Виа феррата. Глава IV
Привет, пикабушники!
Новая глава для вас:)
Если у вас есть замечания/идеи/предложения по содержанию, то приглашаю в комменты. Любой отзыв может повлиять на сюжет.
20 мая 2003 года -
28 мая 2003 года
За время, проведённое в больнице, Валя успел узнать, что в его однокомнатной квартире на Пролетарской распилили замок двое оперов, и перерыли всё до трусов (разве что не полезли на балкон, где по пояс было навалено хлама разной степени непригодности, с одним, виднеющимся из окон, выцветшим красным стёганым одеялом). Благо бабулька, живущая с Прянишниковым в одном тамбуре, пристально охраняла оставленное на произвол имущество и некоторые ценности, вроде старого сервиза с чайными розами, пылесоса и копилки в виде ангельчика, но старуха всё-таки не удержалась от соблазна и присмотрела себе какие-то неаккуратно выкрашенные перечницы в форме белых грибов, когда квартирку распечатали. Дом тоже обрыли, сосредоточив особенное внимание на гараже, погребе и подвале, повально забитых соленьями лохматых годов. Для полуглухой Нины Григорьевны, больной, вечно швыркающей ногами по полу, это было настоящей пыткой – какой позор, родного сына обыскивают как какого-то преступника! Единственное, что он могла говорить, во время всего этого безобразия «беспочвенные обвинения» или «да как вы смеете», а порой «у вас нет никаких доказательств» (это из-за передачи "Суд идёт"). Для пущей строгости на встречу со злобным гадким Абуталыбовым она даже накрасила губы коричневой масляной помадой, которую постоянно размазывала, смыкая морщинистые узенькие губки. Всё обошлось, но осадок, который остался в сердце матери, на обидчика её единственного сына по прежнему отравлял. Больше всего пенсионерка винила Сашку, который ввязал её мальчика в свои идиотские проблемы. Не надо надумывать, для неё Катя была на правах родной внучки, в которой Нина Григорьевна не чаяла души, но Белоголовцев, конечно, перегнул палку – это что же такое он в своих заявлениях написал, бесстыдник!
Валя впервые за 15 лет непрерывной работы в НИИ взял больничный лист и готовился затянуть пояс потуже, размер пособий был ему неизвестен. Сначала его держали как заключённого, но потом перевели в обычный стационар, где он успешно закончил лечение, и даже выписался раньше срока – быстрее бы домой, подальше от этих навалившихся бед, просто спрятаться от всего, скрыться, чтобы никто даже и не вспоминал о его существовании. Мама разок навестила Валю, но больше приезжать не стала – и на него обиделась. Кормили его там из рук вон плохо, врач прописал какую-то диету, что даже хлеба к супу не давали, а картонные макароны просто сводили его с ума. Он даже не представлял, что можно так плохо готовить, хотя сам ни разу в жизни не сделал съедобной яичницы. Саша, кстати, звонил, спросил, когда соседушка выписывается, но Валя не особо хотел говорить и ответил каким-то набором общих фраз, ещё коллега набрал его, Валентин толком и не понял, кто это точно звонил, так что тоже отвечал без особого увлечения.
У него постоянно крутилось в голове: трубки в носу, огромная игла... Что-то ещё... Металлический медицинский судок, кровь, а в ней плавающий хлопьями гной, бр-р. Полуобрывки, полукартинки из глубокого детства. Только потом, лет в 13 он самодовольно скажет, подытожив, «смерть – это эмпирическое допущение». Смешные воспоминания! Наедине с собой, не обращая внимания на кашляющего с койки у окна, Валя крутил эти образы, рассматривал их со стороны, сравнивал себя... с собой. И понял, что только в 42 с хвостом года стал похож на того отрока, которого едва помнил. В день выписки он самодовольно запрыгнул в седьмой автобус и даже проигнорировал то, что лысеет, увидев своё отражение в стекле.
Саша, за прошедшие дни он связался с поисково-спасательным отрядом и теперь каждый столб напоминал о Кате, её показывали и там, и тут: в автобусах, в метро, в электричках. На фото, под большой надписью «ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК» она стояла в больших белых бантах с туго затянутыми хвостиками по бокам. Местные мужики во главе с Белголовцевым прочесали лес, молодёжь, друзья и знакомые Катюши, рыскали за линией, опрашивали местных – одним словом, равнодушных не было.
Набравшись смелости, сосед решил навестить Валю, долго он просился в дом, но видел лишь как старая Прянишникова подсматривала за ним из окна, отодвигая край кружевных занавесок. Он было хотел развернуться и уйти, но тут услышал скрип полов, Валька пригласил его в дом, как ни в чём не бывало и даже прошёл с приятелем на кухню. Мужчины обменялись новостями, Саша пытался сказать что-то вроде извинения, но ненавидел он оправдываться и тем паче извиняться.
— Валь, скажи хоть что-то, в башке только эта хуйня и вертится.
Сашка обхватил руками голову, крепко зажмурил глаза - заискрили серебристые мушки.
— Меня Ларя бросила.
— Нихуя себе! Когда успела?
— Да в начале месяца ещё.
— Ну, выкладывай.
— Да и рассказывать-то особо нечего. Взяла и бросила, ни с чего. Говорит, что мы друг другу не подходим.
— Вот баба, а, чего ей надо? Ты не пьёшь, квартира в городе, дом свой.
— Не получается у меня как-то с женщинами.
— Попробуй с мужиками.
Белоголовцев стал криво смеяться своим напряжённым лицом, что аж у Вали в голове мелькнуло дидактическое: «Ну-и-ну». Вообще Санька впечатляла тема мужского соития, но не так, чтобы слишком, он же не педик.
— Да пошёл ты…, - под нос прошебуршал Валентин.
— Так и помрёшь холостым - завидую. Забот меньше. А Лариска твоя, бля, дура дурой.
— Водки будешь?
— Спрашиваешь!
— Только я много пить не буду, а то мать…
— Ой, не будешь ты, не выёживайся. По стопарику бахнем, давай, исполни.
Из-под раковины, сокровищницы современного человека, Прянишников вытащил мягкую беленькую «Смирновъ» отечественного производства - натур продукт. Красивые рюмочки лежали где-то в серванте в зале (это уж только мама отыщет), поэтому довольствоваться пришлось посудой для домашних. Стопку со сколом Валя поставил себе, а ту, что была не разбита, по-хозяйски пододвинул к гостю. Сев на табуретку между плитой и столом, он прихватил сыроватую бутылку через рукав и, сняв уже отошедшую от бутылки крышечку, разлил «нектар» до верхов.
— Совсем ты себя не бережёшь, – подначивал Сашка, - Чего следак тебя спрашивал?
— Ничего интересного. По-моему, моё задержание только показало, в каком они тупике. Лишь бы на кого-то повесить... причём совершенно безосновательно и грубо.
— Вот бляди, всю жизнь, сука, налоги плачу, в две смены пашу как лошадь ёбанная без продуху. Вот они где - сказал он, зажимая шею, – уёбки, блять.
— Сань…
— Ну ёбана, а знаешь, что думаю? А чё там искать уже? Я жене говорю, что жива, что обойдётся, что землю, блять, перерою, а Катьку найду. Хуй! Сижу – пью, – добавил он, приподняв стопарик, - Тряпка.
— А с очистных всех допросили?
— Да, да там не было никого. Приходят туда два мужика на полчаса котлы проверить и по домам. Сироткина машину слыхала. По времени точно не помнит: ты - не ты ехал. Ни номера, ни водителя не видела. На углу дом тоже допросили - сын у них в школе был, мать, отец - на работе. Ни-че-го.
— Если бы я мог чем-то помочь…
— Да чем ты поможешь? Помощник, блять, сиди - пей. На!
Саня перехватил инициативу, налил ещё одну стопку - хлопнули вторую. Ух, Саньку вздёрнуло так, что нос его смялся гармонью.
— Ой, горкая. Закусить есть чем?
— Огурчики в подвале есть, прошлогодние. Я принесу.
— Не, давай без огурцов этих ваших, – остановил Сашка, - у меня чо-то с них изжога прёт. Олька в прошлый раз приносила - лопала, а я с ней... потом содой упился.
— Ну, хлеба с маслицем будешь? Сосику могу пожарить.
— Давай хлеба.
И только Валя подорвался исполнять волю почтенного гостя, как металлическим гулом отдался новый звонок в два длиннючих гудка.
— Ну, всё, Олька забирать меня пришла. Пошёл я, Валь. Закроешь?
— Да, конечно. Пойдём. Ты заходи как захочешь - хоть днём, хоть ночью.
— А мать-то твоя чего мне не открывает? Обиделась на чо?
— Не знаю, она сама себе на уме в последнее время.
— Ты парашу прихвати, ща покурим.
— Знаешь, Саш, я, наверное, уже всё. Это так никакого здоровья не хватит.
Последний день весны выдался неплохим, единственное крупным происшествием было увольнение той самой Ларисы, о которой недавно разглагольствовал Сашка. Действительно, эта женщина даже немного нравилась Валентину, что было довольно редко. Их якобы отношения Валя решил отсчитывать с того момента, как она устроилась к ним на работу, на вахту, а закончить тогда, когда Лариса отказалась вместе пообедать – так себе роман, вряд ли сама Ларя о нём знала. Прянишникова не особо смущало, что в свои почётные года он ещё не женат, но на других это производило дурное впечатление. Лишь малая толика его знакомых могла бы сказать, что он «заднеприводный», часть думала, что он тщательно скрывает свою зазнобу от недоброго глаза, но большинство было уверено, что сожрала его собственная мать без остатка: она и хозяйка ему, и любимая, и подруга – микс, три в одном. Валя же считал, что все причины его злоключений связаны с тем, что самых лучший женщин, потенциальных избранниц, уже разобрали, рынок невест опустел, а товары на полках остались порченные и от них он, воротя нос, имел смелость отказываться. Он ошибался.