24  Литвины, профессор и император мира⁠⁠

Три плюс одна. Глава 24

Литвины, профессор и император мира

Кастусь глядел, как дрожит вода в стакане. Время шло. Теперь все зависело от его корыстолюбивых помощников.

Мониторы давно показывали одно и то же. С тех пор, как исчез Весновский, ничего не менялось. Снаружи здания и в Большом Мире, о котором столько мечтал, жизнь продолжалась, а здесь, внутри здания…

Иногда приходилось встряхивать головой и даже бить себя по щекам, чтобы победить накатывавшее малодушие. А страх сковывал так, что хоть сейчас бросайся сдаваться и каяться во всем свершенном и только задуманном. Когда все начиналось, идея казалась правильной, она не имела альтернатив. Сейчас мысли были другие. Вопрос Весновского выбил из колеи, прежние доводы вдруг показались несущественными, а мотивы – пустыми. Перед тем как исчезнуть, Павел Алексеевич поднял глаза на камеру в лаборатории:

– Почему ты сделал это, Костя?

Вопрос был риторическим, Весновский не знал, слышат его в тот миг или нет.

– Странно, что вы не видите этих причин, – пробормотал Кастусь.

И в очередной раз поморщился. Не нравилось, когда называли по-русски. Он был беларусом. Именно так – через «а», что соответствовало нормам беларуского языка. И что должно бы, как он твердо считал, отразиться и в других государственных языках. Японцев же как-то заставили писать вместо Грузия – Джорджия. Но ничего не поделаешь, если по документам он Константин Федорович – не Фёдорович, а Федорович, с ударением на вторую "о" – то хоть удавись, а для большинства ближних в просторечии будет Костей, Котом, Костяном… кем угодно, только не тем, кем ему нравилось, поскольку было единственно верным.

И черт с ними всеми. Они даже не в курсе, как он их про себя называет. Можно считать, что счет в матче Кастусь против всех – один-один.

Против всех он оказался из-за «науки» истории, как ее подают в разных странах. Потому что историки лгут. Все. Нагло и беспардонно. Польские – в пользу Польши, российские – в пользу России, литовские – в пользу...

Литвы? Господи, какая глупость. Придуманная страна с чужой историей и украденным названием. Существовало Великое Княжество Литовское – ВКЛ. Это общеизвестный факт, с которым ничего не сделать. ВКЛ включало в себя территорию нынешней Беларуси, Литву (Жемойтию), часть Польши (а после подписания Унии – всю) и еще кое-что от соседей по кусочкам. В период ВКЛ жители нынешней Летувы около полутора веков в Литве вовсе не состояли. Их неоднократно отдавали тевтонам Витовт, Миндовг и другие. Даже в залог отдавали. И это, позвольте спросить, коренная нация? Где здесь иго литовцев над белорусами?

Жемойтов до большевистской революции называли исключительно жмудинами, а с тысяча девятьсот восемнадцатого года они вдруг стали литовцами, сменив самоназвание на чужое – звучное и исторически весомое. Между прочим, сами они назвались Летува. Для славян это труднопроизносимо, славяне все равно скажут «Литва».

Лев Гумилев в теории этногенеза написал, что люди объединяются по принципу комплементарности – неосознанной симпатии к одним и антипатии к другим. То есть по религиозным, расовым, культурным мотивам. Но тысячелетнее соседство ятвягов и кривичей с жемойтами и аукштайтами не привело к смешиванию или родству.

После создания независимой Литвы почти сто процентов названий принудительно изменили. А в Беларуси они сохранились. Разве не доказательство, что нынешние литовцы не были хозяевами ни в исторической Литве, ни в подчиненной литвинам собственной земле? Даже имена литвинских князей теперь меняют, вопреки летописям. Ольгерд превратился в Ольгердаса, Миндовг в Миндаугаса, Войшелк в Войшелкаса, Гедимин – в Гедиминаса… Взять того же Радзивилла, он литвин, но разве литовец? Он же не Радзивилутас, и получается, что однозначно не жемойт, а белорус. Все исторические документы, как сговорившись, твердят: жители Литвы называли себя жмудинами и аукштайтами! Летописная Литва – центр и запад Беларуси, от той территории у нынешней Литвы только Вильня, подаренная Сталиным, а их язык назывался аукштайтским.

Перепись войска ВКЛ говорит, что девяносто пять процентов – шляхта из литвинов-белорусов, а жемойты с аукштайтами присутствуют лишь среди солдат – около трех процентов. И ни единого офицера. Странно, что никто об этом не задумывается. В Статутах ВКЛ – Великого княжества Литовского, Русского и Жемойтского – перечисляются населяющие его народы. Основа – литвины, где почти у всех окончание на «-ич», а второстепенными, то есть ущемленными в правах народами названы русины, аукштайты и жемойты («литовцы»!), евреи и цыгане. И никаких белорусов. Население древней Беларуси называли гутами или гепидами – где-то с четвертого по восьмой век. Лиетувисы до сих пор белорусов зовут гутами. С восьмого по тринадцатый – ятвяги и кривичи, затем литвины, и только затем белорусы. Название Белая Русь имеется в титулах Ивана Третьего, Василия Третьего, Ивана Четвертого, Бориса Годунова и первых Романовых. После Петра Первого оно не упоминается, а у Николая Второго присутствует в виде «Великий князь Литовский» для центральной и западной Беларуси и «князь Витебский» для восточной. И «князь Самогитский» – для нынешней Литвы.

Свой единственный национальный символ – Погоню (других в истории не было) – белорусы отдали жемойтам. А до тысяча девятьсот восемнадцатого года жемойтское княжество называлось Жмудь, или Самогитией по-латыни, а на гербе изображался «локис» – черный медведь.

А взять, к примеру, фамилии. Они всегда образуются по нормам государственного языка. Самогиты-жемойты не имели своей письменности и, соответственно, следовали нормам языка власти. Их «-ис» это приближенное к местности «-ич». Фактически – латинское «-с». У мазуров оно звучало как «-ш». Отвечало на вопрос «чей». «Ский», начинающийся с «эс» – из той же серии. У поляков и чехов Дубов, например, – это сделанный из дуба, а Дубовский – дворянин, владеющий поместьем Дубово. В латыни и многих других притяжательная форма звучит как «ис» («из»), у белорусов, мазуров, сербов и лужицких сорбов – «ич» (а в немецком – «иц», самый известный пример – Штирлиц). Вот интересно: римлянами и германцами летувисы тоже владели?

В нынешней Литве кроме известных из древних хроник имен собственных поменяли и древние названия городов и местностей. Подумать только: в последние годы изменены почти сто процентов прежних топонимов! Они у «народа-победителя» почему-то были не свои, а соседские. Им самим не странно, почему бы это? Нет, не странно. И Вильно сделали Вильнюсом, Ковно – Каунасом, Бержаны – Бярженаем, Велену – Вялуоной, Высокий Двор – Аукштадварисом, Медники – Мядининкаем и далее по списку. Смысл в большинстве случаев потерялся. «В» в конце ввелось при русских царях. Изначально большинство названий служили ответом на вопрос «чей?», и если следовать логике, Ковно должно было стать Каунисом, а Вильнюс – Вильнисом, чтобы ответить на этот вопрос. Вместо прилагательного, несущего смысл, приняли существительные. Сравнить, допустим, с коренным Паневежисом. А в Беларуси за небольшим исключением все старинные топонимы сохранены. Так кто кем владел?

В тысяча девятьсот девятнадцатом году тогдашнее правительство «пошло навстречу» обретшим независимость летувисам, когда они потребовали вернуть их стране все старинные литовские летописи. «Почему нет?» – сказал кто-то достаточно разбиравшийся в истории, и все документы на литовском языке было принято вернуть. В том и была издевка, понятная лишь посвященным. Вполне логично, что не нашлось н-и о-д-н-о-г-о такого документа!

Еще один о многом говорящий факт, почерпнутый из летописей Великого Княжества Литовского: все двадцать два канцлера в ее истории были литвинами-белорусами. А где же литовцы?

Саксонский граф Альберт Медведь в описаниях Жемойтии двенадцатого века приводит звериные шкуры в качестве одежды и каменные топоры в качестве оружия. Городов нет в принципе, жители обитают в лесных чащах в землянках. Граф сообщает Римскому Папе, что обращение жемойтов в христианство невозможно, поскольку они разбегаются по лесам.

А вспомнить создание Речи Посполитой, как до сих пор горделиво именуют свою землю поляки. Вообще-то не они присоединили Литву, а литвины с тысяча четыреста первого года на протяжении почти ста семидесяти лет делали попытку за попыткой, уговаривая поляков вступить в Унию. Удалось это лишь с одиннадцатой попытки – в тысяча пятьсот шестьдесят девятом.

Это – факты. А теперь почитаем учебники истории в каждой отдельно взятой стране. И после этого история – наука?!

Только племянник Мирон понимал Кастуся. Но окружение плохо влияло на племянника, он стал забывать свои корни, дружить с теми, кем некогда помыкали или с кем воевали его предки. Именно позиция слабого, в которой в последнее время в спорах оказывался Кастусь, подтолкнула его к нужному решению. Былого не вернешь, но сейчас один литвин – гражданин великого государства, которого нет, которого не знают и не помнят в мире, но которое Кастусь носит в своем сердце – может изменить мир.

Даже поставить всю планету на колени. Но он так не сделает.

«А почему?» – вспискивал в глубине души пакостливый голосок.

«Потому что я против насилия», – гордо отвечал Кастусь.

И вздыхал. Поскольку врал самому себе. На самом деле каждая клеточка в нем требовала стать неуловимым грозным владыкой мира, чтобы перекроить его по собственному разумению. Но одна пуля или ловушка поставят конец карьере новоявленного императора мира, и императором с чудо-возможностями станет кто-то другой. Этому другому на древнюю Литву будет плевать с высокой колокольни, он вообще может оказаться летувисом. Без команды единомышленников такие дела не делаются, а где взять этих единомышленников, если даже на родного племянника, которого долгое время воспитывали в нужном духе, полностью положиться нельзя?

Прошлось довериться заокеанским друзьям. Никакие они, конечно, не друзья, но партнеры. У них одна цель с Кастусем – не дать кому-то стать настолько сильным, чтобы диктовать миру свою волю. Кастусь связался с американцами и объяснил ситуацию. Его роль в грядущих событиях выглядела здорово. Человек, который спас Землю. Возможно, ему дадут Нобелевскую премию мира. Или его именем назовут еще одну премию, новую, которая по значимости превзойдет Нобелевскую. Почему нет? Отдавая секрет динамита одновременно в руки разных государств, Нобель рисковал только материальным положением, да и положение это, надо сказать, своими действиями лишь поправил. А Кастусь рискует жизнью и свободой. Несравнимая разница.

После рассказа о том, что происходит в исследовательском институте, партнеры некоторое время действовали самостоятельно. Через третьи руки они нашли нужных людей, что за деньги были готовы на все. Они же полностью спонсировали операцию. Кастусь и не предполагал, как дорого стоят услуги наемников. К счастью, настоящих бойцов потребовалось немного, для отвлечения внимания наружной охраны хватило толпы хулиганов с рынка.

Приезд Президента ломал планы. Если предмет исследования заберут в Москву, Кастусь окажется лишним в цепочке закрутившихся событий. Больше ждать было нельзя.

Сначала Глеб потрепал нервы с запасной рацией. Кастусь периодически забирал ее домой, будто забыл выложить. Ценности для проверяющих она не представляла, обычная рация, которую, как они думали, он нес, к примеру, чтобы починить. Но стоило оставить ее между периметрами, как у Глеба сработало какое-то шестое чувство, и она срочно потребовалась. Это было первым неприятным звоночком. Затем в самый неподходящий момент Глеб обнаружил пересекавшего внутренний периметр гуманоида-невидимку. До момента, когда подействует «кофе», не хватило совсем чуть-чуть. Пришлось бить Глеба сзади по голове – его рука уже тянулась к тревожной кнопке, а если здание наводнят солдаты, план пойдет прахом.

Перед тем как уйти с тремя чашками кофе вниз, Кастусь отключил внутреннюю телефонную связь – возможности операторской, рассчитанные на чрезвычайные случаи, это позволяли. Также он крепко привязал Глеба к стулу. Когда очнется от удара, уже должен спать, но лучше перестраховаться.

Теперь все нужно делать быстро. Снаружи в операторскую не звонят практически никогда, но если звонок все же раздастся, и никто не ответит…

Лучше про это не думать.

Остановившись перед лабораторией, Кастусь изобразил лучезарную улыбку.

– Кофе прибыл!

Дверь открылась – изнутри Лера приложила к датчику свой нагрудный бейджик. Нужно не забыть про этот бейджик, чтобы позже не пришлось ломать двери.

– Какой аромат! – Лера потянулась к изображавшей поднос разделочной дощечке, на которой в операторской обычно готовили бутерброды.

Только чудом она не ухватила единственную чашку, для нее никак не предназначенную. Кастусь отодвинул поднос:

– Подожди, давай сядем за стол все вместе и отметим как полагается – с тостом по поводу открытия…

Лера отмахнулась, дотянулась до крайней чаши и с блаженством на лице отхлебнула. Добавка ни вкуса, ни запаха не имела, и удовольствия от напитка ничего не омрачило.

Кастусь удивленно обвел взглядом помещение, в котором больше никого не было.

– Где Павел Алексеевич?

– Сейчас придет.

Профессор Весновский нашелся быстро, за стеклом внутренней двери он кормил существо в клетке, скрытое от камер и взглядов снаружи.

Главный вопрос, мучавший последние несколько минут, теперь снят – сбежал не Митя.

Весновский далеко, а кофе скоро начнет действовать. Видимо, пора действовать и Кастусю. Для начала хотя бы узнать, откуда взялся гуманоид-невидимка. Мысли, которые возникли сразу по его обнаружению, ничего хорошего не предвещали. Можно было сесть в гигантскую лужу перед партнерами. Получалось, что подопытные обезьяны не только в город улетали, а еще и невидимыми из здания наружу выбирались. И как же одно связано с другим?

– Лера, прости за любопытство, но это не просто так, это по моей работе. У вас действительно открыто мгновенное перемещение в пространстве, или вы научились придавать объектам эффект невидимости, а затем доставляете их в другое место, чтобы выдать за телепортацию? Не бойся, я никому не расскажу вашу тайну. – Испуг и возмущение на лице Леры заставили объясниться. – Монитор тепловизора показал, как невидимое существо перелезло ограду и скрылось в лесу. Обычная камера его не засекла.

– Павел Алексеевич! – Лера бросилась к прозрачной двери, хотела набрать код, но в последний миг вспомнила про присутствие постороннего, и вбитые в голову правила взяли верх. Она просто постучала ладонью по бронестеклу. – Павел Алексеевич, Макар нашелся! Он переместился за стены и стал полностью невидимым! Костя говорит, что его видно только в инфракрасном свете!

Кастусь в очередной раз обиделся на «Костю» – ведь сколько раз просил Леру не называть его так.

Весновский поднял голову и долгую минуту раздумывал о чем-то.

– Если наверху случилось ЧП, – профессор обращался именно к нему, к Кастусю, – охрана должна подать сигнал тревоги и принять меры к поимке сбежавшего из лаборатории существа. Отсюда вопрос: почему в такую минуту вы здесь?

В течение следующих двух часов Весновский так и не вышел, наоборот, он ушел дальше, за следующую дверь. Там, среди главных секретов института, находился еще один телефон. Кастусь знал, что сейчас телефон не работает, сам отключал связь, и все равно нервничал. Весновский долго что-то делал в глубинах лаборатории, затем нервно ходил туда-сюда по внутреннему помещению вплоть до клеток и обратно. Снова уходил и вновь возвращался. Каждый раз появлялся недовольным. То, что он делал, у него не получалось. Хотел переместиться? Скорее всего. Значит, все не так просто, если не получается даже у того, кто знает о вопросе больше всех. Кастусь догадывался, что многие эксперименты закончились плачевно, и некоторые подопытные бесследно исчезли. Похоже, вместо перемещения вдаль кто-то или что-то стало делать перемещаемых невидимыми и выбрасывать куда-то неподалеку. Сам Кастусь без крайней надобности не решился бы на перемещение, даже если знать, как это делается. К тому же, судя по подслушанным обрывкам разговоров, что-то у них здесь уменьшалось. До сих пор на эту тему в голову ничего не приходило, но теперь…

Некий подопытный (скорее всего – обезьяна, если вспомнить очертания и походку гуманоида) стал невидимкой и переместился за стены. Выходит, уменьшалось расстояние телепортации. А если допустить, что оно уменьшалось именно за счет появления нового эффекта – невидимости?

Что будет, если профессор станет невидимым, не хотелось даже думать. Кастусь пытался взломать дверь с кодовым замком, которая вела вглубь, даже несколько раз стрелял в нее из табельного пистолета. От пуль на стали и бронестекле оставались только точки-вмятинки. Такое только взрывать. Но Кастусь не был специалистом-взрывником. Не имея опыта, вместе с дверью он легко уничтожит все здание. И тогда зачем все?

Лера и Глеб так и не проснулись. Средство, которое дали партнеры, оказалось слишком действенным. Или Кастусь переборщил с дозой. Зная, что второго шанса не будет, он вывалил в чашки весь имевшийся порошок. Такого страшного финала не хотелось, но горевать поздно, теперь нужно думать, что делать дальше.

После того, как все попытки попасть к Весновскому провалились, Кастусь снял с трупа Леры ключ-бейджик и ушел в операторскую. Пришло время действовать. Как в кино глядя на экранах на отвлечение внешней охраны в дальнюю часть периметра и взятие КПП, он объявил о захвате лаборатории и потребовал прекратить сопротивление, иначе открытие института, о котором должно быть хорошо известно Президенту, будет использовано или уничтожено.

Угроза подействовала. Сложившая оружие охрана и находившиеся в помещениях вне лабораторного корпуса нескольких сотрудников ушли за пределы внешнего периметра, наемники скрылись, и время словно остановилось.

Но оно шло. Прошло больше суток, а ничего не менялось. Партнеры к нему не пробились, значит, их перехватили по пути, и теперь они ведут переговоры на уровне правительств. Эффекта от работы дипломатов, судя по всему, пока нет. Чтобы дело сдвинулось, нужны угрожающие открытию действия Кастуся, а ему, чтобы предъявить что-то, нужно это что-то найти или хотя бы знать о нем достаточно, чтобы блефовать. Из-за Весновского сложилась патовая ситуация, которая продлится неизвестное время.

Последний раз, когда профессор вновь появился на экране, он бросил взгляд в глядевшую сверху камеру и горько поинтересовался:

– Почему ты сделал это, Костя?

Потом он зачем-то отпер клетку, из которой вывалилось человекоподобное существо – полный аналог невидимки на мониторе. Все домыслы и фантазии оказались ерундой, это была самая обычная обезьяна, только на этот раз видимая.

И вдруг Весновский и обезьяна исчезли.

Кастусь еще раз просмотрел фрагмент записи последней минуты. Вот профессор отпирает клетку, вот направляется к открытой двери вглубь лаборатории, обезьяна, очумело оглядевшись, коряво шагает за ним…

В следующий миг экраны показывали пустоту – осталось все, кроме профессора и обезьяны.

Все же обезьяна как-то замешана. Это не она перемещает в пространстве, как Кастусю казалось раньше, когда он считал ее неведомым монстром или инопланетянином. Но без нее Весновский не сумел переместиться.

А теперь исчезли оба.

Больше ничего не изменилось. Встает вопрос: они телепортировались или просто стали невидимыми?

Кастусь спустился в лабораторию и долго вглядывался в стеклянное окошко двери, за которой произошло исчезновение. Не в каком-то мудреном аппарате, а прямо посреди помещения, часть которого даже камера видела. Жаль, что камера не показывает в инфракрасном. Впрочем, минута шла за минутой, а нигде ни одна вещь не шевелилась, не меняла местоположения и не исчезала. Сомнения отпали – Весновский с обезьяной телепортировались, их больше нет в лаборатории.

Знания профессора ушли вместе с ним. Но остались его работы. Пока лаборатория под контролем, можно считать себя на коне.

Кастусь остался в здании один. Первым делом он включил внутреннюю телефонную связь – связываться с внешним миром опять стало можно из любого места. Это может пригодиться.

А если у Весновского все получилось по его желанию, и он переместился в город и теперь все расскажет?

У этого тоже есть свой плюс. Там поймут, что Кастусь не отступится, а его настоящих возможностей они не знают. Но Весновский, скорее всего, просто окажется за стенкой, как и та обезьяна, что исчезла во время последних экспериментов. Там его можно будет найти. Старик не убежит от взрослого человека в хорошей спортивной форме, а обнаружить невидимку можно с помощью приборов инфракрасного видения или даже без всякой техники – просто поливая перед собой пространство водой из разбрызгивателя.

Следующим делом Кастуся стало организовать оставшихся внутри периметра «друзей» на поиски двух невидимок. Пришлось наплести, что после поимки проблема исчезнет, и военные снимут оцепление. Кастусь вынес за порог здания все найденные по подсобкам распылители воды, бутылки, а также немного еды.

Хорошо бы, чтоб Весновского и Митю поймали. Непонятно, каким боком обезьяна способствует телепортации, но Кастусь своими глазами видел, что без нее у профессора ничего не получалось.

Подведем итоги. Что известно на этот момент? Нечто или некто (или нечто с помощью этого обезьяноподобного некто) умеет перемещать в пространстве и делать невидимым, причем за счет второго эффекта резко уменьшился первый. Как он (или оно) это делает? Как им управлять? Весновского сейчас ищут, но если он все же переместился за периметры и теперь вне досягаемости – тогда остается ждать, что решат переговоры правительств. Ту информацию, что имелась, Кастусь передал, а новой без Весновского не получить.

Но как же трудно сидеть без дела, зная, какую кашу заварил. Скоро мир будет другим. Каким? И какими словами в будущем будут вспоминать Кастуся Федоровича – спасителя, пожертвовавшего всем ради этого? Окружающий мир кажется простым, но он сложен, многообразен и категорически нелогичен. Великие истины, у которых просто не может быть иного толкования, другим людям кажутся несусветной чушью. Кастусь спорил даже с отцом – обычным сельским работником, который под старость переехал к дочери в Россию. Родная деревня располагалась неподалеку от города Глубокое, где стояла полуразрушенная стелла – напоминание, что именно в Литве (не в нынешней, а в той, в которой жили литвины) была принята вторая после США конституция Речи Посполитой. Но кто об этом помнит, кто рассказывает детям, чтобы гордились, и внукам, чтобы вновь возродили былое величие?

– И чем предлагаешь гордиться? – не понимал отец. – Конституцией или демократией? В греческих демократиях каждый третий был рабом, а женщины и дети считались таковыми; нынешние демократии ничем не лучше, только фиговый листок у них побольше, от пяток и до макушки. Гордиться конституцией? А она что – спасла от чего-то, или дала кому-то свободу? Та же американская конституция принималась, когда рабство было нормальным явлением, и его даже не упомянули, настолько оно было нормальным и естественным. А женщины не были гражданами, поэтому их тоже не упомянули. Конституции принимаются теми, кто захватил власть, и пишутся под себя, чтобы власть удержать. Не вижу здесь ни одного повода для гордости.

Грандиозные успехи и победы прошлого отца тоже никак не трогали.

– Гордиться великим прошлым? – каждый раз распалялся он, едва Кастусь заговаривал о Великом Княжестве Литовском, – тем, что мы – потомки тех самых белорусов-литвинов, чье происхождение никем не признается, поскольку государство с названием Литва спокойно живет по соседству? Если это единственный повод для гордости…

– Ты тоже гордишься этим же – великим прошлым, только чужого народа.

– Своего!!! – кричал отец, словно Кастусь отбирал у него последнее. – Наш отказ от мечты отцов, от достижений и подвигов нашего… да, Нашего Великого Народа – это успех сил, которым категорически не нужно наше величие. У нас украли прошлое, теперь крадут остатки будущего. Постой, не криви рожу, знаю все, что скажешь, миллион раз слышал по радио от тех, кто предпочитает любить родину из-за границы и за деньги. Но ведь это же мы запускали первый спутник и первыми полетели в космос! Это мы победили французов, немцев, турков, шведов и еще кучу других великих народов и племен, кто приходил на нашу землю! Повторяю – Нашу! Всю! Намного большую, чем та, о которой ты грезишь в самых смелых мечтах. Это же мы создали самую великую и огромную страну в истории человечества. Это мы – все вместе – создали атомные станции и ракеты. Это нас еще вчера боялся и уважал весь мир – в зависимости от того, враг он или друг. Где это сейчас? Почему мы отказались быть великим народом и приняли на себя участь обиженных? Кто украл у нас нашу историю и наши победы? Ты хочешь независимой великой Литвы в пределах Великого Княжества Литовского? Ее не будет. Не будет тех территорий, как в ее лучшие годы, не будет величия. Будет только независимость. А кому эта завоеванная ценой многих жизней ценность – независимость – будет служить? Местным политикам и олигархам. Они и будут процветать, а независимый от прежнего величия народ будет беднеть, гибнуть и залезать в долги. А потом одна часть народа будет резать и жечь другую, потому что неправильно поняла дарованную независимость. Или еще за что-то. Когда все плохо, всегда требуются враги народа, которых можно во всем обвинить. И врагов будут находить в народе до тех пор, пока будет оставаться народ. А потом не останется никого, потому что все, как окажется, полегли в борьбе за величие. И у твоей земли появятся новые хозяева. Тебе нужно это? – А в конце споров на тему истории отец всегда читал нотацию: – В древности, говорят, существовал золотой век. Так что же теперь – всем повыбрасывать штаны и переселиться в пещеры?

Эх, если бы здесь был хотя бы Мирон – единственная родная душа в этом городе, на кого можно положиться…

(продолжение следует)