Живу я рядом с дамбой Ишима. Буквально метров сто, и ты на реке. Популярно место отдыха у столичных жителей и гостей города. И зимой, и летом полно народа. Иностранцы, в основном китайцы с фотоаппаратами чирикают виды, приезжие с детьми обедают в Турфане, да спортсмены с утра до вечера круги нарезают вокруг парка.
Особенно многолюдно у памятника Кенесары. Смотровая площадка с видом на Ишим. Полукругом подсветка играет бликами на постамент, ансамбль фонарей и ближайших высоток «Гранд Алатау» создает мощь и чувство надежности обелиска. Мне нравится это место в Астане. Последний казахский хан, отлитый в бронзе сдерживая коня, грозно смотрит вдаль. Кидает вызов опасности, жестко упирая правую руку в бок оглядывает свои владения. Конь бьет копытом, показывая готовность в любую минуту дать галопом на врага.
Это мой самый любимый памятник. Я часто прихожу к нему ночью, чтоб полюбоваться на него без лишней сутолоки и дневной суеты. В полночь уже спокойно. Люди покинули туристические маршруты, разъехались по гостиницам, домам, вокзалам… Вот тогда и выхожу. Останавливаюсь возле бетонного ограждения – выступа и смотрю на памятник. Слушаю как шумит Ишим, как бежит он из степей Сары-Арки даря себя через тысячу километров Иртышу. Как несет на себе нашу историю, жизнь, боль и радость. И лучшее время для этого – ноябрь. Ишим покрывается тонкой коркой льда. Сантиметров пять- семь не больше. В это время особенно его слышно. Лед позванивает и гудит. Падает снег на бетонные перила архитектурного ансамбля. Кенесары покрывается пушистой, белой накидкой из снега. Ветер сметает ее с плеч могучего хана, разнося снежинки по набережной.
Этим ноябрем, я как обычно вышел из дома в полночь. Прошел к памятнику. Посмотрел на него. Послушал Ишим. Угостил сигаретой дежуривших рядом ребят с ППС. Покурил с ними. Памятник в темноте отсвечивал желтым цветом. Завораживал. Уводил в какие-то закоулки памяти полутораста летней давности. Акмолинск. Крепость в огне….Кенесары указывает рукой своим сарбазам в сторону брода…мелькают красные лампасы, отрубленные головы на пиках, Ишим красный от крови…
Тут на берегу всегда так в полночь. Отблески пожара на реке. Вихри восстания.
Я докурив сигарету уж было собрался возвращаться домой. И проводя на прощанье рукой по заснеженным, гранитным перилам насобирал небольшой снежок. Смял его в руке в плотный комок. Покрутил. Взглянул на скучающих милиционеров, задрал голову на Кенесары и кинул…
Пока летел снежок в памятник я увидел и опешивших от этого зрелища ППС-шников и взметнувшие к небу от моей наглости брови хана, расширенные ноздри взбешенного коня, увидел и статью УК РК маячившую мне за это. Снежок достиг цели. Зафентилил прям туда, куда именно и хотел. В яйца коня хана Кенесары.
Не знаю, что на меня нашло, бывает так, взгляд становится диким с прищуром, остановится трудно. Знаешь, что нельзя, но стрела уже пущена. Чувство выполненного долга что ли. Не знаю. Но после живется легче. Это сродни: дернуть за ус самого страшного и злого дядю, прокатится на крыше автобуса, играть в фокусы с цыганами, жить без языка в другой стране…бывает….
Снежок размазался об яйца коня. Прям точно в яблочко. Шмякнулся и раздвоил доли. Звук удара вывел меня из оцепенения, а за одно и стражей порядка.
- Ты че?
- Не знаю, - честно ответил я.
- Ты…это…стой.
- Я вон там живу, - махнул я в сторону Ишима.
Милиционеры отвернулись. Я же резко развернувшись, рванул по дамбе в обратную сторону.
- Стой..стоять, - донеслись до меня крики ППС.
Но я уже бежал. Несся в сторону автомобильного моста. По дамбе бегаю часто, так что у них шансов мало. Добегу до Рамстора, там уйду через Самал и вернусь домой.
Мой план провалился. Со стороны Рамстора на меня бежал еще один патруль. Видать вызвали по рации. Такое не простят ни родители, ни партия... Влево уходить с бетонной насыпи некуда. Ноги сломаешь. Справа чугунные ограждения Ишима. Я остановился. Оглянулся назад. Через пятьдесят метров что оттуда, что с другой стороны ждали наручники. Я сиганул через забор. Скатился по плитам до Ишима и осторожно ступил на него. Лед загудел.
- Не дури, - отдышавшись крикнул мне через дамбу подбежавший милиционер.
Молча двинулся дальше по льду. Главное ноги не поднимать, шаркающей походкой, аккуратно не давя. Как Майкл Джексон. Следы покрывались водой. Семь сантиметров значит. Идти можно. Лед треснув, лентой стеганул в сторону парка. Я вскинул руки в стороны. От берега отошел метров десять.
- Слышишь ты... иди сюда, - куривший со мной ППС-ник поманил рукой, - давай осторожней, не провались!
Тоже закурив, я отмахнулся от него и шаркнул дальше на середину. Шаг…второй…третий….Балансируя как канатоходец я доверился родной речке.
Тридцать лет прошло, как я не стоял на таком тонком льду. Ровно тридцать лет назад закончив тренировку по спортивной гимнастике, соврал своему тренеру:
- Исай Соломонович, меня брат ждет, тут первая школа рядом. Сам дойду.
Мне было семь лет. Никто меня тогда не ждал. Первая школа находилась действительно рядом. Два метра по Красноармейской до Комсомольской. А там во дворе цельный памятник Сергею Мироновичу Кирову стоит. Чудо, каких не видал раньше. Вокруг же одни Ленины! У нас на втором этаже старой школы, возле совета дружины тоже голова Ленина стоит. Старшеклассники ему в ноздрях фломастером рисуют. А тут Киров. Мне все не давало покоя эта несправедливость. Я тоже в школе учусь. И не кого-то там, а имени Семена Буденного. Почему у нас в школе нет памятника этому кавалеру?. С усами, при полном параде орденов и на коне. Маршал – кавалерист. Красиво. Но нет так нет. Будем смотреть Кирова.
Киров был по типу горнистов в пионерских лагерях и санаториях тридцатых годов. Памятник не большой. Чубатый вождь во френче, с развивающимися по ветру полами плаща, яростно разрубает правой рукой и классовых врагов и на добрый путь указывает.
Я попал к памятнику, когда прозвенел звонок на урок и все школьники разбежались по классам. Лишь пару дежурных стояли на крылечке и играли в крышки.
Положив свою сумку на снег рядом с монументом, подошел к нему поближе, дотянулся до его ступней. Затем зачарованно погладил их. Обошел вокруг памятника раз десять. Пальцем обстучал все дырочки и неровности на постаменте. Ну разве что не поцеловал Кирова...
Вернулся к сумке и стал лепить снежок.
Не знаю, что на меня нашло тогда…бывает…дикий взгляд…львы в клетках…дети капитана Гранта...
- Ты че дурак? – закричал на меня дежурный с крыльца, - иди сюда щегол.
Я посмотрел на вождя революции, на его правом глазу сияла снежная фингальная блямба.
Быстро натянул на голову свою шапку «Динамо», поднял со снега сумку, перекинул ее через плечо и махнул рукой в сторону….
- Там живу!
Несясь по дамбе в сторону пешеходного моста, я ясно представлял картину. Не быть мне пионером, так и умру в октябрятах.
Такого не простят ни родители, ни партия. Забежав в парк, я через кушари рванул на Ишим. Лед только встал. Осторожно на другую сторону...
- Стой ты! Иди сюда, - звал меня голос дежурного-пионера со стороны парка.
- Стой ты! Сюда иди! – приказывал сержант ППС свисая ограждения шатра - беседки.
- Мне и тут хорошо!
Тридцать лет прошло. Стою на том же самом месте. На середине Ишима. Слева от меня Синие Часы, справа ржавый купол Дворца Пионеров, слева от меня памятник Кенесары. Справа от меня солдатский пляж с вечным дубом и тарзанкой. Впереди «Пешеходка» Сзади «Автомобильный».Сзади «Рамсторный» Впереди «Парковый». Слева дамба. Справа набережная….
Что за это время поменялось? Памятники, здания, идеи...названия..Акмолинск, Целиноград, Акмола, Астана....
А Ишим как бежал, так и бежит. А с ним и город на этой реке…
И одно только не ясно мне. Стал ли тот пионер - дружинник сержантом или это разные люди за мной гоняются?
