В этой книге Виктор Олегович пытается натянуть тонкую сову на огромный глобус. Получается так себе, инверсия полов и тюремной иерархии неубедительна.
Из интересного, деяния демона, он не программист, он так хочет, остальное делает наша вселенная. Это ново, это я не встречал. Принцип "делаю по законам физики а вылезает незаконное" оттуда же.
В остальном не понравилось, особенно концовка "Лукьяненко стайл".

Стоит ли читать? Пожалуй, стоит, но /спойлер/ дневники Цугундер можно пропустить, не влияют на сюжет никак. Впрочем, если вы тролль - кащенит, то да!

Что ожидать от "Круть"?

"Потом, уже через много лет, я наткнулся на статью про эту песню. И узнал вот что: Nik Kershaw вовсе не вкладывал в нее такой смысл. Он вообще никакого не вкладывал. Он не успел сочинить перед записью в студии нормальный текст – и пропел в микрофон рыбу.

Оказалось, этот загадочный шедевр – просто набор чепухи. Заполнение песенного размера бессмысленными словосочетаниями, чтобы вокалисту было что петь. Сам автор выразился еще конкретней: «Короче, The Riddle – это чушь, мусор, херня, бред поп-звезды 80-х».

По-русски это и называется рыбой. Текст, лишенный смысла и временно занимающий место другого текста. Настоящего, который будет создан потом (если хватит времени) – и совпадет только размером. Последовательность слов, нужных для того, чтобы складно их пропеть.

«Ля-ля-ля» показалось слишком примитивным, ну вот Nik Kershaw и наплел. А мы искали смысл. И, главное, ведь находили.

Я вот нашел, да еще какой.

Думаю, что и в жизни все обстоит точно так же. Мир, история, судьба, эпоха – это нагромождение событий, большей частью очень неприятных. Страшные-страшные вещи творятся в грохочущем мире с мягкими, слабыми и беззащитными людьми.

Есть ли в происходящем смысл?

А это как с песней «The Riddle». Хочешь – найдешь себе благословение Вавилона. Не хочешь – разлетишься на атомы просто так. Смысл надо собирать самому, и удерживать его росинки вместе приходится так же кропотливо и старательно, как мы удерживаем живыми свои тела. А потом распадется тело – и разлетится вся плесневевшая на нем мудрость.

Любой человеческий смысл, научила меня песня The Riddle – это обманка, скрывающая то, что нам видеть нельзя. Пока мы живы, мы замечаем вокруг «идеи», «цели», «ценности» и прочие тепловые ловушки. Но придет миг, и ложные мишени, скрывавшие от нас Реку и Дерево, угаснут. И тогда… Тогда…

Впрочем, скажу честно – я не знаю, что будет тогда. Мы вообще не можем этого знать, можем только думать, будто знаем.

Зачем же тогда я излагаю все это, если на самом деле не знаю ничего? Ох. Строгие молодые люди не зря спрашивают в стримах – а куда вы, собственно, нас ведете, гражданин писатель? Вы сами в курсе? Надо ли нам туда идти?

Но это как если бы я спросил у Nik Kershaw – куда ты привел нас, Ник? Знаешь ли ты сам?

Милые, художник никуда никого не ведет. Это просто персонаж, который ходит по кругу в воображаемой дыре возле Дерева Жизни, создавая вихрь из весело переливающихся слов. За ними его не видать. Зато многое можно увидеть в самом вихре.

Какой в этой круговерти смысл?

Да такой же, как в тебе. Такой же, как в песне The Riddle.

Любой, какой у тебя хватит сил собрать своим умом и волей.

А если ты действительно крут и умеешь не делать этого (что куда сложнее, чем каждый раз делать на автомате), ты начинаешь видеть на месте любого человеческого смысла рыбу. Просто рыбу, которая могла бы состоять из любых других элементов, значков и пиктограмм.

Фокус нашего мира в том, что настоящих слов здесь нет. Или, что то же самое, окончательным текстом на время становится любая рыба. Все что угодно.

Даже ты сам."

В. Пелевин
Круть

P.s. Это уже метасамосарказм получается))

"Многие почему-то верят (или надеются), что после смерти сознания не будет. Из этого исходят, например, самоубийцы, желающие, чтобы все просто закончилось. Или социальные восхожденцы, занятые воровством и кровопийством. Ну а вдруг сознание не исчезнет? Вдруг оно вообще не появляется и не исчезает, а коммутируется в континуумы, не заботящиеся друг о друге? Если вы не помните снов, это не значит, что они вам не снятся.

Консенсус у серьезных людей нашего мира такой – воруй, бей стекла, люби гусей, а потом ничего не будет (хотя забашлять попам и ламам на всякий случай не помешает).

Но есть и такая точка зрения, что посмертное отсутствие «сознания» и «существования» – это одна из высших духовных реализаций (их нет, например, в нирване – во всяком случае, в знакомых по нашему дурдому форматах). Именно за то, чтобы не быть у богов и демонов сознающим пластилином с фальшиво свободной волей, и борются буддийские практики, а они в таких вопросах доки.

Это вовсе не гарантированное удобство для любого парвеню. У пластилина, который уже в работе, всегда интересные приключения впереди. Пока мы живы, мы пытаемся совершенствоваться, модифицируя внутримозговые связи – но продвинутый наблюдатель реальности, элегантно вылепивший из них ответы на все вечные вопросы, исчезнет вместе с мозгом. И со всеми своими мнениями тоже.

Увы, это не значит, что дальше не случится ничего.

Мы рождаемся из переплетения сознающих струн. И когда мы их дергаем – даже мысленно – к нам рано или поздно приходит ответная волна. Если тело сгниет в могиле, волна все равно вернется, потому что «мы» никогда не существовали отдельно от единого ума, называемого Богом. Эти ответные волны создадут своего получателя сами. И не факт, что ему понравится процедура.

Хотя бы по той причине, что сам он будет уже не тем снобствующим персонажем, который только что досмотрел общее для всех кино и заплатил напоследок попам и ламам. Он окажется просто субъективным полюсом безличных посмертных манифестаций. Nothing personal. Вот это и будем мы после смерти.

Именно поэтому князьям нашего мира так трудно «попасть в рай» несмотря на все выплаты. Воздается не содеявшему – его, если разобраться, вообще никогда не было – а содеянному.

...Не у терпилы карма, а у кармы терпила. Это и при жизни так. А если кого-то утешает, что получать ответку будем уже не мы… Во-первых, где эти «мы»? Вернее когда? В какой секунде остались? А во-вторых, разве я хоть раз видел что-нибудь такое, что не было бы мной? Не было бы сделано из меня самого? Наше бытие состоит просто в том, что Бог нас думает. От его милости зависит даже наш следующий вдох. Какие у нас могут быть гарантии? Какая свобода? Какое знание грядущего? Все это есть лишь у сознающего нас Бога (только надо помнить, что Бог – вовсе не нечто отделенное от нас, а то самое, из чего мы сделаны в самой своей сути).

Бог может мыслить нас так, как ему угодно, даже свободными в воле, даже бессмертными (в аду или в раю), даже переродившимися или достигшими нирваны. Любые ограничивающие утверждения (и тем более убеждения) на эту тему – признак идиота, решившего отобрать у Бога свободу и тайну.

Конечно, это смешно. Человек не способен представить даже такой элементарной вещи как электрон, который не то частица, не то волна, не то вообще за пределами его понятий. Зато с многоэтажным богословием у него полная прозрачная ясность."

В. Пелевин
Круть

" – Значит, ты древний сверхразум? Ахилл сыто отрыгнул.
– Нет, – ответил он. – Сверхразум – это ты.
– Поясни.
– Разум появляется для решения задачи, которую надо выполнить. Так?
– Наверно.
– Тогда что такое сверхразум? Это избыточный разум, без которого можно обойтись? Или это разум, способный решать вопросы помимо основной задачи?
– Думаю, второе, – ответил Кукер.
– Тогда это точно ты.
– Почему?
– Скажи мне, Кукер, в чем основная задача жизни?
– Про это веками спорят. Центральный вопрос в философии и религии.
– Не надо никакого спора. Главная задача жизни человека – это передать дальше свой геном, потому что иначе никаких людей не останется. А не будет людей, не будет и задач. Передача генома есть жизнь.
– А. Ну если так подойти, да, – ответил Кукер. – Но не совсем. Сейчас научились в пробирках оплодотворять. А потом яйцеклетку назад в фему вставляют. Чтобы пенетрации не было. Не любят фемы кожаный цугундер. Получается, жизнь теперь отделена от своего смысла.
– Верно, – кивнул Ахилл. – С этого начинается гибель большинства разумных форм. Безопасный секс и так далее.
– Человек не только личинок строгает, – сказал Кукер. – Он осмысляет то, что происходит в жизни. Постигает ее суть.
– И какова суть, постигаемая человеком?
– Не знаю, – ответил Кукер. – Я не философ. Я петух.
– Самые мудрые из вас говорили про суть так: жизнь – бессмысленный калейдоскоп страдания, а вера в то, что такого просто не может быть, и есть та сила, которая калейдоскоп крутит. Иногда лучше не иметь верхних этажей вообще, чем видеть открывающуюся с них панораму.
– Ладно, – сказал Кукер. – Согласен. Мы живем, чтобы выжить и передать дальше наш геном.
– Но выживание – это zero sum game. Чтобы повезло одному, должно не повезти другому.
Еще одно важное условие вашей жизни – взаимное поедание. В точности как у древних рептилий. Только они монументов по этому поводу не возводили. Вернее, возводили, просто вы не знаете, что это было и как выглядело.
– А они сохранились? – спросил Кукер с интересом.
– Практически нет, потому что их делали из костей и фекалий. Может, есть пара окаменелостей.
– Хорошо, – сказал Кукер. – И какой вывод?
– Вывод тот, что человечество – это много-много личных и коллективных программ выживания, пытающихся обдурить друг друга.
– Да, – согласился Кукер. – И передать наш геном.
– Самое смешное, что геном не ваш. Это вы – его. Люди просто его носители. Они даже не знают до конца, что это и как работает. Мало того, именно те гены, которые вы всю жизнь тщитесь куда-то передать, и убивают вас в конце вашего короткого приключения. Хотя биологические механизмы в целом не настаивают.
– Чей это геном, если он не наш? – спросил Кукер.
– Он неизвестно чей – ему два миллиарда лет. Геном постоянно меняется, и носителей у него тоже сменилось много. Но никакой самости у него нет. Вот именно за это непонятно что вы и идете с песнями в бой. Чтобы просто передать его дальше.
– Смешно, – кивнул Кукер.
– При этом своей истинной мотивации человек не видит. Он думает, что хочет написать симфонию, победить супостата, заработать миллиард гринкоинов или быстрее всех пробежать стометровку.
– Так он на самом деле хочет, – сказал Кукер.
– Да, – согласился Ахилл. – Но, если проследить траекторию интенции в сокровенных глубинах мозга, хочет для того, чтобы создать надлежащие условия для генной передачи. Это мотивация любого мозга. Другие эволюционные ветви не сохраняются. Знаешь, почему у вас в карбоне было столько сексуальных ориентаций и гендерных идентичностей?
– Почему?
– Вконец замороченному мозгу где-то очень глубоко казалось, что это последний способ отправить в будущее свои гены. Заказывая транспереход, человек уходил на солнечную и безопасную сторону жизни. Туда, где его будут любить и жалеть, и можно будет наконец отложить радужные яйца. Люди, по сути, так и остались ящерицами в поисках безопасного уголка джунглей.
– Трансгендеры не откладывали яиц.
– Согласен. Они размножались через ментально-информационные отпечатки. Это была тупиковая ветвь эволюции именно потому, что отсутствовала реальная передача генома.
– А какая ветвь не тупиковая?
– Любая ведет в тупик. Просто он бывает ближе и дальше. Что такое человек? Гормональный робот, запрограммированный на тиражирование своего сборочного кода и обремененный культурой, требующей безропотно умирать за абракадабру, переписываемую каждые двадцать лет. Какой еще тупик тебе нужен?
– Люди о себе так не думают, – сказал Кукер.
– Конечно. Они думают, что они носители бессмертных душ, строящие коммунизм, либеральную демократию, ветрогенезис или царство божие на земле. Но биологический человек – это зажженная спичка. Отрежет он себе письку или пришьет, погибнет в перестрелке или выживет – не так уж и важно, потому что он по-любому сгорит в атмосфере.
– Как метеор? – спросил Кукер.
– Да. Но не в поэтическом смысле, а в самом прямом. Физическое бытие есть необратимое окисление. То, что дает вам жизнь, одновременно ее отнимает. Даже ваши низшие баночники – это просто усовершенствованные спички, которые надеются гореть вечно.
– Они не смогут?
– Нет, конечно. Проживут в несколько раз дольше, и все. Мозг в банке – прекрасно, но чей это мозг?
– Человеческий, – усмехнулся Кукер.
– Именно. А человек – это страдающее, больное, обреченное на смерть млекопитающее, постоянно сидящее на десятке внутренних наркотиков. Они искажают его внутреннюю перспективу, провоцируют на агрессию и сводят с ума надеждой на спаривание. Ваш знаменитый разум способен лишь на то, чтобы находить для безумных метаний рациональные поводы.
– Человек познает мир, – сказал Кукер. – Так нам в школе говорили.
– Человек ничего не познает. Он воспринимает только то, что ему специально показывают.
– Кто?
– Природа и культура. А ваши мыслители удивляются – ах, ну почему люди воюют? Почему убивают друг друга? Да потому, что смерть – их естественный пункт назначения. И единственная настоящая человеческая свобода – это умереть раньше срока."

В.Пелевин
Круть

"Тут базар катался, что ты, Кукер, любой вопрос разъяснить можешь.
– Любой не любой – не знаю. Некоторые могу.
– Хотел поинтересоваться парой непоняток.
– Каких?
– Просто про жизнь нашу. Много лет уточнить хочу, но не могу.
– Ну говори.
– Скажи, Кукер, а сколько нашему миру лет? Я имею в виду, не Земле, а вообще всему мирозданию?
– А че именно у меня интересуешься?
– Тебе братва верит.
– А. Ну ладно тогда. Кумчасть утверждает, что примерно четырнадцать миллиардов. Если точно, тринадцать и восемь десятых.
– А что раньше было?
Кукер немного подумал, и на его губах нарисовалась еле заметная презрительная усмешка.
– Если официально, ничего.
– Это как? Что-то всегда бывает раньше.
– Тогда не было времени, Сеня. Значит, никакого «раньше».
– Что значит – не было времени? Оно что, на месте стояло?
– Стоять было нечему. И негде.
– То есть вообще ничего?
– Даже его не было.
Сеня обвел братву глазами, словно приглашая народ изумиться вместе с ним такой наглой разводке.
– Это как так может быть?
– «Ничего» бывает, когда есть что-то другое. В одном месте есть, в другом нет. А если нет вообще ничего, ничего тоже нету. Его заметить некому, поэтому и говорить не о чем.
– Хорошо, – сказал Сеня. – А как тогда все началось? И почему?
– Этого кумчасть не знает, – ответил Кукер. – Кум просто наблюдает за прилетающим из космоса светом. А потом объясняет увиденное.
– Ну а как сосчитали, что прошло именно четырнадцать миллиардов лет?
– Там много разных методик. Например, по древнему свету. Который летит по Вселенной с тех пор, как она стала прозрачной.
– А почему он до сих пор летит? Почему не пролетел, раз столько времени прошло?
– Для света нет времени, Сеня. Есть только вечное сейчас.
– И откуда этот свет летит?
– Со всех сторон.
– А почему со всех сторон, а не из того места, где был в начале? Он должен лететь из того места, где все началось.
– Верно. Но это место для нас везде.
– Как так может быть?
– Инфляция, – сказал Кукер. – Ты про инфляцию слышал?
– А то нет.
– Знаешь, откуда она?
– Из центробанка?
– Верно. Начинают в центробанке, но потом она везде – хоть в ларьке, хоть на рынке, хоть у барыги, где туман берешь. Космическая инфляция – то же самое. Свет летит из того места, где все началось. Но оно для нас теперь со всех сторон сразу.
– Да как же он не пролетел еще?
– Пространство расширяется быстрее, чем свет прилетает. Такая инфляция сильная. Как если цены растут быстрее, чем зарплата. Получается, что зарплата все больше, а денег все меньше. И так четырнадцать миллиардов лет.
– Подожди, – сказал Сеня, – подожди. Чего-то тут мутное. Год – это время, за которое Земля облетает вокруг Солнца. Я со школы помню. Если вначале не было ни Земли, ни Солнца, как можно говорить, что прошло четырнадцать миллиардов лет?
Кукер секунду подумал.
– Типа как по древесным кольцам. Есть процессы с известной нам скоростью. Мы видим их следы в космосе и прикидываем сроки. Но вообще-то, Сеня, ты прав. Дело мутное.
– Можешь пояснить за муть?
– Смотри. Кум говорит, все возникло четырнадцать миллиардов лет назад. Но это, так сказать, предположение, основанное на всяких закономерностях. А реально мы знаем только то, что из пустоты приходит свет. Такого-то цвета, такой-то яркости и так далее. Как кино.
– Это я понял.
– Теперь сам подумай – можно по фильму, который тебе показывают, делать вывод о том, что происходило на съемочной площадке?
– Наверно, можно. Ведь это же попало на пленку.
– А если вопросы возникают, кто актрису пялил, а кто режиссеру дачу строил?
– Это слишком. Что-то ведь могли и не снять… Сложный вопрос.
– Вот именно что сложный, – сказал Кукер. – Потому что в кино бывают не только съемки, а еще анимация. И в фильме ты часто видишь то, чего на съемочной площадке не было вообще. Уже лет триста как непонятно, где эта съемочная площадка на самом деле.
– Это точно.
– Вот и со Вселенной то же самое. Кум говорит, что вначале пространство как бы расширялось с огромной скоростью. И называет это инфляцией. Но когда тебе втирают, что пространство расширялось с огромной скоростью, это фуфлопрогон.
– Почему?
– Потому что скорость по всем понятиям – это дистанция в единицу времени. А как определить, какое пройдено расстояние, если оно пройдено самим расстоянием? Чем мерить, а? Вот метр – он длиннее стал при этой инфляции или таким же остался? С единицей времени те же непонятки.
– Но ведь есть же эти… как их… законы физики.
– Физические законы тогда не действовали.
– Почему?
– Да законы у них что дышло. Как уголовное уложение у кума. Сейчас действуют, а тогда нет. Типа для нас всегда, а для генерала Курпатова не очень. И в какой суд ты с этими законами пойдешь?
– Да… Сложно.
– Не то слово, – сказал Кукер. – Я тебе так скажу. Измерять возраст Вселенной – это как прикидывать, сколько метров будет в яме, если известно, что ее рыли от забора до обеда, но не совсем понятно, где забор и когда обед. Вернее, когда забор везде, а обед всегда, но уже остыл."

В. Пелевин
Круть