Степан бережно разгладил фотографию. По краям выступил клей, и он осторожно стер его припасенной заранее тряпкой. Из рамки на него смотрело строгое лицо деда. Седые волосы были аккуратно причесаны, на пиджаке приколоты награды: медаль «За боевые заслуги» и Орден Красной Звезды. Нижний край портрета обрамляла Георгиевская лента, а над верхним виднелась эмблема Бессмертного полка. Под фотографией была подпись: «Сосин Иван Сидорович, лейтенант».

Степан, преподававший в школе физкультуру, был на больничном после по-глупому полученной травмы. Нога еще побаливала. Он сделал несколько шагов, косясь на себя в зеркало — не сильно ли хромает. Парад Победы организовывали здесь, как и во всех городах страны, ежегодно, но Бессмертный полк сегодня пройдет по их улицам впервые.

Степан накинул пиджак, взял фотографию, прибитую к длинной палке, положил в карман ключи от машины и вышел.

Ирина Александровна рассеянно переключала телевизор с канала на канал. Повсюду речь шла об одном — подготовка и проведение Парада Победы. В программе передач были еще старые военные фильмы и концерт, посвященный празднику.

На кухне засвистел чайник. Она с трудом поднялась и выключила газ. Никуда она сегодня не пойдет. Парад в их городке — одно название. Школьники и учителя собирались на крохотной площади и слушали речи работников администрации, вещавших со старенькой, советской еще трибуны. Потом несколько учеников возлагали венки к Вечному огню, который зажигался специально ради этого случая, и все расходились по домам. Жила Ирина Александровна на самой окраине, автобус ходил редко и был всегда переполнен, машины она не имела, а пешком идти умаешься — четыре километра туда и четыре обратно не шутка, когда у тебя больные ноги, давление и тахикардия. Возраст, печально подумала Ирина Александровна и налила себе чаю, собираясь вернуться к телевизору.

Телефон зазвонил неожиданно. Взяв трубку, она услышала голос сестры. Фоном доносился какой-то шум, и стало понятно, что собеседница стоит на площади. Катерина жила совсем рядом с центром и старалась посещать все местные мероприятия. Они поздравили друг друга с праздником, а потом сестра принялась рассказывать, как замечательно выступила ее внучка на прошлом смотре самодеятельности. Ирина Александровна слушала вполуха, поглядывая на экран, где транслировали поздравление ветеранов.

- А ты на парад-то придешь? - неожиданно спросила сестра.

- Ну какой мне парад, Кать, - укоризненно ответила Ирина Александровна. - Мне по дому-то ходить тяжело.

- Ой, зря, - тут же возразила ей сестра. - Нельзя же сидеть сиднем дома. Сейчас, кстати, Бессмертный полк пойдет. Внучке в школе велели подготовить фотографии, и мы нашли фото отца, он на нем такой красивый… Мариночка все сделала сама, приклеила, так аккуратно у нее получилось, такая она умница… Ой, уже начинается, я побежала!

Торопливо попрощавшись, сестра дала отбой, и Ирина Александровна медленно положила трубку. Надо же, и в их городе будет проходить Бессмертный полк… Почему Катя не сказала ей раньше? Она бы придумала что-нибудь, добралась бы до центра, ну и пусть, что медленно и долго… А теперь лицо ее отца будет плыть над людьми в ряду остальных фотографий фронтовиков, а она этого даже не увидит!

Остро закололо слева. Ирина Александровна опустилась на диван и горько заплакала.

Ученики сбились в кучу. Введение школьной формы их городок миновало, и хотя все были одеты по-праздничному — белый верх, темный низ, толпа казалась разношерстной. У каждого был плакат с фотографией. Лица на фото ничего не говорили ребятам — в их классе лишь один мальчишка застал своего прадеда в живых, но помнил его очень смутно. Парни стояли чуть в стороне, из их группы периодически слышался хохот. Девчонки скучали.

- Ну когда уже пойдем-то, - проныла Инка.

Никто не ответил. Всем было жарко, неудобные плакаты оттягивали руки, хотелось домой.

- Сделали бы нормальный выходной, так нет же, - продолжила Инка ворчливо. - Полдня тут проторчим…

- Смотри-ка, - прервала ее подруга. - Степашка!

В самом деле, физрук Степан Валентинович подошел к директрисе и о чем-то с ней говорил. В руке его девочки с удивлением увидели плакат с фотографией.

- Делать что ли нечего… - протянула одна. - Он же вроде болеет!

- Симулянт, - постановила Инка и отчаянно зевнула. - Ну сколько ж можно ждать-то…

Степан не поверил своим ушам.

- Как — нельзя? - на всякий случай уточнил он.

- Степан Валентинович, у нас вообще-то регламент, - строго сказала директор. - Сначала проходят начальные классы, за ними...

- Я понимаю, - перебил он ее. - Но почему мне нельзя идти вместе со всеми? Учителя ведь тоже пойдут?

- Каждый учитель идет со своим классом, - ответила директор, повысив голос. - Поскольку вы были на больничном, мы вас в списки участников не внесли.

- Не расстраивайтесь, Степан Валентинович, - вмешалась завуч, пряча глаза. - Пройдете в следующем году…

Степан смотрел, как мимо него несут фотопортреты. Ему полагалось испытывать гордость, но он не чувствовал ничего, кроме неловкости и злости. Он развернулся и пошел к машине.

- Степан Валентинович, приветствую! - раздался на полпути знакомый голос. Он поднял глаза и увидел соседа с женой.

- Тоже в Бессмертном полку шел? - спросил сосед, указывая на плакат.

- Нет… Сказали — нельзя…

Степан смущенно улыбнулся, глядя на их вытянувшиеся лица и торопливо попрощался.

Он вернулся домой. Бесполезный дедов портрет лежал на столе. В сводке новостей показывали кадры из разных городов. Люди торжественно несли плакаты, и с каждого серьезно и немного печально смотрели на Степана участники той войны.

«Все нормально», пытался он успокоиться. Все нормально, городок небольшой, все на виду и каждый боится сделать что-то, неугодное руководству. Привыкли жить по бумажке… Нет, ничего у него не получалось. Что-то внутри исходило злобой и горечью в отчаянном вопле: «Да чем же таким, черт возьми, он мог навредить?! Что такого преступного собирался сделать? Чего так боялась эта ненормальная директриса, чего?! Что ее уволят? Лишат зарплаты? Расстреляют, в конце-то концов?!» Дойдя до этой абсурдной мысли, Степан неожиданно остановился. С экрана телевизора на него смотрели лица, сотни и тысячи лиц. Он всмотрелся внимательнее и неожиданно ему показалось, что все они чем-то похожи друг на друга и на фото, лежавшее на его столе. Через секунду он понял, почему. Это были лица людей, которые не боялись и людей, поборовших свой страх. Лица людей, одержавших победу.

Злость внезапно куда-то ушла. Степан представил себе комично-напряженные физиономии своего начальства, поднял голову, подмигнул портрету деда и захохотал.

Ирина Александровна, успокоившись, пила давно остывший чай. По телевизору показывали прохождение Бессмертного полка в разных городах страны. Люди шли нескончаемым потоком, фотографии солдат и офицеров величественно парили над толпой. Она смотрела, и знала, что ее отец был там, среди них. И разве важно, что она не видела этого лично? Женщину охватило сложное, торжественное и немного печальное чувство, которое лучше всего выражалось следующими словами: мы помним о вас.

Инка пришла домой и с облегчением сняла ненавистную белую блузку. Портрет прадеда она оставила на тумбочке у входа. Девочка принесла бутерброд и плюхнулась перед телевизором, лениво переключая каналы. Новости, парад, еще парад, «В бой идут одни «старики»… Тоска.

Неожиданно ее взгляд зацепился за колонну людей, полностью перекрывших широкую улицу столицы. Оператор снимал происходящее сверху, и насколько хватало глаз, виднелись большие черно-белые фото, плавно, как река, двигающиеся между высоких берегов многоэтажек.

Прошло несколько минут. Транслировали шествие Бессмертного полка в Санкт-Петербурге, во Владимире, в Иркутске. Инка смотрела, не отрываясь, а когда изображение вдруг начало расплываться в ее глазах, девочка часто заморгала и не сразу поняла, в чем дело.

© Анчутка

Василиса остановилась только на окраине города. От бега у девушки сбилось дыхание. Раскинувшиеся за ее спиной дома озаряла луна. В окнах не видно было ни огонька — жители уже крепко спали. Тишину лишь изредка прерывало взлаивание собак. Пытаясь отдышаться, Васька оглядела куклу. Бусины глаз поблескивали в лунном свете, горящие уголья ничем не напоминая. Значит, не забыла Агафья того случая… А что домочадцы сказали бы, если б знали все остальное? Сама Василиса полагала, что памятная куколка — всего лишь безобидный оберег. А что об этом могут подумать другие?

Девушка медленно пошла по дороге дальше, размышляя над подслушанным. Если отвлечься от обиды за себя и за матушку, то получалось не очень хорошо. Действительно, со стороны могло показаться, что кукла не просто защищает хозяйку, но и действует другим во вред по ее указке. Узнают люди — изничтожат оберег от беды подальше, да и про саму Василису невесть что болтать начнут. Чего там — уже начали… С другой стороны, ведь как-то же они с матушкой изготовили волшебную куклу? Что же — получается, и вправду матушка была ведьма, да и Василиса тоже обладает колдовской силой?

Погруженная в размышления, девушка незаметно приблизилась к кромке леса. Неожиданно ее мысли прервал посторонний звук. Васька настороженно прислушалась. Ошибки не было — звук оказался дробным стуком подков по укатанной дороге. Ей навстречу ехал всадник.

Встревоженная Васька огляделась. От города она уже отошла довольно далеко и добежать до окраины не успеет. Оставаться на дороге не хотелось — мало ли, кого нечистый несет сквозь ночь? Может, припозднившийся купец торопится домой, а может и лихой человек скачет по своим темным делам. В любом случае, одинокая девушка на безлюдной дороге вызовет недоумение и расспросы, а может и что похуже. Единственным укрытием вблизи была лесная опушка. Кукла, конечно, была при ней, однако рисковать Васька не стала и проворно нырнула в кусты.

Отбежав на несколько шагов, девушка оказалась на знакомой полянке и затаилась, вслушиваясь в ночь. Топот приблизился и неожиданно стих. Выглянув из своего укрытия, Василиса увидела, что всадник спешился, посмотрел на лес и внезапно направился прямо на нее.

Перепуганная Васька метнулась за деревья, как потревоженный заяц, и помчалась, не разбирая дороги.

Государев гонец, направлявшийся в этот городок с малозначительным поручением, удивленно встрепенулся, услышав треск ветвей. Видимо, оленя вспугнул, решил он, справил нужду у ближайшего куста и поехал дальше.

***

Добравшись до очередной полянки, Василиса приостановилась, звуков погони не услышала, с облегчением выдохнула и присела на пень.

Ночная прохлада была приятна после знойного дня. Возвращаться домой Ваське пока не хотелось. Во-первых, было еще, над чем подумать, во-вторых, неизвестно, удалился ли ночной супостат или так и подстерегает ее у дороги. В третьих, сокрушенно подумала девушка, как объяснять сестрам свое отсутствие, совершенно непонятно. Скажу, что ходила за ведовскими травами, сглаз навести, сразу и отстанут, мрачно подумала Васька.

Про ведьм девушка, конечно, слышала. Поговаривали, что те только и делают, что наводят порчу, летают на метлах и воют на луну. Или про луну — это о ком-то еще?.. Во всяком случае, отношение ведьм к луне, по слухам, было особое. Девушка, придирчиво сощурившись, уставилась на ночное светило. Никаких непривычных ощущений испытать не удалось. Тогда Василиса посмотрела вокруг и невольно подивилась на окружающую ее красоту.

Луна освещала лес волшебным серебристым светом. Кусты вокруг топорщились резными листочками. Дубы и клены чуть покачивали ветвями в такт легкому ветерку. Чуть поодаль стояли молчаливые и загадочные ели. Царили тишина и спокойствие.

Умиротворение, которое навеял сказочный пейзаж на девушку, оказалось недолгим. Совершенно не к месту ей вспомнилась одна история, которую она слышала еще от матери, а после — от Прасковьи.

Жители городской окраины всегда наведывались в лес по грибы и по ягоды, а также по дрова и по банные веники. Углубляться в чащу, однако, было не принято. Поговаривали, что в глубине леса обитает страшная и могущественная ведьма, древняя, как мир. Описывали ее, как старуху с крючковатым носом, седыми паклями и мрачно горящими глазами. Рассказывали также, что по причинам, никому неизвестным, бабка прихрамывает. Считалось, что попасть к ведьме в руки означает быть преданным скорой и лютой расправе — свирепая старуха зажаривала непрошеных гостей в своей печи. Экстравагантная особа, как и все их племя, не прочь была полетать по ночному небу, однако, вопреки всем традициям, предпочитала не помело, а ступу. Ходили кроме того еще какие-то слухи про ее избу, но россказни те были столь нелепы и ужасны, что однозначный вывод из них следовал один — жилище ведьмы едва ли не опаснее, чем она сама, и особо незадачливые посетители могут огрести от него когтистой лапой.

Вообразить себе избу с конечностями Василиса не смогла. Зато лирическое ее настроение как ветром сдуло, и окружающий пейзаж предстал перед девушкой совершенно в иных, тревожных красках. Шум ветвей показался угрожающим, ели — суровыми, а луна освещала девушку излишне ярко, злокозненно скрывая в густой тени все остальное. Пора уже, пожалуй, и честь знать, подумала Васька, приподнялась и потянулась за куклой.

Карман передника был пуст. Девушка заполошно обшарила траву вокруг, но ничего не обнаружила. Видимо, оберег потерялся во время панического бегства.

Как ни жаль было памяти о маменьке, а искать куклу в ночном лесу было бесполезно и жутко. Решив, что непременно вернется сюда и отыщет любимицу завтра поутру, Василиса постаралась сосредоточиться и вспомнить, с какой стороны она пришла. Вроде бы вон от того дубка…

Девушка двинулась к дереву и вдруг заметила под ним пару светящихся глаз. Вздрогнув в первый момент от неожиданности, Васька возрадовалась — кукла нашлась! — и устремилась вперед. В тот же момент глаза плавно и торжественно поплыли по воздуху ей навстречу.

Споткнувшись на полшаге, Василиса замерла. Способностей к самостоятельному передвижению за куклой до сего момента замечено не было. Промелькнула жуткая мысль, что у куклы ведь нет ног. Еще секунду Васька соображала, что хуже — страшное лесное чудовище или невесть каким образом движущаяся кукла, а потом пронзительно завизжала и со всех ног пустилась прочь — в темную чащу, себе на погибель, лютым волкам на расправу…

Под дубом остался присевший от испуга молодой любопытный лисенок.

***

Пару часов спустя взмокшая и растрепанная беглянка обессиленно упала на траву. Лютые волки свою потенциальную жертву невежливо проигнорировали, будучи по летнему времени сытыми и довольными. Иного рода погибель девушку тоже пока не настигла, хотя страхов ей пришлось натерпеться больше, чем за всю свою жизнь.

Собственно говоря, ее стремительное передвижение по темному лесу закончилось довольно быстро — после первого же коварно торчащего сучка, об который Васька едва не выколола себе глаз, и сменилось сначала быстрым шагом, а потом — унылым и утомительным продиранием через кусты. Было понятно, что она безнадежно заблудилась и разумнее оставаться на месте, но стоило остановиться, как откуда-то сбоку раздавался громкий треск, либо зловещее уханье, либо скрип, и девушка, всхлипывая, продолжала упорно двигаться вперед. В ночном лесу она никогда не бывала, поэтому даже в шорохе барсука ей мерещился как минимум проснувшийся от голода медведь. Однако теперь, казалось, даже воочию показавшийся грозный зверь не был способен заставить Ваську двигаться дальше. Девушка безразлично таращилась во тьму, решив покорно дожидаться своей участи, и даже не сразу поняла, что снова слышит топот копыт. Первая ее мысль была о лиходее с дороги — догнал-таки! — но показавшийся из леса всадник был на него совсем непохож. Конь под ним был белоснежый и словно светился среди темных деревьев. Сам всадник был облачен в сверкающую светлую кольчугу. Не заметив съежившейся под кустом девушки, он с гиканьем устремился в чащу.

Некоторое время Васька тупо соображала, не померещилась ли ей сия галлюцинация, а потом до нее внезапно дошло. Едва ли всадник появился в лесу из ниоткуда, а значит, если она последует за ним, то рано или поздно выйдет к людям.

Воодушевившись, Василиса пошарила вокруг, нашла более-менее крепкую палку и поднялась на ноющие от усталости ноги. Надо было отправляться в путь, пока она помнит направление, в котором скрылся ее сомнительный ориентир. Посмотрев на вершины деревьев, девушка отметила, что луна давно закатилсь и занимается рассвет.

По ощущениям Васьки, она прошла несколько верст, когда впереди посветлело. Стволы окрасились нежно-розовым. Решив, что вот она — опушка леса, а за ней, наверное, виднеется поднимающееся солнце, девушка бросилась вперед. Источник света, однако, сместился в сторону, и среди густых елей Василиса успела увидеть мелькнувший оранжево-красный хвост. Какое-то время деревья были озарены мерцающим, словно сполохи огня, заревом, а потом вновь погрузились во тьму.

Странница, едва передвигая ноги, продолжила путь. Взошло солнце, и лес перестал казаться таким зловещим и полным опасностей, как накануне. Девушке даже удалось найти немного ежевики, а после она наткнулась на весело журчащий родник. Утолить голод, конечно, не получилось, но муки жажды были позади. Утомленная донельзя Василиса прилегла неподалеку от родника, вслушиваясь в его умиротворяющий шепот, смежила веки и погрузилась в крепкий, долгий сон.

***

Проснувшись, девушка попыталась приподняться и охнула. Все тело ломило — ноги от долгой ходьбы, остальное — от непривычно жесткого ложа. В батюшкином доме она почивала на пышных перинах да под теплыми одеялами, печально размышляла Васька. И куда ее понесло? Пусть бы считали ведьмой, от нее не убыло бы…

Умывшись и попив, девушка задумалась. След вчерашнего всадника давно потерялся, огненный хвост, ей, возможно, вообще померещился с устатку. Лучше всего, наверное, двигаться вдоль русла. Во-первых, всегда будет чистая свежая вода. А во-вторых, люди предпочитают селиться у речушек и родников, а это значит, что рано или поздно она наткнется на какую-нибудь деревеньку. Хорошо бы поскорее, а то есть хотелось уже нестерпимо.

О том, насколько далеко она ушла от дома и как теперь туда возвращаться, Василиса старалась не думать.

***

К вечеру девушка окончательно потеряла счет времени. Казалось, что она блуждает по этой зачарованной чаще целую вечность. Весь день она двигалась вдоль русла родника, но никаких следов людского поселения ей так и не встретилось, и надежда увидеть когда-нибудь человеческое существо постепенно таяла. Зверье, напротив, попадалось в изобилии — по стволам сосен при ее приближении взбегали белки, несколько раз из-под ног выскочили ушастые зайцы, беспрестанно раздавался перестук дятлов и чириканье прочих пичуг, и Василиса перестала обращать внимание на шорохи листвы и треск веток. Пожалуй, если бы сейчас выяснилось, что девушку кто-то преследует, она бы обрадовалась.

Странница мрачно таращилась в воды родника. Из воды на нее недружелюбно взирало всклокоченное, нахмуренное лицо недоброй ведьмы. Девушка, всегда слывшая добросердечной и покладистой, чувствовала, что характер у нее за последние сутки изменился под стать отражению. Жизнерадостное журчание потока вызывало у нее досаду, бодро перекликающиеся птички раздражали, а при мысли о воде, показавшейся ей вчера такой вкусной, начинало мутить. Впрочем, мутило ее уже несколько часов почти без перерыва. Ноги гудели, спину ломило, желудок настойчиво требовал еды, и в целом жизнь была такая, что утопиться впору, да родничок мелковат.

Под деревьями быстро темнело. Мрак сгущался под ветвями елей, расползался от кустов. От воды немного тянуло холодом. Васька поежилась и отодвинулась. Нет, все-таки не ведьма, подумала она. Виданное ли дело, чтоб ведьма леса боялась?

Устроившись у подножия могучей раскидистой кли — хоть какая-то видимость защиты, девушка свернулась калачиком и попыталась задремать. Прошедшая ночь убедила ее, что подозрительные и жутковатые лесные звуки не представляют угрозы, однако сон не шел. Вместо этого она всматривалась в озаренный лунным светом лес и думала о доме, о сестрах, которые, наверно, уже с ног сбились в поисках, и о мачехе, которая задаст всем нагоняй за этот невольный казус. Потом ее мысли обратились к потерянной кукле, и Василиса горько вздохнула, так жаль было надежного оберега, сделанного маменькой. Тут же она вспомнила о покойной родительнице и о своем без вести пропавшем отце, и на глаза девушки навернулись слезы. Страх, тоска, усталость и растерянность навалились все разом, и Василиса горестно разрыдалась, уткнувшись в траву лицом.

Увлеченная этим занятием, девушка не услышала, что сквозь чашу с треском ломится какой-то крупный зверь. Когда Васька, утирая слезы и шмыгая носом, наконец заметила признаки надвигающейся опасности, бежать было уже поздно. Девушка постаралась слиться с землей. Неведомое животное продиралось прямо к ней, и через минуту к роднику торжественной поступью вышло огромное бесформенное чудище. Подавившая вскрик Василиса не сразу поняла, что перед ней стоит здоровенный конь со сгорбившимся седоком на спине. Конь был черен, как смоль, а наездник укутан в темную хламиду, и вместе они почти сливались с ночью, производя поистине жуткое впечатление.

Конь прошествовал к воде, склонил голову и начал шумно пить. Лицо всадника осветила луна. Василиса увидела лысого бледного старца, вид которого мог бы показаться даже благородным, если б впечатление не портили крючковатый нос и мрачно горящие в темноте глаза. Наездник окинул взглядом окружающие родник заросли, внимательно посмотрел на ель, под которой пряталась беглянка, отвернулся и тронул поводья. Конь, фыркая, пересек водоем и скрылся в лесу на другой стороне. Василиса выползла из своего укрытия и попятилась в противоположном направлении. Следовать за этим всадником желания не возникало.

Внезапно краем глаза она заметила в глубине леса огонек. Присмотревшись, девушка убедилась, что ошибки нет. Где-то в чаще мерцал огонь, а значит — были люди!

Васька уже сделала несколько шагов к предполагаемому жилищу, как вдруг остановилась. Зловещий черный старик показался именно оттуда. Почем знать, может, там разбойничье логово? Чего добрые люди забыли в глухом лесу и почему ночью не спят?

Действительно, ехидно сказал ей внутренний голос. Добрые люди ночью по лесам не шастают!

Василиса тоскливо оглянулась на ставший уже привычным родник, потерла урчащий от голода живот и решительно двинулась вглубь леса. Там хотя бы шанс на спасение есть.

Огонек оказался гораздо дальше, чем она думала. Когда в поле зрения появилась полянка, девушка уже не слышала звука воды и не представляла, как вернуться к роднику. Оставалось одно — идти вперед. Васька выбралась на полянку и огляделась.

Перед ней в центре лесной проплешины стояла покосившаяся изба. Окна ее были ярко освещены, и за ними виднелся чей-то силуэт. Избу окружал забор, на одном из шестов которого торчало что-то, похожее на круглый горшок. Девушка сделала несколько шагов, пытаясь сообразить, где вход, как вдруг из-под ног ее с шипением метнулся кто-то темный и пушистый. Ахнув, Василиса узнала в животном крупного кота. Зверь взметнулся на забор и воззрился на непрошенную гостью, презрительно сощурившись.

— Кис-кис-кис, — робко позвала Василиса и сама поразилась, как хрипло и неестественно прозвучал ее голос после суток молчания. Коту, видимо, звук тоже не понравился, потому что он презрительно повернулся к девушке хвостом, спрыгнул на землю и скрылся по ту сторону забора. Последовать за ним, перемахнув через ограду, девушка не рискнула и продолжила обход. Оказавшись напротив окна, Василиса потянулась к забору, надеясь нащупать калитку, почувствовала движение сбоку, повернулась и обомлела. То, что она приняла за горшок, оказалось человеческой головой — круглой, щекастой и еще шевелящейся. Голова поворачивалась на шесте в сторону Василисы, поблескивающие глаза строго смотрели на девушку, рот приоткрылся. Отмахиваясь от нее руками и сдавленно застонав, Васька попятилась, наткнулась на ограду, почувствовала, как что-то подалось, споткнулась и кубарем влетала в открывшуюся калитку, которая как нельзя более некстати оказалась у нее за спиной. Тут же рядом с потрясенной девушкой раздался душераздирающий скрип, и изба, покачнувшись, нависла над нею.

Это было уж слишком. Василиса закатила глаза и, испытывая невыразимое облегчение, провалилась в беспамятство.

© Анчутка

Вечерело. Солнце катилось к краю небосвода, дневная жара спадала. Розовеющие лучи летнего солнца освещали купеческий дом. Дом был добротным и просторным, в два яруса, но внимательный взгляд мог заметить, что постепенно строение ветшает. Когда-то яркая краска потускнела и местами облупилась, резные наличники кое-где потрескались, навес над крыльцом просел. По хозяйству тут управлялись пятеро женщин, и приводить жилье в порядок было некому.

Из дверей дома показалась молодая русоволосая девушка с туеском. Быстро перейдя двор, она скрылась в дверях курятника, откуда немедленно донеслось возмущенное квохтание обитателей, не желающих добровольно отдавать честным трудом снесенное. Через некоторое время рекетирша показалась снова, поставила наполненный яйцами туесок на крыльцо и подошла к воротам.

Девушка довольно долго всматривалась вдаль. Дорога, проходя мимо ворот дома, сворачивала за соседние постройки, уводила за пределы города, шла краем леса и окончательно скрывалась за холмом. Вдалеке виднелась скрипучая крестьянская телега. Больше на дороге никого не было.

— Васька! — раздалось от крыльца.

Девушка вздохнула, прикрыла створку ворот и задвинула засов. Мачеха подняла туесок и скрылась в доме. Василиса последовала за ней.

Первые годы после женитьбы на Прасковье дела купца шли хорошо. Новая супруга и в самом деле оказалась женщиной надежной и порядочной, хозяйство вела умело, о девочках заботилась, но держала в строгости. Купец без опаски оставлял на нее дом и уезжал по торговым делам, которые тоже спорились. Благосостояние семьи росло, и мужчина начал задумываться о расширении своего предприятия. Как-никак, на его попечении было теперь трое девочек, которых предстояло когда-то выдать замуж, снабдив достаточным приданым. Несколько его коллег в столице успешно торговали заморскими пряностями, украшениями, тканями и прочими диковинами. Мужчина, порасспросив знакомых, выяснил, что закупаться всем этим на месте гораздо выгоднее, чем приобретать у перекупщиков. Далекие поездки, правда, были небезопасными, однако риск того стоил. Набрав людей себе в охрану, отец Василисы договорился с владельцем корабля, закупил провиант, собрал товары и отбыл.

С тех пор прошло уже три года. О купце не было ни слуху, ни духу. Прасковья, поначалу терпеливо ожидавшая возвращения мужа, по истечении условленного срока ожидания отправилась в столицу и принялась расспрашивать тамошних дельцов, промышлявших заморской торговлей. Добралась она и до мореходной компании. Все усилия оказались тщетными — корабль вместе с капитаном, командой и пассажирами бесследно пропал. Осторожными намеками ей дали понять, что если никаких известий нет, надо готовиться к худшему. Очевидно, ее муж сгинул в морской пучине.

Вернувшись домой, дважды вдова немного погоревала, а потом задумалась об их дальнейшем житье-бытье.

Отправляясь в путь, купец позаботился о том, чтобы оставить домочадцам средства на прожитье. Однако дорога ему предстояла долгая, провоз груза стоил денег, различные въездные пошлины — тоже, и кроме того, надо было позаботиться о запасе на случай, если свои товары он продаст за морем дешевле, чем рассчитывал. Помимо прочего, отсутствовать купец рассчитывал максимум год. Денег у Прасковьи оставалось немного.

Распустив набранных за предыдущие удачные годы слуг, женщина оставила только преданную Марфушу, согласившуюся работать за стол и кров, распродала остатки товаров, закрыла лавки, на вырученные средства закупила ниток и пряжи и усадила девчонок за работу. Последний год семья существовала исключительно за счет продажи рукоделия. Настасья, старшая дочь вдовы, хорошо вязала, Агафья специализировалась по кружеву. Сама Прасковья пряла пряжу, закупала материалы и продавала готовый товар. Васька, в основном, управлялась по хозяйству. Любая домашняя работа спорилась в руках Василисы — посуда была отмыта до блеска, белоснежное белье хрустело крахмальными краями, каша получалась рассыпчатая, а тесто — пышным. Эти заботы не отнимали у девушки много сил и порой даже казалось, что порядок и чистота воцаряются как бы сами собой. Однако с рукоделием у девушки не ладилось. За что бы она не взялась, дело не шло. Пряжа, начатая накануне, к утру покрывалась колтунами, вязанье получалось неровное и косое, кружево запутывалось так, что распустить нитку не представлялось возможным. Единственным стоящим упоминания результатом ее усилий была та самая кукла, сшитая под руководством матери и бережно хранимая. Помаявшись какое-то время с неумелой падчерицей, Прасковья махнула рукой на безнадежную затею и поручила девушке работать по хозяйству. Василиса с готовностью согласилась — все в семье понимали, что времена настали непростые. Освобожденные от домашних дел сестры корпели над рукоделием, не разгибая спин, а Васька и Марфуша хлопотали на кухне и во дворе.

Войдя в дом, Прасковья поставила на стол туесок и заглянула в горницу. Дочери усердно работали. Вдова в который раз с тоской подумала, что теперь уж ни о каком удачном замужестве девушек нет и речи. Дело было не только в отсутствии приданого. Старшая, Настасья, еще могла рассчитывать выйти замуж за человека достойного, став после свадьбы хозяйкой в купцовом доме. Но что делать после этого остальным? Для матери допустимо было остаться при семье дочери, а вот Агафье с Василисой пришлось бы стать приживалками. Ходили бы они тогда по родному дому, не смея головы поднять и лишний раз на глаза показаться, куском бы себя попрекали… Нет уж, живут они четверо — сами себе хозяйки, и ладно.

***

Василиса прибиралась на кухне после ужина. Управившись с посудой, протерла стол, убрала остатки каши в печь и смела сор с пола. Оглядевшись — не видит ли кто, девушка воровато шмыгнула за печь и достала из потайного закутка заветную куклу.

С того самого случая, как игрушка напугала их с Агафьей, Василиса старалась куклу никому не показывать. Все-таки — единственная память о матушке, а если кто из сестер, опаски ради, в печь ее кинет? Да и негоже почем зря людей пугать. Прошло уже много лет, и Василиса убедилась, что в тот раз им с сестрой не померещилось и кукла действительно непростая.

Как-то раз, вскоре после смерти матери, она играла с куклой во дворе. Время было полуденное, мачеха с сестрами отдыхали от зноя в доме. Ворота, по дневному времени, были приоткрыты. Внезапно с улицы, со стороны рынка, послышался нарастающий шум и топот. Девочка любопытно подняла голову. Ворота распахнулись и во двор взбежал всклокоченный человек. Шум погони приближался. Дико оглядевшись, человек бросился к девчонке и схватил ее за шею.

Василиса даже не успела испугаться. Глаза куклы полыхнули алым, и человек, воя и тряся руками, закрутился на месте. На крик выскочила из дома Прасковья и заголосила, созывая народ. В ворота ввалились стражники, скрутили супостата и увели в острог. Позже выяснилось, что этот мужчина, торгуясь за штуку ткани, внезапно разъярился и ударил торговца ножом. Видно, предположила рассказывающая это за ужином Прасковья, он надеялся, что сумеет схватить Василису и ради жизни девчонки ему дадут уйти. Хорошо, что сделать этого он не успел и подмога подоспела вовремя.

Василиса благоразумно помалкивала. Куклу она надежно спрятала за печь.

В другой раз девочкам предстояло отправиться в лес набрать ягод. Следуя за сестрами по исхоженным полянкам, Василиса увлеклась и не сразу сообразила, что больше не слышит их голосов. Ее окружал лес, темный и незнакомый. Хотя отойти далеко девочка не успела, сориентироваться, в какой стороне опушка, никак не получалось. Аукнув несколько раз, Васька не услышала ответа и приуныла. Искать-то ее придут, да только когда? День клонился к вечеру, под деревьями смеркалось, и очень хотелось есть. А еще — попадет от батюшки, который строго-настрого запретил отставать от сестер.

Достав из кармана передника куклу, девочка внимательно на нее посмотрела и пошла по полянке. Вдруг глаза ее любимицы ярко заблестели. Убедившись, что это не случайный отблеск света, Василиса осторожно пошла через лес, ориентируясь по кукле, как опытный мореход по компасу. Вскоре она услышала знакомые голоса и как ни в чем не бывало присоединилась к сестрам, предварительно упрятав игрушку обратно.

Поняв, что кукла — не только памятка о маменьке, но и мощный оберег, защищающий от бед, девушка завела привычку тайком брать ее с собой повсюду. С той поры она не раз вызволяла Василису из неприятностей. Последний случай произошел совсем недавно. На прошлой неделе, возвращаясь из лавки, девушка свернула в переулок и оказалась перед огромным разъяренным псом. Зарычав, зверь кинулся на нее, но тут же стушевался, поджал хвост и смущенно отошел в сторону, давая Ваське дорогу.

Сейчас девушка убедилась, что мачеха ушла спать, а сестры заняты в светлице рукоделием, посадила куклу у печи и поставила перед ней блюдце с молоком. Это обыкновение было давней традицией и сложилось несколько лет назад. После того случая с разбойником, решив отблагодарить свою защитницу, девочка тайком унесла в свою комнату остатки ужина и по-детски наивно поставила их перед игрушкой. Проснувшись поутру, она с радостью увидела, что еда исчезла. Еще раз уверившись в том, что кукла у нее не простая, а волшебная, Васька старалась каждый вечер порадовать ее вкусным кусочком. Просыпаясь раньше всех, она успевала спрятать оберег до того, как его увидят домочадцы.

***

На следующий день Прасковья объявила, что собирается в столицу. От знакомых рукодельниц она узнала, что тамошний умелец придумал диво дивное — веретено, которое приводится в движение ногой, благодаря чему руки пряхи остаются свободными и работать удобнее и быстрее. Представить такое Прасковья себе не могла, тем более, что на вопрос, как же крутить веретено ногой, соседки разводили руками и непонятно отвечали: «с помощью колеса», но по слухам, изобретение ускоряло процесс в несколько раз. Стоила такая прялка недешево, однако вдова была готова раскошелиться за возможность прясть ловчее и больше и тем самым увеличить в перспективе доход. Дело было за малым — предстояло самолично убедиться, что чудо-веретено и вправду действует, да научиться на нем работать. С этой целью и предстояло женщине отбыть в стольный град. Выяснилось, что сегодня туда отправляется сосед, с которым Прасковья и договорилась о поездке — свою лошадь они давно уже продали за ненадобностью. Наказав дочерям, чего и сколько им за неделю надо сработать, женщина обратилась к падчерице:

— Василиса, ты садись за веретено. Пусть по дому пока управляется Марфа. Мне к завтрему четыре клубка пряжи заказали, а я за утро только один спрясть успела. Придется тебе помочь, больше некому.

Васька покорно кивнула. Уж три клубка до завтра она как-нибудь осилит, главное — не торопиться.

Проверив еще раз, все ли в порядке дома и в хозяйстве и достаточно ли у дочерей материала для работы, Прасковья собрала вещи, взяла денег на дорогу, прожитье и покупку прялки и уехала.

Девушки, пообедав и передохнув, принялись за работу. Настасья уселась к самому окну, вязать огромный пуховый платок. Агафья принялась за кружевной воротник для воеводиной дочери. Василиса покрутила в руках веретено, собралась с духом и закрепила на лопаске кудель. Рядом лежал клубок мачехиной пряжи — ровной, аккуратно смотанной. Ничего, подумала девушка, если постараюсь, получится так, что и не отличишь. Кроме того, девушка давно заметила, что если она прядет, не делая долгих перерывов, нитка получается ровная, зато уж если остановится ввиду позднего времени и отправится спать — пиши пропало, поутру все будет испорчено, поэтому решила не спешить, прясть аккуратно и сидеть за работой хоть до рассвета.

За разговорами время для девушек летело незаметно. Вот спустился вечер, и Марфуша позвала ужинать. Поев, рукодельницы вернулись в светелку и продолжили работу при свете лучины. Постепенно начала сказываться усталость, попеременно кто-нибудь позезывал, но отправляться спать девушки не торопились. Однако беседа сама собой утихла и каждая сосредоточилась на своем рукоделии.

Через некоторое время Василиса заметила, что лучина начала мигать. Потянувшись снять нагар, девушка неловко покачнулась, взмахнула руками, и огонек на лучине вспыхнул и погас. Комната погрузилась во тьму.

— Тьфу ты, Васька, вот же руки-крюки, — с досадой воскликнула утомленная работой Настасья. — Немного же осталось довязать! Хоть тебя совсем к рукоделию не подпускай!

— Я сейчас принесу уголек, — виновато ответила Василиса.

— Захвати тогда и кусок пирога, — оживилась Агафья. — Как раз и перерыв сделаем, а то уж спина не разгибается.

Сестры, кряхтя и охая, поднялись и принялись разминать затекшие поясницы, а Василиса побежала на кухню.

Там ее ждал неприятный сюрприз. Печка давно остыла, и уголька для розжига лучины взять было неоткуда.

Озадаченная Василиса хотела было вернуться в комнату и сообщить сестрам, что на сегодня, похоже, работу придется закончить, но на пороге остановилась, услышав приглушенные голоса.

Не собиравшаяся сначала подслушивать Васька бесшумно проскользнула к неплотно прикрытой двери и навострила уши — само собой получилось. Настасья и Агафья вполголоса что-то обсуждали.

— Сама слышала, соседка давеча говорила матери, что она ведьма была! — возбужденно шептала Агафья.

— Не болтай, — недоверчиво гудела Настасья. — Какая там ведьма! Ведьма разве смолоду может помереть?

— Про это не знаю, — настаивала младшая сестра, — а только и с Васькой дело нечисто. Как вспомню куклу ее, так в дрожь и бросает! Глаза горели, как уголья, рожа жуткая…

— Померещилось тебе, — лениво зевнув, ответила старшая. — Где теперь та кукла? Давно уж выкинули, поди, а какая ведьма с колдовским предметом добровольно расстанется?

— А вот и не выкинули! — торжествующе воскликнула Агафья, и продолжила чуть слышно: — я ее видала третьего дня… Проснулась спозаранку, да и зашла на кухню воды испить — а она сидит у печи, смотрит на меня, а глазищи страшные…

— И горят, как уголья? — скептически предположила ее сестра.

— Гореть не горели, — подумав, признала младшая. — Только перед нею стояло блюдце с остатками молока, словно она его оттуда лакала… Жутко… Говорю я тебе — ведьма Васька! Вот не зря же у нее в руках ни одно рукоделие не спорится… Слышала я от старух, мол, ведьма ни прясть, ни вязать не может — сторонится ее добрая шерсть…

— Ну третью кудель она как-никак начала, — резонно возразила Настасья. — Видишь — прядет.

— Посмотрим еще, что утром будет, — таинственно ответила Агафья. — Собственными глазами видела я в прошлый раз — поутру вся пряжа в узелки у нее завязалась!

— Посмотрим, — покладисто согласилась Настасья.

Василиса слушала сестер, ни жива, ни мертва. Тихо и медленно отойдя от светлицы, она двинулась было к выходу, потом что-то вспомнила, прошмыгнула на кухню и выхватила из-за печи куклу. Прижав свою любимицу к груди, девушка прокралась к двери, чутко прислушалась — не идет ли кто? — и выскользнула во двор.

Встревоженные долгим отсутствием Василисы, сестры спустились вниз, но ни в доме, ни во дворе ее не обнаружили. Вернувшаяся спустя неделю Прасковья застала зареванных дочерей, которые знать не знали, куда делась ее падчерица. Агафья, правда, заикнулась было о каких-то ведьмах и полетах на метле, но Настасья тут же цыкнула на сестру. Вдова строго посмотрела на обеих, на всякий случай убедилась, что метла на месте, а потом тяжело вздохнула, поставила завернутую в ткань прялку в горнице, строго-настрого запретила трогать обновку и отправилась к начальнику городской стражи.

© Анчутка

Небольшую чистую комнату ярко освещало солнце. Обстановка была аскетичная — маленький столик с кувшином и кружкой, табуретка, сундук у стены и кровать, придвинутая изголовьем к окну. На кровати, укрывшись цветным лоскутным одеялом, дремала изможденная женщина.

Дверь комнаты приоткрылась и внутрь тихо прошмыгнула девочка. Беззвучно подошла к кровати, уселась на табуретку и стала ждать. Солнечный свет играл в золотисто-русых волосах. Серые глаза внимательно наблюдали за кружащимися в лучах пылинками. В доме царила уютная послеобеденная тишина.

Постепенно солнечные лучи переместились на кровать, и потревоженная их светом женщина заворочалась. Девочка встрепенулась.

— Пить, — послышался слабый голос.

Девочка подбежала к столу, налила из кувшина воды и подала больной. Женщина сделала несколько неуверенных глотков и откинулась на подушку. Поняв, что она уже проснулась, девочка принялась хлопотать по хозяйству: встряхнула одеяло, притащила ведро и тряпку, протерла полы. Потом забрала кувшин и наполнила его свежей прохладной водой, спустившись во двор к колодцу. Все это время женщина молчала, задумавшись о чем-то и тяжело дыша, а когда девочка принесла миску с еще теплой кашей, очнулась, покачала головой и спросила:

— А отец?..

— Он по торговым делам в город уехал, — ответила девочка. — Мам, поешь…

— Нет, дочка, — слабо улыбнулась женщина. — Дай мне лучше свежей водицы.

Напившись, женщина вернула дочери кружку и переспросила:

— Так мы в доме одни?

— Марфуша снедь приготовила и ушла, — подтвердила девочка.

— Давай-ка продолжим шитье, — помолчав, произнесла больная.

Девочка послушно подошла к сундуку, с натугой приподняла крышку и извлекла из него разноцветные лоскутки, иголку и катушку ниток.

— Покажи-ка мне, что там у нас получилось, — попросила ее мать.

Результат их работы представлял из себя продолговатую болванку из светлой ткани, туго перетянутую в одном месте ниткой. Отдельно лежало что-то, похожее на платье из лоскутов, причем из рукавов торчало нечто, отдаленно напоминающее весьма и весьма условные ладошки. Совместив оба фрагмента, можно было получить заготовку куклы, правда, без волос и лица, а также без ног — отсутствие последних, правда, скрывал длинный подол платья.

Женщина покрутила куклу так и сяк, нахмурилась и снова о чем-то задумалась. Потом попросила дочку принести из сундука разноцветную пряжу и, прикладывая ее к голове куклы, придирчиво выбрала цвет волос. Девочка тем временем вдела нитку в иголку и взяла лоскуток, но женщина жестом остановила ее.

— Принеси ножницы, дочка, — велела она.

Аккуратно разрезав пряжу, мать протянула пучок нитей девочке. Та непонимающе смотрела на нее.

— А ножки? Ты ведь говорила, что голову украсим в самом конце…

Женщина тяжело вздохнула и отвела глаза. Потом улыбнулась дочери:

— А мне стало интересно, какая она у нас получится… Давай украсим сейчас и посмотрим?

Девочка, сопя, принялась за шитье. Мать подбадривала ее: «Помнишь, как я тебе показывала? Вот так…», а потом негромко, но уверенно запела. Слов песни было не разобрать, но мелодия навевала мысли о древней старине, глухих лесах и неведомых, нечеловеческих силах.

Песня закончилась одновременно с работой. Аккуратными стежками девочка обозначила рот и нос куклы и отдала заготовку матери. Та медленно, словно нехотя, вытащила из-за пазухи нитку бус, сжала их в руке и с неожиданной силой рванула. Черные блестящие бусины запрыгали по полу. Женщина разжала кулак, посмотрела на ладонь. Две бусины поблескивали на ней. Женщина отстранила дочь и потянулась за иголкой:

— Это я пришью сама…

Солнце почти скрылось за крышами соседних домов, комната постепенно погружалась во тьму. Кукла сидела на кровати, сверкая глазами. Девочка и женщина были неподвижны. Через некоторое время больная, утомленная работой, задремала. Девочка тихо поднялась, взяла куклу и принялась баюкать, мурлыча под нос колыбельную сразу для обеих.

На небе появились уже первые звезды, когда во дворе скрипнули ворота. Девочка встала, нежно поцеловала спящую мать и отправилась вниз, встречать отца.

***

Родня, приглушенно прощаясь, тянулась к выходу. Служанка убирала со стола. Хозяин дома, высокий плечистый мужчина с окладистой бородой и усталыми глазами, стоял у двери, провожая гостей. Последний из них похлопал хозяина по плечу, пробормотал: «Ну, держись, кум», и ушел.

Мужчина постоял немного в одиночестве, послушал доносившееся с кухни бряканье — служанка мыла посуду, потом запер дверь и горько вздохнул.

— Да уж, держись… — произнес он и пошел вверх по лестнице.

В опустевшей комнате на табуретке съежилась заплаканная девочка. К себе она крепко прижимала тряпичную куклу.

— Шла бы ты спать, Василиса, поздно уже, — сказал он ей и тут же подосадовал на себя — слова прозвучали слишком строго. Не умеет он обращаться с детьми. Вот торговать — пожалуйста, это у него получается хорошо. А дочкой всегда занималась жена…

Девочка без возражений поднялась, однако в свою комнату не пошла — юркнула под лоскутное одеяло и свернулась в клубочек. Мужчина потоптался рядом, неловко погладил дочь по светлым волосам, задул лучину и снова спустился вниз. Плеснув себе браги, он уселся за стол и тяжело задумался. Мысли катились неохотно и неуклюже и почему-то напоминали тяжелые валуны. Он всегда быстро соображал, если дело касалось товаров, перевозчиков, цен. Сейчас было непонятно даже, с какого конца приниматься за размышления.

После двух кружек браги ситуация изменилась, и мысли забегали резво, словно жеребята. Как и жеребята, они сталкивались и хаотично метались, а у некоторых даже разъезжались ножки. Этот образ мужчине понравился больше, но увы, ситуацию решить не помогал.

Купец потряс головой. Проблема встанет перед ним в полный рост уже через неделю. На это время он планировал поездку с товарами в отдаленную часть царства, которая могла затянуться надолго. Оставлять девочку одну неизвестно насколько нельзя. С собой брать тоже невозможно — тяготы и опасности пути не для ребенка. Наемная нянька — чужой человек, и если он задержится надолго или вовсе не вернется — что станет с дочкой? Родни ни у него, ни у жены нет…

На этом месте размышлений перед изрядно захмелевшим внутренним взором мужчины предстала одна из соседок. После некоторого раздумья купец пришел к выводу, что это как-то связано со словом «жена». Жена, конечно, и о ребенке бы позаботилась, и дом бы в порядке содержала… Только где ее взять? Мужик печально вздохнул и подлил еще браги. Образ соседки померк, и взамен хозяину дома привержилась родственница знакомого купца. Смутно догадываясь, что подсознание отчаянно пытается на что-то ему намекнуть, мужчина залпом допил содержимое кружки, крякнул и осел на пол.

Наутро оказалось, что его интеллектуальные усилия не прошли даром. Голова купца трещала, но идея, блуждавшая в его мозгу накануне, сейчас достигла своей цели и предстала наконец перед ним целиком и полностью. Мужчина умылся, хватил огуречного рассола, переоделся и нетвердыми шагами направился на соседнюю улицу, где в небольшой лавчонке торговала пряжей, вязаньем и кружевом вдова средних лет. Среди покупателей она слыла женщиной небогатой, но порядочной и честной. Помимо этого, вдова имела двух дочерей, и это позволяло надеяться, что с детьми обращаться она умеет.

***

Свадьбу, конечно же, играть не стали. Какая уж тут свадьба. Вдова, впрочем, на этом и не настаивала. Дошли до управы, объявили, что являются теперь супругами, подмахнули бумаги и отправились восвояси. Обстоятельства не располагали к шумным застольям, кроме того, время поджимало и проблем было достаточно. До отъезда было необходимо уладить все вопросы с документами на имущество и об опеке над девочкой, перевезти вещи вдовы и ее дочерей и разместить всех на новом месте. Не давали отдохнуть и собственные дела купца, которому нужно было еще собрать свои вещи, перевезти и погрузить товар, оплатить его транспортировку. В этой суете поговорить с дочкой времени почти не было. Перед самым отъездом мужчина поднялся по лестнице к девочке, которая с того самого дня так и оставалась наверху, выходя в общую комнату только поесть и помочь, если просили. Василиса сидела на кровати, держала на коленях куклу и смотрела в окно. Услышав шаги, она повернулась и серьезно взглянула на вошедшего.

Купец, не зная, как начать разговор, походил по комнате, помолчал и наконец присел на табурет.

— Прасковья — хорошая женщина, — сказал он. — Она и за хозяйством присмотрит, и о тебе позаботится.

Помолчали. Неожиданно девочка слегка улыбнулась и взяла отца за руку.

— Я понимаю, — ответила она.

***

После отъезда купца царившая в доме суматоха постепенно улеглась. Медленно, но верно усилиями вдовы повсюду устанавливался порядок. Со временем были разобраны привезенные ею с собой вещи, для всего нашлось свое место. Подумав, Прасковья не стала отказываться от помощи служанки, поскольку в одиночку вести хозяйство в большом доме, имея на руках троих детей, ей было сложно, и Марфушка привыкла к новой хозяйке. Девочки тоже привыкали друг к другу. Случались, конечно, и ссоры. В один из первых вечеров в новом доме Агафья, младшая дочка вдовы, хотела поиграть тряпичной куклой, и, получив на свою просьбу отказ, попыталась отобрать игрушку силой. Превосходя дочку купца ростом, возрастом и весом, она выхватила куклу у нее из рук и торжествующе показала язык:

— Крыска-Василиска!

В следующий миг обе завизжали и шарахнулись в стороны. Игрушка отлетела на пол. Агафья, подвывая, скатилась по лестнице, а Василиса задержалась в дверях и медленно обернулась. Лежащая бесформенной грудой на полу кукла ничем не привлекала взгляда, но девочка могла поклясться, что секунду назад ее глаза засветились, словно огоньки на конце лучины. С опаской приблизившись, Василиса подняла игрушку, уложила на кровать, бережно прикрыла одеялом и спустилась вниз. Агафья о чем-то шушукалась с сестрой. Обе недобро покосились на Василису, но вскоре испуг отступил, а обида забылась, и пару дней спустя они уже играли втроем.

Времени для игр, правда, было немного. Вдова, женщина сурового вида и твердых принципов, считала, что к работе по хозяйству надо привыкать с малолетства, и справедливо распределяла между девчонками посильную помощь по дому. Вечерами она учила своих дочерей рукоделию, полагая, что, независимо от достатка семьи, такие умения лишними не будут. Василисе, как самой младшей, дозволялось покамест наблюдать. Девочка сидела в светлице и слушала перестук спиц и жужжание веретена. Куклу после того случая она с собой вниз не брала, но, едва поднявшись в свою комнату, прижимала любимицу к груди, и, бывало, что-то тихонько ей нашептывала.

© Анчутка

Предыдущие части:  1 2  3  4  5

23.

Сколько времени прошло, ни Иван, ни Гуша точно сказать не смогли бы. Обоим показалось, что сидели они в заколдованном круге очень долго. С другой стороны, когда от реки послышалось приближающееся сопение и пыхтение, выяснилось, что они даже отдышаться толком не успели. Жар-птичье перо действительно только отогнало нежить. Поняв, что реальной угрозы оно не представляет, чудовище приободрилось и возобновило преследование жертв.

Русалка в этот раз осмотрительно держалась позади. Испугавшись внезапной вспышки света — то ли огонь, то ли девчонка, несмотря на молодость, все же знает кое-какие заклинания — баба ринулась прочь сквозь кусты, которые оказались ежевикой. Ободранная и обозленная пуще прежнего, она зыркала из-за спины речного чудовища, скрипела зубами и потрясала кулаками, но близко не совалась.

Тварь подползла к границе круга. Пленники синхронно подобрали ноги — Иван, скривившись и шипя, подтянул поврежденную конечность вручную — и постарались стать как можно более компактными. Коричневая скользкая лапа принялась ощупывать невидимое препятствие.

Перо по-прежнему было у Ивана, но злодеев больше не пугало. Свет как таковой нечисти не вредил, разве что солнечный, но до рассвета было далеко.

Определив, что круг зачарован, чудовище ухмыльнулось, скрежетнуло когтями по земле и глухо что-то заворчало. Гуша побледнела. Защитные заклинания она наложила какие умела, то есть — несложные, против мелкой нежити они действовали хорошо, но более серьезный противник мог их нейтрализовать, а круг — разорвать.

Именно этим тварь и занялась. Теперь ее можно было рассмотреть хорошо — худое длинное туловище, суставчатые когтистые лапы, мутные студенистые глаза. Казалось, что тело чудовища слеплено из речного ила — с лап и морды на землю падали капли грязи, разило тиной и гнилью. Ичетик, обомлев, подумала Гуша. Ичетики были сильной, умной, ловкой и однозначно злобной нежитью, захватывали водоемы и цель своего существования видели в том, чтобы погубить в них как можно больше народу. Договориться с ними не получалось даже у Водяного, а изничтожить их было сложно — они имели обыкновение отбрасывать конечности, как ящерица хвост, и если лапе чудовища удавалось стечь в водоем, она зарывалась в ил, а спустя некоторое время тварь из нее возрождалась. Уследить за этим было практически невозможно — ичетики предпочитали биться не выходя из воды, поди разгляди, что он там в эту воду отбросил. Возродиться нежить тоже могла в любой момент — либо сразу после схватки, либо спустя продолжительное время, когда все про нее уже и думать забудут и бдительность ослабят. Разобрать бормотание ичетика было невозможно, однако оно явно действовало — граница вокруг пленников заметно потускнела.

Гуша выхватила у царевича перо и ткнула им в сторону твари, стараясь не нарушить невидимый круг. Противник недовольно рыкнул, заморгал и замотал башкой, но не отступил. Иван обшаривал землю вокруг, отчаянно жалея, что давешнюю корягу обронил во время бегства. Ничего не найдя, царевич стянул со здоровой ноги сапог — хоть и нарядный, подбит он был на совесть и подошву имел крепкую. Девушке послышался какой-то шум из зарослей за спиной, и она обернулась, надеясь позвать подмогу, но в этот момент кольцо вокруг них пару раз мигнуло и обреченно потухло.

Чудовище торжествующе взревело и кинулось на Ивана. Царевич взвыл — тварь придавила раненую ногу, и с остервенением огрел мерзкую рожу сапогом. Кованый каблук пришелся аккурат по здоровому глазу нападавшего, и лес снова огласил рев. Гуша с визгом вцепилась в русалку, пытаясь помешать ей добраться до напарника. На опушке завязалась шумная, но безнадежная схватка.

Гуша с русалкой довольно скоро поменялись ролями — последняя была сильнее, и вдобавок скользкая, как угорь, и теперь уже девушка рвалась из цепких лап, а растрепанная баба ее держала. Ичетику тоже быстро надоело уворачиваться от неопасных, но болезненных ударов, поэтому он ухватил Ивана за ногу — у того потемнело в глазах от боли — и потащил за собой к реке. Если удастся утопить человека, он останется в его водоеме рабом, а подохнет в схватке на суше — кому он тогда нужен! Тварь с досадой оглянулась на русалку — чего она там копается, пусть тащит девчонку следом — когда из чащи выпрыгнул мощный темный зверь и, не раздумывая, вцепился нежити в шею.

Ичетик выпустил Ивана и закрутился на месте. Серый, даже безоружный, был опасным противником, который действительно мог его уничтожить. Если бы они бились один на один.

Русалка оттолкнула Гушу и, пронзительно вереща, ухватила волка за хвост. Воспользовавшись тем, что враг отвлекся, чудовище исхитрилось повернуться и упало, придавив оборотня своим весом. Оглушенный зверь глухо застонал. Не теряя времени на схватку с волком, ичетик с русалкой кинулись к Ивану и проворно поволокли добычу к реке.

Теряя сознание от боли, царевич увидел, как темное небо прочертила яркая вспышка. «Жар-птицы», — подумал Иван. Но в следующий миг вместо прекрасных птиц ему померещилось свирепая старая ведьма в огненной ступе, со вздыбленным черным котом на плече. Ведьма замахнулась метлой на две скрюченные уродливые фигуры, произнесла несколько слов, ослепительно вспыхнули искры. Последним, что запомнил Иван, был кружащийся над местом побоища растрепанный воробей.

24.

Когда Иван открыл глаза, занимался рассвет. Комната, где он лежал, была погружена в полумрак, но лепестки яблони за окном уже окрасились нежно-розовым. Рядом с царевичем сидел огромный кот, который, увидев, что подопечный очнулся, громко мяукнул.

Тут же комната наполнилась людьми. Первой подбежала Гуша, растрепанная и без кокошника, но невредимая. Девушка обрадованно чмокнула царевича в щеку, но ее тут же потеснила седая невысокая старушка, принявшаяся деловито осматривать раненую ногу. Изумленный царевич, поколебавшись, признал в старушке давешнюю ведьму. Иван привстал, обнаружил, что боли почти не чувствует, и увидел на конечности чистую повязку. Пахло какими-то травами.

Чуть поодаль усмехался приземистый мужик. Царевич готов был поклясться, что раньше его не встречал, но в желтоватых глазах чудилось что-то знакомое. Из горницы в комнату застенчиво заглядывал худенький мальчишка. Позади маячил кто-то еще.

— Ну что, — заявила Яга, закончив осмотр. — Нога цела, раны затянулись, через пару дней даже шрамов не останется.

— Правда, бабушка? Вот здорово! — воскликнула девушка.

Иван, напротив, даже огорчился — ну вот, такое приключение было, а у него даже шрамов не останется, но вслух сказал совсем другое:

— Это вот и есть твоя… бабушка?

Старуха хмыкнула, мужик заухмылялся пуще прежнего, а сияющая Гуша рассказала, что ее бабушка и воспитатель подоспели как раз вовремя, ичетика и злобную бабу победили, плененных русалок выпустили, Ивана в избушку на ступе принесли и подлечили. Даже речной сом уцелел, хотя и изрядно перепугался. Яга предположила, что ичетик затаился в реке давным-давно, до поры до времени себя никак не проявляя, и мог бы натворить много бед. Зато теперь на Гнилуше снова тишина и спокойствие, русалки обещали известить Водяного и бдеть.

— А самое главное, что испепелила я эту тварь качественно! Не успел до воды добраться, так что ни ножек, ни рожек не откинул и фиг теперь возродится, — кровожадно заявила Яга.

Иван испуганно покосился на нее, но предпочел промолчать.

В разговор вступил желтоглазый мужчина:

— Пора отправляться, Иван. Рассветает.

В ответ на непонимающий взгляд царевича Серый пояснил:

— Надо вернуться домой, пока тебя царь не хватился.

Царевич тяжело вздохнул. Отправляясь в путь, он понимал, что это путешествие будет недолгим. Если он действительно хочет мир посмотреть, разгневать с первых же шагов батюшку — не лучшая идея. Кроме того, феерическое начало приключений убедило Ивана, что некоторых практических навыков ему пока недостает. Да и теоретических знаний тоже. Например, о том, что нянюшкины сказки про русалок и чудовищ окажутся историями, основанными на реальных событиях, он до вчерашней ночи и понятия не имел. Пожалуй, лучше приобщаться к приключениям постепенно и дозированно — иначе вместо славы первооткрывателя, пополнившего знания о Тридесятом царстве важными сведениями, он заработает известность в качестве причудливым образом погибшего неопознанного трупа.

Оборотень подбодрил Ивана:

— Не кручинься, царевич. Успеешь еще по Тридесятому царству постранствовать. Вот утрясется все с женитьбой твоего батюшки, успокоится царь, отвлечется от сыновей, тогда и добро пожаловать в гости. Есть в нашем лесу удивительные места… А теперь у тебя, кроме прочего, важное дело есть — Гушку ты до дома проводил, тут еще кое-кто на очереди…

Царевич удивленно посмотрел на свою спутницу. Гуша, улыбаясь, показала глазами на мальчугана, топчущегося у двери.

— Не ты один рискнул по ночной Гнилуше прокатиться, — пояснил Серый. — Ну что, — рыкнул он на мальчишку, — будешь еще такой ерундой заниматься?

Святозар скромно потупился. Ясно было — будет.

— До реки мы с Гушкой вас проводим, — продолжил оборотень. — Ну, бабка, давай нам клубочек на дорожку, и пора прощаться.

Яга извлекла из фартука клубок, отливающий серебристым цветом, и протянула девушке. Потом подошла к царевичу, умиленно на него посмотрела, проинструктировала, когда и как снять повязку с ноги, и промолвила:

— Спасибо, царевич, что внучку мою провожал да защищал. А с нечистью биться мы тебя обучим. Пригодится еще в странствиях.

Они направились к выходу. В горнице к компании присоединился Святозар. На столе среди зерен и крошек копошился воробей, а в углу Иван заметил что-то, похожее на пень, обернутый тулупом, но предпочел подробнее не разглядывать. Достаточно с него пока диковинных существ.

Они постояли немного у крыльца, полюбовались на предрассветный лес. Потом Гуша подкинула клубок, и шершавая нить развернулась в мерцающую серебристыми искрами тропинку. Царевич, мальчик и два оборотня шагнули на нее, а Яга прокричала им вслед:

— До встречи, Ванюша!

25.

Клубок бабка дала им самый скороходный, так что через полтора часа путники уже вышли к реке. Край солнца уже поднялся над горизонтом, над трубами изб на том берегу курились дымки — рыбаки готовились завтракать и приниматься за работу. Серый указал рукой в камыши — из воды кокетливо выглядывала миловидная девушка с зелеными волосами. Красавица подмигнула Ивану. Царевич содрогнулся. Святозар, который не понял, кто именно его напугал, а потому не приобрел иммунитета к русалочьим чарам, смотрел на зеленоволосую во все глаза.

— Похоже, у стражей все в порядке, — констатировал оборотень. — Ну что — вас уже ждут. Переправляемся?

Русалка поманила людей пальцем. Святозар послушно сделал несколько шагов вперед, Иван, наоборот, попятился. Серый бессовестно заржал.

Затруднение разрешила Гуша. Пошептавшись с русалкой, она принялась разбирать пострадавшую в схватке, но так и не рассыпавшуюся прическу.

Затейливо уложенные косы удерживал гребень — серебряный, с узорным основанием и мелкими речными жемчужинами. Гуша ласково погладила его рукой, прошептав заклинание, потом русалка негромко напела что-то непонятное, но мелодичное, и девушка бросила гребень на воду.

Над водой от берега до берега перекинулась радуга. Мальчишка восторженно взвизгнул и первый побежал по волшебному мосту. Спохватившись, с середины помахал рукой оставшимся.

Иван вздохнул и тоже начал прощаться. Условившись, что передаст весточку через знакомого уже воробья и при первой возможности пожалует в гости, он с некоторой опаской шагнул на разноцветно переливающийся край.

Напарники провожали глазами людей. Добравшись до того берега, мальчишка оробел, дождался царевича и пошел, держась за его спиной, очевидно, вспомнив, что дома он отсутствовал больше суток и теперь родителям есть, что ему сказать. Царевич обернулся, кивнул напоследок новоприобретенным друзьям и зашагал вперед — возвращать Святозара родным и рассказывать историю о том, как, провожая домой заскучавшую по бабушке Гушу, набрел на заблудившегося в лесу паренька. Подробности по утопленницу и ичетика они, посоветовавшись, благоразумно решили опустить. Русалка взмахом руки ликвидировала радугу, взглянула на оставшийся в руке гребень и, довольная, скрылась в глубине.

Оборотни переглянулись.

— Куда мы теперь? — спросила девушка.

— К дяде Кощею, новую шкуру тебе добывать, — ехидно ответил волк.

Гуша хотела кинуть перед собой клубочек, но Серый ее остановил.

— Садись-ка лучше мне на спину, — предложил он. На недоуменный взгляд девушки он пояснил:

— Все равно клубка до места добраться не хватит, слишком далеко. Зато есть у меня одна идея по поводу маршрута. Я думаю, к ночи мы как раз успеем добраться до Жар-птичьего холма…

© Анчутка

20.

Довольный Серый почти уже добрался до знакомого дуба. Дремучая Тридесятая чаща оказалась на удивление спокойной, и клыкастому защитнику всех сирых и обиженных ничего не оставалось, как отправиться восвояси. По некотором размышлении оборотень устремился в сторону Лешева жилища, надеясь застать там свою помощницу, расспросить ее о том, как прошел ее первый самостоятельный дозор, и подбросить ее потом до Яги. Да и Лешего навестить тоже можно — давненько он к нему не заглядывал.

Уже на подступах к поляне чуткое волчье ухо уловило нарастающий шум. Обладатель уха обреченно вздохнул. Из того, что удалось услышать, следовало, что Лешему сейчас не до гостей.

Перед дубом на разные голоса ревели, подвывали и всхлипывали пятеро ребятишек в возрасте от двух до восьми лет. Самый весомый вклад в хор вносил младший, предаваясь делу добросовестно и с душой. Остальные тоже старались по мере сил, только старший плакал почти беззвучно. Зато горше всех.

Серый предусмотрительно обернулся человеком не доходя до поляны. Выскочивший из кустов мохнатый зверь ситуацию бы не улучшил. Впрочем, лохматый запыхавшийся человек показываться детям на глаза тоже не торопился, благоразумно наблюдая с тропинки.

Нынешний Лешев воспитанник, русоголовый серьезный паренек, помешивал на огне какое-то варево. Потянув носом, оборотень кивнул: успокоительный травяной сбор с мятой сейчас самое то, что надо. И вкусный, и детишек угомонит. Сам Леший, осторожно придерживая плачущего мальчика за руку, что-то бормотал себе под нос, прикрыв глаза. Вокруг остальных детей увивалась лиса, мела по ногам пушистым хвостом, надеясь не успокоить, так хоть отвлечь.

Оборотень осторожно шагнул на поляну. Заметив его, дети примолкли. Он уже видел их тут почти всех — кроме старшего. Серый приблизился к лешему и тихо спросил:

— Что случилось, дедушка?

Леший медленно повернулся к оборотню и сокрушено произнес:

— Беда, Сережа…

Мальчишку звали Святозар. Родом он был из купеческой семьи, что не мешало ему лазать по деревьям, стрелять косточками и бегать по подворотням ничуть не хуже остальных детей на его улице. Являясь среди них самым знатным, мальчик старался сверстникам ни в чем не уступать, чтобы не заслужить обидное прозвище «барчонок». Поэтому, когда кто-то придумал на спор прокатиться ночью по реке, позаимствовав для этого рыбачью лодку, Святозар вызвался первым.

Жутью веяло от темной воды, когда мальчишка попытался выгрести к середине. Течения почти не было, но весла норовили вырваться из неумелых рук, а то и заехать их хозяину по подбородку. С противоположного берега, от деревьев, раздавались непонятные шорохи и скрипы, а пару раз Святозару померещились в ветвях чьи-то недобро горящие глаза. Но спор есть спор, и по его условиям смельчаку предстояло проплыть до другой стороны реки и обратно, поэтому мальчишка упорно двигался вперед.

Он почти переплыл реку и уже прикидывал, как бы половчее развернуться, когда по днищу что-то заскребло. Вздрогнув от неожиданности, мальчик попытался успокоить себя тем, что наверное, здесь близко дно или торчит какая-то коряга. Но тут в сажени от него булькнуло, и из воды начало медленно подниматься что-то темное, осклизлое, жуткое…

Ждать, чем это кончится, Святозар не стал. Мальчишка, не думая, прыгнул вперед, оттолкнувшись от борта, прочь от страшного существа, и сразу угодил по колено в ил — противоположный берег оказался всего в паре шагов. Лодка за спиной ходила ходуном, похоже, угодив по пришельцу из глубины — сзади раздался стук и приглушенный вой. Все это придало Святозару сил, и, задыхающийся, мокрый, цепляющийся за камыши и ветки, он выполз на берег.

Озираясь, мальчишка попятился от воды. Что происходит у лодки, было не рассмотреть — ночь, и без того темная, под деревьями превратилась в непроглядную. Со стороны реки раздавался плеск — чудовище, видимо, не оставляло надежды добраться до него. Отступая все дальше, Святозар внезапно услышал шорох сбоку — и, повернувшись на шум, увидел надвигающуюся на него пару светящихся глаз.

Не завопил он только потому, что от ужаса перехватило дыхание. Так, молча, и помчался в глубину леса вспугнутым зайцем, не разбирая дороги и не оглядываясь. А утром его, обессилевшего и замерзшего, нашла лиса. Она и повела его к Лешему, а он доверчиво пошел за зверем — а что ему еще оставалось делать?

Все это Леший пересказал Серому, пока мальчишка пил отвар и успокаивался. Оборотень хмуро слушал. Стражи в водоемах, бывало дело, отваживали не в меру ретивых пловцов от опасных мест, но ни одна уважающая себя нечисть не стала бы пугать ребенка до полусмерти. Какая-то дрянь завелась в этой реке, и чем скорее он с ней разберется, тем лучше — пока она не натворила чего-нибудь непоправимого. Дело было за малым — выяснить, откуда Святозар пришел.

Пока с этим было глухо. Мальчишка был так напуган, что мог только всхлипывать и икать, и всю информацию о его ночных приключениях Леший почерпнул, приговаривая заклинание, непосредственно из его воспоминаний. К сожалению, воспоминания об извилистых узких улочках и темном береге реки географической ясности в произошедшее не добавляли.

— И с чего вы вообще на эту реку пошли, да еще ночью?! — пробормотал себе под нос Серый.

К его удивлению, Святозар ответил — видимо, отвар начинал действовать.

— Баба там третьего дня утопла, дяденька, — неловко произнес он. — Так ее и не нашли, а Васька-рыбак начал нас стращать — мол, теперь в реке утопленница живет и будет нас за пятки хватать и на дно к себе тянуть. Вот мы и поспорили — кто не побоится по той реке проплыть…

— Утопла или сама утопилась? — заинтересовался оборотень. Интерес был не праздный — нечаянные жертвы рек в посмертии, как правило, агрессивности не проявляли, и напугать живых могли разве что по недомыслию, тогда как намеренно утопившаяся злобная баба действительно представляла серьезную и опасную проблему.

— Не знаю… Ребята говорили, при жизни вредная была бабища, житья от нее соседям не было. А третьего дня пошла за водой, да и не вернулась с Гнилуши…

Рассказ был прерван рыком Серого:

— С Гнилуши?!

21.

Поверхность реки маслянисто поблескивала под светом звезд. Ветерок стих, от изб не доносилось ни звука, даже собаки затаились и не подавали голоса. Тишина стояла такая, будто людей рядом нет и в помине. От этого Ивану было не по себе.

Он ни за что бы не поверил Гушиному рассказу, не будь у нее чудесного пера. Однако оно было, светилось и переливалось в руках, давало свет без огня, освещало комнатку, и при его свете не поверить было невозможно. Выслушав девушку, он задал единственный вопрос:

— А те птицы, которых ты вышила — они, получается, тоже настоящие?

Гуша, засмущавшись, объяснила, что вживую чудо-птиц не видела, потому как прилетают они редко, и пугливые — страсть, а испугавшись, начинают светиться втрое ярче и метаться куда ни попадя и могут неосторожного наблюдателя ослепить. Но ее воспитатель их недавно видел и ей пообещал, что обязательно с собой возьмет в следующий раз, и теперь вот позарез надо вовремя вернуться домой, чтоб ни бабушку, ни Серого не сердить, а то не видать ей жар-птиц как собственных ушей.

Поразмыслив, царевич предложил следующий план: пока все празднуют внизу, они тихонько проберутся во двор через кладовые, потом пролезут через лазейку в заборе — ею царские сыновья еще в детстве пользовались, чтоб от надзора мамок-нянек убегать, а потом он ее выведет к реке. Там можно будет позаимствовать на время рыбацкую лодку и перебраться на тот берег. Наотрез отказавшись отпускать девушку одну, Иван собирался проводить ее через лес до бабушкиной избушки, заодно и лес посмотрев, и на всякие диковины типа волшебного клубка налюбовавшись. Давно уже в путешествие хотел.

Гуша против плана в целом не возражала. Идти через Тридесятый лес вдвоем веселее, да и безопаснее — Иван без нее далеко бы не ушел. А гостям бабушка всегда только рада была — в избушке привечали и птиц небесных, и зверей лесных, и даже бесприютную нечисть могли разместить на время. Смущала девушку только таинственность мероприятия. Она-то думала, что они просто выйдут из терема и отправятся, куда нужно. Однако от этого Иван решительно отказался.

— Нет, тогда стражники сразу царю доложат, а батюшка меня нипочем не отпустит. Сколько уж раз я просился в поход, лес Тридесятый исследовать, и все никак не получалось. А уж с тобой и подавно далеко не уйдем — видел я, как казначей на твое рукоделие смотрел. Уж поди подсчитал, сколько из него можно прибыли извлечь…

Гуша с этим спорить не стала, рассудив, что Ивану виднее, что за обыкновения существуют в его родном тереме. Предложила только захватить из кладовых чего-нибудь на дорожку.

Вот так и получилось, что путешественники оказались на берегу Гнилуши совершенно одни, в парадных одеяниях, и из снаряжения имели только краюшку хлеба, каталку колбасы, да чудо-перышко, коим освещали себе путь — и то пришлось убрать, выйдя на улицу, чтоб внимания к себе не привлекать.

Гуша с сомнением смотрела на воду. Интуиция подсказывала ей, что начинать знакомство Ивана с миром за пределами царского терема с того, что его обругает хамоватая русалка — не лучшая идея. Пожалуй, лучше местных стражей вообще не тревожить, и сделать, как предлагал царевич — самостоятельно переправиться на тот берег. Ничего, лодку Ваня потом вернет владельцу.

Царевич тем временем рассмотрел хиленький причал — пара бревен, к которым привязывали лодки, чтоб ветром не угнало, и решительно направился к нему.

Подельники, вполголоса бранясь, наощупь распутали хитроумный узел. Вся окружающая их обстановка — тишина, ночь, река, звезды — должна была бы настраивать если не на романтический, то хотя бы на авантюрный лад. Однако почему-то звезды светили тускло, река была мрачной, ночь — неприветливой, а тишина — зловещей. К желаниям беглецов, у одной — до дома добраться, у другого — мир посмотреть, добавилось общее — как можно скорее убраться отсюда.

Лодка взбрыкнула, как норовистый конь, едва не сбросив седоков в холодную воду. Девушка неподвижно замерла на дне. Иван осторожно взялся за весла.

Неприятные предчувствия Гуши оформились в еще менее приятную уверенность, что что-то здесь не так, примерно на середине реки. Она собиралась перебраться через Гнилушу потихоньку, не беспокоя стражей. Однако стражи не могли не почувствовать чужого присутствия на поверхности водоема и, как минимум, должны были поинтересоваться, в чем дело. Тем не менее, река оставалась тихой и неподвижной, и никаких существ, кроме них с Иваном, Гуша поблизости не ощущала. В душу девушке закралось пугающее подозрение, что местные обитатели затаились и чего-то выжидают.

Ее напарник ничего подобного ощущать не мог, но заметно нервничал и старался грести по возможности быстрее. Царевичей, разумеется, учили и в лодке плавать, и ладьей управлять, но на коне было все-таки сподручнее.

Добравшись до противоположного берега, Иван немного успокоился и даже мысленно обругал себя за трусость. Нашелся путешественник — хорошо знакомой и безопасной реки испугался. Да тут даже дети летом плескались без страха. Сурово сдвинув брови, и пытаясь причалить к берегу, а не к камышам, Ваня уставился во тьму.

Тьма уставилась на него. Секунду царевич ничего не понимал, а потом в панике шарахнулся от пары светящихся глаз. Лодка заходила ходуном, взвизгнула Гушка. Иван скорее почувствовал, чем увидел, как за их спинами из воды поднимается темная, высокая фигура и тянет руки к лодке.

Плеск воды и толчок привели Ивана в себя. Ухватив Гушку за руку, он прыгнул в сторону берега — уж лучше сухопутное чудовище, по суше хотя бы убежать есть шанс! Девчонка понятливо прыгнула следом, предпочтя малодушное бегство бесперспективному сражению. Оружия у них с собой не было, а бороться с нечистью с помощью заклинаний — дело трудное, тут хороший навык нужен, а главное — четкое представление, кто твой противник. Ни того, ни другого Гуша не имела, сложные заклинания ей пока не давались, а Серый вообще говорил, что против врага лучше всего помогает булатный меч. Ну или волчьи зубы.

Беглецы вскарабкались на крутой берег, твердо намеренные добавить к перечню средств от нечисти еще и быстрые ноги, но ничего не вышло. Стиснутая с обеих сторон колючими кустами, к деревьям вела неширокая тропинка. А на тропинке стояла обладательница незабываемого взгляда, который несколько минут назад поразил Ивана в самое сердце — уже знакомая Гуше русалка выбралась из кустов и преградила им путь, подсвечивая глазами, растопырив руки и недобро ухмыляясь.

Поняв, что они оказались в ловушке, Иван затравленно огляделся. Как назло, не видно было ни зги. Со стороны реки доносились плеск и чавканье, завоняло тиной — неведомая тварь медленно, но верно преследовала их по берегу.

Гуша оторопело таращилась на русалку. Речные стражи не нападали на людей, тем более — на своих же коллег из леса! Однако, когда тетка, загребая руками, двинулась им навстречу, девушка ожила, по привычке попыталась перекинуться в лягушку, поняла, что не получится, и тут же вспомнила про нечисть еще кое-что. Помимо булата и заклинаний, отлично действовал огонь.

Чудовище уже подобралось к ним вплотную и цапнуло Ивана за ногу. Парень, опрокидываясь на спину, вскрикнул, и в этот момент берег реки озарил свет. Гуша выхватила из кармана перо и свирепо замахнулась им на русалку.

Зловещая баба заверещала и, ослепленная, ломанулась через кусты. Девушка обернулась на крик и увидела, как Иван, заметивший при свете какую-то корягу, с размаху ткнул ею в глаз коричневого осклизлого существа. Существо взвыло, отцепилось от ноги и снова сползло к реке, скрывшись под водой.

Путь был свободен, но скоро они поняли, что далеко уйти не удастся. Ногу царевича пересекали четыре глубоких царапины, конечность горела, как в огне, и даже при поддержке Гуши наступить на нее он не мог. Иван кое-как отполз под прикрытие деревьев и уставился на девушку.

Гуша вручила ему перо, а сама отхватила от подола нижней юбки изрядный кусок, но вместо того, чтобы перевязать раненного, продолжила рвать ткань на тонкие полосы, сосредоточенно что-то шепча. После этого девушка связала полоски вместе и замкнула получившуюся веревку в кольцо. Внутри этого кольца они и сели, прижавшись друг к другу и трясясь от пережитого ужаса. Гуша продолжала шептать заклинания. Кольцо слабо засветилось.

Когда она замолчала, Иван тихо спросил:

— Как думаешь, поможет?

Оборотень печально посмотрела на него.

— Не знаю… Они вернутся. Свет пера их только отпугнул. А настоящего огня у нас нет.

Они посмотрели вокруг, но не увидели ни птицы, ни зверя, которые могли бы помочь.

22.

Волк мчался через лес, не разбирая дороги. Прыжок — поваленное дерево осталось позади, поворот — потревоженный заяц отпрыгнул с пути, рывок — куст остался позади, и часть шерсти — тоже, на колючках. Никаких оптимистичных мыслей на ум оборотню не приходило. Гушка давно должна была добраться до Лешего, и раз там она не появлялась, значит, дело плохо. Времени на поиски напарницы не было, и Серый бежал к реке — не спасти, так хоть отомстить.

Корить себя за то, что отпустил туда девчонку одну, он будет позже. Сейчас главное — обезвредить тварь, пока она не выкосила половину рыбаков.

Нехорошо, когда человек тонет. После смерти его душа остается привязанной к месту гибели, и, сама того не желая, может натворить много бед. Именно поэтому Тридесятые стражи старались оставить в каждом водоеме хотя бы одну-двух русалок. Практика показала, что в неохраняемые места, даже самые на первый взгляд безобидные, обязательно умудрялся кто-нибудь залезть — по недосмотру, малолетству или же по пьяни, да так там и остаться. Сразу после этого людей начинало тянуть к гиблому месту как магнитом и количество жертв резко увеличивалось.

Еще хуже, если человек топится намеренно, особенно если он и при жизни был не очень. Подумать только — если раньше злопыхателю можно было дать отпор, то теперь он неуязвим ни для соседей, ни для закона. Такая неприкаянная душа будет намеренно приманивать прохожих, утягивать на дно купальщиков, пугать детей. Особо рьяные даже выбирались на берег и ночами скреблись в людские окна, доводя впечатлительных обитателей до обморока, а здравомыслящих — до переезда.

Стражи в водоемах были призваны случайных утопленников не допускать, а намеренных — обезвреживать. Никакая злобная бабища не могла утвердиться на Гнилуше в роли пугала, русалки ее задержали бы и немедленно сообщили Водяному, а уж он нашел бы на нее управу. Это означало только одно — что у самой столицы Тридесятого царства произошел самый худший вариант из всех. Утопленница действовала не одна. А в компании с какой-то нечистью покрупнее. Достаточно сильной, чтобы справиться с русалками и сомом.

За сома волк искренне переживал. Русалок можно было лишить свободы, но не жизни — к миру живых они давно не относились, а властью развоплощать нежить обладают далеко не все. А пескарь — на то и премудрый, чтобы при малейших признаках опасности спрятаться и не вылезать.

Продолжение следует...

© Анчутка

16

Девчонка, стоявшая в светлице, царю категорически не нравилась. И дело было даже не в простеньком сарафане, забрызганном по подолу водой, и не в явно незнатном происхождении гостьи.

— Какая-то она… Совсем молодая, — смущенно пробормотал царь казначею.

— Нда… — не менее смущенно протянул казначей.

Гуша разглядывала расписные палаты, широко раскрыв невинные зеленые глазищи и казалось еще моложе своих лет. Девушка благоразумно решила помалкивать, пока не разберется в происходящем, и вследствие этого все обращенные к ней вопросы остались без ответа. Неспособность ее объяснить, откуда она взялась, какого рода и где хоть какие-то ее близкие, тоже восторга государю не добавляла и заставляла сомневаться в адекватности будущей царевны. Но выгнать из терема девицу, на которую так однозначно указала судьба, да еще и в присутствии свидетелей, тоже не представлялось возможным. Царь с досадой подумал, что еще утром считал младшего сына самым тихим из всех. Тихим, спокойным и не доставляющим проблем.

— И что делать будем? — уточнил царь.

— Хммм, — изрек казначей.

— Содержательно, — восхитился надёжа. — Значит, как придумывать какую-нибудь ерунду, так все горазды, а как расхлебывать ее последствия — так я один. Ладно, о свадьбе при таких обстоятельствах не может быть и речи.

Иван-царевич при этих словах воспрял, а при следующих опять сник.

— Чего стоишь? — обратился царь к сыну. — Довыпендривался? Ты это чудо в царский терем притащил, а я буду теперь ей мамок-нянек искать, чтоб они из нее царевну сделали? Нет уж, голубчик, помечтай! Значит, так. Отведите сию девицу в предназначенные для нее покои. Пусть освоится человек. Лично ты, Ванюша, отвечаешь за то, чтобы дама ни в чем не нуждалась и никуда из терема не делась. На завтра назначен официальный ужин с представителями родовитых и знатных семейств, где я представлю присутствующим девиц, которые свяжут свою судьбу с моими сыновьями священными узами брака. Ты со своей нареченной тоже должен присутствовать, и позаботься о том, чтобы к завтрашнему вечеру у нее имелось имя и пристойная одежда. Пока что будет считаться суженой, а там посмотрим.

Иван тяжело вздохнул, а царь неумолимо продолжал:

— Остальных девиц я озадачил, чтобы вышили мне к завтрему изукрашенный рушник. Интересно все-таки, откуда у них руки растут. Заметь, что от твоей я этого не прошу — достаточно будет, если сможет хотя бы представиться.

Царевич хотел что-то возразить, но государь раздраженно отмахнулся и указал обоим на дверь. У двери уже ждала приставленная к девушке чернавка, которая провела их низким коридором в небольшую светлую комнатку, еще накануне приготовленную для будущей невесты, деловито сняла с Гуши мерки, пообещала принести еды и удалилась. Иван, потоптавшись у дверей и повздыхав, удалился тоже, тягостно размышляя, что завтра ему предстоит как-то растормошить странную девицу и как минимум, постараться научить ее разговаривать. Гуша осталась одна.

Осмотревшись, девушка обнаружила вазу с фруктами, умывальник, постель и лавочку у окна. На лавочке были заботливо уложены пяльцы, ткань, иголки и разноцветные мулине. Девушка пристроилась рядом, прихватив из вазы яблоко, и задумчиво уставилась в окно. Есть хотелось не очень, зато была настоятельная необходимость разобраться в ситуации.

Увидев скачущих к ней вдоль реки людей, Гуша скорее растерялась, чем испугалась. Времени превратиться в лягушку и скрыться в камышах было достаточно, но от неожиданности девушка замешкалась. Все-таки она сломала их стрелу, хоть и ненарочно, и испытывала по этому поводу смутное чувство вины. К счастью, люди агрессии не проявили, обломки у нее забрали и бережно завернули в тряпицу, и настойчиво потребовали следовать вместе с ними. Ехать на коне девушке даже понравилось, хотя у Серого ход был не в пример мягче. Посмотреть вживую на людские избы и терема тоже было любопытно. А вот оказавшись перед недовольным мужиком в золотом венце, Гуша немного струхнула, особенно когда поняла, что отпускать ее на все четыре стороны никто не собирается, и что задержаться в этих расписных палатах ей предлагают на неопределенно долгий срок.

Из того, что удалось услышать, было совершенно очевидно, что сегодня у реки происходил один из людских ритуалов, о которых ей так хотелось побольше узнать. Мечты сбываются, с мрачной иронией подумала девушка. Ей повезло аж дважды — ритуал был явно романтического толка, поскольку речь шла о суженых, а кроме того, удалось в нем лично поучаствовать, и все равно ничего было не понятно. Традиция, в соответствии с которой будущая жена должна быть невнимательной неуклюжей медведицей, поломавшей хорошую вещь, казалась Гуше несколько сомнительной. Судя по лицам ее нареченного и батюшки-царя, оба они от затеи тоже были не в восторге. Однако, несмотря на все это, ее назначили невестой остолопа, который двух слов связать не может, и поди знай теперь, как из всего этого выбираться.

Для начала девушка попыталась выбраться конкретно из своей комнатенки, но у нее ничего не вышло. Дежуривший снаружи стражник вежливо, но решительно ее завернул, справедливо полагая, что за пропажу будущей государевой родственницы с него голову снимут, а уж за пропажу одновременно с этой подозрительной оборванкой какого-нибудь царского имущества — тем паче. Огорченная Гуша внимательно осмотрела окно, но и там ее ничего утешительного не ожидало. Комнатка, отведенная ей, находилась на третьем ярусе терема, и небольшое окошечко безопасности ради украсили на заморский манер изящной, но прочной узорной решеткой. В облике лягушки ничего не стоило бы протиснуться между прутьями, но прыжок с такой высоты расплющит ее в лепешку. Впрочем, прыгать вниз отсюда она и в человеческом обличье не решилась бы.

Процесс размышлений был прерван чернавкой, которая принесла не то поздний обед, не то ранний ужин и почтительно удалилась. Нос пленницы защекотали соблазнительные запахи жареного мяса, свежеиспеченного хлеба и маринованных грибочков. С другой стороны, неожиданно подумалось девушке, а куда торопиться? Бабушке весточку она отправила, о том, что задержится, предупредила. Выпустят же ее когда-то из комнаты — да вот хоть завтра, на тот званый ужин, о котором царь упоминал. Там можно будет улучить минутку, и либо во двор выскользнуть, либо под стол лягушкой прыгнуть и понизу ускакать — ищи ее потом! А до завтрашнего вечера можно и у людей пожить. Только скучно безвылазно сидеть в комнате… С аппетитом вгрызаясь в куриное крылышко, Гуша пристально посмотрела на сложенное с краю лавки рукоделье. Поев, тщательно вымыла руки, разгладила ткань, перебрала разноцветные нити мулине. Задумалась о чем-то, наморщила лоб, потом улыбнулась, придирчиво выбрала иголку и подошла к окну. В солнечных лучах кружились пылинки. Девушка прищурила глаз, покрутила иголку в пальцах и посмотрела на нее против света. Один из лучей ярко вспыхнул, столкнувшись с металлом, скользнул вниз, просочился сквозь ушко и тепло замерцал на Гушиных руках. Названная внучка Яги засмеялась и потянулась к пяльцам.

17.

Поутру Ивану вставать не хотелось примерно так же, как в детстве, когда уже за завтраком начинался нестерпимо нудный урок придворного этикета. На сей раз в роли наставника, который в десятый раз повторяет, как следует обращаться к послу, а как — к воеводе, и в пятнадцатый показывает, как правильно держать тяжелую двузубую вилку, предстояло выступить ему. И в этот раз учениками будут не царские отпрыски, которым в случае невнимательности разгневанный папенька живо объяснит, что к чему, а чумазая девчонка непонятного происхождения и сомнительных умственных способностей. Нет, решил Иван. Сейчас все гораздо хуже, чем в детстве.

Кое-как умывшись, царевич мрачно поплелся к покоям будущей супруги, тяжело повздыхал под дверью, покосился на ухмыляющегося в усы стражника и, наконец, постучал. Не дождавшись ответа, постучал погромче, и, расслышав в светелке незнакомый девичий голос, сердито толкнул дверь.

Гуша крошила на подоконник кусок кулебяки, а взъерошенный воробей совершено разбойничьего вида бодро собирал крошки, одновременно что-то громко чирикая. Девушка называла нахальную птицу «Степушкой», «лапочкой» и «молодцом» и на оторопело стоящего в дверях суженого внимания не обращала.

— Эээээ… — выдавил из себя царевич — ничего умнее в голову не пришло.

Воробей вспорхнул с подоконника, девушка быстро развернулась и смущенно улыбнулась ему.

— Здравствуй, Иван-царевич, — негромко произнесла она.

Потрясенный Иван подошел поближе и присел на лавку. Чумазая девчонка, на которую он вчера толком и не взглянул, оказалась миловидной девушкой с тяжелой темно-русой косой и зелеными глазами, похожими на воду реки, отражающую Тридесятый лес. А еще она все-таки умела говорить.

— Ага, в смысле — здравствуй, — запинаясь, произнес царский сын. — А ты кто?

— Гушей зовут, — продолжая улыбаться ответила девушка. — У меня бабушка на той стороне реки живет.

Вчера девушка решила, что рассказывать о себе всю правду, пожалуй, не стоит. От Яги ей известно было о том, что люди настороженно относятся к колдунам и знахарям, правда, не чураясь их в случае каких-то серьезных проблем со здоровьем. Поутру ее нашел воробей, которого она попросила передать бабушке, что задержалась у людей на день и беспокоиться не о чем. Настроение у Гуши было радостным, и на расспросы Ивана, заинтересовавшегося Тридесятым лесом, она отвечала охотно, но без лишних подробностей.

Иван, в свою очередь, сообщением о местожительстве гостьи очень заинтересовался. Сколько раз он мечтал сам переправиться на ту сторону и Тридесятый лес исследовать! Но моста через Гнилушу не было, а рыбаки к противоположному берегу почему-то причаливали неохотно. Считалось, что лес там глухой и дикий, с хищным зверьем и непролазной чащей, а вот поди ж ты — и в нем, оказывается, люди живут!

За разговорами незаметно засиделись до обеда. Гуша, искоса посматривая на царевича, признавалась себе, что не такой уж он и остолоп. Царевич непритворно радовался, что учить девушку разговаривать и пристойно вести себя за столом необходимости нет. Поев, молодежь продолжила прерванную беседу, но вскоре вмешалась чернавка, объявив, что платье для будущей царевны готово и надо его примерить.

Иван скромно отвернулся и уставился в окно. Остатки еды унесли, но на лавке осталось полотенце. Царевич от скуки развернул его и замер.

По ткани над темным лесом летела стая прекрасных птиц. Шеи изящно изгибались, мощные крылья сияли всеми оттенками золота. Небо над деревьями полыхало закатными отблесками — то ли от скрывшегося за горизонтом солнца, то ли от роскошных хвостов. Выше мерцали, как настоящие, несколько звезд.

Царевич потрясенно молчал. Таких красивых вещей он не видел даже в батюшкиной сокровищнице. Полотно переливалось и вспыхивало у него в руках, словно живой и теплый солнечный луч.

Из-за спины раздалось скромное покашливание, Иван развернулся и замер повторно. Принарядившаяся Гуша и впрямь могла сойти за царевну. Расшитое шелком платье ладно облегало стройный стан, на ножках были легкие алые туфельки, а голову венчал невысокий украшенный жемчугом кокошник.

Вокруг суетились чернавки, укладывая волосы, поправляя платье. Царевич смущенно попятился, вспомнив, что к ужину предстоит переодеться и ему и бормоча, что зайдет за девушкой позже. Гуша рассеянно согласилась, разглядывая себя в зеркало. Из стеклянной глубины на нее смотрела неузнаваемая красавица в богато украшенном платье, лишь глаза казались знакомыми. Служанки еще битый час укладывали девушке волосы в замысловатую прическу, белили, румянили и сурьмили. Вернулся Иван, тоже при полном параде. В последний момент вспомнили о рушнике, раскинули его по лавке, восхищенно поахали, бережно свернули. Торжественно проводив будущих молодоженов на ужин, чернавки принялись за уборку. Пожилая служанка встряхнула Гушино платье и охнула — показалось, что на полу вспыхнул язычок пламени. Близоруко прищурившись и ничего не увидев, она сложила и унесла старую одежду девушки, включая лапти, ленту из косы и какой-то небольшой мешочек…

18.

На рынке всегда было чем поживиться. К вечеру поток покупателей редел, купцы убирали товары, а под прилавками оставались крошки, обрезки, огрызки. Мясной ряд оккупировала стая собак, зато у булочников ждала неслыханная удача — неуклюжий разносчик опрокинул лоток с пирогами, чем обеспечил настоящий пир для нескольких голубей, пары синиц и несметного количества воробьев, среди которых приземлился и Гушин посланник.

В полном соответствии с девизом дают — бери, бьют — беги, Степка постарался наесться впрок, одновременно кося глазом по сторонам. Все завсегдатаи рынка были тертыми калачами, и метнувшемуся из-под прилавка облезлому коту на поживу осталась только половинка пирожка с ливером. Птицы же, гомоня, расселись на коньке ближайшего ларька и занялись своими делами — кто чистил перья, кто болтал со знакомыми, а кто и прикорнул.

Степка осмотрелся и прибился к самой шумной компании. Надо было узнать свежие городские новости — мало ли что он пропустил, летая к Яге.

Новости действительно были, да такие, что воробей внимательно выслушал приятелей, развернулся и полетел обратно к царскому терему. Полетал у знакомого окна, никого не увидел, облетел на всякий случай вокруг. Не найдя Гушу, вернулся к ее комнате, растерянно попрыгал по подоконнику, и, решившись на что-то, рванул над крышами изб в сторону Тридесятого леса. Заходящее солнце золотило гладкую поверхность реки. Степка взмыл над водой, по широкой дуге обогнул ближайшие деревья и красиво нырнул в чащу на значительном расстоянии от берега.

19.

Званый ужин оказался обильным, вкусным, богато украшенным и невыносимо скучным. Бояре и дворяне с супругами чинно сидели вдоль столов, ковыряясь в изысканных кушаньях. Кушанья эти Гуша попробовала, расписную узорчатую залу во всех подробностях рассмотрела, наряды, перстни и кокошники изучила и теперь с трудом сдерживала неприличную зевоту. Мужчины вели степенные разговоры про сельское хозяйство, ремесленное производство и валовый внутренний продукт. Их жены вполголоса сплетничали о знакомых, обсуждали детишек и способы засолки огурцов. Мужские темы Гуше были непонятны, а женские — скучны. Единственным недолгим развлечением оказался танец, который по традиции исполнили царевичи со своими избранницами, причем девушка, которая в избушке Яги плясать не обучалась, смахнула непривычно длинным рукавом со стола чарку с медовухой. Правда, царь, завороженно рассматривающий Гушино вышивание, на это особого внимания не обратил. Казначей, сидевший ошую от государя, прикрыв глаза, прикидывал, какую цену можно получить за такое полотенце. Это-то, ясное дело, отправится в царскую сокровищницу. А вот если будущая царевна обучит девок секрету дивного мастерства, можно будет его на поток поставить и заграничным купцам продавать…

Иван-царевич тоже скучал. Перепелами да осетрами его уже давно было не удивить — с малолетства таким наугощался. Куда охотнее он бы еще расспросил невесту про Тридесятый лес. Невеста, однако, на вопросы отвечала рассеянно, и разговор сам собой затих.

Надежды Гуши на то, что во время царского ужина ей удастся незаметно улизнуть, не оправдались. Стражников тут, правда, не было, но выйти из зала под прицелом пятидесяти пар глаз, не вызывая вопросов, было невозможно. Тщетным был и расчет перекинуться в лягушку — уже сидя за столом, девушка спохватилась, что мешочек с волшебной шкурой остался в светлице. Время шло, приближалась ночь, с окончанием ужина Гуше придется вернуться в светелку, откуда до утра уже точно не выбраться. Шансы вовремя добраться до Яги или хотя бы до Лешего таяли на глазах. У девушки оставалось на дорогу два дня и дефективный клубочек, если выйти прямо сейчас — то может, и успеет. По крайней мере, из леса снова можно отправить Яге сообщение птичьей почтой, чтобы разгневанная бабушка не явилась за своей воспитанницей прямо в царский терем. При мысли об этом Гуша поежилась. По-настоящему сердитой ей Ягу видеть не приходилось, и все-таки нехорошо, если старушке придется проделать нелегкий путь до столицы, переправляться через реку, препираться с хамоватой русалкой… Бабушка устанет, измучается, расстроится, на воспитанницу обидится, и потом вообще никуда не отпустит.

Поглощенная своими мыслями девушка не сразу заметила, что официальная часть ужина подходит к концу, и спохватилась, только когда знать начала, пыхтя, выбираться из-за столов. В первый момент Гуша испугалась, не отправят ли ее сейчас в светелку под охрану бдительных стражников, но, к счастью, торжество и не думало прекращаться. Прислуга сноровисто утащила объедки, столы сдвинули ближе к стенам, а музыканты принялись настраивать инструменты.

Часть дам направилась к выходу, и Гуша двинулась за ними. Очень скоро, однако, она выяснила, что все они стыдливо скрываются за неприметной маленькой дверцей, и приотстала. Единственная нужда, которая беспокоила девушку сейчас — это нужда в волшебной шкурке. Ну и, как следствие — необходимость вернуться в свою комнату.

С этим возникли непредвиденные трудности. Легко ориентировавшаяся в Тридесятом лесу, девушка совершенно растерялась среди коридоров, закутков и комнатенок царского терема. Вспомнить, по какой из лестниц нужно подняться и в какую сторону свернуть, никак не получалось. Охраны, которой Гуша опасалась, но которая могла бы подсказать верное направление, как назло видно не было. Девушка с досадой прикусила губу.

В этот момент раздались торопливые шаги, и из-за поворота коридора выскочил Иван.

Когда гости пришли в движение, готовясь переформатировать званый ужин в танцевальную вечеринку, царевич потерял свою нареченную из виду. Царь, слегка захмелевший и изрядно подобревший, на исчезновение будущей родственницы внимания не обратил, зато рядом моментально возник казначей, который и прошипел Ивану в ухо: «Гушка исчезла!»

Оба выскочили из залы. Увидев длинную очередь барынь и барышень к неприметной дверце, казначей успокоился и вернулся к царю, а Иван почему-то наоборот, встревожился. Не то чтобы он не признавал за своей будущей невестой права на естественные человеческие потребности, но что-то заставило царевича прихватить с собой светильник и осмотреть ближайшие коридоры. В одном из них он девушку и обнаружил — растерянную, обеспокоенную и сердитую.

Гуша к этому моменту уже утратила надежду найти светелку и появлению Ивана искренне обрадовалась. Объяснив, что устала от шума, многолюдия и непривычной обстановки, девушка попросила проводить ее в отведенные ей покои, чтобы передохнуть. Царевич, в свою очередь, обрадовался возможности продолжить прерванный разговор и охотно довел невесту до светлицы, попутно расспрашивая, как они с бабкой живут в лесу, не боясь волков. Однако удовлетворить исследовательский интерес Ивану сегодня была не судьба. Зайдя внутрь, девушка осеклась на полуслове, переменилась в лице, осмотрела все углы, заглянула под лавку, сначала вроде бы обрадовалась и что-то подобрала, но потом бессильно опустилась на пол.

— Что случилось?! — испуганно спросил царевич. Как-то после застолья ему тоже поплохело, так потом пришлось два дня пластом лежать. Если Гушке попалась несвежая севрюга, надо бежать за лекарем, и как можно скорее. Однако ответ оказался неожиданным

— Вещи, — слабым голосом пробормотала девушка. — Все вещи мои исчезли… Только перышко и осталось…

Иван аж рассмеялся от облегчения.

— Да зачем они тебе! Выкинут, а новое принесут. Нарядное платье уже сшили, и каждодневное завтра готово будет. Ты же будущая царевна, не пристало тебе в простеньком сарафане ходить.

— Это что же — мешочек мне не вернут?!

— Какой еще мешочек? — непонимающе воззрился на нее Иван.

Гуша опомнилась и лихорадочно начала соображать. Если царевич прав, то шкурку ей назад не получить. Чернавка, забравшая вещи, просто выкинет ее и все. Самой ей из терема не выбраться, стражники вряд ли выпустят ее ночью одну неизвестно куда. Нужна будет помощь человека, которого охрана знает, которому доверяет и который беспрепятственно перемещается по терему и за его пределами. Ну и который не заблудится в хитросплетении лесенок и коридоров.

Девушка покосилась на Ивана. По всем статьям он ей подходит на роль помощника, да только согласится ли? Царевич на нее произвел впечатление человека добросердечного, но в сложившейся ситуации, увы, это было недостатком. Добросердечный человек не отправит вздорную девку по ее прихоти на все четыре стороны среди ночи, скорее уж позовет знахаря с успокаивающим зельем. Хотя, если объяснить ему все, как есть — то может получиться еще хуже. Если станет известно, что в царский терем обманом проник оборотень, пусть даже не волк, а лягушка… Кто знает, как отреагирует царь? Убедит ли она Ивана, что нашла стрелу случайно, и рискнет ли он ей поверить? Гуша с некоторым сожалением подумала, что с сегодняшнего утра они с Иваном почти подружились. А получается, что зря — вот если б он по-прежнему считал ее назойливой оборванкой, на которой ему волей-неволей придется жениться, выгнал бы ее сейчас из терема как миленький, и даже спрашивать не стал бы, куда она собралась…

Время шло. Надо было на что-то решаться. Гуша глубоко вздохнула и посмотрела на царевича.

Иван вздрогнул. Смотрящие на него в упор глаза меняли цвет, как вода в пруду, становились то серыми, то желтоватыми, сохраняя зеленый оттенок, и как будто даже светились. Царевич слегка попятился.

— Слушай меня, Ваня, — тихо произнесла его нареченная. — Без твоей помощи мне никак не обойтись.

Девушка задула светильник, разжала ладони, и при мерцающем свете жар-птициного пера начала рассказ.

Продолжение следует...

© Анчутка