Жди, он придет⁠⁠

Меня зовут Алексей Белов, я следак предпенсионного возраста. Думал уже ничем меня, бывалого мента, нельзя удивить. Но тот вызов…

Звонок дежурного выдернул из беспокойного сна часа в три ночи. «Лёха, тут ЧП в общаге медучилища. Похоже, групповое. Есть трупы».

Общага… мать её. Вечная клоака!

На месте уже толпились ППСники, все бледные, курили одну за одной. Комендантша баба Рая, с виду тетка бывалая, тряслась вся как осиновый лист, крестилась и что-то шептала про «нечистую силу». Я тогда только хмыкнул. Нечистая сила у нас обычно белого цвета, в бутылке с длинным горлышком.

Комната 26. Дверь выбита… И этот запах… тошнотворный запах смерти.

Внутри четыре тела. Молодые совсем, пацаны лет по восемнадцать-двадцать. Висели на самодельных петлях из простыней, привязанных к трубе отопления под потолком. Глаза вылезли из орбит, языки вывалились.

Картина, скажу я вам, не для слабонервных. Даже меня, старого опера, пробрало.

«Что за хрень тут произошла?» – спросил я у молодого эксперта, пока тот возился с фотоаппаратом.

«Похоже суицид, Алексей Сергеич, массовый, – пожал он плечами, но голос его выдавал внутреннюю дрожь. – Странный только… очень странный».

Странный? Не то слово!

Соседи по этажу, напуганные до смерти, рассказали, что эти четверо – Вадим, Сергей, Женя и Антон – были те еще заводилы. Не злобные, но шумные и вечно искали приключений на свою пятую точку. Накануне вечером вроде как собрались баловаться с какой-то «спиритической доской». Нашли мы ее под кроватью – обычный кусок фанеры с коряво нарисованными буквами и цифрами, и блюдце со стрелкой. Детский сад, ей-богу!

Комендантша, кое-как отпоенная валерьянкой, вспомнила, что накануне, около десяти вечера, внезапно вырубился свет во всем квартале. Потом вроде включили, но эти пацаны. С тех пор их никто не видел. Она стучала в их дверь, ломилась – но никто не открыл. Вызвала слесаря, вскрыли… и вот.

Первая странная нестыковка появилась с заключением патологоанатома. Все четверо были сначала задушены. А потом повешены. Но самое дикое – следы на их шеях. Отпечатки пальцев. Их собственные отпечатки! У каждого.

Как, твою мать, такое возможно?! Человек не может сам себя задушить до смерти, а потом еще и в петлю залезть. Мозг отказывался это принимать.

Я целую неделю буквально рыл землю голыми руками. Опрашивал всех, кто их знал. Никаких долгов, никаких серьезных врагов, никаких депрессивных настроений. Обычные студенты-раздолбаи. Версия с наркотой тоже отпала – кровь оказалась чистой.

Дело висело глухарем. Начальство давило, требовало результатов. А у меня – ноль. Только эта чертова доска и отпечатки собственных пальцев на шеях трупов.

Ночами я не спал. Перед глазами стояли эти вытаращенные глаза. И необъяснимость. Страх начал подтачивать изнутри. Я, старый циник, который верил только в материальные доказательства, начал просматривать в интернете всякую чушь про демонов, призывы духов и прочую лабуду.

От безысходности, понимаете? Даже в даркнет залез. И там, среди гор мусора, наткнулся на упоминание об одной… женщине. Якобы она «видит» и «знает». Адрес прилагался – какой-то полузаброшенный поселок в нашей области.

Терять было нечего. Поехал. Нашел старый разваливающийся дом где-то на отшибе. Дверь мне открыла, не старуха, как я ожидал, а девчонка лет девятнадцати на вид. Худая, бледная, с огромными темными глазами, которые, казалось, норовят посмотреть тебе прямо в душу. Я уж было развернулся, думал, меня разыграли.

«Вы из-за тех мальчиков из общежития?» – внезапно спросила она тихим, безэмоциональным голосом.

Я замер. «Откуда…?»

«Я знаю. Проходите, господин следователь».

Внутри царил полумрак, запах сушеных трав и еще чего-то неизвестного. Она усадила меня на шаткий стул.

«Доска, – сказала она, не спрашивая. – Они решили поиграться. Вызвали не того. Глупые мальчишки».

«Кого – не того?» – голос у меня, кажется, сел.

«Голодного. Он откликается на зов, а потом играет по своим правилам. Забирает по одному. Сначала пугает, сводит с ума, а потом…» – она не договорила, но я все понял.

Я смотрел на эту девчонку и чувствовал, как волосы на затылке шевелятся.

«Что мне делать?» – выдохнул я.

«Его нужно изгнать. Запереть. Иначе он придет за следующими».

«Кто это сделает? Вы?»

Она отрицательно покачала головой.

«Я не могу. Только тот, кто имеет отношение к делу. Вы. Я дам вам все необходимое и расскажу, что делать. Но ритуал должны провести именно вы. Один. В той самой комнате».

Мои внутренности сжались в ледяной комок. «Я… я полицейский, а не экзорцист».

«У вас нет выбора, господин следователь. Если не остановите его, он найдет новую жертву. Даже может быть, кого-то среди ваших коллег, кто был на месте. Или… вас». Её глаза ярко сверкнули. «Он уже знает вас».

«Жди, он придет!».

Она дала мне список: три церковные свечи, святая вода, пузырек с какой-то жидкостью, похожей на кровь, но гуще, пучок сухой полыни, горсть соли и маленький, костяной нож.

Потом объяснила порядок действий. Всего три этапа.

Создать защитный круг. Призвать тварь, используя ее «якорь» – ту самую доску. А потом… запереть ее. В специальный сосуд, который она мне тоже любезно дала – небольшую глиняную бутыль с тяжелой пробкой. Она сказала, что самое опасное – последний этап. Нужно будет физически коснуться проявления духа этой бутылью. Если промахнусь или дрогну…

«Если сделаете все правильно, оно уйдет. Если нет…» – она опять не договорила, но её взгляд… он сказал куда больше слов.

Следующей ночью я был в той самой комнате 26. Пришел под предлогом следственного эксперимента, никого из своих звать было запрещено. Это моя битва.

Сердце колотилось так, что, казалось, выпрыгнет из груди. Руки дрожали, когда я раскладывал на полу предметы для ритуала. Запах смерти все еще витал в воздухе, смешиваясь с пылью.

Я начертил солью круг. Поставил свечи. Достал доску, положил в центр. Дрожащей рукой взял пузырек с «кровью» и прядь волос каждого из парней – девчонка велела обязательно их достать. Это для первого этапа, для приманки.

Потом все это сжечь, а дым – в бутыль. Это второй. А третий…

Я собрал всё необходимое. Связался с одним старым знакомым из церковных, на всякий случай. Мало ли, отпеть меня если что…

Когда я уже почти закончил приготовления, за спиной внезапно скрипнула половица. Я резко обернулся, сжимая в руке костяной нож…

Сердце ухнуло куда-то в район в желудка.

Никого.

Пустая, смердящая смертью комната. Тени от тусклой лампочки на лестничной клетке, пробивающейся сквозь щель под дверью, плясали по стенам, словно качающиеся тела тех повешенных.

Наверное, нервы. И просто треск старого деревянного пола, этого ветхого здания.

«Соберись, Лёха, – одернул я себя. – Не время для бабских истерик».

Я вернулся к своему «алтарю». Зажег три церковные свечи. Их пламя затрепетало, выхватывая из темноты корявые буквы на доске . Положил рядом пузырек с темной жидкостью (девчонка сказала, это смесь трав и ее собственной крови – для усиления связи), пучок полыни, соль.

Глиняная бутыль с тяжелой пробкой стояла чуть поодаль, готовая. Выглядело всё это как декорации к дешевому фильму ужасов. Только вот мне было совсем не смешно. Пот стекал по спине градом, несмотря на промозглый холод в комнате.

Первый этап. Защита и призыв. Я рассыпал соль вокруг себя, замыкая круг. Девчонка сказала, это «очертит границу». Потом взял пряди волос – состриг их по-тихому в морге, когда эксперты отвлеклись – и смешал с той кровавой жижей в маленькой металлической плошке.

Поднес свечу. Смесь зашипела, вспыхнула и тут же погасла, оставив после себя едкий, тошнотворный дымок. Я должен был собрать этот дым в бутыль.

В тот момент, когда первая струйка дыма потянулась к горлышку бутыли, я это сразу почувствовал. Не увидел, не услышал – именно почувствовал.

Давящее присутствие. Воздух в комнате стал плотным, как вата, дышать стало трудно. Свечи затрепетали сильнее, почти погасли. И холод… такой холод, что зубы застучали.

Не обычный сквозняк – это был холод… из глубоко вырытой могилы.

Я заставил себя продолжать. Сжег полынь. Дым был гуще, чернее. Он не просто поднимался, он словно тянулся ко мне, обвивался вокруг рук, как змея. В ушах зазвенело. Перед глазами поплыли круги. Я видел лица тех пацанов – синие, с вывалившимися языками, они словно застыли в беззвучном крике.

«Убирайся! Убирайся, тварь!» – прохрипел я, сам не узнавая свой голос. Страх был почти осязаем, он меня душил, но я знал – если сейчас остановлюсь, это конец.

И тут оно проявилось! Не как в кино – никакого жуткого монстра с рогами.

Сначала это был шепот. Еле слышный, на грани восприятия. Он исходил отовсюду и одновременно ниоткуда. Слов было не разобрать, но от этого жуткого шепота в жилах кровь стыла.

Потом на стенах, там, где висели пацаны, проступили темные, влажные пятна. Они медленно расползались, как гниль. Запах в комнате стал невыносимым – смесь разложения и серы.

Доска в центре круга затряслась. Блюдце со стрелкой бешено закрутилось по буквам, выстукивая какую-то абракадабру. Потом оно резко остановилось. НА. ТЕБЕ.

Я почувствовал ледяное прикосновение в области затылка. Как будто кто-то дышал мне в шею ледяным воздухом. Обернуться я не смел. Знал, что если увижу…

«Третий этап, – пронеслось в голове наставление девчонки. – Коснуться проявления бутылью. Запереть!».

Но как коснуться того, чего не видишь?

И тут блюдце на доске подпрыгнуло и с треском ударилось о стену, разлетевшись на куски. Одна из свечей погасла. Потом вторая. Осталась одна, ее пламя металось, как загнанный зверек. Комната погрузилась в почти полную тьму.

Я услышал за спиной тихий, вкрадчивый смешок. Детский. Но в нем не было ничего детского. От этого жуткого смеха хотелось завыть волком.

И тут я его увидел. Нечеткий, колеблющийся силуэт в углу комнаты, там, где тень была гуще всего. Он словно был самой темной частью этой тьмы. И в этой тьме мерцали два красных огонька.

«Ты поиграть пришел?» – проскрипел голос, теперь уже отчетливый.

Руки замерзли так, что я перестал их чувствовать. Бутыль казалась неподъемной.

Я сделал шаг из соляного круга. Это было самое опасное. Выйти из защитного поля.

В этот момент силуэт в углу шевельнулся, качнулся в мою сторону. Красные огоньки приблизились. Я чувствовал, как от него исходит волна ужаса. Он хотел меня сломать, парализовать страхом.

«Не выйдет», – просипел я, медленно поднимая бутыль. В горле пересохло, слова в нем застревали.

Я сделал еще шаг. Оно было уже рядом. Я видел, как тьма вокруг него клубится, как она тянется ко мне тонкими, как паутина, щупальцами. Они касались моей кожи, и в этих местах оставались ледяные ожоги.

Боль пронзила, отрезвляя.

Я замахнулся бутылью, целясь в центр сгустка тьмы, туда, где должны были быть его грудь. И резко ударил.

Раздался звук, похожий на треск ломающегося стекла. Меня с силой отбросило назад, я ударился головой о стену и на мгновение потерял сознание. Запахло паленой плотью.

Когда я пришел в себя, единственная свеча все еще горела. Комната была пуста. Давящего присутствия больше не было.

Бутыль лежала на полу, рядом со мной. Пробка была плотно закрыта. Даже сквозь плотный материал, внутри виднелся какой-то темный, клубящийся туман. Он бился о стенки, словно пойманный зверь.

Я с трудом поднялся. Ноги дрожали. Всё тело ломило. Я подобрал бутыль. Она была невероятно ледяной. И тяжелой, гораздо тяжелее, чем прежде.

Выходя из комнаты, я не оглядывался. Вызвал все того же знакомого из церковных, как и договаривались. Отдал ему бутыль, не вдаваясь в подробности. Он посмотрел на меня странно, но каким-то понимающим взглядом. Сказал, что знает, что с ней делать.

Похоронить на освященной земле, под специальным камнем, с молитвами.

Вернулся я в отдел уже под утро. Меня всего трясло. Начальник посмотрел на мой вид, на свежие ссадины.

«Ну что, Белов? Раскрыл дело?»

«Да вроде, – выдавил я. – Закрывайте дело. Групповой суицид это».

Врать я умел. Иногда это спасает.

Что будет в завтрашних заголовков газет? Не знаю.

«Загадочная смерть студентов раскрыта»? Или просто очередная заметка о том, как тяжело жить нашей молодежи?

Мне было уже все равно.