Рассказы штурмана Игоря Жилина (ч.10)
О культуре
Вадик Усов — вечный майор и вечный холостяк, зайдя в штабной туалет, с силой дёрнул дверь кабинки — закрыто.
— Что притих? Дрочишь там, что ли? — спросил Вадик невидимого оппонента.
— Да вроде нет, — раздалось из-за двери.
— Не пи…ди, здесь все дрочат, — философски произнес Вадик и отвернулся к писсуару по своим делам.
Сзади послышался шум смываемой воды, кабинка открылась, из неё вышел командир полка.
— Усов, потом зайдите ко мне в кабинет, побеседуем о культуре, — сказал он, тронув сзади Вадика за плечо.
Бедняга Вадик дёрнулся всем телом и, издав ртом какой-то непередаваемый булькающий звук, выпустил из рук свое хозяйство… Казалось, что он собирается нырнуть головой в писсуар…
Вот такими нелёгкими путями культура проникала в мозги личного состава.
Обида
Во Владивостоке, выходя из центрального универмага, наш радист замешкался и не отдал честь проходившему мимо капитану второго ранга.
— Товарищ прапорщик, вы почему не приветствуете старшего по званию? — строго спрашивает он Евгения.
— Извините, товарищ подполковник, отвлёкся, не заметил. Больше такого не повторится.
Тут моряка словно прорвало. Уже забыв о не отдании чести, он стал дёргаться и кричать, брызгая слюной:
— Это у вас подполковники, а я капитан второго ранга, плавсостав! К-а-п-и-т-а-н в-т-о-р-о-г-о р-а-н-г-а! Запомните! Смотрите сюда! — тычет он пальцем в свои золотые нарукавные нашивки. Видно, здорово его задело то, как жестоко плюнули в его широкую военно-морскую душу.
Мы подтянулись поближе. Командир экипажа видит, что надо выручать радиста:
— Товарищ капитан второго ранга, я командир этого шалопая. Вы уж его извините, я проведу с ним воспитательную работу и приму соответствующие меры.
При виде равного по званию капитан понемногу стал успокаиваться:
— Ладно, чего уж там. Бывает.
Решив ещё больше умаслить моряка, командир приложил руку к козырьку фуражки, отдавая честь, и отчеканил:
— Разрешите идти, товарищ подполковник? — и какой чёрт его за язык дёрнул?
Лицо капитана превратилось в гримасу. Казалось, что он прямо сейчас расплачется. Выдавив из себя уничижительное:
— Пехота! — капитан второго ранга обречённо махнул рукой и, повернувшись спиной, стал удаляться по тротуару.
— Командир, зачем же ты его опять подполковником обозвал? Видно, капдва сильно обиделся.
— Честное слово, я не хотел. Само как-то вырвалось. А мореман пусть обижается. Я же не обиделся, когда он меня пехотой обозвал.
Облучённый
Вася прибыл к нам в полк летом — после окончания Иркутского авиационно-технического училища. Лейтенант как лейтенант, не хуже и не лучше других. Но вскоре он стал привлекать внимание окружающих своим неординарным внешним видом. Купив с первой офицерской получки на рынке в сельпо ядовито розовую синтетическую рубаху, джинсы местной фабрики «Червона швачка» и украинский соломенный бриль, принятый им за сомбреро, новоявленный мачо нарядился в обновки и, довершив всё это безобразие дешёвенькими пластмассовыми тёмными очками, вышел покорять свет.
Вороны при виде такой неотразимости испуганно разлетались в разные стороны, а гарные мелитопольские дивчины снисходительно хмыкали и крутили вслед пальцем у виска. Васю всё это мало задевало. Парнем он был работящим, звёзд с неба не хватал, пил умеренно, ни в чем предосудительном замечен не был и конспект по марксистско-ленинской подготовке имел. Что ещё надо советскому офицеру?
Однажды после построения полка замполит перед строем объявил:
— Облучённый, выходи! К тебе будущие родственники пришли, — показал он рукой на двух женщин, стоящих под деревьями.
Все в недоумении переглянулись. Человека с такой фамилией в полку не было. Никто из строя не вышел.
Замполит повторил:
— Облучённый, выходи! Что, фамилию назвать?
Смотрим, Вася тайком позади строя вышел и направился к незнакомым женщинам. Точнее, для нас они были незнакомками, а Вася их, оказывается, знал. Пришли они к замполиту — мать с беременной дочкой — жаловаться на Васю. Дескать, соблазнил он бедное дитя двадцати пяти лет отроду, а жениться не хочет. Просят повлиять на Васю, чтобы всё разрешилось к взаимному согласию. Офицеры-женихи тогда ещё были в цене.
— Что же ты не предохранялась, чать, уже не шестнадцать лет? — спрашивает у дочки замполит.
— А Вася сказал, что он облучённый, и детей не будет, — в слезах отвечает молодка.
— Это кто же и где его облучил? — продолжает беседу подполковник.
— Вася говорил, что штурманы на земле локаторы включают, и его облучили.
Бедный замполит чуть не задохнулся, пытаясь сдержать непроизвольный смех.
— Ладно. Договаривайтесь сами. Аморалки в полку я не допущу.
И договорились, и женился Вася, и прожили они в браке долго и счастливо пять месяцев: медовый месяц — счастливо, остальные четыре — долго.
Когда через пять месяцев родился ребёнок, Вася, хоть и был недалёким малым, но до девяти считать умел, и ума у него хватило понять, что ребёнок не его. Закатил он молодой жене скандал, в ходе которого она призналась, что её мама научила, как облапошить Васю.
В результате Вася развёлся с обманщицей и зажил своей привычной жизнью. До конца службы его все называли не иначе как «облучённый».
Обознались
На время ремонта взлётно-посадочной полосы, практически на всё лето, наш гвардейский военно-транспортный авиационный полк перебазировался на аэродром Сеща. Тот самый, про который и на котором снимался многосерийный фильм «Вызываем огонь на себя» с Людмилой Касаткиной в главной роли. И это было единственной достопримечательностью этого места. А в остальном — дыра дырой. Как поётся в русской народной песне:
Мужики там все злые,
Как собаки цепные.
Как напьются, дерутся.
Топорами секутся.
И по будням там дождь,
И по праздникам дождь.
Примерно такими же словами напутствовал нас по прилёту полковой замполит. Запугивал, сгущая краски, и ясно почему. Командованию хотелось, чтобы личный состав не разбредался по окрестностям, ища на пятую точку приключения, а сидел под присмотром в казарме и палатках. Да и ходить в Сеще было особо некуда. Одним словом — деревня.
Холостяки местного полка хвалились своими походами в ресторан. Выглядело это так. В выходные дни они садились на железнодорожной станции в вагон-ресторан проходящего поезда дальнего следования и гуляли там пару часов до Брянска. В Брянске выходили, ходили по городу, выветривая хмель. А потом повторяли всё в обратном направлении.
Мы таких вылазок не делали, предпочитая проводить свободное время компанией на природе — без лишнего шума попивать водку у костерка на берегу пруда. Чтобы мы совсем не одичали и не спились, в выходные дни женатых возили самолётом домой на побывку. Холостякам же приходилось на месте обзаводиться знакомствами.
В один из вечеров молодой лейтенант, дождавшись окончания вечерней проверки и переодевшись в спортивный костюм, спешил на свидание к местной подруге. Приняв во внимание страшилки замполита, он для своей безопасности прихватил с собой велосипедную цепь. В темноте его окликнул чей-то мужской голос: «Мужик, прикурить не найдётся?»
«Вот оно», — молнией промелькнуло в голове лейтенанта. Недолго думая, он со всей силы перетянул цепью неясный силуэт и бросился наутёк.
Наутро после завтрака он услышал в курилке разговор двух лейтенантов местного полка: «Представляешь, деревенские совсем оборзели. Вчера попросил у одного прикурить, так он как рубанёт меня чем-то по спине. Саблей, наверное. Я в темноте не разглядел. Куртку и рубашку прорезал, хорошо, что до тела не добрался, но синячище такой — мама, не горюй. Пора проучить этих придурков».
Тут наш лейтенант понял свою ошибку — они просто обознались, приняв в темноте друг друга за местного злодея. Но признаваться предусмотрительно не стал.
Один за всех
Случилось это в эпоху бурных социалистических соревнований, повышенных социалистических обязательств, личных комплексных планов офицеров… Когда все — как один, вдохновленные решениями очередного пленума партии, идя навстречу, собирая по пути… Аж дух захватывало!
Неожиданно к нам из Москвы нагрянула комиссия в лице одного полковника инженерно-авиационной службы — для проверки знания материально-технической части лётным составом. Лётчиков и штурманов загнали в полковой класс, раздали билеты — по три вопроса в каждом — и дали сорок пять минут для письменного ответа. Полковник ни разу не присел — как злобный карлик, он ходил между столами и выгонял пытавшихся списать. С ним присутствовал ещё подполковник из ИАС нашей дивизии — тот был более демократичен. Не знаю, как другие, а я писал всякую ахинею — не пустой же листок сдавать. Через сорок пять минут, собрав наши опусы, комиссия удалилась…
Утром следующего дня в штабном коридоре меня остановил наш комэск:
— Жилин, что так рано? У меня к тебе дело. Дуй сейчас в штаб дивизии — найдёшь подполковника, который принимал вчера у вас зачёты. Я с ним договорился — отдашь ему этот список. Кто отмечен галочкой, тому должна быть оценка пять — они взяли на себя обязательства стать отличниками, остальным четвёрки. Выполняй!
— Есть!
Подполковника ещё нет, жду в коридоре. Появляется он вместе с московским полковником. Приходится спрашивать у того разрешения обратиться по личному вопросу. Слава Богу, полковник проходит в кабинет. Отдаю подполковнику список — не берёт, делает круглые глаза и пытается меня пристыдить:
— Вы что, капитан, предлагаете мне, члену комиссии, какую-то сделку?
Чувствую, что-то идёт не по плану. Комэск ни с кем не договорился, а меня бросил на амбразуру. Экспромтом начинаю плести про нашу литерную эскадрилью, которая не один год завоёвывает в социалистическом соревновании переходящий приз дивизии, про то, что Александр Палыч (это наш комэск) очень просил…
— Но если вы не хотите, то, — и поворачиваюсь, делая вид, что ухожу.
— Ладно. Давай свой список.
Подходим к окну, объясняю ему про отличников.
— Ну, вы совсем охамели! Там и на четыре тройки не наберётся!
Тут, словно чёртик из табакерки, из кабинета выскакивает полковник и к нам.
— А что это у вас за список?
Молодец подполковник, не растерялся.
— Это мы отмечаем, кто вчера отсутствовал.
— Да, да, должен быть стопроцентный охват. Вы за этим проследите, — и убежал в сторону туалета.
— Иди, скажи Палычу — будут ему пятёрки.
Сделав пару шагов, я обернулся:
— Да, чуть не забыл. Остальным по списку четвёрки, — лицо подполковника превратилось в один огромный рот, и я поспешно ретировался.
В штабе эскадрильи докладываю комэске о выполнении задания.
— Молодец! Видишь, когда захочешь, можешь проявить инициативу. Один за всех сдал зачёты. Мы теперь опять в победителях! Себе-то хоть пятерку поставил?
— Нет. Я не брал в этом году обязательства стать отличником — у меня срок на майора в следующем году.
Орнитолог
Весенним солнечным днём работаем на закреплённой территории перед домом офицеров: сгребаем окурки, стрижём кусты. Откуда-то появляется начальник политотдела училища. С хмурым лицом походив туда и обратно перед фасадом, он посылает курсанта за начальником дома офицеров.
— Самохвалов, ты видишь это безобразие? — обращаясь к нему, начпо грозно тычет пальцем в большой плакат с изображением вождя мирового пролетариата.
— Так точно, вижу, товарищ полковник!
— Ну и что, интересно, ты видишь?
— Ленина ласточки обгадили…
Над плакатом находились несколько ласточкиных гнёзд.
— Ни хрена ты не видишь, Самохвалов! Не ласточки это, а стрижи! Всё я должен тебе указывать. Прикажи курсантам сбить гнёзда и отмыть Ильича!
С чувством исполненного долга «орнитолог» удалился, а мы стали исполнять его приказание.
Отстой
Привезли мы как-то на один из аэродромов заместителя министра обороны. Полёт проходил под литером, то есть под усиленным контролем. Время обратного вылета несколько раз переносили и, наконец, назначили на шесть утра. Генерал армии должен был успеть в Москву на доклад к министру.
В три часа ночи начали подготовку самолёта. Пассажир подъехал вовремя. Запустили двигатели и собрались выруливать.
Вдруг в свете фар перед самолётом из темноты возникла фигура майора с пустыми бутылками в руках. Видимо, местному инженеру не сообщили, что вылет перенесли на более раннее время, и он проспал предполётную подготовку.
При полёте по литеру нам положено оставлять на аэродроме вылета образец отстоя топлива, чтобы, если с нами в полёте, не дай Бог, что-нибудь случится, то для расследующей комиссии был материал для анализа. Проспал — сам виноват. Не выключаться же нам из-за него.
Поморгали фарами. Не уходит. Стоим, гудим.
В кабину заглянул пассажир:
— Я тороплюсь. Почему не взлетаем?
— Да, вот… — показывает командир на стоящего перед носом самолёта инженера с пустыми бутылками в скрещённых над головой руках.
— Что этому придурку надо?
— Я думаю, керосина, — как ни в чём не бывало, отвечает командир.
— Он что, обкурился? Ну ка бибикни ему.
— Не могу, бибикалка не работает, — развитие ситуации командиру начинает всё больше нравиться.
— У вас в авиации всё не слава Богу! Откройте мне дверь.
Увидев в дверном проёме золотые погоны с почти маршальскими звёздами по пояс высунувшегося генерала армии, майор на полусогнутых ногах подбежал к двери. На что он рассчитывал? Что ему объявят благодарность за бдительность? Возможно, переведут в Москву? Бедный майор, он сильно ошибался.
Генерал что-то кричал, но из-за шума двигателей ничего не было слышно. Тогда генерал жестами доходчиво показал, куда майору следует идти. Колени майора подкосились, бутылки выпали из ослабевших рук. Одной рукой отдавая честь, вторую он вытянул в направлении руления. Мы вырулили и взлетели. А майор остался без отстоя и благодарности — так ему и надо.
Опыт
В училище на втором курсе наша лётная группа занималась предполётной подготовкой. Дело было зимой. Расчехлили самолёт, расчистили от снега стоянку. Тут и командир экипажа со штурманами-инструкторами вернулись с предполётных указаний:
— Сегодня вы не летаете. Надо срочно доставить начальника политотдела в Багерово, — это филиал училища, который располагался в Крыму — недалеко от Керчи. — Там курсанты подрались с местными. Стройтесь и шагом марш в казарму.
В это время подъезжает газик с начпо. Полковник Пивоваров, которого курсанты именовали Пифом, в расстёгнутой шинели и лихо, как у Чапаева, заломленной папахе выскакивает из машины. Командир докладывает ему о готовности к полёту. Увидев наши унылые лица, Пивоваров даёт нам добро на полёт:
— Пусть курсанты посмотрят на настоящую работу, по одному и тому же маршруту летать ума много не надо. А тут опыта наберутся.
Реальный полёт с посадкой на другом аэродроме — мы об этом и мечтать не могли.
Прилетели в Багерово. Руководство филиала встречает нас на стоянке.
— Докладывайте, как вы докатились до такой жизни? — сурово вопрошает их начпо.
Зная, что лучшая оборона — это нападение, местные начальники обрушивают на Пивоварова град претензий по поводу того, что командование училища мало уделяет внимания нуждам и запросам филиала.
Сдвинув брови, начальник политотдела обрывает их вопросом:
— А вы передовицу в «Красной звезде» от 5 июня этого года читали?
— Читали, — робко раздаётся в ответ.
— Ни хрена вы не читали! Если бы читали, вы бы мне сейчас таких идиотских вопросов не задавали.
Молча рассевшись по машинам, встречавшие вместе с Пивоваровым уехали.
Часа через полтора они вернулись с унылыми лицами.
— Запускай, полетели домой! — бодро командует Пивоваров командиру.
— Так быстро управились?
— А что сопли жевать. Вставил им фитиля, чтобы не расслаблялись. Надолго запомнят.
— Товарищ полковник, простите, а о чём в этой передовице, которую вы упомянули, говорится?
— Да хрен его знает! Мне же надо было их как-то заткнуть. Видел, как хвосты поджали? Пусть теперь подшивки листают, пока мы домой летим.
Да. Опыт, как говорится, не пропьёшь.