Возле Мнаци Моджа, внутри города, в тени гигантских полувековых казуарин, находится несколько особенно хорошо сохранившихся могил. На передних стенках гробниц, украшенных низкими порталами и неровными зубцами, выгравированы различные знаки, напоминающие орнамент. Это письмена народов, прибывших на остров до новой эры, памятники исчезнувшей культуры, сохранившиеся на жилищах мертвых. Изучение рисунков и пока еще не понятных иероглифов наведет на след тех, кто еще в древности побывал на Занзибаре.
Множество людей, движимых самыми различными побуждениями: завоевателей, исследователей, торговцев, искателей богатых земель, - оседало на острове или побывало на нем.
Следуя по пути миграций, можно установить, как происходило в прошлом заселение восточноафриканского побережья и соседних островов, и воссоздать общую картину того смешения рас, которое здесь произошло.
В настоящее время население двух главных островов султаната, Пембы и Занзибара, достигает 264 тысяч человек; среди них 296 европейцев, более 44 тысяч арабов, 15 тысяч индийцев, около 200 тысяч африканцев и более 4 тысяч представителей прочих рас. Это самое пестрое население в мире.
Западная часть Занзибара, как я уже говорил, представляет собой колоссальный сад. Здесь произрастают и цветут всевозможные тропические плодовые деревья. Рядом с плантациями кокосовых пальм и гвоздики сверкают золотистые апельсины, лимоны, свисают тяжелые гроздья бананов, шарообразные плоды хлебного дерева и огромные плоды artocarpus integra, усеянный колючками дурьян, гранаты и орехи арековой пальмы; под ними - заросли кофе и плантации ананасов, поля сахарного тростника, маиса, кунжута, риса, табака, картофеля и других культур. Даже тот, кому раньше не приходилось заниматься ботаникой, покидая Занзибар, способен написать трактат, а то и целых два о вкусовых качествах сопи всевозможных фруктов.
Восточная часть Занзибара, наоборот, покрыта диким кустарником и за исключением прибрежной полосы совершенно необитаема. Лес принадлежит хищным зверям, и число которых входят леопарды, и населен самой разнообразной дичью.
Каждый из нас занимался своей областью биологии. Станис, например, все время бродил по Занзибару в поисках млекопитающих, мобилизовав негров на охоту во всех концах острова. Фабрицио собирал ракообразных и моллюсков, и наша коллекция ракушек быстро пополнялась великолепными экспонатами.
Чтобы облегчить Фабрицио поиски ракушек вдоль побережья, я решил наладить подвесной мотор, привезенный нами из Италии. Хотя на подобные механизмы, по моему мнению, не следует особенно полагаться (никогда не удается приобрести мотор, новый или подержаный, большой или маленький, который не отличался бы самым странным и необъяснимым поведением), мы с Фабрицио радовались, что мотор можно пустить в дело, так как именно мы посоветовали купить его и восхваляли его рабочие качества.
Приобретенный с верой в его многочисленные достоинства, мотор в четыре с половиной лошадиных силы отливал металлической синевой и был в полной сохранности. Для испытания мы вытащили его на двор и прикрепили к бочке с водой, стоявшей позади бунгало.
За дело взялся Фабрицио, а Карло и Станис, «сухопутные» члены экспедиции, наблюдали за ним с некоторым недоверием. Фабрицио приладил шнур к маховику и попытался запустить мотор. Никакого результата. Ну, понятно, самоуверенно пояснили мы зрителям, мотор должен «разойтись».
Мы внимательно прочитали объемистую инструкцию, трактующую о том, как стать хорошим мотористом, и Фабрицио снова принялся дергать за шнур. Через четверть часа, когда тело его взмокло от пота, а помутневший взгляд выражал упадок физических и духовных сил, мы начали размышлять, в чем причина неудачи.
Карло и Станис казались сильно заинтересованными, усевшись на ступеньках бунгало, внимательно наблюдали за нами.
Мотор был новый и, прежде чем его упаковали для отправки в Африку, он исправно работал. В пути он также не пострадал и, следовательно, в его устройстве было что-то такое, в чем мы не разобрались. Нужно быть логичным, решил я, и, так как Фабрицио уже был не в состоянии рассуждать достаточно последовательно, я занял его место. Еще раз заглянув в инструкцию, я улыбнулся с видом превосходства двум зрителям и начал дергать за шнур.
Полчаса спустя, полуголый, с глазами, залитыми потом, с совершенно онемевшей рукой, я сидел на земле, но не вкушая заслуженный отдых, а просто потому, что порвался пусковой шнур. Тогда мы поняли, что инструкция никуда не годится.
Затем начался второй этап наших попыток.
Фабрицио и я стали передвигать рычаги во всех направлениях, создавая самые различные комбинации и подбадривая себя словами: «Быть может, так… Ну, пожалуй, теперь…» Карло и Станис попытались вмешаться со своими советами, но им тут же затыкали рот: к черту! Если у нас, знатоков, ничего не выходит, то…
Моторы подобного рода не только остаются неподвижными, несмотря на все старания, но к тому же то и дело коварно испускают какое-то тарахтение с единственной целью возбудить несбыточные надежды у горе-механиков. С нами это тоже случилось два или три раза, и мы, подбадриваемые обнадеживающими звуками, продолжали растрачивать свои физические и интеллектуальные способности.
Прошло несколько часов. Мы сняли всю одежду, оставшись в одних трусиках, уже дважды меняли горючую смесь, прочистили свечу, сняли и снова надели маховик, зачистили платиновые контакты, сменили два шнура и, вымазанные мазутом и маслом, мокрые от пота, с волосами, прилипшими ко лбу, походили на двух фавнов, совершающих какую-то адскую пляску вокруг бочки с водой. Карло и Станис, отпускавшие по поводу наших действий замечания, по-видимому, казавшиеся им остроумными, наконец, решили уйти, но сперва осведомились, не нужен ли нам случайно хороший механик. Мы с достоинством отвечали, что в этом моторе нет ничего такого, чего мы не могли бы починить сами.
Начался третий этап наших попыток. Вооружившись клещами и отвертками, мы лихорадочно принялись разбирать свои четыре лошадиные силы. Мы вскрыли металлический кожух и заглянули внутрь, надеясь увидеть какую-нибудь явную поломку.
Через два часа при свете керосиновых фонарей мы глядели, как безумные, на груду крошечных деталей - все, что осталось от великолепного подвесного мотора. Конечно, если бы не присутствие вновь присоединившихся к нам товарищей, которые, молча и не скрывая насмешки, наблюдали происходящее, мы с Фабрицио бросили бы мотор и легли спать. Но ехидный вопрос: «А можно и нам поиграться?» - заставил нас продолжать работу.
Когда спустилась ночь, мотор был собран; во всяком случае, соединяя различные детали, мы преследовали именно эту цель. Когда мы попытались запустить его, силы наши уже иссякали, а когда через добрых полчаса был сделан последний рывок, мы совершенно обессилели.
И тогда начался четвертый и последний этап борьбы человека с двухтактным мотором. Под звуки яростных проклятий и тяжелых ударов молотками, наносимых направо и налево по наиболее уязвимым деталям механизма, мы исполнили дикую ночную сарабанду[14], которую паши скептически настроенные товарищи оценили по достоинству.
На следующее утро мы признали себя побежденными, и между двумя враждующими группами экспедиции было включено перемирие, во время которого мы договорились пригласить механика. Как это ни странно, ему сразу же удалось запустить мотор. Однако с того времени мы относились к своим четырем лошадиным силам с некоторым недоверием и подозрительностью.
Кроме выполнения этих механических работ специального характера, мы с Фабрицио занимались и другими делами, действительно входившими в нашу компетенцию. На первом месте среди них стояли ловля и изучение тридакн, так называемых смертоносных моллюсков Индийского океана.
Тридакна выделяется среди прочих живых организмов, населяющих необычайный мир кораллов, своими размерами: это самая большая ракушка на земном шаре. Створки ее иногда достигают полутора метров в ширину, а в древних описаниях говорится о тридакнах размером до четырех метров. Во многих миссионерских и европейских церквях, как например, в соборе святого Сульпиция в Париже, такие створки служат в качестве кропильниц или купелей. Наряду с акулами эти моллюски обычно фигурируют в трагических морских рассказах, в которых, особенно в старину, море представлялось как царство ужасов и невероятных чудовищ. Кто не читал историй или не видел фильмов о бедном ловце жемчуга, который угодил ногой между створками тридакны и, не. имея возможности освободиться, умер в страшных мучениях? В действительности дело обстоит совсем не так. Створки смертоносной ракушки, как прозвали ее сочинители, наделенные горячей фантазией, никогда не открываются настолько широко, чтобы нога человека могла свободно пройти между ними. Это может случиться только с наиболее крупными тридакнами, да и то если насильно протиснуть ногу в щель. Следовательно, речь идет о каком-то весьма исключительном случае, о котором не следует и думать лицам, купающимся в тропических водах.
В спокойном состоянии животное высовывает наружу волнистые складки своей мантии, напоминающие гигантские губы, лиловые, красные или зеленые, с яркими пятнами различных цветов. Достаточно легкого движения воды, вызванного проплывающей мимо рыбешкой, чтобы пугливое животное благоразумно спрятало свою сверкающую мантию.
Несмотря на огромные размеры, эти ракушки питаются фитопланктоном, который течение заносит в их сифон. А так как этих крошечных водорослей, случайно оказавшихся поблизости, недостаточно, чтобы удовлетворить аппетит гигантской ракушки, она снабжает себя самостоятельно, «выращивая» в отдельных местах своего тела растительные организмы, служащие ей пищей.
Если поранить ногтем или каким-нибудь острым пред метом мантию тридакны, оттуда вытечет коричневая жидкость, состоящая, как покажет исследование под микроскопом, почти исключительно из водорослей. Растения живут в тканях животного, служащих им прекрасной защитой от лучей тропического солнца, яркость которых мешает их нормальному развитию. Двустворчатые раковины таким образом дают возможность растениям существовать непосредственно в своем теле, потому что избыток их, как я уже говорил, идет в пищу моллюску. Получается двусторонний симбиоз: моллюск решает проблему питания, выращивая в самом себе то, что ему необходимо, а водоросли находят в его тканях защиту и правильный солнечный режим.
Чтобы изучить этих интересных животных, мы с Фабрицио вылавливали их в большом количестве, без особого руда отрывая от дна. Ведь тридакны не прицепляются к грунту и не зарываются в него, а лежат совершенно свободно, и лишь благодаря их весу волны не выносят их на берег. Трудно бывало лишь перебросить тридакну через борт лодки. Всякий, кто считает, что натуралисты ведут сидячий образ жизни и не занимаются физическим трудом, переменил бы свое мнение, увидя эту процедуру.
Единственными людьми, не оценившими нашу усердную деятельность, были Карло и Станис, которые не позволяли нам подносить огромные ракушки ближе, чем на сто метров к дому, утверждая, что моллюски издают запах, раздражающий их нежное обоняние.
Таким образом, обороняясь от нападок и возясь в изгнании со своими ракушками, мы сумели (исследовав 185 тридакн) достигнуть удовлетворительных результатов, которые увенчали труды первых недель, проведенных на Занзибаре.
«На лунных островах», Франко Э. Проспери (перевод: Инна Максимовна Бернштейн, Виктор Александрович Хинкис), 1958г.
