Железный занавес (рассказ, альтернативная история СССР)⁠⁠

Железный занавес

В лаборатории появился новый сотрудник, то есть он даже еще не появился по большому счету: его привели двое в штатском, подозвали начальника, попросили всё тут показать. Тот провел сотрудника по лаборатории, послушно потыкал пальцем, назвал названия, попытался было войти в тонкости, сказать где и чем занимается, но один из тех, что в штатском сказал «хватит» и все трое вышли вон. За время обхода новый сотрудник так и не сказал ни слова, он только молчал, кивал, иногда мычал что то наподобие «угу».

- Ну и как тебе этот гусь? – спросил молодой лаборант Андрюша у именитого Федора Ивановича, что к своим сорока пяти уже успел сделать несколько открытий и сейчас стоял на, вернее уже даже за, порогом еще одного, как он говорил: «самого глобального за всю историю их НИИ».

- Эмигрант. – сказал Федор Иванович, сунул руки в карманы халата, добавил, - Бедняга.

- Кто? – Андрей был еще молодой и не знал про практику переселения, не слышал он о этих странных сотрудниках, что ничего не могли рассказать о своем прошлом, не могли припомнить ни единой детали из своей былой жизни, но все они отличались странными акцентами, все они, зачастую, неправильно использовали слова и подолгу не могли понять всякого рода речевые обороты, присказки, прибаутки. А еще, поговаривали, что это никакие не эмигранты, а выкраденные из-за заграницы ученые, а иначе зачем им мозги то промывать?

- Эмигрант. Ты с ним не сильно строго, пока во всяком случае. – Федор Иванович достал из кармана электронную сигарету, двинулся к выходу.

- А почему я? Его мне что ли?

- Пока да, сперва они все в лаборантах ходят.– ответил Федор Иванович не оборачиваясь и вышел, дверь за ним тихо закрылась.

Федор Иванович, если честно, не был настроен на разговор ни с Андрюшей, ни с кем бы то ни было. Сейчас – сегодня, он закончил свои опыты, он получил требуемые результаты, он дописал в гибком, под блокнот, планшете последние формулы, автоматически выстроились графики, отразились эпюры прогибания ментального поля и прочее и прочее и прочее, но… Еще с месяц назад ему сказали, вернее намекнули, что не стоит дорабатывать до конца эту тему, что лучше было бы остановиться сейчас и взяться за разработку бытовухи – ментальным управлением андроидными механизмами. Скучно, глупо, неинтересно.

Он прошел в туалет, где как всегда было накурено, взгромоздился на подоконник, и затянулся электронной сигаретой. Заправка была новая и оттого вкус табака был особо сильным, даже горьким и сизый прозрачный дым смог резануть по глазам. А вот помнится раньше, когда Федор Иванович еще был Федькой и учился в школе, были настоящие сигареты. Вот те то били по глазам так, что слезу вышибали, да и в горле от них было погано, постоянно хотелось сплюнуть горькую слюну, закашляться. Он помнил, как втихушку стащил отцовские сигареты и, с пацанами, скурил их в подвале, меж старыми деревянными стенками стаек. Как же ему тогда влетело!

Дверь распахнулась, в туалет чуть не со скрипом втиснулось огромное, перехваченное растянутым ремнем, тело и вскричало:

- Иваныч! Брат в табаке, отсыпь на понюшку.

- Мишка-Мишка… - Федор Иванович вздохнул, протянул сигарету другу, - Мундштук то хоть есть?

- Обижаешь! – что-что, а мундштуки у Мишки всегда водились.

- Кури.

- Спасибо. – он с блаженством затянулся сигаретой так, что даже послышался тихий, едва различимый треск, и выдохнул плотное сизое облако. Федор Иванович так выцеживать до дна сигареты не умел. – Новенького видал? Похоже из эмигрантов, гэбэшники водили.

- Видел, в моей лаборатории работать будет.

- У тебя?

- Не знаю, может его со своей темой привели.

- Не, со своей не приводят, он же сейчас, - постучал по голове, - растение, базовый суповой набор. О, ты не слышал, что сегодня в столовой давать будут?

- Не, не знаю, щами вроде пахнет.

- Воняет. – поправил его Мишка, свернул с сигареты свой мундштук, вернул ее Федору Ивановичу. – Спасибо.

- Всегда пожалуйста. – Федор Иванович проследил взглядом за тем, как Миша точно так же, бочком, вышел из туалета, затянулся – вкуса больше не было. Сунул сигарету обратно в карман, слез с подоконники и пошел «сдаваться».

В кабинет заведующего кафедрой он вошел без стука и не обратив внимания на миленькое лицо секретаря, замершей в ожидании вопроса или хотя бы приветствия. Он вошел, махнул рукой, когда Андрей Анатольевич оторвал взгляд от разложенных на столе бумаг, сказал:

- Я закончил.

- Результат?

- Есть.

Андрей Анатольевич вздохнул, снял очки, повертел их в руках, сказал, не глядя Федору Ивановичу в глаза:

- Тема не перспективна. Не востребована. Ляжет в архив.

- Знаю. – ответил Федор Иванович бесцветным голосом, - Давно знаю.

Андрей Анатольевич вздохнул еще раз и сказал грустно:

- Хоть это хорошо. – осмелел, воздвигнул очки на место и посмотрел собеседнику в глаза, - Федь, зачем брался?

Федор Иванович хмыкнул глупо, пожал плечами:

- Не знаю… А за что еще? За шараж-монтаж? За игрушки эти с приказами? Ну смешно же…

- Во первых не игрушки. Это очень перспективное направление, востребованное…

- Андрей, ну хватит, хватит уже мне зубы заговаривать.

- Хватит. Ладно, хватит. Результаты с собой?

- Да.

- Где же она у меня… - он встал, пошарил на полках, извлек с одной из них папку с инициалами Федора Ивановича, положил на стол, раскрыл. Внутри три десятка ячеек под карты памяти, восемь уже заняты. – Давай.

Федор Иванович выщелкнул из своего блокнота карту, протянул, Андрей Анатольевич вставил ее в разъем захлопнул папку и… Вместо того, чтобы поставить ее обратно на полку, сел на свое кресло, положил руку на папку, спросил:

- Понимаешь, что это, - он опустил взгляд, - секретно?

- Подозреваю.

- Хорошо. Чем сейчас думаешь заняться?

- Что дашь? Мне уже без разницы, выше этого я уже не прыгну.

- Может быть, может быть… - Андрей Анатольевич похлопал ладонью по папке. – Это конечно очень даже может быть, только… - Федор Иванович замер, - Ладно, иди. Или знаешь, давай я тебя в отпуск отправлю? Хочешь? Все, с завтрашнего дня ты в отпуске – двадцать восемь календарных дней. Давай, счастливо отдохнуть, отпускные сегодня получишь.

- Спасибо.

Он, ничего не понимая, вышел из кабинета. Странно как-то…

Он неспешно добрался до своей лаборатории, глянул на часы, время было уже к трем, собрал вещи, вытащил из ящика стола маленький приборчик – все что осталось от его открытия, и отправился в бухгалтерию. Как ни странно приказ уже был подписан и отпускные он получил безо всяких проблем, а после: монобус, скоростной лифт и квартира, пустая квартира помноженная на пустоту внутри.

Вечером, когда по всем трем каналам показывали новости и рассказывали что-то про хлеборобов дальнего севера и про скорый урожай, Федору Ивановичу стало совсем тоскливо. Он отвернулся, стерик, почувствовав нежелание хозяина, отключился. Федор Иванович думал почитать что-нибудь, но, бросив лишь один взгляд на книжный шкаф, передумал – только спецлитература и больше ничего.

Он улегся на диване, глаза бессмысленно уставились в потолок. В тишину квартиры с улицы отчетливо доносился стук костяшек по столу – старики забивали партию в козла, скрипели качели, подшипники бы хоть что ли по меняли, не долго ведь, слышался детский визг, смех. Может тоже, туда, на улицу, к рябинам, к акациям у подъездов, до магазина прогуляться, благо отпускные чувствуются через нагрудный карман фланелевой рубашки, а может, как раньше, достать из кладовки рюкзак, откопать старую ветровку и…

Густо двумя нотами звякнул звонок, Федор Иванович соскочил с дивана, уселся. Вроде никого не ждал, да и вообще – давно к нему никто не приходил. Прошел к двери, спросил:

- Кто?

- Сосед. – но голос незнакомый и, вроде бы, даже с акцентом.

Федор Иванович открыл и, увидев нового соседа, сказал неловко: «Здрасте».

Новым соседом, вселившимся в квартиру профессора Якименко, что переехал куда-то в столицу, оказался тот самый сегодняшний эмигрант.

- Простите, мы с вами где то встречались? – спросил он подслеповато щурясь. – Мне кажется знакомым ваше лицо.

- Да, мы сегодня виделись, в лаборатории НИИ, третий этаж.

- А, да, вспоминаю… Простите, - он протянул руку, - Эндрю Вилсон.

- Федор Иванович, - они обменялись рукопожатием. – Вы проходите, не стойте на пороге.

- Да я, простите, с вопросом. – акцент был слабый, но все же очень заметный, и ощущалась косность речи.

- Потом, все потом, проходите. В зал, на диван пожалуйста присаживайтесь. У меня где-то было, подождите… Да проходите же!

Он чуть не силком втащил своего нового соседа в зал, усадил на диван и сам торопливо прошагал на кухню, прокричал оттуда:

- Вы не смотрите, что беспорядок. Все как то времени не было: работа, работа, работа – ну вы меня понимаете. – говорил он, роясь по ящичкам старого кухонного гарнитура и тут же тихо ругался, - Черт, ну где же? А!

Он вернулся в зал. В одной руке у него была тарелка с нарезанной кругляшами колбасой, в другой бутылка и пара подаренных ему на выставке стопок. Стопки были хорошие, из новых – с терморегуляцией.

- Простите, я не… - начал было гость.

- Нет-нет-нет! За знакомство. Вы простите, что вот так, по варварски… Мужской быт, всё как-то без хозяйки, без женских рук, - он открыл бутылку и щедро плеснул в стопки, несколько капель пролилось на стол, - оттого и простота в закусках. Ну, не тушуйтесь.

Он поднял стопку, пальцы почувствовали холодок – водка уже охладилась.

- За знакомство! – провозгласил Федор Иванович и они выпили, гость закашлялся, закусил.

- Ну, как вам тут у нас? – спросил Федор Иванович.

- Интересно. Необычно.

- Сильно отличается от вашей прошлой жизни?

- Что? – Эндрю вопросительно посмотрел на Федора Ивановича и виновато пожал плечами, - Простите, я очень плохо помню… Как-то туман, простите, туманно.

- Ясно. Ничего страшного, говорят это потом проходит.

- Хорошо. – он улыбнулся. Федору Ивановичу внезапно стало жалко этого очень даже упитанного человека средних лет, с лощеными щеками, с плечами и все это из-за одного взгляда, взгляда маленького, ничего не понимающего ребенка.

- Может по второй? – он поднял бутылку.

- Нет, простите. Я много… Мне нельзя много пить водки, меня предупреждали.

- Ну нельзя так нельзя, хозяин барин.

- Простите…

- Ничего, не задумывайтесь – это выражение такое. Вы может хоть что то припомните? Знаете, всегда интересовало, как это – эмигранты?

- Простите. Ничего не могу вспомнить. Разве что общее, эмоции, как это, сзади что ли…

- Фон?

- Да, фон, ощущения. Помню одиночество, очень много одиночества, помню, что сам хотел сюда, сам согласился… Вы простите, я плохо еще говорю, но это скоро выправится.

- Ничего-ничего, вы очень хорошо разговариваете. Сами, или учились где-то?

- Нет, я не помню. Кажется не я, сразу дали.

- Дали?

- Да. Это не мой язык, я думаю другими словами, когда пишу – сложно, не так пишу, как думаю. Не привык.

- Вы хотите сказать, что это… Это как прошивка что ли?

- Не знаю. Не помню. Простите. – и он вновь виновато улыбнулся, водянистые глаза его смотрели жалобно и неуверенно.

- Извините, я вас тут расспрашиваю, а ведь вы спросить что-то хотели?

- Да-да. Я, извините, действительно спросить хотел: у вас соль есть? К переезду все устроили: холодильник полный, хлеб есть, а вот солонка – пустая. Смешно.

- На мелочах засыпались. – усмехнулся Федор Иванович. – Да-да, конечно, есть соль. Подождите, я сейчас принесу.

После того, как Эндрю Вилсон ушел, Федор Иванович задумался. Может быть, если бы он услышал это нечаянно оброненное про язык, про ощущение одиночества и прочее где-нибудь в курилке, или от тех же стариков, что с утра и до вечера лупят стертыми костяшками об обитый конвейерной лентой стол во дворе, то скорее всего бы внимания не обратил – брешут люди, что с них возьмешь? Всегда так было и всегда так будет, но сейчас то он это услышал от эмигранта, причем от эмигранта свеженького, еще не обученного тому, про что можно говорить, а про что нельзя. К тому же то, как язык выучил, вернее узнал, вернее… Это же как раз его тема! Именно эта информация хранилась на той карте, что сегодня заботливо убрал в папочку Андрей Анатольевич! Продавливание общего ментального поля, мусора нечаянных мыслей, эмоций, прочих помех, и передача информации непосредственно в мозг подопытного, причем передача не отдельного слова, приказа – этим как раз занимаются те ребята, что пытаются заставить плясать под дудку рабочих андроидов, он разработал методику передачи целых блоков информации! Причем передачу с последующим усвоением материала. А тут… Это его тема!

Он нашел свой выходной костюм, со вздохом глянул на едва заметные стрелки брюк – надо бы погладить, да только лень. Напялил как есть, затянул удавку галстука, нашарил на антресолях давно позабытую там бутылку «Советского шампанского», отер с нее пыль и, всунув ноги в домашние тапочки, отправился в гости. Эндрю открыл практически сразу, даже во второй раз на звонок нажимать не пришлось.

- Федор Иванович? Что-то случилось?

- Да нет. Я просто вот… - продемонстрировал шампанское, - В отпуске я с сегодняшнего дня и не отпраздновал.

- Мне нельзя.

- Можно. Вас предупреждали о водке, а тут шампанское. Да и сколько его тут? Ну давайте, Эндрю, не держите гостя на пороге, это же, в конце то концов, неприлично!

- Проходите. – и он отступил в сторону.

Федор Иванович вошел и тут же почувствовал запах подгоревшего лука, услышал шипение сковороды.

- Кажется у вас лук горит?

- Не знаю… Может быть.

- С вашего позволения. – он отдал бутылку Эндрю, скинул тапочки и быстро прошагал на кухню. На плите чадила сковорода в которой в нелицеприятной консистенции смешались лук, три яйца,высоким островом во всем этом безобразии возвышалась щедро бухнутая из банки тушенка, блестели кристаллы соли. И всё это явно подгорало. Федор Иванович убрал сковороду с комфорки, прищурился. – А вы масла не положили?

- Масло? Нет, наверное нет.

- Это вы зря. Сгорело же. – он открыл холодильник, достал сливочного масла, со стуком возложил его на стол. – Вот, даже для яичницы надо! А вы что, никогда не готовили?

- Нет.

- В разводе?

- Нет. Я не помню, чтобы я был женат.

- Странно. Из какого-то странного мира вы к нам пожаловали: не женаты, готовить не умеете, одиночество… А как вы додумались это приготовить?

- Вот. – он показал на брошюру, лежащую на столе. Она была открыта на странице, где большими буквами значилось «Яичница», под заглавием собственно рецепт в полторы строки, а ниже весь процесс приготовления в картинках.

- Тушенка, надо понимать, была импровизацией.

- Да, мне подумалось, что так будет лучше. – он улыбнулся.

- Давайте проветрим и, - оглянулся, - у вас фужеры есть?

- Фужеры? – Эндрю тоже оглянулся, - Кажется нет.

- Тогда давайте стаканы, будем как в студенческие времена. Давайте-давайте, - он настежь распахнул окно, в кухню ворвался запах прожаренного лета, детские крики и теплый ветерок. Федор Иванович вдохнул полной грудью, улыбнулся. – Где стаканы.

- Вот.

- Замечательно. – он сорвал золотинку с горлышка, скрутил проволку. Шампанское бахнуло и пеной хлынуло в граненые стаканы. – За отпуск!

- У вас хорошо. – сказал Эндрю, когда пустая бутылка из под шампанского была отставлена в сторону.

- У вас хуже?

- Я не помню как, но, кажется, хуже. Темно…

- Всегда?

- Не помню. Знаете, только моменты, фото – кадр, и снова ничего, снова кадр и пустота.

- Расскажите про темноту, попытайтесь вспомнить.

- Мало. Окна завешанные или ночь, света нет, экран, компьютер и…

- Компьютер? Может стереовизор?

- Может… я не уверен точно. Или компьютер?

- Это научный центр? Вы работали в научном центре допоздна?

- Нет, просто компьютер. Или стереовизор… Простите, я не помню, я ничего не помню.

- Просто компьютер? – Федор Иванович фальшиво улыбнулся, повторил с той же улыбкой. – Просто компьютер.

Да, были конечно инженерные калькуляторы, были даже гибкие восьмицветные планшеты наподобие того, каким пользовался на работе Федор Иванович, но не компьютеры же! Компьютеры – это инженерные корпуса, компьютеры – это заранее расписанное время и очередь на неделю вперед, компьютеры – это…

- Эндрю, у вас нет чем бы это… продолжить? – кивнул в сторону пустой бутылки.

- Не положено.

- Тогда подождите, я сейчас. – и Федор Иванович скоренько вышел, даже забыв одеть оставленные в прихожей тапочки. Обратно он вернулся буквально через минуту. При себе он имел бутылку водки и две стопки в руках и тот самый маленький приборчик из родного НИИ в кармане пиджака.

- Но мне же нельзя много водки.

- Это градус понижать нельзя, а водки… к тому же где вы видите много водки? Ну, давайте, по маленькой.

Он налил по одной и незаметно включил свой приборчик, в голове будто щелчок раздался, Эндрю в то же мгновение будто ближе стал, роднее что ли – возникло ощущение, будто они давно знакомы и эти их посиделки – не более чем очередная встреча под водочку, да под тихий разговор на кухне. Но это только начало – возникновение эмпатии, пока они еще оба насторожены, оба излишне логичны, излишне управляемы суперэго и слишком слабо звучит в них тонкий голосок ид.

- Федор, знаете… - начал Эндрю.

- А давайте на «ты»?

- А давайте… Давай.

- За «ты»! – глухо звякнули низкорослые стопки, горькая пошла в горло нехотя, и только сейчас Федор Иванович вспомнил, что в закуске у них числится разве что горелая яичница да булка белого хлеба в деревянной с пропилами хлебнице.

Вечерело. Обедневшая на три четверти бутылка стояла чуть в сторонке рядом с грубо нарезанными ломтями белого хлеба. Федор Иванович сидел на подоконнике, грустно смотрел во двор, Эндрю Вилсон расположился на полу подле холодильника, горестно возложив голову на упертые в колени руки.

- Хорошо здесь у вас. – в который раз повторил Эндрю.

- А что хорошего? – в который раз переспросил Федор Иванович. – Мои мозги, я, понимаешь – я, тут никому не нужны.

- Не нужен. – без выражения сказал Эндрю.

- Что?

- Правильно говорить: «я тут никому не нужен».

- Дурак, я про мозги! Русский язык – это же эмоция, это…

- Я читал Достоевского. – поднял голову Эндрю, но говорил он все так же без выражения.

- В переводе?

- В переводе? – задумался Эндрю, - Наверное в переводе…

- То-то. – поднял палец Федор Иванович, - то-то! Завтра пойдем в библиотеку, это не далеко, я тебе покажу, и ты возьмешь настоящего Достоевского, не испохабленного вашими бракоделами.

- Библиотека? – Эндрю медленно нахмурил высокий лоб.

- Не помнишь?

- Место, где люди бесплатно берут книги. – выдал по заученному, вернее по прошитому словарю Эндрю, спросил, - Зачем?

- Что, зачем?

- Зачем брать книги?

- Ну ты же читал Достоевского! – и тут же, с неприкрытым уважением в голосе, - Покупал?

- Нет, - Эндрю тяжело мотнул головой, - из сети.

Видимо водка малость сняла блокировку с памяти Эндрю и он все чаще и все проще, не специально – невзначай, вспоминал отдельные моменты своей прошлой бытности.

- Не понял, - Федор Иванович в свою очередь нахмурил лоб, - на рыбалке?

- Сеть. Ну это… Это как библиотека и даже больше, только всё дома. И люди дома, я… я плохо помню, не смогу объяснить, это как-то всё сразу. Не могу…

По чести сказать особо объяснять уже и не надо было: приборчик, прихваченный из НИИ уже лежал на столе, Федору Ивановичу надоело постоянно натыкаться на него рукой в кармане, и этот самый приборчик, побеждая помехи фона, все крепче и крепче налаживал связь меж затуманенными выпитым разумами. Стоило только Эндрю вновь заикнуться о темноте и Федор Иванович практически своими собственными глазами видел: комната, темно, тяжелые шторы не пускают в комнату свет, синее мерцание голографического монитора перед глазами, под одной рукой панель сенсорной передачи информации, под другой невероятно дикий бутерброд и подспудно в мозгу выплывает его название – бигмак. Сейчас же, когда Эндрю сказал о сети, о людях, о книгах, перед глазами в диком ритме замельтешили экраны с сотнями, нет, с тысячами названий книг, с миллионами имен, картинки, головидео и ощущение близости, только не настоящей – холодной, будто он ощупывает манекен и манекен, в свою очередь, ощупывает его. Но все это на короткий миг, на одно мгновение.

- Нет, Эндрю, настоящая книга: бумажный переплет, типографская краска, пыль, золотое тиснение на корешке. Ничего, если я закурю? – Федор Иванович продемонстрировал электронную сигарету.

- Кури. – Эндрю махнул рукой, неуклюже поднялся, полез в карман. – Выбрось свою гадость, вот.

И он бухнул мятой пачкой об подоконник.

- Настоящие? – не веря глазам, Федор Иванович взял пачку, открыл – три сигареты, чуть мятые, оранжевые фильтры, золотые ободки на тонкой бумаге и острый, резкий запах табака, какого не бывает даже тогда, когда электронная сигарета заправлена под завязку.

Эндрю хмыкнул, взял бутылку, на глазок оценил остатки и сам разлил по стопкам всё до последней капли, так, что получилось едва ли не с горкой. Сам же и тост провозгласил:

- За дружбу!

- За дружбу! – подтвердил Федор Иванович и они замахнули по последней, на большее рассчитывать не приходилось – магазины уже закрыты, а до четырнадцати ноль-ноль еще как до Китая пешком.

Федор Иванович достал сигарету, сунул в рот затянулся и… Она не тлела и не горела, забыл он уже, как это – курить настоящие сигареты. Эндрю ловко, будто и не пьяный, выудил из кармана зажигалку, щелкнул.

- Затягивайся. Ну, давай.

Федор Иванович затянулся и… закашлялся. Как тогда, в далеком детстве, когда стащил у отца ту самую злополучную пачку.

Они еще долго говорили, Федор Иванович чувствовал, что засыпает, а Эндрю так и вовсе – клевал носом. Наверное они уснули и, во сне, Федор Иванович видел жуткий, гротескный мир, где любовь, встречи – все шло через компьютер, через «сеть», где можно было самому придумать себе внешность, где еда, словно корм свиньям в колхозе, доставлялась по специальному пищепроводу, где по одному лишь желанию происходило все что захочешь и где всё было ненастоящим, поддельным, где мир был ограничен стенами комнаты, где не к чему было стремиться… Ужас, непроходящий ужас одиночества и еще больший ужас от осознания того, что других такая скотская жизнь устраивает!

- Федор Иванович, Федор Иванович, проснитесь. – тихий голос и острый запах горячего кофе.

- Что? – Федор Иванович с трудом разлепил веки. Он все так же сидел на подоконнике, затек весь, над ним склонился один из тех, в штатском, что вчера водили Эндрю по НИИ, в руке чашка с кофе.

- Федор Иванович, выпейте.

- Воды, холодненькой. – прошамкал сухими губами Федор Иванович. Голова у него не болела, но только очень сильно хотелось спать и еще сильнее хотелось пить.

Кофе сменилось на большую, в пол литра, кружку воды.

- Где Эндрю? – первым делом спросил Федор Иванович, когда осушил тару.

- Увезли. Надо блокировку подновить, вы малость вчера…

- Это да. – улыбнулся, вздрогнул, посмотрел на человека в штатском с испугом. – Вы всё знаете?

- Не нервничайте. Конечно знаем – это наша работа. – человек в штатском улыбнулся.

- И что теперь? – тихо спросил Федор Иванович.

- Ничего. Вы же сами видели, как оно там, у них, в странах победившего капитализма.

- И коммунизма, - зло буркнул Федор Иванович.

- Пускай и коммунизма. Вы хотите, чтобы и у нас все так же: пищепровод, разъем в запястье, темнота, система утилизации, вмонтированная в кресло.

- Унитаз?

- Да-да, унитаз в кресле. Ведь это так неудобно – отрываться от сети, от общения в самый интересный момент, а момент всегда самый интересный, я вас уверяю.

- Нет, так не хочу, но ведь можно же было как-то…

- Нельзя. Ваши открытия, очень значимые открытия, гениальные открытия, потому и были отложены, спрятаны под сукно, потому что не надо так – сразу в мозг, ненужно, не доросли мы, люди, еще до этого. Не по Тришке кафтан.

- А как Эндрю и эти – эмигранты, как они, откуда?

- Бывает, правда очень редко, что кто-то не хочет жить в инкубаторе, кто то хочет думать, а не говорить цитатами великих, кто-то хочет сам. Таких мы пытаемся спасти, вытащить сюда.

- Но я не понимаю. Как так получилось, что… - Федор Иванович наморщился, усталые с недосыпа мозги не хотели думать, - Эндрю, отпуск, соседство наше…

- Да-да, все это неспроста. Вы нам были нужны. Не так. Вы, Федор Иванович, нам нужны. Вы гений, вы действительно выдающийся ум и… вы идете не по той дороге. А нам нужно развивать телепатию настоящую, а не с этими техническими прибамбасами, нам нужно работать над мгновенным перемещением массы в пространстве…

- Нуль-транспортировка? – припомнил Федор Иванович подзабытое определение, - Но…

- Уверяю вас, там схожие процессы – и то и другое основано на работе с ментальными полями.

- Понял… - он кивнул. Теперь он действительно понял всю серьезность происходящего. – И что теперь?

- Ничего. Все по старому. Вы живете здесь, вы работаете в этом же НИИ, только на другом этаже, и входите в подразделение ЖЗ-12. Вот пропуск. – он протянул Федору Ивановичу красные корочки.

- ЖЗ-12? – Федор Иванович открыл корочки, там уже все было готово, даже подпись его стояла под фотографией, покрытая сверху трехцветной голографической печатью.

- Железный занавес, двенадцатый отдел. Надо же как то продолжать сохранять это. – и человек в штатском кивнул на открытое окно. А там, на улице, уже понемногу занималось утро, появилась красная рассветная полоса на горизонте, послышалось тихое треньканье электросипеда почтальонши, что развозила газеты по утрам, собаководы со своими любимцами потянулись во двор, слышался усталый смех – это бригада студентов практикантов возвращалась с ночной смены, - всюду была жизнь, настоящая, теплая, не сетевая.

Автор

Волченко П.Н.