведь прощение от Аллаха и милость его лучше, чем все накопленное достояние». Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного. Хвала Аллаху, Господу миров….

Ибрашка забылся всего на мгновение. Это Иблис говорит святые слова устами Аскера. Тот, кто защищает неверных от правоверных – не правоверный.

А на кону – не жизнь одного человека, как может показаться. На кону судьба мира – того нового мира, который Ибрашка подарит истинно верующим.

– Это искушение. Я должен делать то, что могу. А сейчас я могу многое. – Он нажал на спусковой крючок и продолжил сквозь грохот начатое Аскером: – «Веди нас прямым путем. Путем тех, кому ниспослал Ты милость Свою, кто не познал гнева Твоего и не впал в заблуждение».

Аскер словно танцевал у стены, откидываемый к ней пулями и смешно дергавшийся. Когда выстрелы прекратились, он сполз по ней на пол. Стена за его спиной осталась покрошившейся и красной.

Длинный закрыл собой девушку.

– Идите вперед. – Ибрашка мотнул стволом автомата в направлении лестницы – лифту он не доверял.

Жаль Аскера. Но он сам виноват, в битве Добра и Зла встал не на ту сторону. Аллах простит. А может, и наградит дополнительно. Аллах велик.

Длинный помогал девушке идти, стараясь держаться между ней и оружием. Ибрашка держал их на мушке и подгонял словесно, чтобы не сокращать расстояние.

– Шевели ластами, нир ял х:ун, – пожелал он длинному скорого поноса.

Тот его не понимал, реагировал только на интонацию. Но реагировал правильно, скорость передвижения выросла.

А еще к акценту придираются, гяуры. Ибрашка на двух языках свободно говорил и огромное количество понимал, а эти свой выучить толком не могут, а над чужим акцентом смеются.

– Ас хья суна! – пообещал Ибрашка использовать длинного как женщину, забавляясь его непониманием.

Эту угрозу он, конечно, не исполнит. Для развлечений здесь есть кое-кто получше.

Стали спускаться. В коридоре первого этажа стены зеленели военной краской, а на лестнице оказались белыми, как в больнице. Стоял невыносимый запах пустоты. Именно так – пустоты, нереальной, бездонной, космической. Словно ворота рая открылись, и через белые облака ступеньки ведут… но почему тогда вниз?

Давило ощущение нависшей сверху многометровой толщи. Если здание сложится, как пещера от взрыва, здесь могут остаться пустоты, есть шанс спастись. Только зачем? К напоминавшим атомный бункер подземельям строительная техника будет пробиваться сквозь железобетон не один месяц. Лучше уж сразу плитой по башке.

Не о том думает. Впереди ждет исполнитель желаний. Нужно готовиться, чтобы душа была чистой, а мысли безгрешными. Бисмилляхи рахмани рахим…

Безгрешными? А как, если в нескольких метрах впереди маячат доступные женские прелести, что никак не дают сосредоточиться на высоком? Когда длинного не будет, очкастая останется целиком во власти Ибрашки. Ей больше не сбежать, как тогда, в пещере. Исполнителю желаний придется подождать с великими делами, пока без его помощи сами собой исполнятся более неотложные. Метеорит – дар Аллаха, прямой намек на Каабу, к которой уже тысячу четыреста лет пять раз в день обращаются взоры миллиарда мусульман, и на него, Ибрашку. Он сразу понял, что все неспроста. Друг из интернета так и говорил, что Аллах каждому дарует шанс, главное – разглядеть его и не упустить. И вот оно произошло – то, чего не может быть, потому что не может быть никогда. Во что невозможно поверить. И никто ничего не понял. Даже Аскер. И за что он прослыл умником?

Исполнитель желаний. Гяуры назвали его Митей. Глупцы. Это же еще один аль-Хаджар аль-Эсвад, близнец камня прощения, посланного Аллахом Адаму после его раскаяния. Тот первый камень ангел Джабраил принес пророку Ибрагиму, восстановившему святилище, разрушенное всемирным потопом. Все знают, что при постройке Каабы Ибрагим стоял на камне, который парил над землей. Ничего не напоминает?

На этот раз Аллах выбрал Ибрашку. Теперь все вспомнят, что полным именем Ибрашку тоже зовут Ибрагим. История повторяется. Мир, который построит Ибрашка, будет настолько же непохож на прежний, как мир до Пророка, салляллаху аляйхи васаллям, на нынешний. Одним порывом чистой души Ибрашка сделает для мира больше сотен тысяч праведников. Аскер в чем-то был прав. Не нужны убийства. Зачем в кровавом джихаде гибнуть миллионам шахидов, если достаточно, как какому-нибудь главе ядерной державы, всего лишь нажать красную кнопку. Аллах в милости своей дал такую возможность именно ему. Друг из интернета проклянет, если Ибрашка эту возможность не использует.

Старик сказал – минус третий этаж. Минус первый и минус второй оказались заперты наглухо, рядом с дверями виднелись датчики для оборудованных чипами нагрудных карточек. Позже можно войти и осмотреться. Вдруг что-нибудь пригодится или просто приглянется?

Достигли минус третьего. Такая массивная дверь действительно больше подошла бы бункеру, чем научной лаборатории. Очкастая подняла карточку к датчику, и с мягким щелком, напоминавшим хлопок двери Гелендвагена – еще одной мечты Ибрашки – вход в лабораторию открылся.

В углу светлого помещения со столами и запертыми шкафчиками лежал труп женщины. Больше ничего интересного здесь не было, задерживаться не стоило. Ибрашка кивнул на дверь со стеклянным окошком, за которым виднелись клетки и, вдали, еще одна дверь – открытая, словно в ожидании хозяина.

Хозяин пришел.

– Открывай, – распорядился Ибрашка.

Длинный мешался, не давал увидеть, какой код набирает очкастая. Лучше было сразу выгнать его из здания. Не подумал. Теперь снова придется пачкать стены.

Впрочем, код больше не нужен, наступает время открытых дверей.

Раздался новый щелчок замка, и в груди потеплело, а по голове будто бы ветер прошелся. До великого события остались считанные минуты.

Длинный вдруг развернулся к Ибрашке загораживая собой девушку и проход внутрь:

– Луиза, беги. Прости за все. Прощай. – Парень поднял лицо к далекому отсюда невидимому небу и размашисто перекрестился: – «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя…»

Очкастая юркнула за дверь, и когда Ибрашка нажал на спусковой крючок, было уже поздно: пули дырявили только закрывавшего путь парня и захлопывавшуюся бронированную дверь.

(продолжение следует)

Три плюс одна. Глава 26 Спасители мира и глобальные игры

С тяжелым сердцем они оставили Весновского и двинулись сквозь лес.

– Что будем делать? – спросила Луиза.

– Спасать мир, – хмыкнул Ибрашка.

– Думаю, мне нужно поговорить с дядей, – Мирон покосился на рацию, что висела у Ибрашки вместе с запасными магазинами к автомату.

Тот посмотрел на Аскера и протянул ее Мирону:

– Надеюсь, ты понимаешь, что произошло, и что надо делать, – сказал Аскер.

– Понимаю. – Мирон опустил глаза. – Как ей пользоваться?

Ибрашка ткнул пальцем:

– Дави сюда и разговаривай.

Мирон поднес рацию к уху:

– Говорит Мирон Иванов. Оба невидимки мертвы, а я ранен в руку. Требуется срочная помощь.

Примерно с полминуты было слышно только шипение.

– Мирон?! – гаркнуло вдруг срезом высоких тонов. – Срочно иди к главному зданию. Как ты здесь оказался?! Прием.

– Гулял. Скоро будем.

– Будем? Кто с тобой? Ты заложник?

– Со мной друзья.

– Желательно, чтобы ты пришел один. Невидимки точно мертвы? Оба?

– В каждом по магазину патронов из Калашникова.

– Пуль, – машинально поправил голос из рации. – Тогда запомни место, где они остались, это может пригодиться. Приходи, жду. Отбой.

Мирон опустил рацию.

– Вы знаете, куда идти? – заторопил Ибрашка. – В прошлый раз, когда мы ходили с Шарифом, я не запомнил дорогу.

При упоминании Шарифа он скис и умолк.

Палатку бросили, вряд ли она еще понадобится. Рацию вновь повесил себе на пояс Ибрашка – видимо, чтобы выглядеть круче. Вместе с ним Ник и Аскер тоже держали автоматы наготове, не хотелось беззащитными напороться на бандитов. Мирон и Луиза периодически прыскали в стороны из распылителей – больше по привычке, чем из необходимости. На всякий случай. И Ник одобрял. Но автомату он сейчас доверял больше. Когда знаешь, куда идешь и зачем, откуда-то берутся силы, о которых не подозревал. В том числе сила воли. Вчерашний размазня, который глядел на мир свысока и при этом страшно завидовал всем, кто чего-то достиг, увидел в себе что-то новое. Для зависти и гордыни не осталось места. У него появилось мужское дело. Даже два: посильно решить проблему мирового значения и защитить девушку, которую любит. Сейчас одно противоречило другому – в здании исследовательского центра их встретят далеко не пряниками. Но без Луизы ничего не сделать, да она и не согласится ждать на улице, пока остальные будут что-то предпринимать. Что? Если бы знать. Вся надежда на Мирона. Как Аскер был посредником между умниками и кавказцами, так и Мирон должен был сгладить изначальное противостояние и найти точку соприкосновения. Или хотя бы не допустить трагедии. Никому не ведомо, что творится у Мирона в голове, он вполне может поддержать дядю, если доводы покажутся убедительными. Поэтому Ник был рад, что рядом шли Аскер и Ибрашка. Отличный противовес. А Ник останется в золотой середине. Вместе с Луизой. Что может быть лучше?

И еще. Если потребуется отпирать дверь лаборатории, то день рождения Фани знала только Луиза. Вот если бы Анна Моисеевна установила дату рождения младшей дочери, дверь открыл бы любой, кроме Ибрашки.

Хорошо бы разработать какой-то план. Ник был уверен, что об этом думал каждый. И все молчали. О результатах раздумий можно было не спрашивать.

Ориентироваться в лесу не умел никто, и сделали как в прошлый раз: тупо шагали в предполагаемую сторону, пока не уткнулись в высокий забор с колючей проволокой поверху и контрольно-следовой полосой с другой стороны. Внутренний периметр. Ибрашка хотел перелезть, но Аскер указал на перевязанную руку Мирона. Двинулись вдоль забора вправо. По отношению к Верхнему озеру, откуда вышли вчера, шоссе должно было проходить где-то в той стороне.

Рассвет позволил двигаться быстрее, но больше ничем не помог. Мутная промозглость утра заставляла ежиться, прохлада и сырость пробирали до косточек. Луиза изо всех сил старалась не показать парням, как ей зябко. Ник хотел отдать свою куртку, чтобы укрыть остатки ее футболки, что сейчас больше напоминала топик, но знак его внимания Луиза не примет – собственная футболка Ника осталась на Рите. Куртку Луизе отдал Аскер. Рукава оказались коротковаты, зато все остальное было сплошным плюсом. Мирон тоже хотел отдать свою, у него размер все же побольше, чем у Аскера. Но для этого пришлось бы тревожить больную руку, и Луиза пресекла попытку в зародыше.

Оставленный КПП прошли примерно через час, еще минут двадцать добирались до лабораторного корпуса. Двухэтажное здание выглядело как общежитие какого-нибудь завода и ничем не напоминало сверхсекретный объект государственной важности. Впрочем, что Ник собирался увидеть? Крепость, обставленную пушками, локаторами и ракетами? Невзрачная бетонная коробка глазела прикрытыми решетками окнами, стекла первого этажа были закрашены, второго – занавешены. С облупившихся серых стен местами осыпалась штукатурка. Когда подходили, на высившемся у дороги столбе освещения ожила видеокамера и проводила компанию к железным дверям. Из двух створок действующей была одна, об этом говорили следы и единственная ручка. Аскер потянул за ручку, и ничего не произошло – дверь осталась закрытой.

– Скажи, что мы пришли, – попросила Луиза Мирона.

– Внутри прекрасно видно, что мы пришли, – Аскер кивнул на камеры, что уставились, как бабульки у подъезда на молодую соседку.

Справа от двери на стене висел блок видеозвонка. Аскер нажал кнопку вызова. Ответ раздался сразу:

– Положите оружие на землю.

Ник, Аскер и Ибрашка нехотя опустили автоматы по ноги. Конечно, они подозревали, что с оружием их не пустят, но без него стало как-то неуютно.

Замок щелкнул. Аскер распахнул тяжелую створку двери.

– Стоять. – Из темного коридора глядел ствол пистолета. – Отойди к остальным. Никому не двигаться. Мирон, входи один и закрой за собой дверь.

– Это мои друзья. – Мирон остался на месте. – Мы голодные.

– Друзья? – со снисходительной насмешкой донеслось из коридора. – И те?

Ствол пистолета качнулся чуть вправо, на Аскера и Ибрашку.

Мирон на миг поджал губы.

– Я не делю людей на тех и этих.

– Как знаешь. Вообще-то, и я не делю, но только тех, кто разделяет мою точку зрения или хотя бы может понять, что другие точки зрения существуют. Встать на чужую позицию и принять, что другие могут думать не так, как ты – для многих непосильное дело.

– Вот именно, – ухватился за мысль Мирон. – Почему же отказываешь в этом другим? Почему не хочешь понять их? У них тоже свои точки зрения, и обоснованы они не хуже твоей.

Из коридора хмыкнули:

– Кажется, ты боишься своих «друзей». А-а, понял, ты перед девчонкой рисуешься. Запомни: свои убеждения нужно отстаивать всегда, что бы ни случилось. Только так можно вернуть утраченную славу своего народа.

Ник почувствовал плечо прижавшейся к нему Луизы.

– Дядя Кастусь, ты захватил институт? – прямо спросил Мирон. – Зачем?

После короткой паузы раздалось:

– Войди и поговорим.

– Поговорим здесь.

– Здесь не место для разговоров.

– Место, – с несвойственным ему упрямством заявил Мирон. – Открытие, которое совершили в этом институте, может изменить мир. Ты хочешь изменить мир сам, в одиночку? Хочешь владеть Вселенной, стать богом-императором? Уверен, что справишься?

– Вспомни, кто ты на самом деле, Мирон. Сейчас ты живешь в другой стране, но у твоего народа собственная великая история.

Нехорошее предчувствие укололо Ника. Дядя Мирона давил на больную мозоль. Именно на эту тему постоянно твердил Мирон в любых спорах, всегда тянул одеяло истории на себя, и переубедить его было невозможно. Мирон принимал многовариантность истории, но истинной назло остальным фактам считал только свою версию.

И вдруг…

– Да, у моей малой родины великое прошлое, но сейчас я часть большого народа, который победил фашизм и покорил космос, – с пылом заговорил Мирон. – Этот народ непобедим только пока все нации, которые его составляют, хотят одного – чтобы никто не отнял их родную землю. Я не отказываюсь от корней, но я хочу в великое будущее, пусть даже как составная часть чего-то большего, а не в великое прошлое. Великое прошлое было у большинства наций. Но. Нынешние итальянцы – далеко не римляне времен Империи. Греки – не эллины. Турки – не Блистательная Порта при султане Сулеймане. У литвинов было великое прошлое, но оно кануло в Лету. Все вокруг с пеной у рта доказывают, чья нация круче, играют словами, чтобы возвысить своих, а это – к слову о чужих точках зрения – унижает других. Странно, но именно сегодня я понял одну истину. Глупо гордиться великими предками. Если сейчас дела твоего народа плохи, значит, потомки профукали достижения великих предков и недостойны их. Но это никак не значит, что ничего не надо делать. Надо, и еще как. Жизнь надо прожить так, чтоб наши потомки гордились великими предками в нашем лице.

– Тебе хорошо промыли мозги. Выходит, теперь ты с ними – вечными рабами и косорукими алкашами?

– Говоря «они», ты плюешь в зеркало. Народы веками жили своим умом, и чтобы понять, у кого получалось хорошо, а у кого плохо, достаточно посмотреть на глобус. Криворукие пьяницы? Еще раз посмотри на глобус. А теперь посмотри на тех, кто «освободился от кровавых тиранов», от всего, что связывало с «ними». Прости, но эти «борцы за свободу и независимость» кладут жизни за свободу – от кого? Я так понимаю, что за свободу воровать, врать и стравливать, чтобы воровать дальше. Все, что было построено нашими предками, ими разграблено и присвоено. А ведь рядом был наглядный пример. Россия – имею в виду не русских, как нацию, а Большую Россию – прошла все это в девяностые. Как можно что-то созидать и строить, расковыривая себе болячки и во всем обвиняя соседей? Представь: а что будет, если свои болячки начнет расковыривать Россия? Не русские, а россияне, все вместе? Аляска и запад Америки вплоть до Калифорнии принадлежали России, и срок аренды за Аляску – да-да, она не продана, а сдана в аренду на девяносто девять лет – истек совсем недавно. Но Россия молчит. Ранее никому не принадлежавшие Гавайи целый год жили под российским флагом. Россия на них претендует? А если вспомнить вот такое: когда открывалась некая новая земля, она доставалась государству, чьи представители ее открыли. Огромная Гренландия, например, принадлежит маленькой Дании, Австралия до обретения независимости – очень странной, надо сказать, поскольку до сих пор сохранена власть английской королевы с военной присягой именно ей, а не родной стране – принадлежала Великобритании. Почему же открытая Россией Антарктида не принадлежит первооткрывательнице? А теперь скажи: если объединение народов, победившее Наполеона и Гитлера, все же расковыряет эти болячки «великого прошлого», что сможет противопоставить мир?

– Говоришь прямо как дед-пенсионер, но спасибо за удачный пример. России просто необходимо что-то противопоставить, именно поэтому я сделал то, что сделал. Давай поговорим без свидетелей. Как бы ты меня ни убеждал, впустить могу только тебя. Потом, если хочешь, можешь вынести друзьям еды, но внутрь они не зайдут.

– Зачем же без свидетелей? Давай говорить тут, чтобы все слышали, – не сдавался Мирон.

– Хорошо, пусть все услышат, в некотором виде это даже лучше. Открытие такого рода, как сделанное здесь в институте, изменит баланс сил в пользу одной страны. Имея преимущество, она распорядится им во вред другим странам. Этого допустить нельзя. Когда Хайрем Максим изобрел свой пулемет, он ужаснулся: войны из поединков профессионалов превращались в нещадное истребление, человечеству грозила гибель. Изобретатель понял, что обладание таким оружием сделает кого-то непобедимым, а это попахивает вседозволенностью. Максим добился, чтобы его оружие начали производить сразу во многих странах. Далее. Нобель тоже сделал так, чтобы его динамит попал ко всем, кто захочет. Это сохранило мировой паритет.

Ник мог добавить, что Максим и Нобель неплохо обогатились, когда продавали патенты направо и налево, но встревать с такого рода поправками было не время.

– Создатели атомной бомбы тоже знали, что нельзя оставлять свое детище в одних руках, – неслось продолжение, – иначе мир погибнет. Я не причастен к изобретению телепортации и не знаю, что или кто перемещает людей в другое место, но мне понятны последствия. Шпионы, диверсанты и войска одного государства для остальных станут неуязвимы. Это будет крахом прежнего мира. Станет возможным перебросить вооруженный спецназ прямо в штаб управления чужими ракетами или в кабинет главы государства-противника. Я взял на себя смелость отдать открытие на благо всех стран. Скоро сюда прибудут представители американского посольства, они вывезут все связанное с открытием с закрытой территории на машине или вертолете с экстерриториальностью и передадут в Организацию Объединенных Наций. Только все государства вместе могут решить, как поступить с такой возможностью. Перемещаться должны уметь все или никто. Это моя позиция, и за нее я рискую свободой и жизнью. Розенбергов, передавших секрет атомной бомбы, казнили. Я тоже готов, что меня обольют грязью и постараются ликвидировать, но люди мира запомнят меня, а потомки скажут спасибо. Теперь входи, иначе не поможешь ни себе, ни друзьям. У меня больше нет времени с тобой болтать. Решай. Считаю до трех. Раз. Два.

– Мы говорили с профессором Весновским.

На этот раз вызванная заявлением Мирона пауза длилась долго.

– Где он? – наконец, донеслось из здания.

– Умер. Из-за тебя. Но он успел рассказать об открытии больше, чем знаешь ты.

– Что он рассказал? – раздалось мгновенно.

Луиза коснулась боком Мирона – намекала, что делиться знаниями в такой ситуации не стоит. Он понял.

– Дядя Кастусь, мы можем войти? – сказал Мирон вместо того, чтобы отвечать на вопрос.

Ник порадовался. «Кто владеет информацией, тот владеет миром».

– Весновский сказал код от лаборатории?

Вопрос дал понять, что лаборатория все еще закрыта. Мирон помялся, ожидая, что кто-то из приятелей подскажет, что делать. Луиза отвела глаза. Ник сжал зубы. Код выдавать нельзя, даже нельзя сообщить, что он известен – тогда его можно получить силой. Например, пытками. Никто не знает, до какой низости дойдет дядя Мирона ради желаемого.

– Не знаете, как скрыть, что код известен? Молчание сказало за вас. Входи, Мирон, и хватит разговоров.

– Я не знаю кода, – признался Мирон.

– А кто знает?

Мирон машинально оглянулся на Луизу. Сразу раздалось:

– Пусть она тоже войдет.

Луиза испуганно спряталась на Ника и Аскера.

– Я не пойду без них.

– Я сказал – войди. Считаю до трех. Раз.

– Она не пойдет. – Мирон шагнул вперед, перекрывая Луизу собой.

– Отойди. Два.

– Без нас она не пойдет. – Ник и Аскер тоже придвинулись к Мирону и встали с ним плечом к плечу.

– Три. Терпение лопнуло. Последний раз говорю: Мирон, отойди.

– Нет.

– Жаль. Ты не оставил мне выбора. Прости, но судьба мира стоит дороже.

Прогрохотало. Мирон сложился пополам. Одновременно рядом протрещала очередь – оставленный без внимания Ибрашка подхватил автомат и теперь поливал свинцом темные глубины здания.

Как только оружие выплюнуло последнюю пулю, Аскер с ножом бросился в коридор.

Ник с Луизой склонились над Мироном.

Его глаза растерянно глядели в небо. Сердце не билось.

(продолжение следует)