У Марины на голове была Анжела. А в телефоне очередное сообщение от Сречко. Сречко прислал ей свою новую песню. Он сидел на старом стуле, жадно обнимая баян и голосил на сербском что-то заупокойное. Потом Сречко убирал баян и показывал Марине хуй. Он прикрывался баяном, этакая прелюдия. Сречко рассказывал, что в саду его матери поспели огромные яблоки, что пляжи Савы полны людей и снова звал в гости. Бери дочку и приезжай. Но Марина молчала. Хотя очередной трек до слушала до конца. А хуй у Сречко не оценила. Так себе хуй.

Анжела на голове появилась случайно, эксперимент с покраской не удался и волосы стали жёсткими и ломкими, больше походили на волосы у советских кукол. А тут еще этот.

Всю ночь Марина рисовала. Поставила небольшое круглое зеркало между ног и то, что там отражалось вылилось в её новую картину. Извращенцев в сети хватало, так что картину можно будет выгодно продать. Или отправить в Сербию Сречко и его маме, может тогда он отстанет.

У Марины была целая папка хуёв. Чего добру пропадать. Шлют- так пусть будет. Хуй в коллекцию, хозяина хуя- в бан. Вечером гадая на кофейной гуще можно полистать фотографии с хуями. Листая, вдруг захотелось яблок. Ах, Сречко, сербский ты извращенец.

Анжела никак не хотела снова превращаться в Марину. Торчала во все стороны, было всё также жёсткой на ощупь. Это сильно удручало. Рисование пришлось прервать, болело плечо, запотело зеркало, Сречко снова что-то прислал...

Очередная песня была в ля мажоре. Некоторые слова казались понятными, но более угловатыми, с проглатыванием согласных. Из-за бояна виднелось расползающееся, как подошедшее тесто, голое тело Сречко. Ля минор закончился очередным показом хуя. Хуя не стал лучше с последнего показа. Сречко не получил заветного сообщения с сердечком от Марины, он окончательно был отправлен в бан. И яблоки его Марина перехотела.