Эй, толстый! Четвертый глаз. 90 серия⁠⁠

Эй, толстый! 1 сезон в HD качестве

Жирный-младший шел, придерживая на брюхе штаны. Когда Саня ржал в тубзике над Глистом и его титановыми трусами, пуговица на выпускных штанах не выдержала и отлетела. И вот теперь ходи в таком виде перед всей страной.

И Малахов смотрел аккурат в Санино подбрюшье. Так-то, если разобраться, не видно было, что штаны лопнули. Было видно лишь руку, которую Саня запустил под складки жира. Наверняка всем казалось, что младший из династии Жирных держится за писюн.
«Но если передача будет про титановые трусы, то и по фиг, – подумал Саня. – Тогда все поймут, что мне не за что там держаться».
На том Саня мог бы и успокоиться. Но стали происходить и другие события. Например, среди зрителей разнеслись охи и ахи, слышался гулкий ропот.

– Я, конечно, не эксперт-физиогномист, – сказал Малахов. – Но, по-моему, – одно лицо. Вы очень похожи.
«Что? – подумал Саня. – Кто на кого?»
– Что?! – завопил батя. – Вы говорите, что этот долбоёб – не мой сын?
– Ничего, запикаем, – безадресно и спокойно сказал Малахов куда-то в пустоту.
Сане показалось, что ведущий даже немного скучал. Уж он-то, наверное, таких разборок видел много.
– Катя? Это правда? – вопил батя. – Какого хуя?! Почему я узнаю это только теперь? Вместе со всей страной?!
Матушка вдруг разрыдалась. Сане казалось, что у будто сломалась какая-то пружина.
– Воды! – засуетился Малахов. – Дайте воды! Присаживайтесь, пожалуйста!
Первым, впрочем, принял сидячее положение Саня. Своим весом он перекособочил студийный диван. И теперь на него съезжала и матушка, и батя. Саня обоих перевешивал.
– Катя, что это значит, нахуй?! – вопил батя.
– Давайте не будем кричать, – сделал бате замечание Малахов. – Думаю, что Екатерина нам расскажет.
– Это был курортный роман, – сказала матушка. – Я работала спасательницей на детском пляже. Увидела, что Михаил Юрьевич тонет.
– Какой Михаил Юрьевич?
Лицо олигарха на секунду позеленело.
– Мне он представился Михаилом Юрьевичем, – сказала матушка. – Я увидела, как он тонет. Это было недалеко от берега. У него была судорога. Я подплыла к нему и уколола его булавкой.
– То есть, спасли ему жизнь? – спросил Малахов.
– Наверное. Но потом и он меня спас.
– Вот как?
– Да. У меня были проблемы со шпаной. Они мне угрожали. Ну, а Михаил Юрь… то есть, Гавриил Глебович, конечно, послал своих охранников. Ну, и те со шпаной разобрались.

***

– Вот она, эта пизда, – скажет завтра, в день эфира, Вовасий.
Он будет сидеть на смрадной и прокуренной кухне своего жилища. Он будет смотреть телевизор. А рядом с ним будут сидеть два мятежных долбоеба. Один – с татуировкой «ЧМО» на лбу. У второго там же окажется вытатуировано «УЕБАН». На лбах у обоих окажутся налеплены толстые слои лейкопластыря. Но огрызки чернильных букв можно будет разглядеть. Особенно, у Кастета, у которого палочка от «Н» поплыла сильно вбок и вниз. Как «А» с молнией в логотипе «Металлики».

Настроение у Вовасия будет исключительно хорошее. На час-другой даже отступит печаль, связанная с потерей работы. Вовасий будет упиваться своей предусмотрительностью. Ведь как вовремя у него очко-то сыграло. А то ведь был бы как эти неудачники.

– Вальнуть суку нахуй! – злобно просипит Тоха.
– Хватит, – мудро скажет Вовасий. – Ты уже одного, типа, вальнул. И теперь с автографом Пусси Пусса на лбу ходишь.
– А ты, типа, чистенький остался? – спросит Кастет. – Ржешь над нами, падаль?
– Э, пацаны, вы чо? – скажет Вовасий. – Вы чо?! Надо было меня слушаться, ничего бы этого не было.

Вовасий еще заметит, как переглянутся между собой Тоха и Кастет, чмо и уебан, если верить написанному. Вовасий еще успеет подумать, что зря, наверное, он их пустил к себе домой. Хотя, что таить, очень хотелось поржать над долбоебами.

А в следующее мгновение Тоха схватит водочную бутылочку за горло и переебет Вовасия по голове. Хрустнет какая-то кость, и Вовасий со всего маху впечатается ебальником в стол. Бутылка водки разобьется, и Кастет, схватив потерявшего сознание предводителя за волосы, оттянет его голову назад и вверх, а Тоха примется кромсать горло Вовасия острыми краями «розочки».

За этим занятием их застанет Татьяна Николаевна – мама Вовасия. Старая, гнусная карга, бывшая директриса детского лагеря, отличник образования, поднимет крик и зашаркает к телефону, чтобы вызвать полицию. Но на нее бросится Тоха. И сразу убить Татьяну Николаевну не получится. Она будет визжать. Все вокруг зальет кровь. Из вспоротого живота отличницы образования вывалится несколько метров кишечного тракта. К телу сбегутся многочисленные кошки и начнут с интересом обнюхивать парные потроха своей хозяйки.

А Тоха с Кастетом снимут свою окровавленную одежду, распотрошат шкаф Вовасия, найдут себе футболки и треники. Потом еще больше часа будут оттирать отовсюду отпечатки пальцев.
– Я, сукой буду, ту пизду Катю вальну, – скажет Тоха. Произнесено это будет без всякой бравады. Просто как план действий.
– Я в деле, – ответит Кастет.

***

На камеру Катя излагала сильно сокращенную версию событий. Например, выбросила первую попытку секса с Гавриилом Глебовичем. Это не нужно было знать никому. И она чувствовала, что олигарх ей благодарен.

Катя, хоть и морально подготовилась (так ей казалось), но все равно разревелась. Ей было жалко всех – и Сергея, и Сашку (для них это шок), и даже Гавриила Глебовича, и пока что не родившегося ребенка, и вообще – всю свою семью. Она разбилась, как хрупкая елочная игрушка. Чпок! И ее больше нет. Как просто и как страшно.

– Были ли вы в тот момент знакомы с Сергеем? – спросил Малахов.
– Он был моим женихом, – сказала Катя. – Но со мной на море он не поехал. Потому что мы учились в разных вузах. А мне надо было отработать практику.
– Вы знали, что Гавриил Глебович женат?
– Я видела кольцо у него на пальце.
– У вас была мысль увести его из семьи?
– О нет! – ответила Катя. – Кто он, и кто я. Он – небожитель, а я – простая смертная. К тому же, я любила Сергея.
– Вот как! – тут же завопил Сергей.
Катя на него, конечно, посматривала. И ей казалось, что муж впал в некий коматоз, в парализующий ступор. Но нет! Супруг услышал свое имя – и сразу оживился.
– Я в это не верю! – верещал Сережа.
– Зря – сказала Катя. – Я действительно любила тебя. Только ты этого не ценил.
– Не ценил? А кто тебя возил на курорты? В Милан – на шопинг! Было? Ага!
– Ты делал это, потому что так делали все люди твоего статуса, – отрезала Катя. – А сына ты не любил.
– Я всегда подозревал, что это – не мой сын!
– Может быть. Ты избегал ребенка, и от этого он так разъелся.
– Не-е-е-ет! – проскрипел Сергей. – Он такой – потому что гены. Вот! Посмотри на это мурло! И на вот это!
– Я вас попрошу! – сказал олигарх.
– Что ты там попросишь, ебаный буржуй, кровопийца?! Врррраг тррррудового наррррода! Пидаррррраз!
Сережа подлетел с края дивана и понесся к Гавриилу Глебовичу.
– Нет, Сережа! Нет! Остановись!

Но было, конечно же, поздно.
Сергей налетел на олигарха, как вихрь на фургончик девочки Элли, и начал бить Гавриила Глебовича.

***

– Да молодец же ты какой, Серега! – завопит на следующий вечер бывший шеф охраны международного холдинга Дмитрий Феликсович. – Так его, гондона! Как же я в тебе не ошибся! Ай, какой мужик ты охуенный!

Похожие выкрики в тот вечер раздадутся из многих сотен тысяч глоток. Очень многие будут болеть за Сергея Николаевича.

На следующее утро он проснется знаменитым. Его покажут во всех новостях. А тем же вечером Гавриил Глебович умрет.

В общем, у Сергея Жирного будет долгая слава. Если, конечно, можно так сказать.

***

Егор – начальник охраны олигарха – в день эфира не будет смотреть телевизор. В реанимации больницы, где он приходил в себя, телевизоров не было.

Когда Егор выйдет из реанимации, босс будет уже мертв. Егор тысячи раз пересмотрит избиение Гавриила Глебовича.

Он будет винить в его смерти только себя. Не уследил. Смириться с этой мыслью он не сможет.

***

Сцены избиения олигарха в первый же месяц обойдут и Дудя, и Шнурова, перепрыгнут стомиллионную отметку.
Но это, конечно, будет потом.

В первый эфир программы не войдет тот неловкий момент, когда стало ясно, что Гавриил Глебович – обосрался. Это уже потом поднимут все исходники, и кадры того, как штаны олигарха раздуваются от хлынувшего говна, тоже преодолеют стомиллионную отметку.

***

Гавриил Глебович обосрался после удара в живот. Больно не было. Удар получился, может, и сильным, но многодециметровые слои и напластования жира не были пробиты. Удар утонул. Но какой-то маленький камешек – шур-шур-шур! – пополз по склону. И увлек за собой лавину говна, которая хлынула в штаны.

В Останкино были очень хорошие микрофоны. Так что звук тоже был слышен. И прекрасно записался.

Но Гавриил Глебович был загипнотизирован своим сыном. Его взглядом. Тем странным светом, которым загорелись глаза Александра, когда тот, кажется, понял, что новоявленный биологический отец – обосрался.

Одну из реплик сына Гавриил Глебович расслышал:
– Вот они – гороховые карты!
А потом все стало происходить очень быстро. На сцену вышли студийные охранники. Одни оттащили Сергея прочь, другие – подхватили олигарха под мышки и куда-то поволокли.
– Куда? – заволновался олигарх.
– Гавриил Глебович, вам надо переодеться! – сказал Малахов и, обращаясь в пустоту, добавил: – Это вырезаем, в программу не войдет.
– Вы не найдете такой размер, – бормотал Гавриил Глебович.
– У нас есть все размеры. Вам подберут такой же костюм, – сказал Малахов, который, казалось, был вовсе не удивлен. Он тут же снова обратился в пустоту: – Снимаем экспертов.

Микрофон взяла женщина-депутат с квадратной прической. Она сказала, что хотя и ратует за семейные ценности, но женщину нельзя осуждать. У нее была красивая и очень романтичная история любви.

Потом микрофоном завладел холеный священник и стал говорить о нерушимых семейных скрепах.

Затем микрофон цапнул седой пенсионер с вислыми усами и сказал:
– Вы знаете, а я очень одобряю товарища, который дал этому гаду по морде. Вот правильно! Его, конечно, репрессируют, но я – за него!
– Вы что такое несете? – вмешался Малахов. – Кто вас просит такое говорить? У нас шоу – не политическое. Так что вот этого здесь не надо!
– Но ведь прав же мужик! – закричал дед.
– Все, покиньте студию. Вы – в стоп-листе. Я постараюсь. Так, эксперты, продолжаем. Продолжаем.

И эксперты продолжили нести свою хуйню. Зрители в студии послушно аплодировали.

***

– Куда вы меня ведете?! – вопил Сергей на охранников, которые выводили его из студии. Сопротивляться было бессмысленно. Руки ему заломили профессионально.
Но привели почему-то в уютный кабинет, где за столом сидела серьезная молодая женщина. «Будут допрашивать! – понял Сергей Николаевич. – А, может, и пытать!»
– Так, вы у нас?.. – скучающе обратилась серьезная женщина.
– От Малахова, – сказал один из охранников.
– А фамилия?
– Жирный – ответил Сергей.
– Ага, вот здесь распишитесь.
Серьезная женщина протянула ему ведомость и отсчитала деньги. Шестьдесят тысяч рублей.
– Э-э, – сказал Сергей. – А меня арестовывать, что ли, не будут?
– Если за руль не сядете, – сказал один из охранников.
– Я что? Свободен?
Охранники кивнули.

И Сергей пошел прочь. За руль он сесть хотел. Но передумал и свернул в кафе «Твин Пигс». Там наливали. Жирный-старший принялся пить. Деньги у него были.

О будущем Сергей не думал. Точнее, оно представало светлым. Если бы он знал, что ему предстоит уже в ближайшие дни, он бы, сломя голову, бежал в Шереметьево, чтобы улететь, как минимум, в Парагвай. Но никуда он не полетел.
А зря.

***

Пока эксперты несли свою хуйню, происходили события и в комнате, где дожидалось семейство гельминтолога.

Глава семьи Ромуальд Филиппович был откровенно счастлив.
– Маруся! – провозгласил он трубным своим голосом. – Ты представляешь, что это значит? Толстый мальчик станет наследником миллиардов! У нас будет финансирование эксперимента! Будет! Судьба всегда идет навстречу храбрым начинаниям!

Пластмассовая женщина тем временем думала о другом. Она была в шоке. Толстый Саша, получается, является братом Витали? Это было очень неожиданно. И Маруся пока не могла до конца осознать значение этой новости. Маруся чувствовала, что нужна своей семье. Душа ее разрывалась. Но надо было съебываться в Парагвай.

Виталя же застыл, расплывшись взглядом по экрану и раскрыв от удивления рот.
«Что?! – думал он. – Жирный долбоеб – наследник миллиардов? Да за что ж ему такое счастье? Почему не мне? Мир! Ты несправедлив! Жизнь – это боль и говно!»
– Это невероятное чудо! – вещал Ромуальд Филиппович, направляясь к холодильнику. Гельминтолог достал бутылку водки, налил в изящную стопку.
– Ух! – Ромуальд Филиппович выпил. – Аааааррргх!
– Ромуальд, что ты делаешь? – спросила Маруся.
– Это исторический момент! – провозгласил гельминтолог.
– Тебе же нельзя пить! – простонала Маруся.
– Ввиду исключительности торжества – можно! – заявил Ромуальд Филиппович.
«Какой же ты дурак!» – подумала Маруся.

Предчувствие беды разрослось до катастрофических масштабов.


Продолжение следует...