Первая практика
После окончания второго курса мы проходили нашу первую производственную практику. Я получил назначение в контору глубокого бурения КГБ, но тогда не существовало другой, более известной ныне расшифровки этой аббревиатуры. Вместе со мной попал в контору Витька Масалкин. Этот парень был замечателен тем, что очень хорошо рисовал и чертил, и до поступления в техникум работал чертежником в тресте «Кизелуглеразведка». Во время учёбы в техникуме он частенько подрабатывал в этом же тресте, да и в других организациях, из-за чего учился довольно слабо.
Потом, когда мы сошлись покороче и я стал бывать у него дома, он показывал мне свои рисунки карандашом и акварелью, выполнены они были хорошо, но не оригинальны, а срисованные с открыток и из книг. Были у него и рисунки срисованные с трофейных порнографических открыток. За них, как говорил Витька, хорошо платили, а продавал он их под большим секретом. Разоткровенничался он до того, что показывал изготовленные им фальшивые талоны на обед в нашей техникумовской столовой и говорил, что по ним питается не только он, но и его брат, учившийся курсом ниже. Как ни старался я придирчиво всматриваться, никаких отличий от настоящих в фальшивых витькиных талонах я не находил, треугольная печать столовой была выполнена безукоризненно!
Контора глубокого бурения, куда нас направили на практику, находилась на станции Половинка, километрах в 12 от моего дома. Упоминаю об этом потому, что ежедневно, в течение двух недель я, уезжая утром в Половинку на поезде, возвращался вечером домой пешком, так как вечернего поезда не было. Почему я не жил в Половинке — скажу несколько позднее.
В конторе нас с Витькой принял её старший геолог по фамилии Шульга. Это был разговорчивый старичок, ему очень нравилась роль наставника. Он расспросил нас коротко о познаниях, полученных в техникуме, предложил всё забыть и сказал, что сделает из. нас настоящих геологов. А для начала долго рассказывал о себе. В конце сказал, что геологом нельзя стать, не усвоив десять главных заповедей. Первая гласила: Никогда не полагайся на память, всё записывай! И сразу же пояснил, что геолог должен вести записи в полевой книжке только простым карандашом, химический карандаш или чернила расплывутся, если книжка будет подмочена, что в практике геологов случается не так уж редко.
Остальные заповеди Шульга обещал нам открывать не сразу, а постепенно, на протяжении всей нашей практики, чтобы мы их прочно запомнили. Сразу должен сказать, что остальные шульгинские заповеди так и остались нам неизвестными, потому что буквально дня через три его перевели куда-то работать в другое место.
А в тот день, после обеда Шульга отправил нас с Витькой на строящуюся буровую вспомогательной (на воду) скважины. Она должна была как раз сегодня забуриться и мы приглашались присутствовать при этом важном событии. Он рассказал нам как её найти и мы пошли. Мы шли по указанной дороге около часа, но не видели ничего, более или менее похожего на буровую вышку, которую ни он, ни я ни разу в жизни кроме как на макетах, не видели. По дороге встретили рабочего и он сказал, что буровая чуть дальше, а вышка еще даже не поднята и там, как говорится «ещё конь не валялся». Рабочие только начинали шкурить двенадцати метровые брёвна. О запуске оборудования не было пока и речи.
Мы вернулись в контору. Вечером нас распределили: Витьку на один из участков с глубокой скважиной, а меня оставили практикантом-коллектором на этой самой вспомогательной скважине. Жить меня определили здесь же, при конторе. Завхоз привёл меня в маленькую, похожую на чулан комнатку, где стояли две железные кровати, заправленные по-армейски. Комнатка была настолько мала, что там некуда было поставить даже стул. Я расположился на одной из кроватей и стал думать о предстоящей практике. Мне предстояло вести геологическое описание керна — столбиков породы, поднимаемых на поверхность в колонковой трубе — буровом наконечнике. Поскольку скважина была вспомогательной и предназначалась исключительно для водоснабжения будущей глубокой скважины, моё описание носило чисто условный учебный характер, с целью научиться вести необходимую геологическую документацию по скважине.
Поздно вечером, когда уже стемнело и я приготовился спать, дверь комнаты отворилась и в неё медленно, словно раздумывая, сюда ли попала, вошла беременная женщина.
- Вот, меня сюда направили, - виновато проговорила она. - Я с участка приехала, скоро рожать, а в роддом пока не принимают…
Я ошарашенно глядел на её огромный живот, женщина была в спецодежде, наверное, работала на буровой до последнего…
Я что-то пробурчал и отвернулся к стене, а она сняла только брезентовую робу и сапоги и плюхнулась на спину на вторую кровать прямо поверх одеяла.
Ночью я часто просыпался от её тяжких вздохов и стонов, а она, видимо, вообще не спала.
На следующий день, окончив смену, я зашёл в свою каморку, подхватил сумку с пожитками и рванул домой в Кизел, пешком за 12 километров.
Домой добрался часа за два и хотя устал изрядно, решил, что эта дорога мне вполне под силу и вечером после смены я буду ходить домой каждый день, дабы не пришлось ночью принимать роды. Работа была у меня в основном сидячая, сделав описание керна, я возвращался в контору и помогал в геологическом отделе в оформлении документации.
Так пролетели две недели геологической практики. По её окончании мы опять встретились с Витькой в конторе и получили назначение на буровую практику. В течение месяца мы должны были трудиться буровыми рабочими. Но где? Этот вопрос нас волновал чрезвычайно, отработав смену буровым рабочим, за 12 км домой не побежишь.
Оказалось, что нам повезло, нас обоих назначили в бригаду известного в тресте «Кизелуглеразведка» старшего бурового мастера Демида Ивановича Плехова.
Мы обменяли свои «карточки служащих» (600 г хлеба в день) на рабочие (1 кг), получили спецодежду и отправились домой в Кизел, так как бригада Плехова должна была начинать бурение глубокой скважины за посёлком шахты им. Володарского, в каких-нибудь 2-3 км от моего дома. Договорились, что завтра утром Витька зайдёт за мной и мы пойдём в район, где должна находиться буровая.
Утром, в новых хлопчато-бумажных чёрных костюмах и скрипучих из свиной кожи башмаках, мы отправились на работу. Прошли через посёлок, вышли на дорогу, ведущую в лес, где-то в одном-двух километрах от посёлка должна была строиться буровая, мы шли, но ничего похожего на буровую не встретили. Что за чёрт! Мы же уже были не новички, как в первый день практики. Прошли назад, отходили в сторону от дороги по всем проезжим колеям, кричали — нигде-ничего!
У окраинных домиков посёлка обратили внимание на водопроводные трубы, лежащие вдоль трассы. Людей не было видно. Подумав немного, мы пришли к выводу, что это бригада Плехова тянет водопровод для вспомогательной скважины, намереваясь подключиться к водопроводу шахтного посёлка. А раз нет воды, трубы ещё не были свинчены муфтами, значит нет ещё и буровой. Это нас огорчило. Что же это значит? Вместо буровой практики нам улыбается водопроводная? Это в наши расчёты не входило. Мы решили, что на «посторонних» работах мы вкалывать не обязаны. Вот начнётся бурение — тогда мы с превеликим удовольствием, а пока — нет! Посидев с часок и никого не дождавшись, мы с лёгким сердцем пошли по домам. Договорились, что через пару дней, я, как ближе живущий, схожу на разведку посмотреть, как идут дела. Так и сделали.
Я пришёл в район буровой, водопровод был уже подключён, рабочие копали большие ямы. Посмотрев на их работу, я ушёл, потом сходил к Витьке, рассказал ему о виденном и мы сделали вывод, что пока буровая строится — нам там делать нечего.
Витька занимался вычерчиванием диаграмм для треста, а я обычными домашними делами, которых летом всегда хватало.
Дня через два рано утром нас с матерью разбудил стук в окно. Я вышел. Передо мной стоял невысокий, чернявый, худощавый мужчина, чуть старше среднего возраста. Острые его глаза буравили меня насквозь.
- Ты мельников?
- Я
- А почему на работу не ходишь?
Сразу поняв, что это и есть сам Плехов, я стал путано объяснять, что мы там были, но, судя по всему, бурение начнётся не скоро…
Плехова прорвало. Он вылил на мою голову, наверное, все матерные слова, которые знал, а знал он их немало. В промежутках между матом проскальзывали отдельные вразумительные фразы, из которых следовало, что мы дармоеды и тунеядцы, выбираем только работу, которая нам нравится, а другую должен выполнять дядя, что мы жрём хлеб по рабочим карточкам…
И что за это всё он нас отдаст под суд!
Мать этот наш «разговор», конечно, слышала, но не высовывала носа из дома, чтобы не терпеть такого позора. Она сразу не одобряла это наше уклонение от чёрной работы и давно уже выпроваживала меня на буровую, но … я же был связан солидарностью с Витькой.
Накричавшись, мастер уже более спокойно рассказал, что пока шла подготовка, они могли как-то обходиться без нас, а сегодня нам обоим надо выходить в смену. Он взял с меня обязательство, что я выйду во вторую смену с 16 до 24 часов и сообщу Витьке, что ему выходить в третью смену с 0 до 8 часов утра.
Долго ещё после этого случая мы чувствовали себя в бригаде неловко и старались загладить вину добросовестным трудом.
Смена на буровой состояла из трёх человек. Сменный мастер стоял за рычагами бурового станка. Во время бурения он то и дело отрывал буровой снаряд от забоя, нажимая на рычаг, чтобы не допустить заклинивания инструмента в скважине. Старший и младший рабочий в это время ему помогали наблюдать за работой грязевого насоса, электромоторов, ременных передач. Потом свинчивали или развинчивали бурильные трубы (штанги), младший рабочий хватал отвинченные штанги и тащил их укладывать на специальные подставки.
С непривычки работа нам показалась тяжёлой, особенно в третью смену. Мы с Витькой проработали младшими рабочими недели три, вспомогательная скважина была закончена и этим завершилась наша первая производственная практика. Оставшееся до начала нового учебного года время мы писали отчёт о прохождении практики.