Рассказы штурмана Игоря Жилина (ч.12)
По лезвию ножа
Главком ВВС со своим заместителем возвращались откуда-то в одном самолёте на аэродром в Чкаловский. В полёте стюардесса поинтересовалась, не желают ли пассажиры попить чаю. Главком согласился, а его заместитель попросил холодной воды. Их желания были немедленно исполнены.
Хлебнув из поданного стакана, заместитель главкома от неожиданности поперхнулся, лицо его покраснело, а глаза округлились.
— Дочка, ты что мне принесла? — прокашлявшись, выдавил он, вытирая выступившие слёзы.
Девушка не знала, что на аэродроме вылета борттехник выпросил у местных спирта и залил его в термос электрокипятильника, забыв предупредить её об этом. Она из этого термоса и наливала в стакан, думая, что это вода. Хорошо, что ещё не вскипятила его.
— Видишь, Пал Степаныч, меня экипаж всё-таки больше уважает — тебе чай, а мне спирт. Только солёный огурчик забыли предложить. Хочешь, поделюсь? — протягивая свой стакан главкому, со смехом сказал его заместитель.
— Это что за фокусы?! — грозно сдвинул брови главком.
Бедняжка стюардесса от неожиданности и смущения готова была выпить содержимое стакана без воды и закуски, а затем выпрыгнуть из самолёта. К счастью, фронтовые друзья, разобравшись, в чём дело, обратили случившееся в шутку.
Однако пары спирта видимо всё же подействовали на голову зама. Сразу после посадки он прибежал в задний салон и приказал механику после остановки самолёта на перроне открыть люк заднего багажника.
— Я повисну на руках и спрыгну. Вот Паша удивится!
— Товарищ генерал-полковник, не надо, — попытался его отговорить прапорщик. — Высоко. Вы убьётесь, а мне — взыскание.
— Я приказываю! — был неумолим генерал.
Приказы не обсуждаются. Генерал-полковник под изумлённые взгляды встречающих ловко спрыгнул на бетон и встал в их шеренгу.
Первым, как и положено, из самолёта вышел главный маршал авиации. Здороваясь за руку с каждым из встречающих, главком увидел своего зама, с которым вместе летел.
— Иван Дмитриевич, как ты тут раньше меня оказался? — удивлённо спросил маршал.
— А вот так! — довольный произведённым впечатлением, с лукавой улыбкой ответил генерал-полковник. У начальства свои причуды…
Не завидуйте тем, кто служит в Чкаловском. Высокое начальство возить, что с медведем целоваться — удовольствия на грош, а страху натерпишься.
Поговорили
Весной в пятницу после вечернего построения управление первой эскадрильи решило немного расслабиться. Пока в кабинете комэска резали на закуску колбасу, он сам решил позвонить жене, предупредить, что задержится на службе по неотложным делам.
Услышав в трубке её нежное «Да», Игорь Иваныч резко бросил: «Хрен на! Представляться надо! В армии служишь, не в деревне!» А жена у комэска была в звании капитана медицинской службы.
Застолье было в самом разгаре, когда в штабе зазвонил телефон. Трубку снял замполит и, бросив небрежно «Да!», вдруг стал покрываться красными пятнами. Потом выдавив из себя: «А с кем я говорю?», он аккуратно положил трубку. На удивлённые взгляды своих сослуживцев смущенно ответил: «Игорь Иванович, звонила ваша жена, просила долго не задерживаться»…
Поза Ромберга
При прохождении предполётного медицинского осмотра в кемеровском аэропорту дежурная медсестра зацепила нашего механика.
Мы все, конечно, были не ангелы. Вечером по прилёту поужинали в аэропортовом ресторане сибирскими пельменями, скромно запив их двумя бутылками коньяка. Полёт был коммерческий, и за всё платил флайт-менеджер зафрахтовавшей нас компании. Наутро все были молодцами, а механик подвёл. Видимо, добавил ещё в гостиничном буфете. Как говорит наш замполит, самоунизился. Командир экипажа попытался уговорить медицину, однако никакие комплименты и жалобы на несчастную судьбу не помогли.
— Да вы сами посмотрите на него — глаза покрасневшие, пульс частит. Сейчас поставлю его в позу Ромберга, — безапелляционно восклицает медсестра.
Из-за незнания тонкостей медицинской терминологии выражение «поза Ромберга» у меня ассоциировалось с чем-то неприличным. Каково же было моё удивление, когда этим оказалось совсем не то, о чём я подумал. Надо просто встать ровно, ступни вместе, руки вперёд, а голову, закрыв глаза, отклонить назад. Естественно, механик и пяти секунд в таком положении не простоял — закачался и чуть не упал.
— Видите? — торжествующе говорит отличница здравоохранения и начинает кому-то звонить по телефону. Из медсанчасти приходит врач — женщина постарше. Дело принимает серьёзный оборот.
Намекаем флай-менеджеру, что неплохо было бы поделиться деньгами с медициной, чтобы прийти к согласию сторон. Но он, подлец, заявляет:
— Это ваши проблемы. Если вы сорвёте вылет, то за всё и будете отвечать.
Врач собирается делать пробу Раппопорта. В обиходе я об этой процедуре слышал, но как она проводится, ни разу не видел. Представился случай расширить свои медицинские познания. Механик подул в стеклянную трубочку, розовая жидкость в пробирке обесцветилась. Как говорится, что и требовалось доказать.
Командир уже мысленно распрощался с Подмосковьем, представляя себе новое место службы где-нибудь за Байкалом.
Стали составлять протокол аж в трёх экземплярах. Виновник сего действа, командир и врач расписались в каждом. Один протокол отдали командиру, два оставили себе. На вопрос, зачем им два экземпляра, бесхитростно ответили:
— Если в полёте у вас что-нибудь случится, один экземпляр мы отправим вашему руководству.
— А если нет? — робко спросил командир.
— На нет — и суда нет. Год будут храниться у нас, а потом уничтожим.
Искра надежды сверкнула в командирских глазах. Придя в самолёт, он достал полученный протокол и начал вслух его читать. На полуслове прервавшись, командир отдал бумагу механику со словами:
— На! Выучишь это наизусть и перед каждым полётом будешь мне рассказывать. Я тебя поставлю в позу, но не в ту, что врачи, Ромберг ты наш. А экипажу на эту тему запрещаю болтать.
Прозвище так и закрепилось за механиком. На вопросы любопытных, почему мы его так называем, участники этого события всегда умело уходили от ответа.
Помощники
В то далекое время в авиационных полках при округах ещё трудились работяги-спиртоносцы Ан-8.
Экипажу такого самолёта была поставлена задача — перевезти с одного из аэродромов Забайкалья в Читу группу старших офицеров сухопутных войск. Пока командир со штурманом находились на КДП, подъехали пассажиры. Загрузив свои вещи, они с интересом рассматривали самолёт. Сопровождал их помощник командира корабля. После вопроса о том, при помощи какой передачи крутящий момент от винтов поступает на шасси, правый лётчик понял, что у сухопутчиков понятие об авиации ещё меньше, чем у него о танках, и решил подшутить над пехотой:
— Видели, какой у нас командир? Маленький, тщедушный. Да и возраст уже на пределе. Полный кавалер медали «За безупречную службу». Ему на посадке штурвал добирать тяжело. Если хотите благополучно приземлиться, то когда я в полёте оглянусь, вы тяните за эти тросы, — и показывает на тросы рулевого управления под потолком кабины расчета. — А уж если командир обернётся, то хватайтесь за эти тросы и тяните, что есть сил — помогайте командиру экипажа.
В полёте перед посадкой второй пилот, оглянувшись, подмигнул пассажирам. Те, вскочив с мест, повисли на тросах.
— Командир, по-моему, что-то с пассажирами неладно — может, перепились со страху. Не запросить ли нам к посадке скорую помощь? Посмотри сам.
Командир обернулся и увидел красные от натуги лица офицеров, висящих на тросах управления и извивающихся в конвульсиях.
— Мама дорогая! Что вы делаете?
— Вам помогаем!!!
Насилу их рассадили и успокоили. Пехота шутки не поняла — нажаловалась. Командира проводили на пенсию, а помощник командира корабля стал командиром.
Понять и простить
В конце учебного года штурман полка сообщил, что ко мне в эскадрилью придёт новый штурман из третьего полка — капитан Ахметов. Особой радости у меня это известие не вызвало. Раньше он на Ту-134 не летал, предстояло с нуля переучивать его на новый тип. Записал фамилию в боевой расчёт в «безлошадный» экипаж без самолёта и забыл — и без него забот полный рот. В эскадрилье тогда числились пятнадцать самолётов при восемнадцати экипажах.
Недели через три прибегает ко мне старший штурман третьего полка, штаб которого располагался над нами на третьем этаже, с вопросом:
— Игорь, где у тебя Ахметов?
— Валера, не у меня, а у тебя. Я его в глаза не видел, есть только фамилия в боевом расчёте, да и та без инициалов. Кстати, когда ты его отпустишь?
От удивления у гостя глаза округлились:
— Да я же его ещё месяц назад направил в твоё распоряжение!
— Значит, заблудился по дороге. Ты когда ко мне на второй этаж спускался, на лестничной площадке его не встретил? — отвечаю ему спокойно.
— Всё шутишь? А мне не до шуток. Человек пропал. Где его теперь искать?
— К сожалению, ничем помочь не могу. Спроси у штурмана эскадрильи, в которой этот Ахметов ранее служил, его данные: домашний адрес или телефон, если есть. Ищите.
На этом и разошлись. На следующий день старший штурман приглашает меня подняться к нему в кабинет. Захожу и вижу: стоит какой-то капитан с покрасневшими ушами. Видать, ему уже досталось на орехи.
— Познакомься: пропавший капитан Ахметов собственной персоной, — представляет Валерий мне моего нового подчинённого. — Я тебя к себе позвал, чтобы без лишних ушей решить, что с ним делать.
— Понять и простить, — невольно вырвалось у меня.
Все улыбнулись. Обстановка потихоньку начала разряжаться.
— Хорошо ты начинаешь службу на новом месте. Где же тебя носило, сердешный, что ты три недели спускался с третьего этажа на второй? — спрашиваю капитана.
— Не три недели, а шестнадцать суток, — отвечает за него бывший начальник.
— Ну, это сильно меняет дело. Всё равно под статью попадает.
— Я уже ему устроил допрос с пристрастием. Говорит, что с частной квартиры выгнали. Пока искал новую, жена в больницу попала, сидел с маленьким ребёнком, — словно оправдывая Ахметова, говорит Валерий.
Замечаю у него на столе Уголовный кодекс с заложенной страницей.
— Смотрю, вы тут книжки интересные читаете. Что там по этому поводу написано?
— «Военнослужащий, впервые совершивший деяния, предусмотренные настоящей статьей, может быть освобожден от уголовной ответственности, если самовольное оставление части явилось следствием стечения тяжёлых обстоятельств», — открыв нужную страницу, цитирует Уголовный кодекс штурман полка. — Как считаешь, тянут его оправдания на тяжёлые обстоятельства?
Вижу, что ему не хочется раздувать это дело. Я тоже не кровожадный. Зачем парню на взлёте крылья подрезать? Решили, что пока наши командиры ничего не знают, не будем выносить сор из избы.
— Ты хоть понял, от чего мы тебя спасли? — обращается подполковник к виновному.
— Так точно, запомню на всю жизнь. Спасибо вам большое, — с такими словами Ахметов достаёт из портфеля бутылку коньяка.
Видно, готовился, стервец. Не пощади мы его — сам бы с горя выпил.
— А вот это лишнее. Если это взятка, то много. А если подарок — мало. Нас ведь двое.
— Да я сейчас сбегаю, ещё принесу — лопочет счастливый виновник.
— Решим так, — подводит итог штурман полка. — После рабочего дня собираемся тем же составом в моём кабинете, чтобы скрепить нашу тайну и штурманскую солидарность. И больше об этом никому ни слова!
Про глобус
Эту историю мне рассказал коллега, который летал в гражданской авиации.
В начале шестидесятых годов довелось ему везти на Ил-14 из Баку в Москву какого-то местного партийного секретаря. Ветер на маршруте был встречный, поэтому весь полёт с промежуточной посадкой для дозаправки в Волгограде занял около девяти часов.
Всю дорогу национальный кадр, не снимая шляпы, молча просидел в кресле, размышляя о светлом будущем всего человечества. Лишь однажды спросил проходящего по салону штурмана:
— Э, лётчик, да? Почему так долго лэтым?
— Вообще-то я штурман. А летим долго, потому что путевая скорость маленькая.
— Штурман? А что ты здэсь дэлаишь? Это же нэ штурмовык. Учышься, да? Пэрэдай лётчику, что я разрэшаю увэлычить путэвую скорость.
Почему-то руководящая и направляющая роль партии не распространялась на небесную стихию, и самолёт, как положено по законам природы, благополучно приземлился в Москве.
На следующий день этого же пассажира нужно было доставить домой в Баку. Ветер почти не изменился, и обратный путь преодолели за семь с небольшим часов. Выходя из самолёта, секретарь деловито поинтересовался:
— Э, назад другой дорога лэтэли, да?
— Нет. Маршрут был тот же, — ответил командир экипажа.
— А почему в Москву за дэвять, а из Москвы за сэмь?
Лётчик не стал нагружать пассажира, голова которого постоянно занята мыслями о светлом будущем, уж если не всего человечества, то своего — это точно, основами самолётовождения и доходчиво объяснил:
— Вы глобус видели? Баку на юге — внизу, Москва не севере — вверху. Снизу вверх карабкаться тяжело. А обратно, как с горки, раз — и всё.
— А-а-а… Раз — и все. Маладэц, слюшай, да? — удовлетворённо произнёс слуга народа и, натянув поглубже шляпу, опять погрузился в мысли о светлом будущем.
Профессионал
На аэродроме Стрый, что в Львовской области, ранним утром долго пытаемся достучаться в дверь санчасти, чтобы пройти предполётный медосмотр. На дворе ещё не рассветало, и дежурный врач сладко спит, наверное, без задних ног, видя сладкие сны.
Напрасно мы о нём так хорошо думали. Дверь открылась, и на пороге появилось какое-то лохматое существо в белом халате с помятым лицом, от которого сильно разило перегаром.
— Чего тарабаните?! Что надо?! — хриплым басом рявкнуло оно на нас недовольно.
— Нам нужен дежурный врач, предполётный осмотр пройти, — неуверенно говорит командир.
— Ну, я врач. Заходите, — произносит существо, зачем-то приглашая нас в стоматологический кабинет.
— Может, ограничимся визуальным осмотром? — видя его состояние, предлагает командир.
— Ишь, какие хитрые. Нет уж! — заплетающимся языком отвечает врач. — Буду осматривать как положено!
Приняв меня за командира корабля, поскольку полётный лист был у меня в руках, медик решительно приказывает мне сесть в стоматологическое кресло. На мою попытку снять верхнюю одежду эскулап, взмахнув рукой, рычит:
— Не надо!
С трудом закрепив манжету тонометра прямо на рукаве демисезонной куртки, он засовывает мне под рукав пластмассовую линейку, к которой прикручена головка стетофонендоскопа, и с умным видом начинает накачивать резиновую грушу. Удовлетворенно хмыкнув, врач пытается измерить мне пульс, но никак не может поймать мою руку. Я сам беру его за запястье со словами:
— Всё нормально?
Медик лишь кивает в ответ. Видя, что эта трагикомедия может продолжаться довольно долго, говорю:
— У остальных — всё так же. Пиши в полётный лист, что медосмотр пройден.
Это задание стало врачу непосильным. Трясущейся рукой он не смог написать ни слова. Пришлось мне самому делать нужную запись, оставив место для подписи врача. Тот, держа ручку двумя руками, поставил какую-то закорючку.
— А ты уверен, что диспетчер твоей подписи поверит? — спрашиваю я с сомнением.
Хлопнув себя по лбу, медик достал из кармана коробочку с личной печатью и поставил оттиск в полётном листе.
Я боялся, что остальные члены экипажа, вслух рассмеявшись, всё испортят, но те, глядя на это представление, только тихо прыскали себе в кулаки.
Когда по прилёту на наш аэродром я рассказал о таком курьёзе полковому врачу, тот многозначительно произнёс:
— Сразу видно профессионала. А вообще-то военные медики и через валенок давление могут померить.
Прививка
Прилетев в пятницу вечером из Ташкента, мы с удовлетворением узнали на КП, что в предстоящие выходные не попали ни на очередное задание, ни на дежурство.
В Москве уже была глубокая осень. А ещё позавчера мы купались в озере, наслаждаясь теплом и сочными шашлыками, запивая их беленькой. Только помощник командира корабля ел шашлыки всухую. Молодой лейтенант, спортсмен — он спиртное вообще не употреблял.
В понедельник по распорядку в полку был парковый день, что предусматривало построение на аэродроме. Стоянки самолётов располагались за ВПП — если по дороге, то километра три будет. Автобус для перевозки личного состава был один на весь полк, поэтому, во избежание опоздания на построение и выслушивания от командира полка, что поезда из Владивостока за семь суток выходят, чтобы вовремя в Москву прийти, вышли из дома пораньше.
Построились, проверились. Как всегда, не было Серёги, помощника командира корабля. Он снимал частную квартиру в Москве и частенько опаздывал. В экипаже к этому привыкли, а мобильники тогда были большой редкостью. Пока думали, как об отсутствии доложить командиру эскадрильи, он сам на нас вышел:
— Рожин (это фамилия командира), ты почему здесь? Звонили из санитарно-карантинного пункта, твоему экипажу надо срочно явиться к ним на прививку. Давайте, дуйте скорее, пока автобус не ушёл!
Автобус, конечно, уже ушёл, и мы ускоренным шагом двинулись в направлении санчасти, на ходу гадая, что бы всё это значило.
— Наверное, в Африку пошлют, раз всему экипажу прививки делают — задумчиво произнёс командир.
— А может, в Лаос. Я там был два года, тоже прививки от чёрной оспы и жёлтой лихорадки делал, — вторит ему бортинженер.
В наших ушах уже слышались шум морского прибоя и шелест пальмовых листьев… Но всё оказалось гораздо прозаичнее.
— Божков ваш? — первое, что мы услышали, придя в санчасть.
— Наш, но его сейчас нет. Он подойдёт позже.
— Никуда он не подойдёт. Его положили в госпиталь с гепатитом. А вы снимайте штаны, сейчас вколем вам гаммоглобулин для профилактики.
От такой суровой действительности все наши грёзы о жарких странах развеялись как дым. Когда мы стали вспоминать, где Серёга мог подцепить желтуху, припомнили и купание в озере.
— Вот если бы он тогда выпил с вами, возможно бы не заболел. А теперь, если и захочет, долго пить не будет, — резюмировал доктор.
Мораль — не отрывайся от коллектива.