Седовласый старик всматривался в темнеющее закатное небо, провожая утопающее солнце. Сколько этих закатов было на его веку, он и сам не знал, но именно этот был особенным, он был здесь и сейчас. Уникален тем, что больше никогда не повторится, тем, что вот оно все это происходит на его глазах. Не в прошлом, от которого остались воспоминания, записи в ежедневниках, письмах, фотографии. Не в будущем, которое хоть и предсказуемо, но не поддается просчет для каждого мгновения.
Несмотря на свой почтенный возраст, старик мог еще напрячь память и вспомнить каждый из своих закатов, каждый шорох травы, дуновение ветра, снежные хлопья, стены ливней, разрывы снарядов, грохот рушащихся зданий, океанские штормы, горные пики. И откуда только не приходилось провожать Царь-Солнце, но каждый раз очередная страница его земной жизни переворачивалась, открывая новую чистую для продолжения летописи.
Очередная страница действующей главы, а ведь были еще другие главы прошлых земных воплощений, мгновения которых так же прочно поселились в памяти старика. И в тех главах были закаты. Другие закаты. Совсем не похожие на этот, но, тем не менее, по своему прекрасны.
Он не хотел поднимать эти воспоминания, но они каскадом один за другим поднимались из глубин небытия, вырывались из абсолюта, заставляя пережить все то, что он уже пережил, страница за страницей, проходя по своим жизням.
А ведь они и вправду — старик. И даже не по меркам абсолюта, по сравнениям с предыдущими главами. Ни в одной из предыдущих его летопись не доходила до страницы с сегодняшним номером, предыдущий рекорд уже побит более, чем на полторы тысячи, и это еще не предел. Но даже он, способный видеть сюжеты будущих страниц, не знал, сколько ему абсолют отпустил на эту главу.
Он, так легко сливался с абсолютом, отчасти, можно было бы сказать, что он и есть часть абсолюта, но до сих пор, за столетия так и не смог постичь его сути. Иногда ему казалось, что он вот-вот постигнет сущность абсолюта, как тот основательно менял его представления о мире. Старик так и не смог понять, почему главы его земных жизней имеют различную протяженность, почему абсолют отпускает его на определенное число страниц.
С сегодняшней земной точки зрения можно было бы рассуждать о продолжительности как об улучшении качества человеческой жизни, развивающаяся стремительно наука почти избавила населения от отдельных заболеваний, выкашивавших, в свое время, чуть ли не города, позволила накормить, впрочем, о «накормить» заявлять было бы слишком опрометчиво, как и о том, что в мире стало меньше войн. Их-то, может и меньше стало, и не такие они затяжные, но наносимый урон только от одной из современных войн не сопоставимо больший, чем от длившихся десятилетиями во времен его абсолютной юности.
Если уж вообще мыслить категориями абсолюта, то и наука, по большому счету, никуда не прорвалась, всего-навсего, Знания, доступные посвященным, получили широкий доступ среди населения. Прометеи, желающие облегчить человеческую земную жизнь, были во все времена. Нет, он не отрицал и человеческий гений, способный познать часть абсолюта, но навскидку даже он, пропустивший через себя многовековую историю человечества не мог назвать имен гениев, ибо, так или иначе, они касались абсолюта и были его порождением.
Старик безмятежно созерцал уходящее за горизонт солнце, становившееся все больше, все краснее. Его, несомненно, восхищало это каждодневное представление, эта феерическая игра красок, мазки теней, отбрасываемых земными сущностями: одушевленными и нет, это бесконечное непрерывное движение, подчиненное законам абсолюта, но не было уже той юношеской эйфории, толкающей на открытия, какие-то свершения. Его уже мало волновали человеческие деяния, вся эта мелкая возня: любовь, ревность, политика, войны. Вообще, «война — дело молодых», а он в силу возраста, оставался простым созерцателем. Да, у него немалый жизненный опыт, в том числе и военный, он мог бы стать превосходным полководцем или консультантом, но зачем? Смысл военного театра им уже давно постигнут, любовные интрижки он раз за разом заводил, так для поддержки физической сущности, в каждой главе была описана подобная история, каждый раз они заканчивались одинаково. Все они были замечательными женщинами, соответствующим идеалом своего времени, но ни одной абсолютной, той, чьи главы переплетались бы в общую историю, да и собственно, нужна ли она ему такая, ведь он сам еще не постиг свой путь абсолюта.
Конечно же, у него была родственная душа, идущая с ним по главам его летописи, но и она имела исключительно мужское земное воплощение. В разных главах она появлялась во все новых ипостасях: то отец, то брат — кровный ли, или связанный клятвою, но почему-то абсолют не давал им разнополых воплощений. Возможно, чтобы отсечь инстинктивную страсть, мотивации абсолюта сложно поддаются пониманию.
Эта глава сама длинная из всех, начертанных стариком, но в ней та, родственная, не появлялась. Названный брат, ставший с ним одной крови — совсем не та душа, по сценарию ее выход состоится позже, после того, как пройдут сотни закатов. Предвестники появления отзвучали несколько десятилетий назад, он ее чувствовал, они изначально неразлучны в абсолюте, но по каким-то странным хитросплетениям жанра, все еще не мог встретить ее в земном мире.
Он уже был достаточно стар, чтобы чему-то удивляться, но это испытание абсолюта взращивала в нем детское любопытство: альтер эго где-то бродит земными тропами, отгородившись от абсолюта так, что порой он перестает ощущать ту незримую нить потока, связывающую их в единое абсолютное целое. Он знает сценарий, но до сих пор не видит момент воссоединения. Каждый раз, как он только начинает ощущать, что вот-вот случится, связь обрывается, и этот момент откидывается на десятки, а то и сотни закатов.
Нет единого сценария даже у абсолюта, он непрерывно меняется, в зависимости от действий между закатами, и по завершению очередной страницы можно увидеть наброски дальнейшего продолжения главы.