В Заполярье лето пришло
Белые ночи
Ледоход в Нарьян-Маре. 16.05.20, 22 часа
Река Печора
Не дождалась на реке этой красоты.. По пути домой
Зима продолжается)
Береги природу, мать твою!
За Полярным Кругом зима вытягивает жилы, заставляет тело и мозг из последних сил напрягаться от ошалевшего холода, приспосабливаться к запредельным морозам.
Большинству людей удаётся: к весне даже не чувствуешь студёный воздух, пронизывающий ветер и хрустящую мякоть сухого снега, покрытого коркой наста.
В эту пору человек просыпается, возрождаясь от окончания полярной ночи и возвращения на небосклон солнечного диска.
Днём яркое светило лезет в глаза, заставляет прищуриваться и пускать слезу. Холод не спадает, но приходит желание снять, наконец, меховые рукавицы и шапку, сбросить шубейку, пробежаться с наслаждением, глотая сладкий морозный воздух, выгоняя из легких накопленную за долгую зиму сухость.
К этому времени вся полярная живность подтягивается ближе к человеческому жилью, ведь пропитание с каждым днём кратковременных оттепелей становится добывать всё сложнее: под толстым слоем подтаявшего, затем замороженного снега, превратившегося в стеклянный панцирь.
Промысловики устремляются добывать куропатку, белого песца и зайца, за ними теперь не нужно бежать по снежной целине десятки и сотни километров.
Куропатки меняют постепенно оперение, становятся заметнее и к тому же собираются в стаи.
Ещё немного и заструятся по снежной целине тысячи ручейков, пробивающих русло для большого наводнения. Тогда мальчишки перегораживают ручьи, вылавливают сачками в больших количествах меленькую нежную рыбешку, которую местные жители называют зельдь.
Эта мелочь стремится из озёр попасть в большие реки.
Однообразный зимний ландшафт меняется стремительно. Скоро большая река выйдет из берегов и затопит всё вокруг. Тогда у каждого дома будет качаться на волнах какая-нибудь плавучая посудина.
Ребятня, несмотря на температуру около ноля, угоняют эти лодки, загорают в них голышом, перегораживают толщу воды сетями, забрасывая на время школьные занятия.
Весна!
В техникуме занятия подходят к завершению. Учащихся распределяют на производственную практику.
Мне предлагают непрофильную практику: учусь я на зоотехника, а послать хотят в оленеводческую бригаду на побережье Белого моря в малоземельную тундру в качестве ветработника.
Задача – делать оленям прививки от подкожного овода, пересчитывать и метить поголовье, отбраковывать быков и важенок, не годных для воспроизводства.
Работы много – оленье стадо около трёх тысяч голов. Командировка месяца на полтора-два, хотя штатная практика обычно не превышает месяца.
Прошу время подумать: страшновато лететь к оленеводам, начитался всякой хрени: якобы питаются они мясом и жиром нерпы, добывают которую в море в огромных количествах, спят в чумах прямо в одежде, разговаривают на незнакомом языке и вообще...
В это вообще было вложено в сто раз больше смысла, чем в прочие аргументы. Но любопытство предъявляет свои доводы: проживёшь жизнь и не увидишь никогда – как там.
Что, если там интересного больше, чем страшного и неприятного?
Победили любознательность и склонность к умеренному авантюризму.
Вылетели на вертолете, который начал разваливаться на куски с момента взлёта.
Немного освоившись, понял, что падать сразу не собираемся: поживём, полетаем
Внизу суета и беготня – олени, волки с песцами, лисы бегают, куропатки целыми стадами. Даже медведя видел. А ещё полярные совы, потемневшие к весне, белые от гусей островки талой воды, море уток, мелкие птахи, кружащиеся в танцевальном вихре.
Думал, что такого уже нет нигде, а оно пожалуйте, прямо подо мной.
Прилетели. Обстановка чума слегка удивила: думал увидеть нечто наподобие берлоги, а попал в уютную домашнюю обстановку. По периметру натянуты пологи, под ними оленьи шкуры в качестве постелей, аккуратно сложенные одеяла, табуретка у каждого полога.
В центре чума большая жестяная печка-буржуйка, невдалеке от неё стол и скамьи. Всё чистое, выстиранное, выметенное, сложено аккуратно. У каждой вещи отведенное и накрепко забронированное место. Никакой суеты.
Население внешне не слишком эмоциональное, никуда не спешат, ничего не делят. Кажется, словно живут все вместе, но по отдельности, боясь помешать своему соседу и не требуя внимания к себе.
Немного позже, когда научился отличать интонации и выучил несколько десятков наиболее часто произносимых слов, понял, что и они иногда переругиваются, но совсем не злобно, как бы нехотя, не желая задеть или обидеть.
Насторожила, показалась удивительной и несуразной лишь одна деталь этого нехитрого устоявшегося быта: пять мужиков и одна женщина. Как они справляются с врождённым инстинктом?
Утром на табуретке у своей постели я обнаружил сложенную стопочкой выстиранную одежду, причём с починенной ранее разошедшейся строчкой. Свежеприготовленный завтрак дымился на столе, чайник кипел, блинов лежала целая стопа сантиметров двадцать высотой.
Узнав, когда приступаем к работе, я взял ружья, двустволку шестнадцатого калибра и мелкашку, насовал в карманы патронов и вышел в тундру. Красота кругом необыкновенная. Травы и ягоды зацветают наперегонки, расцвечивая скудный ещё недавно растительный ковёр сказочным изобилием разнообразных цветных пятен и привлекая незнакомыми запахами.
Мелкие тундровые цветы хоть охапками в эту пору собирай. Зелёные листья карликовых деревьев блестят на утреннем солнышке каплями росы.
Поразило обилие птицы, особенно куропаток, которые из белых перекрасились в рыжий цвет с белыми пятнами и мохнатыми белого же цвета штанами.
Петушки крутились возле курочек, не обращая внимания на присутствие человека, гордо выхаживали, демонстрируя пушистое оперение.
Во мне же кипел охотничий азарт.
Взял я на мушку одну парочку, прицелился, намереваясь поразить одним выстрелом. Ещё мгновение и я нажимаю на курок...
Ощутимый удар по стволу отправил заряд дроби в землю невдалеке от моих ног. Потенциальная добыча со всех ног устремилась в бега, оставив на память лишь несколько белоснежных пушинок из оперения, которые любвеобильный петушок выдрал в романтическом экстазе.
Бегут потешно, напоминая движениями австралийских страусов, но не для этого я достал и снарядил оружие. Мне нужна добыча и как раз её у меня сейчас отняли.
Конечно, я встал в позу и приготовился наказать обидчика.
Тот улыбнулся во весь рот, обнажив ровный ряд белоснежных зубов, изобразил жест примирения и обезоруживающе поднял вверх руки: сдаюсь и всё такое.
— Серафим. Меня зовут Серафим. Давай поговорим. Ты здесь новичок, многого не понимаешь, надеюсь, сумею объяснить, как мы живём, чем дышим. Ты же только что из-за стола. Тебе всё, что нужно дали в готовом виде: рыбу, мясо, хлеб, воду. Разве ты голоден?
— Спасибо, конечно наелся. Наверно, даже с перебором. Не сумел остановиться вовремя. Всё было свежее и вкусное. Дома такого не поешь. Но ведь это охота.
— Ты прав – дичи здесь довольно, только она тебе без надобности. Сейчас, что петушок, что курочка – постные, жилистые. Брачный сезон. У них же свадьба, дорогой ты мой человек. Представь себе, что на твою свадьбу врываются бандиты и убивают невесту, попутно ранят тебя...
— Понимаешь ,о чём толкую? У птах праздник жизни, продолжение птичьего рода на кону. А ты её, любовь, дробью. Нехорошо. Да и охота сейчас запрещена. Но я не о том. Если бы ты нуждался, голоден был – пожалуйста: добудь, сколько необходимо, скушай, чтобы выжить. Только не так, попусту, с единственной целью – погубить, но испытать удовольствие.
— Усекаешь мысль? Береги природу, мать твою! Мы же от неё живём, кормимся. Тундра, она беззащитная, нежная. Костёр разжёг – шрам десятилетиями заживает. Пастухи стадо ведут таким маршрутом, чтобы меньше урона ягелю нанести.
Сейчас в тундре много вашего, городского жителя появилось: ничего не берегут, не ценят. Вездеходами всю тундру избороздили, вышками испоганили, грязь развели, железа натащили, нефть разливают, газ жгут. Зачем? Всё деньги, проклятущие. От них всё зло, ещё от чиновного люда: азартного, но глупого и жадного. Охотиться в тундре только по нужде необходимо. Пока это всё, что хотел сказать. Договорились?
— Н-н... да, думаю, да. Конечно, смотреть и наблюдать много приятней. Только потом и рассказать не о чем будет.
— О том не беспокойся. Без впечатлений и баек не останешься. Обещаю. Давай, дружить. По рукам?
— Годится. Лёнька я. Когда работать начнём?
— Думаю, завтра. А там, как бригадир решит. Он за всё отвечает, ему и решать. Пошли со мной, много интересного покажу. Заодно сети проверим. Алевтина, хозяйка наша, десять штук пелядок просила.
Можно и сига. Окуньков да щучек выпустим. От них хоть навару особого нет, зато здоровье рыбьего люда блюдут, молодую и здоровую рыбицу не тронут, съедают больных и старых. От того в тундрах рыбьего населения, ежели не жадничать, на всех до скончания века хватит.
А коли приключится надобность утку, гуся добыть – здесь мы с тобой и постреляем. Но, то Алевтина решает. Без её команды никакой стрельбы. Если только волка пугнуть или медведь-шатун появится, но этих шалунов давно не встречали. У нас края тихие, обильные. Сам видишь – не тундра, а скатерть-самобранка.
Стоит чего захотеть и пожалуйста, милости просим к столу, гости дорогие. Только уж и мы должны о ней позаботиться. Мы к ней, к матушке, со всем почтением, только по нужде. Не дай Бог лишнего взять – обидится зверь да птица, не поймут. Соберутся враз и покинут наши края, поминай, как звали.
Захочешь покушать, ан, нет ничего... И никогда не забывай спасибо сказать. Тундра тебе тем же отплатит, не даст голодать, но и ты не скупись её выручить в случае чего: капканов лишний раз не ставь, насторожек, которые калечат, да портят зверьё.
Серафим много чего показывал, объяснял, как да что положено в тундре делать, что нельзя жить за чужой счёт.
— Всё, что натворишь непотребного, обратно к тебе и вернётся, бедой аукнется, горе принесёт.
У Серафима на любое действие заранее заготовленный ответ находился. Пнул гриб – головой качает, — почто раздавил, мешал он тебе? В тундре ничего лишнего нет. Гриб лишайник кормит, ягель, а мох его обеспечивает всем необходимым. Грибы – лекарство: посмотри на олешек, как настала грибная пора – питаться прекращают, грибники хреновы, бегают день и ночь по грибы, слизывают, закатывая глаза от удовольствия, худеют наполовину, а позже отъедаются, когда надоест от гриба к грибу шастать. Ягель для них основной хлеб, как для пастуха мясо и рыба. Без него оленю хана.
Сломаешь ненароком веточку кустарника, ругает, – ты как медведь-шатун, ничего не видишь, не слышишь. Тот от голода шарится, поисть ищет, а ты чего под ноги не смотришь? Не жалко ничего? Подними ветку, сунь в рюкзак, домой придём – в печку положишь. Не задарма же ей пропадать.
Однажды долго по тундре ходили за какой-то надобностью, перед этим полночи с колотушкой вокруг стада бегали, потому, что волки стаей подошли и выли, не переставая, пугали очумевших от страха животных.
Попросил Серафим, пока он травы для заварки насобирает, костерок развести. Я и постарался. Как в тайге, где, куда ни глянь, везде валежник сухой. Наломал с половину метра высотой веток и подпалил.
За это он меня чуть не порешил, — бандит, расхититель, вредитель...
Это самое безобидное. Еще на языке коми материл. Мне уже известно и понятно было, что он обо мне думает. Насилу прощение выпросил.
Дальше Серафим учил меня чай кипятить. Для этого нужно наломать веточек размером со спичку, чуть больше, чем на ладонь вмещается, выдавить кулаком лунку во мху, положить туда эту горсточку палочек, кружку с водой и травой поставить, немного сдвинув в сторону, чтобы к веточкам воздух поступал.
Через пять минут чай готов. И ни в коем случае не кипятить три стакана воды, если выпить собираешься два. Во как!
А случись, останется капля горячего чая, выливать нужно в воду или в снег, чтобы ненароком живое чего не ошпарить. Такая высшая тундровая математика.
Нам кажется, что просторы велики и всем всего хватит. Как бы ни так: все заканчивается рано или поздно, если не беречь, не экономить. От того, что кто-то добудет больше, хищно используя общее, всем лучше не станут – лишь ему одному, да и то недолго, потому как природа никому не прощает неправедного изобилия.
Таких поучений у Серафима вагон и маленькая тележка. Пробовал записывать, да за ним не поспеешь: не человек – энциклопедия праведной жизни, хотя окончил с грехом пополам лишь начальную школу.
Читать умеет, но по слогам. А про то, как жить и выживать, пусть даже с голыми руками, каждую мелочь помнит. Научить может, показать.
Когда срок моей практики закончился, а вертолет так и не прислали, предложил Серафим идти в город пешком, — а чего там идти-то, всего четыреста вёрст, даже устать не успеешь. Бывало, я к невесте своей и за восемьсот хаживал. Только брать в дорогу лишнего ничего нельзя: чайник, кружки и муку на болтушку. Боле ничего не пригодится. Главное – обувь удобная, смена носок или портянок сухих. Иди не хочу. Не успеешь наговориться, как следует, а уже на местях.
Короче, уговорил, чертяка. Боязно, но и испытать себя хочется. Оставили все вещи в чуме, потом с оказией перешлют и побрели налегке. Два раза медведь нас скрадывал, спать не давал – пришлось костёр разводить приличной величины, чтобы испугать. Кто знает, что у зверя на уме. Ружья мы дома оставили, с собой только ножи, но против медвежьей ухватки они не годятся, считай, что с голыми руками. Хорошо у Серафима чутье и глаз охотника, зоркий, наблюдательный.
Километров через триста или около того ( четыре дня шли), набрели на буровую.
Решили переночевать, поесть: болтушка да чай до смерти надоели.
Зашли к начальнику партии, тот нас на довольство поставил, по койке выделил, расспрашивал долго, сказал, что завтра вертолёт прилететь должен, кое-что из оборудования и продовольствие доставить. Может и нас заберут, если договориться сумеем.
Ночь выдалась беспокойная. Вахтовики работают круглосуточно, по сменам: одни приходят, другие уходят; кто в карты играет, кто в бильярд, другие музыку на всю громкость или над байками гогочут. Бедлам. Спать совсем невозможно.
Промучились, сколько смогли и пошли в тундру ночевать до вертолёта. Так надежнее и спокойней.
Вертушка загудела ближе к полудню. Перепутать этот долгожданный звук невозможно. Прилетела стрекоза, зависла над огромным бетонным блоком, который специально залили под посадку, в борту открылась дверь и из нее...
Уверенно шагнул в пустоту коренастый мужичок с огромным рюкзаком за плечами.
Спокойно вышел, словно каждый день так делает. И полетел вниз. Хорошо не на плиту шмякнулся, мимо бетонной поверхности, прямиком в полужидкое глиняное месиво, и сразу начал в него проваливаться.
Медленно, постепенно, всё глубже уходил в трясину, пока на поверхности не остались только голова и выступающая часть рюкзака.
Видно случай этот был не первый. Бросили ему верёвку, но по причине нетрезвого состояния или шока от падения тот никак не мог сообразить, что за неё нужно цепляться.
Вертолётчики приземлились, кроя непечатной речью всю геологическую партию, почём зря. Этого хмыря вытащили, словно гигантский пельмень. Вид он имел прискорбный, слегка придурковатый, но испугаться даже не успел.
Пилоты отказались наотрез брать на борт "этих грёбаных геологов, от которых одни проблемы”.
Уговаривали мы их долго.
С высоты птичьего полёта, этот борт был новенький, исправный, я осматривал уже вполне знакомые пейзажи.
Какой бескрайний простор, сколько всего интересного. И всюду жизнь: хрупкая, зависимая, уязвимая.
Если переведутся на Земле такие Серафимы, что останется от всего этого изобилия, которое изощрённый человеческий мозг и ненасытная культура потребления способны обратить в прах и пепел?
Забавно
Шёл сегодня с работы домой, на улице темнотища, иду с фонариком. Смотрю, впереди на снегу необычные образования. Пригляделся - следы :) По свежевыпавшему пушистому снегу прошлись, а потом ветер выдул весь снег, оставив только спрессованные ногами следы от ботинок. Впервые такое вижу.
Не стал фотать со вспышкой, возможно эффект был бы не тот.
Побережье Баренцева моря, Мурманская область. Ветер уже несколько недель от 10 до 20 м/с, иногда утихает :)
Вот вам ещё фото рассвета отсюда же. По-моему, очень красиво.
Фоткал на Huawei Nova 3.
Природа мастер маскировки
Поразительно, какая маскировка. Как же в природе всё продумано и просчитано до мельчайших деталей.