Момент, когда мы все равны)
Про детские ожидания во взрослой жизни
В начале 90х, когда мне было 7 лет, мама ворвалась в мою комнату и с сияющими глазами сообщила мне, что купила нечто потрясающее. Она назвала ЭТО водолазкой, я был потрясён, так как думал, что мне купили водолазный костюм. Но когда мне показали кофту с высоким воротником, я был мягко говоря очень раздосадован.
Сегодня моя жена сообщила мне, что к нам приехал самокат. Я обрадовался, что жена заказала мне самокат в подарок, просто так. Но оказалось, что это служба доставки еды.
Привезли, творог, молоко, хлеб и огурец.
Попытки
Я так понял, что вся взрослая жизнь, это постоянные попытки получить между бесконечными трудовыебуднями какие-то отголоски ощущений из детства и юности , удовлетворения тех желаний и сравнение результатов. Самое беспонтовое, что всё в той или иной степени получено и остроты уже нет, а как балдеть дальше, непонятно.
Мальчик, который ковырял в носу
Это был задумчивый мальчик. Он любил сидеть на ветке тополя, что стоял во дворе, и наблюдать за тем, как воробьи дерутся из-за крошек. Крошки бросал с балкона третьего этажа сосед Роман Григорьевич. В оранжевых шлепках, коротких шортах с лампасами, из которых торчали тонкие костлявые ноги, в вытянутой белой майке, стоял Роман Григорьевич и крошил вчерашний нарезной батон. Он бросал вниз только мякиш, выковыривая его из золотистой корочки нарезного батона. И вечером, когда мамы начинали звать из окон детей, он уходил с балкона, унося с собой корочку батона, почти не потерявшую свою форму, похожую на футляр из-под каких-нибудь драгоценностей.
Мальчик любил Романа Григорьевича, хотел стать похожим на него, когда вырастет. И мечтал о тех взрослых днях, когда будет, аккуратно отковыривая мякиш от корочки, кидать вниз крошки то горстями, то редкими клочками, то нескончаемым водопадом хлебного дождя.
Когда вечером Роман Григорьевич уходил с балкона, мальчик смотрел на кружевной тюль за балконной дверью, ковырял в носу и мечтал... Дворовые дети уже доедали свой ужин, почесывая тщательно покрытые зеленкой коленки, воробьи лениво растаскивали крошки с асфальта.
Нехотя расходились по домам шахматисты. Их стол сиротливо блестел чешуйками краски в свете одинокого дворового фонаря. Ветер шелестел листьями газеты, оставленной одним из шахматистов, разнося по свету обрывки разговоров о политике в Северной Калифорнии, системе образования в Катманду и интимных подробностях жизни художников-передвижников.
Мальчик поднимал глаза вверх и пытался угадать, какое из окон погаснет первым: второе справа на втором этаже или крайнее на третьем?.. И вот уже все окна гасли, и только два окна под самой крышей тускло светились. Сисадмин Виктор приступил к наладке сервера, а студентка Тамара упорно карябала очередной реферат.
Ветер устал перелистывать газету и, изредка похрапывая, дремал на макушке старого тополя. Мальчику казалось, что вся вселенная уснула в ожидании утра. И лишь редкий шорох шин, доносящийся из-под арки дома, напоминал о том, что Земля не замерла, не перестала крутиться, и солнце не потухло навеки. И утро обязательно наступит, настойчиво растолкает жителей звоном будильников. И огромное, нескончаемое пространство за пределами двора позовет их к себе, разъедутся дворовые машины, будто легкие парусные корабли, чтобы пристать к парковкам и бордюрам в чужих, неведомых краях.
Мальчик вздыхал, смотрел на часы и еще раз вздыхал. Так не хотелось расставаться с этой толстой удобной веткой, кора которой хранила солнечное летнее тепло. Но пора. Мальчик неловко перехватывался и плюхался на землю, становясь обычным взрослым дядькой. И, разминая затекшие ноги, медленно шел домой.
Так он сидел и ковырял в носу каждый год, 31 августа, в последний день лета.