автор: Виктор Мараховский

Очередной день памяти жертв политических репрессий в этом году удался. В том смысле, что ярких баталий вокруг него не было, а границы справления даты определились. Теперь это а) чисто «историческое» мероприятие для учёных и госчиновников, и б) вечно актуальный профессиональный праздник для особой прослойки граждан, о которых речь пойдёт ниже.

…Почему День Репрессий не состоялся в качестве всенародного дня скорби — в принципе понятно. Первоначальная, «перестроечная» трактовка, предложенная обществу тридцать лет назад журналом «Огонёк» и фильмом «Покаяние», просто утратила востребованность.

В 1980-х она была нужной и горячей. Её поддерживали и раскручивали, можно сказать, сразу с противоположных концов тогдашнего политического спектра. Что со стороны общества «Мемориал», что со стороны общества «Память». При всей своей полярности, они рисовали очень схожую картину взаимоотношений государства с народом: государство — это то, что присылает за хорошими невинными людьми чёрный воронок («чёрные фары у соседних ворот», пел Ю. Шевчук), и больше их никто не видит.

Почему такая трактовка была востребована? Главным образом — потому, что «активной части общества» и начальству требовалось обосновать отмену официальных идеалов. Тех самых идеалов, которые начальство декларировало само ещё буквально пару лет назад.

Универсальным обоснованием для дерзкого и всеобщего соскока с идеалов стало «Я узнал о преступности режима, которому служил, и больше не могу жить во лжи».

Сегодня демонизация государства подавляющему большинству граждан — в том числе и руководящих, и успешных — просто не нужна

Она не нужна людям для личного оправдания. Среднему ныне живущему гражданину России на момент падения СССР было 12 лет. Он, с одной стороны, сам не декларировал верность идеалам, не скучал на партсобраниях, не писал отчёты в комитет госбезопасности и не нарушал по мелочи моральный кодекс строителя коммунизма. С другой стороны — он всего этого не предавал и сегодня чисто психологически не нуждается в эмоциональных оправданиях.

Она не нужна людям и для практических целей. Напротив, сегодня государство куда чаще ругают за то, что оно недостаточно государство, чем за то, что оно слишком государство. А прокатившиеся в 90-е и нулевые по стране события, известные как бандитизм, приватизация, беспредел и терроризм — резко обновили в головах граждан понимание того, зачем государство и его репрессивный аппарат вообще нужны.

Поэтому у подавляющего большинства всё популярнее сдержанное рассуждение. Да, в нашем прошлом были репрессии — как и в прошлом всех прочих стран. Следует ли помнить о них? Да, следует, как и о любом историческом опыте. Просто чтобы не пришлось его повторять в том же виде.

Всех ли подвергнутых репрессиям в прошлом можно считать именно «жертвами»? Нет, не всех. Нужны ли они были, эти репрессии? Оценивать их оправданность — дело историков в каждом конкретном случае. Являются ли они поводом для осуждения целого периода в жизни государства? Едва ли. Являются ли репрессии, случившиеся три-четыре поколения назад, поводом для политических требований сегодня? Нет.

Это как раз естественно и объяснимо.

Более загадочно выглядит поведение «активного меньшинства». Последнее не просто бережно сохранило перестроечный взгляд на мир, но и старательно, год за годом выстраивает своего рода философию Вечного Режима

В их версии Вечный Режим в России не ограничен какой-то эпохой. Их Вечный Режим — начинается где-то в рюриковских легендарных временах и продолжается сегодня. Он живёт в каждом «административном деле против блогера», в каждом задержании правозащитника в аэропорту за невыплату алиментов, в каждой невыдаче казённых миллионов театральному режиссёру.

Их Вечный Режим — сила, перманентно оккупирующая Россию.

Что при этом важно. Само по себе понятие «Режим» в том виде, в каком они его употребляют — это не синоним понятия «государство» или «руководство страны».

«Режим» в их понимании — сущность, в принципе отдельная от остальной страны. И от общества, и от эпохи с её требованиями и задачами. «Режим» — нечто, овладевшее страной, расставившее всюду своих штурмовиков и погрузившее население в позу подчинения.

Поразительно, но «оккупированному» восприятию страны не мешает даже то, что сами Свидетели Режима в значительной своей части принадлежат ко вполне «боярским», поколениями кормящимся во власти и около власти династиям — в то время как сам этот Режим почему-то уже лет сто возглавляют дети ремесленников и рабочих.

Возможное объяснение данной оптической иллюзии — только одно. «Режим» и «оккупация» — это единственная форма отношений со страной, которую свидетели Вечного Режима могут себе представить

Сама по себе Россия представляется им столь инертной, чужой и в общем скучно-непонятной, что все чудеса цивилизации, включая и собственную культуру, и собственное благополучие, они искренне считают выжатыми из этой сырой земли железными рукавицами Режима. Построенными поверх настоящей России и привезёнными извне.

Воспринимать российское государство как нечто, естественным образом выросшее из русского народа, как форму его самоорганизации (самозащиты и саморазвития) — они не могут. Они органически не в состоянии принять страну как целое — и потому чувствуют необходимость дробить её на фантомные сущности.

Штука вся в том, что в раздробленной на «народ» и «режим» России эти современники видят оправдание собственной отстранённой отдельности. Существованием Режима и Пассивного Большинства обосновывают они существование собственной касты, которая сменила уже не одно название, но всегда настаивает а) на собственном привилегированном суверенитете и от народа, и от начальства и б) на долге народа и начальства себя содержать.

Как громко выразился на днях один из представителей данной касты — «Умная власть платит искусству за то, что искусство перед ней держит зеркало и показывает в это зеркало пороки этой власти. Я сейчас слышу: «Это чуждые нам ценности. Вредно для народа». Это они будут решать? Они вообще не должны вмешиваться. Они должны помогать искусству«.

Восприятие Режима у них идёт волнами: от периодического отважного «мы здесь власть» и желания заменить Режим собой — до лоялистского «ну а что поделаешь, с этим народом иначе нельзя»

В каком-то смысле Свидетели Режима — чувствуют себя ценными импортными изделиями, волей злой судьбы собранными по лицензии в чуждой им России. И именно поэтому отношение к Режиму у них фрейдистское — на грани «я не просил меня здесь рожать, но раз уж родили — обеспечивайте, иначе испорчусь».

автор картин: Евгений Иванов

#comment_73560289

Виктор Мараховский

Вначале — актуальная цитата. «Россия стремительно скатывается в демографическую яму — результат низкой рождаемости в 1990-х. Численность населения сокращается, и происходит это под боком у густонаселенных государств азиатского региона. Чем грозит России демографическое давление со стороны ее соседей? Об этом рассказал доктор экономических наук, директор Института демографии НИУ ВШЭ Анатолий Вишневский».

…Это — свежая аналитика под названием «Мы с Западом в одной лодке» на «Ленте.ру». Доктор Вишневский рассказывает миллионам про страшную угрозу — Россию захлестнёт волна бешено размножающихся китайцев: «Какими бы теплыми ни были наши нынешние отношения с Китаем, никто не гарантирует, что они останутся такими и через 20-30 лет. Причем от России тут мало что зависит… Мы сейчас не испытываем со стороны Китая такого миграционного давления, как США со стороны Мексики. Но кто может поручиться, что так будет всегда?»

Во-первых, в реальности в бешено размножающемся Китае показатель рождаемости сейчас 1,66, а в стремительно вымирающей России — 1,8.

Во-вторых, стремительно катящаяся в демографическую яму Россия третий год подряд показывает естественный рост населения.

В-третьих, миграционное давление Мексики на США вызвано тем, что в Мексике рождаемость куда выше американской (и, кстати, китайской), а также тем, что в США куда больше рабочих мест, чем в Мексике. В то время как в Китайской народной республике не первый год наблюдается дефицит рабочих рук.

То есть, проще говоря:

1) на дворе реальность, вообще не соответствующая реальности доктора Вишневского;

2) доктор Вишневский фантазирует как дышит, повторяя то, что говорил в 2000-м (ошибочно, как показала жизнь);

3) но в ведущих отечественных медиа вот уже пятнадцать лет записано, что этот доктор Вишневский — ведущий специалист России по демографии. Поэтому он со своей параллельной вселенной, где Россия к 2050 году вымрет на треть, — продолжает создавать стране заведомо ложную картину мира с заведомо ложной «китайской угрозой».

…Это — только один пример. В действительности устаревшая, ложная и неадекватная повестка дня, — а она, по сути, есть «картина мира на каждый день», — проблема куда более масштабная.

Фактически между нашим соотечественником и адекватной картиной мира сегодня стоит сразу несколько фильтров

Когда он читает новости, то сначала ему надо прорываться через такие глобальные сенсации, как ограбление нашей выдающейся современницы Ким Кардашян в Париже. Или обещание гения XXI века Илона Маска переселять всех на Марс.

Затем, если он хочет чего-то серьёзного — его встречает плотный кордон псевдоспециалистов, которые впаривают ему картину мира, устаревшую лет на пятнацать-двадцать (у нас же есть не только видный демограф Вишневский. У нас есть ещё Виталий Куренной, глава культурологии НИУ ВШЭ, повторяющий из интервью в интервью «посмотрите на уровень разводов в России — он в пять раз выше, чем в Канаде» (в действительности уровень разводов практически одинаков — 48% в Канаде и 51% в России). А есть ещё и знаменитые военные эксперты, у которых Россия воюет в Сирии из последних сил ржавым устаревшим оружием, и эксперты-юристы, у которых Россия всё тонет и тонет в преступности, и эксперты-экономисты, у которых в России стремительно сокращается производство, и т.д).

В результате у массового соотечественника отобран настоящий глобус — а вместо него вручён фантазийный, с какими-то принцессами и драконами. То есть он не в состоянии ни осознать действительные угрозы, ни выстроить адекватные приоритеты.

Причины, по которым всё пребывает в таком положении, очевидны.

Во-первых, в течение двух десятилетий государство в России вообще почти никак не контролировало «массовую картину мира», ограничиваясь чисто политическим заказом основным медийным исполнителям. А затем, когда сама реальность потребовала его вмешательства — оказалось, что разбираться в освещаемых темах подавляющее большинство медийных начальников уже просто разучились и в лучшем случае выдают одномерный «футбольный патриотизм».

Во-вторых, аналогичную деградацию в 1990-е — нулевые пережил и класс т.н. экспертов, кочующих с телеканала на телеканал. Этот экспертный класс, приватизировавший на себя медиа-пространство, также успел сваляться в плотную тусовку и стал аналогом тусовки эстрадной. И подобно тому как неувядающие звёзды устраивают по всем каналам «шоу живых мертвецов» каждый Новый Год, вызывая у зрителей всё более нездоровую реакцию — тусовка неадкватных экспертов оккупировала «серьёзные темы», транслируя откровенные мифы на думающую как бы аудиторию.

Что стоит отметить: это не только наша проблема. «Параллельная вселенная», состоящая из сенсаций про Ким Кардашян и откровенно придуманных угроз, точно так же занимает медийное пространство других развитых стран. С той разве что разницей, что в Европе вместо китайской угрозы, которую впаривают нам — активно впаривается угроза русская.

Это мы у них работаем грозным драконом, который вот-вот снова налетит с востока давить гусеницами, убивать и насиловать

Главный вопрос состоит в другом: нужно ли это менять?

Ибо, напомним, существует расхожее мнение, что массам не только не обязательно иметь адекватное мировоззрение — оно им даже вообще недоступно. В конце концов, знание «Настоящей Правды» должно быть уделом специалистов, принимающих решения — а публика может обойтись скандалами-интригами-расследованиями. Так что пусть себе существует мир эльфов и драконов для большинства — и научная картина для элиты, для особых «мозговых центров».

Но штука вся в том, что в современном мире такое «раздельное мировоззрение» реализовать невозможно.

Это в XIX веке могли сосуществовать Большая Державная Политика и размеренный сельский быт с лубочной литературой. Единого информационного пространства тогда просто не существовало. В XXI веке — веке непрерывной диффузии информации — невозможно изолировать друг от друга «мировоззренческие слои».

Невозможно сохранять элитные «think-tanks» с некоей реальной повесткой, если медиасфера в целом идёт по пути тизерных рекламных сетей («Сенсация! Все обалдели, когда увидели это!..»).

В этом смысле особенно показателен печальный пример Соединённых Штатов, где под влиянием собственной медиа-эйфории 90-х от победы в Холодной войне были просто закрыты, лишены финансирования и распущены институты изучения России. В результате подъём РФ в начале 2010-х стал для американской элиты сюрпризом: оказалось, что в течение полутора десятилетий элита ведущей мировой державы питалась информацией главным образом из собственного медийного мусора — с ржавыми русскими ракетами, стремительно спивающимся и умирающим населением и разваленной экономикой, для разрыва которой в клочья достаточно просто ввести пару санкций.

Результат мы наблюдаем сегодня — в виде нелепой медиа-истерики вокруг Сирии и явной растерянности американского руководства

Кстати, у нас тоже есть горький опыт подобного рода: Россия в 90-е и нулевые пренебрегала информационной работой с «низовым» населением Украины, сосредоточившись работой исключительно с «украинскими элитами». Закончилось это всё Евромайданом: переворотом под заведомо лживыми лозунгами, поддержанным значительным числом украинцев.

…О чём это всё нам говорит. Насыщать «стратегически значимым знанием» необходимо вообще всё информационное пространство. Сверху донизу и постоянно.

И государство не может позволить себе обойтись без «институтов распространения мировоззрения», ограничиваясь исключительно «госзаказом на лозунги».

Вернее, позволить-то может. Но во всех сферах, где государство самоустраняется — немедленно появляются приватизаторы и распильщики.

И мировоззрение граждан — не исключение.

автор: Виктор Мараховский

В медиасфере стартовала раскрутка инициативной группы, взявшей название "Комитет 8 сентября". Группа переживает о том, что память блокады Ленинграда "исторически трансформировалась", что в С.-Петербурге торжественно отмечают не день начала блокады, а день её снятия, о том, что в описании трагедии официоз главный упор делает на героизм и стойкость ленинградцев, а не на пережитые ими человеческие ужасы и "цену победы".

Задачу комитета коротко и ясно разъясняет в интервью "Газете.ру" её основательница Соколовская (хорошая доброкачественная биография: в советское время - литинститут, переводы грузинской поэзии, многолетняя жизнь в пушистой Грузии, рукопожатность. В 90-е - бегство домой от хаоса Гамсахурдиа, рукопожатность, В нулевые - разоблачение Страшных Страниц русской истории, письмо соболезнования Грузии в 2008-м, письмо в поддержку Евромайдана в 2014-м, рукопожатность).

Вот что она сообщает.

"Блокадники (сужу по своим бабушкам) и без того не очень любили рассказывать о том, что им пришлось пережить", - признаёт в начале интервью инициатор, но быстро находит истинного виновника "трансформации исторической памяти". Это российское государство.

"В известном смысле я понимаю власть: если начинать разговор начистоту, это ж как придется каяться перед народом... Но за безжалостное использование миллионов мирных людей, за сотни тысяч блокадных страдальцев ответить следует. Надо знать, какой ценой далась та Победа.

Это особое мужество и умение — рассказывать о том, как ужасались люди, чувствуя, что под давлением страшного голода теряют в себе Божеский образ…

Должна быть городская программа по созданию такой «блокадной библиотеки»."

Переводим на русский: группа граждан, вопреки желанию самих блокадников считающая, что в Блокаде исторически самое ценное - не героизм ленинградцев, а их одичание, а также неизбывная вина Советской России - хочет казённых денег на пропаганду своих затейливых взглядов.

О чём это нам говорит, уважаемые читатели?

Это говорит нам о том, что эта публика никогда не изменится. Она никогда не будет анализировать собственную моральную ответственность. За когда-то сказанное, написанное и сделанное она никогда не извинится сама - ей некогда. Она слишком занята, требуя множественных покаяний от своей Родины.

И эта публика постоянно - потому что больше ничего не умеет - требует назначить себя инстанцией, принимающей покаяния от России и назначающей ей новые. И ещё она требует себе за это приличного по званью содержанья. Потому что деньги очень нужны.

А ещё это говорит нам о том, что главным направлением "крестового похода за госфинансированием" у данной публики становится Победа.

Та самая Победа, которую они ещё лет 10-15 назад призывали забыть и перестать уже наконец вспоминать, потому что нечего вспоминать прошлые триумфы, паразитировать на давно завоёванной славе.

Сегодня концепция поменялась. Победу закопать не удалось. Хранители рукопожатного варианта памяти завистливо наблюдают, как на государственном финансировании выросла и сверкает целая "индустрия Победы".

И рядом с этим сверкающим дворцом праздника они желают, раз уж не получилось вместо, выбить себе хотя бы небольшое капище скорби и покаяния. Потому что это прошлые триумфы нечего вспоминать и паразитировать на давней славе нехорошо. А вспоминать прошлые ужасы и беды и паразитировать на давно прошедшем горе и боли - это хорошо и правильно.

...И это, в общем, всё, что стоит знать о данной инициативе.

https://um.plus/2016/07/06/100-let-odinochestva-o-zhizni-pos...

автор: Виктор Мараховский

Широко распиаренный (а в реальности, мягко говоря, несколько преувеличенный) ажиотаж вокруг путёвок в Турцию, наступивший после того, как «туристические» санкции в отношении этой страны были сняты, — неожиданно вызвал подъём восторга на всех гранях идеологического спектра.

Вот восторгается либерал: «Россиянин боится пресловутого черного воронка у подъезда. Почему россияне массово поехали в Турцию? Потому что российское правительство разрешило. Следовательно, поездка в Анталию не означает нелояльности. Можно ехать. А если так, то глупо терпеть крымские неудобства, когда сладостная и такая родная Турция под рукой».

А вот восторгается националист: «Стоило снова разрешить продажу туров в Турцию, ломанулись туда так, что за сутки вдвое перекрыли спрос на Сочи и Крым вместе взятые. Патриоты, ждавшие, что сознательные русские люди обольют турок гордым презрением, так и остались стоять в комической позе, с открытым ртом и выпученными глазами. Основная масса русского народа (от лица которого патриоты пытаются говорить, которому они приписывают свои взгляды и мотивы) себя с этим государством сегодня не ассоциирует вообще. Тяжело быть в такое время патриотом. В такое время надо быть националистом».

Дополнительно восторгаются также ультра-коммунисты и политики других цветов, но о них подробно не будем: смысл у всех восторгов один. Некая часть «простых россиян», как только стало можно, — немедленно заинтересовалась поездкой в страну, сбившую зимой наш самолёт. Тем самым аннулировав и полугодовую госпропаганду, и этих смешных патриотов, ожидавших бойкота

И пусть в действительности речь идёт о долях процента граждан и о «буме в районе нуля» — ликованию это не мешает.

Ликовальщикам очень дорога мысль, что на самом деле цена погибшим военнослужащим этого государства в глазах «простых русских» — ноль. Что «простые русские» не отождествляют войны этого государства с собой, что они не считают государство своим, что им вообще параллельно.

Ради этой мысли они накачивают локальный всплеск до масштабов общенационального явления и отзываются радостными колонками со слезами на глазах о том, что патриоты обломались.

Почему эта мысль так греет «граждан мира», по трагической случайности родившихся в нашей ледяной пустыне, — понятно и объяснять не нужно. Интереснее механизм, заставляющий радоваться профессиональных любителей и жалетелей народа.

Штука вся в том, что в их лице мы имеем дело с явлением пост-патриотизма. То есть с такой любовью к родным земле и народу, которая даёт право радоваться всем реальным или мнимым проблемам родного государства.

Алгоритм производства пост-патриотов имеет множество вариаций, но основа процесса во всех одинакова.

Пост-патриот некогда считал эту страну своей. Но — только до того момента, пока политика государства не отклонилась до неприличия от его, будущего пост-патриота, представлений о прекрасном. Когда же государство многократно и по-хамски доказало ему, что его представления о прекрасном для государства не актуальны, — он осознал, наконец, горькую правду: это больше не его государство.

В момент этого осознания пост-патриота обычно накрывает гигантское облегчение. Потому что возможность не считать Родину своей целиком, а выковыривать и отбрасывать её куски на том основании, что «это не его» — безусловный лайфхак.

Не нужно больше краснеть по поводу футбольной сборной — это не моя сборная продувает в футбол и отмечает такое дело чадом кутежа.

Не нужно дёргаться из-за того, что отмена запретов на путёвки в Турцию привела к росту запросов на путёвки в Турцию. Это ведь не моя армия воюет в Сирии, и не мой самолёт был сбит.

Пост-патриот в своих рассуждениях вполне логично доходит до той же мега-идеи, что и ультралиберал.

Эта идея уже которую сотню лет состоит из двух пунктов.

1) Россия есть страна, оккупированная государством (самодержавием, большевиками, теперь вот силовиками);

2) Кажущееся единство власти и народа — просто пассивность и равнодушие: на самом деле народ кинет это государство при первой возможности;

3) Однажды эта возможность представится, и тогда, возможно, народ сможет уничтожить это государство и установит собственную власть в собственных интересах.

Пост-патриот от настоящего антигосударственника в этом плане отличается разве что альтернативным выбором «золотого века». То есть если золотой век настоящего антигосударственника, за предательство идеалов которого мы теперь страдаем и лишены славы божьей, находится в начале 1990-х, — то пост-патриот по выбору может считать им по выбору СССР, или до-хрущёвский СССР, или царскую Россию, или допетровскую Россию, или дохристианскую Русь.

Пост-патриот (ПП) напрочь лишён, если угодно, «культуры несогласия» — то есть такой формы оппозиционности, которая тем не менее нагружает оппозиционера солидарностью со всей страной целиком. Его несогласие — это непрерывное урезание того, что он готов считать своей страной, и вынесение всего некузявого за скобки.

Никакого «Отечество славлю, которое есть, но трижды – которое будет». Никакого «Моя страна не права, но это моя страна». Отечество, которое есть, для пост-патриота враг пострашнее марсиан. Раз его страна неправа — то это вообще не его страна, а уродливый нарост на его истинной стране.

Он за эту власть не голосовал, он эту элиту не выбирал, он этот народ не воспитывал. Всё дурное, что случается с этой страной — случается не с его страной, потому что его страну у него отняли ещё в 1999-м (1991-м, 1953-м, 1917-м, 988-м).

Патриот обычный, не совершивший ПП-лайфхака, постоянно обламывается. Потому что это его футболисты позорятся. Это его юные рыцари плаща и кинжала устраивают заезды на геликах. Это его чиновники воруют. Это его музыканты бормочут, что Крым не наш, это его правительство тупит в экономике. И да, это его сограждане возьмут и не поддержат его бойкота

Пост-патриот этих фрустраций лишён и не обламывается в принципе — ведь если у вас нету дома, то пожары ему не страшны. Ничто не нарушает его тонуса, ничто не подтачивает его правоты.

Его единственный жизненный минус выражен, пожалуй, в другой строчке процитированной выше песенки: «Если вы не живёте, то вам и не умирать».

С государством Россия может произойти ещё много всякого — и дурного, и хорошего. Но те, для кого это государство чуждо — не имеют и не будут иметь никакого отношения ни к его печалям, ни к его триумфам.

Автор: Виктор Мараховский

Это был, в общем, нормальный царь переломной эпохи. С тяжёлым детством, со множеством внутренних и внешних вызовов, со своими победами и неудачами. Со своими заслугами и со своим списком жертв — как известно, по тогдашним европейским меркам вполне скромным, резко уступавшим спискам испанского коллеги Филиппа или английской коллеги Марии (если бы те, конечно, вели свои «синодики обиженных»).

На каждое утверждение об Иване Васильевиче обязательно можно найти какое-нибудь «зато».

Например: взял Казань и Астрахань – зато проиграл Ливонскую войну, открыв тем самым ворота будущему польскому нашествию.

Проиграл Ливонскую войну — зато разбил Девлет-Гирея, окончательно похоронив идею возвращения ига в любой форме.

Похоронил иго — зато казнил кучу народу.

Казнил кучу народу — зато установил сильную центральную власть, как показали последующие столетия истории, для России необходимую до неизбежности.

Установил сильную центральную власть – зато устроил опричнину, подготовив почву для будущего Смутного времени.

Устроил опричнину – зато увеличил размеры государства вдвое…

И так далее и так далее. В принципе, из таких «зато» состоит политическая биография любого крупного исторического лидера.

Но мы сегодня о другом. А именно – о том, почему Ивану IV, первому русскому царю, так сильно не везёт в отечественном кино.

Вспомним основные этапы его кинематографической карьеры.

В первую очередь это, конечно, «Иван Грозный» С.М. Эйзенштейна (1944/1957 г.). Первая часть фильма, задуманного как трилогия, снималась в эвакуации, в войну, в тяжёлые годы. И это был, конечно, чистейший фильм-плакат без примесей. Вот юный Иван коронуется на царство и немедленно сообщает, глядя огненным взглядом, свою политическую программу укрепления вертикали боярам — чтоб те боялись. Бояре, которым предстоит бояться — смотрят в ответ с лютой ненавистью, которую даже не пытаются скрыть. За одетым и подстриженным «по польской моде» Курбским только что парашют не волочится — видно, что предаст. Ханский посол предлагает царю зарезаться прямо на коронации.

Фильм, в отличие от безупречного шедевра «Александр Невский», не получил безусловного признания, но получил Сталинскую премию – надо думать, главным образом за своевременность и ясность изложенного послания.

Вторая часть того же фильма от первой отличается разительно — как будто Эйзенштейн спохватился и решил наверстать весь упущенный в первой части психологизм и полутона. Плакатности стало вдруг очень мало — а вместо неё появился символизм, и психологизм, и цветная пляска опричников, и Федька Басманов в женской маске, и воспоминания Ивана об ужасах детства, и его двусмысленное опасное шутовство.

Фильм не только не получил Сталинской премии, но и не был выпущен в прокат, отправившись на полку более чем на 10 лет. Надо думать, главным образом за превращение проекта, который должен был стать частью популярного разъяснения государственной идеологии, в локальную шекспировскую драму.

Затем, в 90-е годы, было совершено целых две попытки экранизировать «Князя Серебряного» А.К. Толстого. Первая называлась «Царь Иван Грозный», где постоянно орущего холерика с правом на убийство Ивана играет Кахи «Чёрный Абдулла» Кавсадзе, а князя Серебряного — Игорь Тальков, и больше об этом говорить ничего не хотелось бы.

Второй фильм – «Гроза над Русью» — возник из-за того, что режиссёр предыдущего фильма поссорился с продюсером и нашёл на Украине другого, выделившего ему 400 тысяч долларов. Об этом фильме хотелось бы говорить ещё меньше, чем о предыдущем. Отметим лишь, что вместе они безусловно являются своеобразным памятником девяностым как явлению: распилу подвергся даже царь Иван.

Наконец, последним на сегодня киновоплощением истории Грозного следует считать «Царя» Павла Лунгина 2009 года. Об этой картине говорилось в своё время много — и всё, что о ней говорилось дурного, безусловная правда. Исторически в ней нет ни одного достоверного кадра, 35-летнего статного царя исполняет пожилой, беззубый и сутулый П.Н. Мамонов, диссидентов загрызают медведем, Иван предпочитает пытать и казнить лично, а вообще и Мамонов, и о. Иоанн Охлобыстин (по роли – шут) играют одного и того же бесноватого фрика, очевидно соревнуясь, у кого фриковатее и бесноватее.

Что объединяет все перечисленные фильмы? Они не изображают нормального живого царя. За исключением первой эйзенштейновской картины, которая вовсе не изображает человека, а изображает венценосную государственную идею, — они показывают нам разные формы «безумца на троне». Чрезвычайно напоминающего, что естественно, И.В. Сталина — тоже не настоящего, а того, какого полюбили изображать кинематографисты перестройки.

По сути, единственный убедительный человеческий образ Ивана Грозного был воплощён актёром Яковлевым в кинокомедии «Иван Васильевич меняет профессию». При взгляде на этого царя вполне веришь, что он Казань брал и Астрахань брал — и вполне веришь, что он легко переходил, если что, к репрессиям. К сожалению, в задачи режиссёра Л.И. Гайдая не входило раскрытие исторической роли этой личности — и с этим остаётся только смириться.

…У меня есть версия, уважаемые читатели, почему так вышло.

Так вышло потому, что киношный Грозный был, по сути, прямым наследником Грозного литературного. А тот, в свою очередь – наследником того Грозного, которого описывали публицисты недобитых при «последнем Рюриковиче», выживших и позже пришедших к власти (вплоть аж до трона) боярских родов. Примерно тот же фокус, только ещё более разительный, был выкинут с «последним Йорком» Ричардом III в далёкой Англии публицистами победившего Генриха Тюдора.

И поэтому у всех, кто сталкивался с двумя Иванами — эксцентричным, но достаточно обычным для своего эксцентричного времени русским самодержцем, персонажем политической истории, и откровенно диким шутом-маньяком, персонажем публицистики, — возникала нестыковка форматов. И творцов в подавляющем большинстве тянуло к Ивану номер два – такому сценичному, с такой богатой палитрой отрицательных качеств, такому близкому к духу сцены, драмы и надрыва с буффонадой.

А для выражения политической державной идеи в русской истории обычно находились персонажи менее противоречивые – от того же Александра Невского до Петра Великого.

Поэтому нормального фильма о нормальном царе переломной эпохи у нас нет.

Хотя стоило бы — чисто из чувства справедливости. В конце концов, при строительстве памятника тысячелетия России Ивана Васильевича уже обделили.